Текст книги "Тень сфинкса. Удар из зазеркалья"

Автор книги: Грэхем (Грэм) Мастертон

Соавторы: Элен Макклой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– Не пытаешься ли ты заставить поверить меня, что ты не испугалась бы, если бы вдруг столкнулась лицом к лицу с тем, что увидала Айтчисон? В своем первом письме, в котором речь шла о Фостине, ты не проявляла подобной смелости!

– Но тогда я не знала, как это все объяснить. Неизвестное всегда наводит ужас. Но теперь я знаю и не вижу, отчего мне бояться любого изображения такой робкой, застенчивой и беззлобной девушки, как Фостина Крайль. Если подобные явления существуют, то они составляют часть природы, так как, несомненно, ничего сверхъестественного в мире нет. То, что происходит, является естественным независимо от того, приемлемы такие инциденты для науки или нет. Только догматически настроенные скептики, вроде Алисы, могут впадать в глубокий шок в подобных обстоятельствах – ужасный шок, как результат внезапного расхождения между тем, во что веришь, и тем, что видишь на самом деле. Я бы не испытала шок, так как мне известны и другие случаи, подобные этому.

– А тебе самой приходилось испытать нечто подобное?

– Нет, не приходилось. Но моя прабабка Амалия де Буасси обладала кое-каким личным опытом. Ее отец служил во французском посольстве в России, и ее отправили в одну частную школу в местечке Вальмиера в Ливонии.

Базиль встрепенулся:

– Школа Нойвельке?

– Ты о ней слышал?

– Да, я слышал об Эмилии Саже и о том, что там происходило. В конце концов моя профессия – психиатрия, и любое проявление паранормальной психологии представляет для меня особый интерес. А почему ты прежде не говорила мне ничего об Эмилии Саже?

– Ты помнишь наш первый разговор о Фостине? В тот вечер в «Лебедином клубе»? Там я сказала тебе, что в моей зыбкой памяти хранится нечто подобное. Я как раз имела в виду историю с Эмилией Саже. Я слышала ее давно, когда была маленькой девочкой. Наверное, я так долго вспоминала этот эпизод, и, само собой разумеется, случай с «Воспоминаниями» Гете помог восстановить его в моей памяти. Когда тетя Амалия впервые рассказала об Эмилии Саже, она также сообщила мне о том, что нечто подобное произошло с немецким поэтом Гете, и дала мне французское издание его «Мемуаров», в которых он сам рассказывает о своем поразительном опыте.

Если вспомнить историю Саже, то можно сказать, что она, в основном, напоминает историю Фостины, за исключением одной детали – мадемуазель Саже была незаконнорожденным ребенком.

– И Фостина тоже. Но только, умоляю тебя, никому об этом не говори! Она ничего не знает.

– Боже, бедная Фостина… – Гизела явно растрогалась. – Вот почему она мне всегда казалась такой одинокой!

– Ее мать пользовалась дурной репутацией в Париже в начале века. Но она носила другую фамилию.

– Недавно я слышала псевдоним подобной женщины. Всего несколько дней назад… Сейчас… Алиса Айтчисон упоминала о ней, разговаривая с Фостиной в моем присутствии.

– Какое имя она назвала?

– Роза Дайамонд. Я слышала о ней постоянно. Она была королевой утонченного разврата в Париже в 1912 году, не так ли?

Базиль утвердительно кивнул. Роза Дайамонд. Это странное имя звенело в закоулках его памяти, вызывая отдаленные отголоски.

– Не она ли была замешана в скандальном бракоразводном процессе 1912 года? – задумчиво проговорил он.

– Не знаю.

– Вот это я и должен завтра выяснить. Да еще имя одного джентльмена, который фигурировал на процессе, если только Роза Дайамонд на самом деле была матерью Фостины.

– Если? Вероятно, она и есть. Только таким обстоятельством можно объяснить те грубые слова, которые произнесла Алиса.

– А что она сказала?

– Это произошло в день отъезда Фостины из Бре– ретона. Мы обсуждали дизайн одежды Медеи в знаменитой греческой пьесе, разработанный Фостиной. Алиса заметила, что Фостина выбрала такой цвет костюма, который в Афинах носили только проститутки. Фостина возмутилась и призналась, что не знала этого. Алиса рассмеялась и заметила, что Фостине должно быть многое известно о традициях продажных женщин. И поинтересовалась, не слышала ли она что-нибудь о женщине по имени Роза Дайамонд.

– Но может ли ненормальный обладать таким печальным, неистощимым на выдумки чувством юмора?

Базиль улыбнулся.

– Ненормальность – это, по существу, непредсказуемость. Вот и все.

В ответной улыбке Гизелы чувствовалась какая-то каверза.

– Из всех твоих предположений следует, что все это – искусно разыгрываемые трюки. Но представь себе на минутку, что существует такое явление, как нематериальный образ живого человека, который в течение какого-то времени могут наблюдать окружающие. А что, если Фостина и является одним из таких редких людей, которые бессознательно создают такой мираж человека?

– Ты разговаривала с миссис Лайтфут?

– Да, разговаривала, а почему бы и нет? Она удивительно интеллигентная женщина. Забудь про науку и подумай, не может ли выдвинутая ею гипотеза быть единственной, которая объясняет каждый шаг в деле о Фостине без всяких ухищрений и натяжек.

– На самом деле? – Его улыбка говорила о непреодолимом скепсисе.

Но Гизела продолжала совершенно серьезно.

– Ее версия объясняет все инциденты, произошедшие с Фостиной как в Мейдстоуне, так и в Бреретоне. И смерть Алисы могла предполагать, что все эти странные трюки дело рук самой Фостины или кого-то другого. Встретившись с Фостиной в Бреретоне, она не стала сплетничать и не понеслась сломя голову к миссис Лайтфут, чтобы посвятить ее в странные события, связанные с новой учительницей. Но она третировала Фостину, постоянно выражала к ней свое насмешливое презрение, которое обычно испытывают такие люди, как Алиса, к истеричкам или обманщицам. Когда же Алиса столкнулась лицом к лицу с обликом Фостины в разгар дня, зная, что я только что разговаривала с настоящей Фостиной по телефону, такая неожиданная встреча вызвала у нее глубокий шок, и она, поскользнувшись, упала на ступеньках. В таком случае, как видно, Бет Чейз говорила правду. Она ясно видела, что происходит у нее перед глазами.

– А теперь, прежде чем ответить на мой вопрос, хорошенько подумай. И постарайся быть поточнее: могла ли ты по выражению лица Фостины догадаться, что ей известно имя Розы Дайамонд?

– Честно говоря, не помню. Все, что тогда говорила Алиса, судя по всему, сильно задевало Фостину. А ей известна история ее матери?

– Адвокат уверяет, что она ничего не знает, но он может и ошибаться. Более того, мне придется прямо спросить об этом у Фостины.

– Но каким образом смогла Алиса разузнать о матери Фостины?

– И это предстоит выяснить. А как твоя тетка узнала, что мадемуазель Саже оказалась незаконнорожденным ребенком?

– Она не знала. Эти подробности годы спустя были опубликованы Фламмарионом, и я прочитала об этом у него.

– Тетка знала Юлию фон Гельденштюббе?

– Нет, видишь ли, моя тетушка приезжала еще раз тринадцать лет спустя, в 1858 году. Там не осталось ни одной ученицы, знавшей мадемуазель Саже. Но еще жили старые слуги, которые знали ее. И эта история была хорошо знакома всем крестьянам в округе. Она стала неотъемлемой принадлежностью школы, ее традиций, что ли. Ее шепотом из уст в уста передавали девочки в своих спальнях, поздно ночью, сидя за чашкой шоколада в поздний час, когда все они давно должны были лежать в кроватях.

Базиль не смог сдержать улыбки.

– Вряд ли это – метод, позволяющий выявить все факты с полной научной достоверностью.

– Конечно, нет. – Гизела грустно улыбнулась в ответ. – Но одна деталь меня сильно поразила, когда несколько лет спустя тетушка вновь рассказала всю эту историю. «Двойник» Саже так часто появлялся в школе Нойвельке, что в конце концов девочки вовсе перестали его бояться.

– И ты хочешь, чтобы тебе поверили?

– Ты в этом не одинок. Я просто хотела тебе все объяснить. Такое часто случается, особенно с детьми. Ведь они не верят в то, что перед ними что-то невероятное, не существующее на самом деле, так как они еще очень мало знают, и с трудом определяют, что возможно в этом мире, а что нет. По преданию, одна девочка настолько осмелела, что даже прикоснулась к «двойнику» Эмилии Саже.

– И что она почувствовала?

– Одни говорят, что ощущение было похоже на прикосновение к туману, легкой прозрачной ткани. Другие вообще помалкивают по этому поводу. Разве можно дотронуться рукой до миража, отражения, даже если вы ясно их видите перед собой?

– Мне бы очень хотелось познакомиться с этой девчонкой! – заметил Базиль. – В ней чувствуется истинный научный дух, неподдельная смелость и мужество.

– Но почему она должна бояться того, что тихо, без всякого шума, на короткий промежуток времени появляется перед всеми и не причиняет никому никакого вреда? Все эти мимолетные видения не вредят человеку. Люди сами причиняют себе вред своими суеверными страхами!

– Как можно быть в этом уверенным? – резко возразил Базиль. – Если такие явления существуют на самом деле, то это, по сути, неисследованный континент. Тут все возможно. Не забывай, что, по словам Бетти Чейз, именно тогда, когда «двойник» протянул руку, Алиса упала и умерла.

Гизела после такого предупреждения несколько утратила свою самоуверенность. У нее расширились глаза, и в них отразилось беспокойство.

Базиль продолжал неумолимо развивать свою логику:

– Ты только что мне сказала, что Алиса поддразнивала Фостину именем матери. Если Фостина поняла такой намек, то она не могла не испытывать в эту минуту ненависти к Алисе, и такая ненависть могла привести к убийству…

– Нет, нет!

– Тебе известно, какое главное обвинение выносилось ведьмам в средние века?

Гизела кивнула. Вид у нее был очень несчастный.

– Способность убивать человека на расстоянии? Но я в это не верю!

– Почему же? Ты ведь веришь другим, не менее странным явлениям. Или же только их приятные аспекты заслуживают веры? Ты говорила о старом мире, о его традициях. Но нельзя забывать одного: не позволяй ведьме жить… Миф и тайна, кажется, всегда в конечном итоге приводили к жестокости и насилию. Жиль де Рэ и Торквемада. Такова главная причина, в силу которой и в нашем новом мире оказывают яростное сопротивление любому возрождению различных ненаучных верований. В нас все еще живут представления о расовой ненависти, о камере пыток и кострах – темная погожая ночь, лишенная святости и сопровождаемая потрескивающим пламенем и воплями сгорающей на огне жертвы, а в остекленевших глазах верующих отражаются его красные блики…

– В твоих устах это звучит апокалиптически…

– Но так было на самом деле. Действительно, ужасно.

– Ваша современная наука заживо сожгла тысячи людей в Роттердаме, Ковентри и Хиросиме, а в средние века огню были преданы всего несколько сотен человек.

– Но разве одно преступление оправдывает другое?

– Станешь ли ты отрицать то, во что веришь, только потому, что в прошлом это привело к насилию?

– Не в большей степени, чем стал бы отрицать науку только за то, что несколько ученых воспользовались ею во вред другим.

К столу подошел улыбающийся метрдотель и позвал Базиля к телефону.

– Черт знает что такое, – нахмурился вернувшийся через некоторое время Базиль. – Срочное заседание ученого совета в больнице. Будут обсуждать вопросы финансирования. Так что придется идти. Заседание состоится вечером. Всегда что-нибудь да помешает… Позволь по крайней мере, проводить тебя на вокзал.

– Но я не еду поездом. У меня есть машина, одолжила у подруги-учительницы. И у меня возникла более интересная идея – давай-ка я тебя подброшу к больнице.

Больница находилась в каких-то десяти кварталах отсюда. Им обоим хотелось, чтобы в эту минуту она оказалась где-нибудь подальше. Выходя из машины, Базиль наклонился и поцеловал Гизеле руку, лежавшую на баранке. Он помахал ей на прощанье, затем быстро взбежал на крыльцо и вошел в двустворчатые стеклянные двери.

Гизела сидела неподвижно. Перед ее глазами стелился этот долгий вечер, словно мираж в пустыне. Эмоциональный вакуум следовало непременно чем-то заполнить. «Не нужно звонить мне. Просто приезжай, когда сможешь… Либо в пятницу, либо в субботу…» Она резко повернула руль и поехала на другую улицу, ведущую к Пятой авеню, где, если ей не изменяет память, находилась заправочная станция. Замечательная авантюра! Прекрасный сюрприз для Базиля! Может, тем самым ей удастся пробить непроницаемую стену его скептицизма. А чего ей опасаться? Ведь все, что происходит вокруг, вполне естественно. Во всяком случае, так и должно быть, иначе ничего бы не случалось.

Какой-то полусонный человек в замасленном халате подошел к бензиновому шлангу.

– Заправьте, пожалуйста, – сказала Гизела. – У вас есть дорожная карта штата Нью-Джерси?

– Конечно, есть. Какое именно место вам нужно?

– Небольшая деревенька на берегу океана. Она называется Брайтси.

Глава тринадцатая

Тот дикий зверь, алкавший мяса, Оставил плоть ее и кровь – И прежняя, дождавшись часа, Явилась нам Фостина вновь…

«Дворники» на ветровом стекле начали свой танец. Через чистые, отполированные ими прогалины Гизела видела расплывчатые огни уличных фонарей сквозь неподвижную пленку дождя, который поливал черный асфальт дороги. Монотонный ритм танцующих «дворников», равномерный гул двигателя оказывали на нее какое-то гипнотическое воздействие, убаюкивали, клонили ко сну…

Из темноты фары выхватили блестящий щит: «Вы въезжаете в деревню Брайтси». Шоссе становилось главной улицей деревни. Свет горел только в местной аптеке и на заправочной станции. Гизела въехала на заправку и остановилась.

– Не скажете, где находится коттедж мисс Крайль? – спросила она у долговязого мужчины в джинсах и рубашке-джерси.

– Это в трех милях отсюда, там, за деревней. Как раз между океаном и сосновым бором. Нужно будет потом проехать еще с милю по лесной дороге. Затем на развилке свернете направо и увидите коттедж. Это единственный дом у дороги.

Когда Гизела свернула с главной магистрали, мимо промчался другой автомобиль, выскочивший с проселочной дороги в тот момент, когда она выехала на нее. Она сумела различить его густо покрытое каплями дождя ветровое стекло и картонку, на которой большими буквами было написано «ТАКСИ». Встречная машина направлялась к деревне, и вскоре она увидела свет ее фар на шоссе где-то позади себя. Теперь она ехала по ухабистой, вьющейся дороге, полагаясь в кромешной темноте только на свет фар. Низкорослые сосны стеной возвышались по обе стороны. Сосновые иголки усыпали всю землю, забивая подлесок. Оголенные изящные стволы деревьев превращались в подобие органных труб, через которые издавал громкие гортанные звуки бесновавшийся ветер. Уже слышался отчетливый шум морского прибоя, напоминавший ворчание настроенного на игривый лад льва. Казалось, она уехала за тысячу миль от Нью-Йорка.

После очередного поворота дорога внезапно пошла под уклон. Огни фар выхватили из темноты высокую, худосочную фигуру женщины, которая брела, словно слепая, по обочине и вдруг попала в яркий сноп света. На ней было легкое пальто с темной шляпкой.

Гизела нажала на тормоза. Словно в каком-то головокружительном кошмаре она почувствовала, как автомобиль разворачивает и куда-то заносит, что она теряет контроль над управлением. Она сбросила ногу с тормозной педали и начала укрощать руль, который, судя по всему, вздумал проявить свой злобный норов. Свет от фар выхватил глухую стену из сосновых деревьев, полоснул по чьему-то испуганному лицу, белому, как простыня, частично закрытому выброшенной вперед рукой в инстинктивном жесте самозащиты. Облик женщины четко отразился в сознании Гизелы за это короткое мгновение: раскрытые губы, отразившие страх глаза, глядевшие на нее в упор. Затем машина, еще раз содрогнувшись, замерла, и свет фар погас.

Гизела сидела тихо и дрожала. Через несколько секунд она обрела дар речи.

– Фостина! Где ты?

Никто ей не ответил. Но ведь это было лицо Фостины, она его четко видела… Может, она нечаянно сбила ее автомобилем, и Фостина лежит сейчас в канаве без сознания?

Гизела включила фонарик и медленно начала водить им, освещая желтоватым пятном света местность возле автомобиля и дорогу. Выбоину, в которую она угодила, уже затянуло жирной грязью. Дождь почти смыл следы ее покрышек, отпечатавшиеся в сырой, размытой глине. Никаких других следов не осталось, никаких отпечатков обуви. Она въехала на обочину и направила свет фар на сосновые иглы, толстым слоем лежащие перед автомобилем. Вероятно, они скапливались здесь годами.

Она уже не звала Фостину. Выйдя из автомобиля, она прошла несколько метров в обоих направлениях по обочине. Там никого не было. Гизела не заметила в грязи никаких следов. Никаких пятен крови. Ни потерянной перчатки, ни нечаянно сломанного каблука – ровным счетом ничего.

Она замерзла и промокла до костей. Снова забралась в машину. Включила зажигание, нажала на стартер. Двигатель не реагировал, словно боялся нарушить тишину. «Короткое замыкание, – подумала Гизела. – Поэтому, наверное, и погас свет». В темноте она ощупью отыскала сигареты и прикурила одну из них. Впервые в жизни запах табака вызвал у нее тошноту. Только сейчас она поняла, что отнюдь не холодом, не ветром и не дождем объясняется ее состояние. Нет, это был страх.

Гизела взяла в руки фонарик и сумочку и вышла из машины. В данный момент ей позарез нужна была деревня, с ее светом, теплом, людьми и телефонами. Она пошла назад, не имея ни малейшего представления, куда могло вывести ее выбранное наобум направление.

Через несколько минут ей показалось, что гул прибоя стал более отчетливым. Она снова включила фонарик. Внизу под ногами грязь постепенно уступала место песку, а строй деревьев становился все реже. Вдруг между стволов она заметила свет и пошла прямо на него. Бор закончился, и теперь она шагала между двумя большими дюнами, покрытыми скудной растительностью. Свет исходил из какого-то дома, стоявшего на другой дюне. Гизела все отчетливее слышала гул океана, он, казалось, все время приближался к ней, но там, где он, по ее представлениям, должен был находиться, висела черная пустота беззвездного неба. Вдруг ее охватили сомнения. Но, преодолев страх, она решительно зашагала песчаной тропинкой по направлению к дому.

При свете, заливающем крыльцо, она разглядела частокол из выкрашенного в белую краску штакетника, которым был обнесен сад с растущими в нем дикими розами, восковницей и оливковыми деревьями. Она миновала широко распахнутые ворота и пошла к дому по песчаной тропинке. Дом был сбит из некрашеной дранки, ставшей оловянно-серой из-за воздействия жаркого солнца, а также хлестких ветров, несущих с океана брызги соленой воды и крупицы песка. Ставни и оконные рамы выкрашены белой краской – уютный домик, смахивающий на сухонькую старушку в тафте с серебряным отливом и белыми игрушечными перчатками Вдруг Гизела сбилась с шага. Свет, падавший на дюны, как оказалось, исходил из холла коттеджа. Передняя дверь была открыта и свободно раскачивалась взад-вперед на петлях, издавая слабый металлический перезвон связкой ключей, свисавшей из замочной скважины.

Поднявшись на крыльцо, Гизела остановилась и торопливо позвала: «Фостина! Фостина!»

Никто ей не ответил. Она сделала еще шаг вперед, вошла в холл и замерла. Электрическая лампочка ярко горела, посылая свой свет через белый сатиновый абажур в металлическом обрамлении. Светильник стоял на телефонном столике, там, где лестница делала поворот, и его приглушенный, такой домашний свет падал на белые доски и обои белого цвета с большими зелеными листьями. Другого источника света в доме не оказалось

Глухое тикание привлекло внимание Гизелы к старинным круглым часам, висевшим на противоположной от двери стене. Стрелки показывали двадцать минут двенадцатого. Рядом с ними начинала свой изгиб внутренняя лестница, а постланный на ступеньках мшистый зеленый ковер послушно повторял каждый ее поворот. У самого подножья стояли два ободранных чемодана, те самые, которые Фостина взяла с собой, уезжая из Бре– ретона.

Гизела начала медленно продвигаться к единственному просвету в комнате – арочному входу, расположенному справа от нее. Через него она увидела в глубине две жилые комнаты, разделенные двустворчатой дверью, сделанной наподобие высокого французского окна – прямоугольные стекла в узких деревянных рамочках. Первая комната освещалась лампой, стоявшей в холле. Во второй, расположенной дальше от арочного проема, было сумеречно, и там властвовали темные причудливые тени.

Гизела еще раз громко позвала: «Фостина! Это я, Гизела. Где ты?» Тишина в доме казалась ей невыносимой. Гизела резким движением бросила на маленький столик сумочку и фонарик и обвела взглядом комнату, пытаясь найти выключатель. Наконец она обнаружила его на стене с другой стороны стола и обогнула стол, подняв руку вверх по направлению к кнопке. Вдруг ее нога наткнулась на что-то мягкое. Гизела остановилась. У нее перехватило дыхание

На полу, лицом вниз, лежала Фостина Крайль. Она, вероятно, здесь и упала, когда пыталась заглянуть в дальнюю комнату. На ней по-прежнему было наглухо застегнутое голубое пальто, а шляпка валялась рядом. Левая рука, подтянутая к плечу, была в кожаной перчатке. Правая рука лежала на голове, словно она хотела отразить удар. На ней не было перчатки. Она лежала рядом с ней и раскрытой сумочкой, из которой вывалились на пол все ее принадлежности – пудра, помада и кошелек. На одежде не было никаких следов дождя или пятен крови. Даже чулки и подошвы туфель были чистыми и сухими.

Лицо было закрыто покровом прекрасных светлых волос. Гизела опустилась на колени.

– Фостина! Тебе больно? Я ударила тебя бампером?

Трясущимися руками она никак не могла отыскать пульс на уже холодной руке. Но это было еще ничего. Во время войны, когда она училась на курсах медсестер, она не могла часто найти и свой собственный.

Мягким движением руки она убрала волосы с лица Фостины. Оно было таким же бледным, ненакрашенные губы раскрыты. Больше всего напугали Гизелу глаза с сильно расширенными зрачками, которые глядели в пустоту. Только теперь Гизела поняла, что Фостина мертва. Но на ее теле не было ни синяков, ни ран, ни крови.

Гизела вскочила на ноги и нажала кнопку выключателя. Но свет не загорелся. Она посмотрела вверх, на потолок, а затем снова на выключатель. Его рычажок нужно было двигать либо вверх, либо вниз. Теперь он находился в нижнем положении, где стояли три буквы– ВКЛ. Но свет тем не менее не горел.

Она медленно обвела взглядом комнату, словно пытаясь задать вопрос этим стенам, которые были свидетелями того, что здесь совсем недавно произошло. Лампа в холле продолжала гореть, и свет от нее, просачиваясь через арку, падал на бело-зеленые обои и мебель, обитую розовым ситцем. Отсюда она отлично слышала, как разбиваются океанские волны о песок, и больше ничего, даже биения собственного сердца, которое, вероятно, в эту минуту чуть не выскакивало из груди. Гизела была почти уверена, что она одна во всем доме, хотя, конечно, не могла целиком поручиться за это. Увидев на столике телефон, она подбежала к нему…

Глава четырнадцатая

А Диавол повелел Судьбе Забрать к себе Фостину…

Окрашенные фосфором стрелки часов показывали 2.57, когда на столике рядом с кроватью Базиля зазвонил телефон. За окнами еще было темно, но в воздухе уже ощущалась предрассветная свежесть. Не совсем очнувшись ото сна, он потянулся за трубкой и инстинктивно произнес:

– Алло?

– Базиль?

Низкий дрожащий голос окончательно пробудил его, словно его окатили ушатом холодной воды.

– Гизела? Ты где?

– В Нью-Джерси. В Брайтси. Произошло нечто ужасное…

– Что случилось? – Впрочем, ему и не нужно было задавать этот вопрос, все и без того было ясно. Только одно обстоятельство могло заставить ее позвонить в столь ранний час. Ее голос казался каким-то далеким, нереальным. Взяв себя в руки, она спокойно сообщила:

– Фостина умерла.

– А что ты там делаешь?

– Видишь ли, когда мы с тобой расстались, у меня оказалась в запасе куча времени. Я вспомнила, что Фостина просила приехать к ней в любое время, и решила выполнить ее просьбу. Когда я приехала сюда, она была уже мертва. Сердечный приступ. Я тут же вызвала полицию, но стражи порядка, судя по всему, сильно сомневаются в моей искренности. Они вели себя довольно грубо, но все же позволили позвонить тебе.

– Кто занимается случившимся? Полиция штата?

– Да, некий лейтенант Сиере.

– Передай ему трубку. Я немедленно выезжаю в Брайтси. Не нервничай и не отвечай ни на какие вопросы до моего приезда. Где тебя искать?

– В коттедже Фостины… Базиль… я передаю трубку лейтенанту Сиерсу.

Голос в трубке отличался грубостью и резким тоном.

– Послушайте, все произошло в штате Нью-Джерси, а не в Нью-Йорке, вам ясно? Эта леди утверждает, что вы ее приятель и что вы намерены привезти сюда адвоката. О’кей. Я не могу позволить ей пользоваться телефоном. К тому же окружной прокурор Нью-Йорка не имеет к нам никакого отношения.

Базиль включил лампу над кроватью и набрал номер домашнего телефона своего старого приятеля, помощника главного инспектора нью-йоркской полиции Фойла.

Инспектор спросонья ответил ему упреком:

– Послушайте, когда наконец вы, голуби, позволите мне поспать хотя бы минут десять! Что вам всем, черт возьми, нужно от меня в такое время? – Но голос Базиля и упоминание имени Гизелы его тут же отрезвили. – Простите, доктор. Я думал, что это кто-то из управления. Они время от времени позванивают старику, когда им приспичит. С этим Нью-Джерси возникнет наверняка куча трудностей. Ребята из полиции штата как-то странно толкуют границы своей юрисдикции. Но я позвоню начальнику полиции штата, своему приятелю, и он вызовет к себе Сиерса. Чем еще могу помочь?

– В Нью-Йорке есть адвокат Септимус Уоткинс.

– Конечно, конечно. Но там еще есть и Статуя Свободы. Я знаю обоих с детства.

– Не могли бы вы заставить его назвать имена людей, которые получат по наследству драгоценности матери Фостины Крайль. Ведь она умерла до своего тридцатилетия. Сам Уоткинс – ее законный наследник, но ему были сделаны устные распоряжения о передаче драгоценностей некоторым лицам.

– Как, говорите, имя матери? Крайль?

– Да, но у меня есть все основания считать, что в кругу лиц ее профессии она была известна под именем Розы Дайамонд.

Фойл присвистнул:

– Значит, она занималась тем же, что и Кора Перл. Боже, как давно все это было!

– Выступала ли Роза Дайамонд в качестве соответчика в нашумевшем деле о разводе 1912 года?

– Могла, конечно, но я точно не помню.

– Уверен, что она там была. И мне необходимо имя ответчика…

Когда автомобиль Базиля въезжал в Брайтон, солнце уже взошло. Проезжая мимо заправочной станции, он заметил знакомую женскую фигуру и подрулил к краю тротуара.

– Миссис Лайтфут?

В это время она была занята разговором с механиком и, обернувшись, изумленно воскликнула:

– Доктор Уиллинг?

Даже в этот ранний час у нее была превосходная прическа и одежда отличалась элегантностью. По-прежнему от нее исходила сила непререкаемого авторитета. Но было видно – что-то внутри у нее сломалось. Может, какая-то душевная опора, которая поддерживала ее до сих пор. Она была похожа на красивую морскую раковину, переливающуюся всеми цветами радуги, с ее блестящей глазурью, сложными витиеватыми переплетениями. Но стоило заглянуть вовнутрь, и вы обнаруживали там мертвую плоть, которая когда-то сделала эту ракушку, свой дом, темный хрупкий трупик, похожий на высохшее семя фасоли, гремящее в прекрасном, окружающем его полом пространстве стручка.

– Сегодня ночью мне позвонили из полиции штата Нью-Джерси, – начала она объяснять Базилю причину своего появления здесь. – Я приехала на поезде и никак не могу найти машину, которая могла бы отвезти к коттеджу мисс Крайль.

Механик из гаража слушал ее, не пропуская мимо ушей ни слова:

– Послушайте, милая леди, я уже сто раз объяснял, что у меня только один шофер, но в настоящее время он находится там, в коттедже, дает показания полиции, так как вчера вечером подвозил мисс Крайль домой с поезда. Здесь нет никого, кроме меня, а я не могу оставить заправочную станцию.

– Буду рад подбросить вас туда, – предложил Базиль.

– Вы очень любезны. Нужно спешить. Я чувствую свою ответственность за судьбу мисс Крайль. Доктор, как вы думаете, она покончила самоубийством? Если бы ее не уволили…

Механик стоял, прислушиваясь к разговору.

– Обычный сердечный приступ, так сказали полицейские. Всем в округе известно, что у мисс Крайль было слабое сердце.

– Как нам туда добраться?

– Поезжайте прямо по дороге, на перекрестке сверните направо, затем выезжайте на берег океана.

Они ехали через деревню, которая, казалось, вся сияла в лучах восходящего солнца и была такой свеженькой, как умытое после ночного сна лицо. Машина въехала в небольшой еловый лесок, провалилась в выбоину, забитую грязью, и снова выскочила на песчаную дорогу, по обе стороны которой все реже встречались стройные деревья. Здесь их массивные вертикали разрубала, словно ударом топора, низкая линия горизонта, четко просматривающаяся там, где соединялось голубое небо с еще более голубым океаном. Машина мчалась среди дюн и вскоре выехала на широкий берег. Базиль окинул взглядом серый коттедж, расположенный на фоне самой высокой дюны, и подумал о том магнате времен короля Эдуарда, который запрятал в этом злосчастном месте Розу Дайамонд.

Конечно, смена обстановки после парижской жизни пришлась ей по вкусу. Ей не могли не понравиться океан и ветер, тишина и одиночество, если только ее душе не был чужд поэтический порыв. Но она, вероятно, не страдала от одиночества. Жизнь вдвоем с возлюбленным – вот идеал роскошной жизни любой куртизанки.

Около дюжины машин стояло возле белого забора из штакетника. Базиль поставил свой автомобиль рядом и выключил зажигание. К ним направился какой-то человек.

– Что вам здесь надо? – заорал он, демонстрируя полное отсутствие вежливости, которое невоспитанный человек считает проявлением демократичности.

– Мне нужно поговорить с лейтенантом Сиерсом. Мое имя – Уиллинг.

– А кто эта подружка?

– Это миссис Лайтфут. У нее работает мисс фон Гогенемс.

– Лейтенант занят. Что вам от него нужно?

– Спросите об этом у него самого. Он меня ждет.

Тон Базиля вызвал у полицейского прилив крови. Это сразу стало заметно по его лицу.

– Послушайте, я…

Дверь в доме резко распахнулась, и кто-то закричал:

– Добсон!

– Да, сэр?

– Это доктор Уиллинг? Немедленно проводите его ко мне!

– О’кей. – Добсон повернулся спиной к миссис Лайтфут и Базилю. – Вы слышали приказ лейтенанта? Тогда пошевелитесь!

Идя по тропинке, миссис Лайтфут говорила приглушенным голосом:

– Разве это не похоже на сценку из «Алисы в стране чудес»? Лакей, который был рыбой, стоял у двери и наносил оскорбления всем, кто к ним приближался.