Текст книги "САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА"
Автор книги: Герман Дейс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 42 страниц)
Глава 40
Обзаведясь хозяйством, Жорка обозначил своё посильное участие в его совместном ведении с помощью специальной литературы, каковую литературу он стал регулярно привозить из Подмосковья не то в виде тематических журналов, не то в виде специальных брошюр. Константин Матвеевич читывал эту литературу на досуге, и всякий раз убеждался в своей полной некомпетентности по части выращивания поросят и остальной прикладной живности.
Так, в одном специальном курином журнале Сакуров наткнулся на рекомендацию оборудовать курятник специальной лампой ультрафиолетового излучения для того, значит, чтобы куры не страдали от блох, каковых зловредных тварей будет уничтожать ультрафиолет, после чего – тотального уничтожения блох – у кур резко увеличатся надои. В смысле, яйценесучесть. Или яйценоскость?
Короче говоря, в том же журнале, каковых мягких и не очень изданий появилось с приходом к власти банды Ельцина великое множество, рекламировалась и сама лампа, способная радикально бороться с вышеупомянутыми блохами, а заодно со вшами, тараканами, жуком-короедом и древесным грибком. Стоила такая лампа изрядно, высылалась по почте от какого-то новоявленного ООО (67), и впаривалась дуракам вроде Сакурова, потому что нормальный постсоветский крестьянин никогда не купил бы и самого журнала, заказанного этим сраным ООО, не говоря уже о том, что позволил бы надувать себя по почте.
Но Сакуров, во-первых, крестьянин был неопытный, во-вторых, приученный советским образом жизни, он продолжал наивно верить всякому печатному изданию. Поэтому, прочтя про чудодейственную лампу, Константин Матвеевич кинулся её заказывать по указанному в журнале адресу.
Надо отдать должное деятелям ООО, обернулись они оперативно, и Сакуров получил лампу авиапочтой всего через неделю после оформления заказа.
Глупый сельский труженик с опытом работы в агропромышленном секторе всего без году неделя оплатил все расходы по пересылке, указанную в документе на получение стоимость лампы, а когда вскрыл бандероль, обнаружил обыкновенную ультрафиолетовую лампу, которую можно было купить почти в любом магазине в пять раз дешевле. Больше того: лампа оказалась перегоревшей.
«Вот сучьё!» – подумал тогда Константин Матвеевич и поехал сдавать лампу на почту. Там над ним вежливо посмеялись, Сакуров разозлился ещё больше и решил завязывать связываться с «почтовыми» мошенниками. Ему бы ещё бросить читать журналы и брошюры, привезённые Жоркой, но они выглядели так глянцевито – аппетитно, что он не смог. И вычитывал какой-нибудь дельный, по его мнению, совет, предлагающий кормить птицу сверхсовременной разработкой Йельского университета США, кафедрой прикладного страусоводства.
«Надо же, – бормотал простоватый Сакуров, зачитываясь описаниями разработки. – Йельского университета…»
Конечно, не всё написанное ему нравилось. Особенно подробное описание перипетий и коллизий, предшествовавших «приезду» засекреченной формулы разработки в отечественную агрофирму, взявшуюся изготавливать птичий корм новейшей формации. Стоил корм недёшево, потому что фирме пришлось-таки потратиться на оплату услуг некоего промышленного шпиона. Реквизиты данного специалиста не указывались, но между строк проспекта легко читалась его – теперешнего «промышленника» – старинная принадлежность (читай – в гнусные советские времена) к цеху самой внешней разведки СССР. Где, между прочим, некогда работал и сам Вова Путин. То есть, не сумев моментально переквалифицироваться из пламенного коммуниста и советского офицера, присягавшего известно кому, в шестёрки к ведущему российскому демократу, бывший внешний разведчик и бывший коллега известно кого подался в промышленные шпионы. А так как промышленным шпионам приходилось рисковать больше, чем бывшим советским внешним разведчикам и теперешним демократским шестёркам, а риск стоил соответственно, то цена на корм таки кусалась.
В общем, подобные проспекты писались для таких дураков, как Сакуров. И он, охмурённый перспективой волшебного роста своих кур до размеров хотя бы карликовых страусов, уже плевать хотел на кусачую стоимость продукта, а заводил микроавтобус, и, пока обворованные бывшим коллегой Вовы Путина американцы кусали заплаты на локтях своих твидовых пиджаков, мчался в Угаров на поиски чудо-корма.
В общем, если бы у Сакурова не было ни автобуса, ни денег, он бы так часто не мотался ни в Угаров, ни даже в Рязань, потому что не всякий втюхиваемый дуракам товар имелся в райцентре. Но деньги у Сакурова ещё водились, автобус стоял под окнами, вот он и мотался. Потому что так уж устроен хвалёный капиталистический мир, принявший в свои крокодильские объятия раззявившуюся от сопливого восторга новообращенную Россию, чтобы его малой части сытно кормиться за счёт большей, которая дураки есть…
Сегодня Сакуров ехал за специальным пищевой добавкой для поросят, разрекламированной ещё в одном журнале. Эта добавка, якобы, была изготовлена на основе концентрированных рыбьих жиров с добавлением некоего генома комбинированного витамина с мудрёным латинским названием. А так как куры от полученной разработки умельцев с кафедры прикладного страусоводства из самого Йельского университета ещё не подохли, то Сакуров, вычитав про добавку для поросят, решил купить и её.
Хотя цена на добавку тоже кусалась.
Но как же ей было не кусаться, если рыбьи жиры такие концентрированные, а название комбинированного витамина – такое мудрёное? Впрочем, Сакуров завёлся уже после генома, потому что слово это, стоило его лишь прочесть, тотчас начинало звучать в специальной камере внутреннего акустического восприятия всякого наивного человека чистым музыкальным аккордом. Да что там аккордом! Не аккордом, а целой песней, хотя очень короткой.
В общем, ездить Сакурову приходилось по глупости его (или из-за его простоты, которая в России хуже воровства) часто. И всякий раз, отправляясь в поездку, Константин Матвеевич приятно удивлялся лёгкости, с какой ему удавалось справляться с «фольксвагеном».
Иномарку эту, надо сказать, Жорка купил за совершенные копейки, всего за пятьсот долларов у какого-то своего бывшего однополчанина. Машина была сравнительно новой, и однополчанин её никогда бы не продал даже и за большие деньги, но на ней бывший её хозяин попал в аварию, угробив насмерть трёх случайных пассажиров и собственную тёщу. Сам он не получил ни царапины, потому что был в жопу пьян, а от милиции и суда отделался сравнительно небольшой, по его доходам, суммой.
Похоронив тёщу и послав подальше родственников погибших случайных пассажиров, потому что к тому времени Жоркин кореш таки стал зажиточным россиянином демократической ориентации, он кинулся поправлять микроавтобус, поправил его в рекордно короткие сроки и снова стал на нём ездить по своим делам, рэкетируя подмосковных буржуев. Но потом ему, Жоркиному корешу, стали сниться погибшие пассажиры и один их особенно настырный родственник, не желавший бросать судебные хлопоты насчёт материальной компенсации взамен погибшего то ли дяди, то ли двоюродного брата. А тут ещё бывшему Жоркиному однополчанину пришлось рэкетировать какую-то хозяйку новомодного астрологического салона. Та, не будь дурой, предложила откупиться натурой. Ну, Жоркин кореш на натуру клюнул и стал жаловаться гадалке на свои сны. Она его внимательно выслушала, чего-то быстро прикинула своей хитрой астрологической задницей, и принялась дурить бывшего десантника. В общем, она посоветовала избавиться ему от микроавтобуса в кратчайшие сроки, потому что Венера не в духе, у Марса с остальными планетами все орбиты наперекосяк, а перигелии тройки-другой особенно популярных в астрологической среде звёзд затуманены кровавыми слёзами замученного в ГУЛАГе подпольного советского мага мэтра Пантелея Хрякина. Каковой мэтр, ворочаясь в братской могиле где-то в районе Соловецких островов, наслал на такой симпатичный микроавтобус Жоркиного кореша генеральное проклятие.
В общем, замороченный хитрожопой хозяйкой новомодного астрологического салона, Жоркин кореш согласился избавиться от микроавтобуса. Первой его захотела купить сама хозяйка, но она предложила всего триста долларов, поэтому Жоркин кореш наотрез отказался. Хозяйка астрологического салона принялась стращать бывшего десантника всякими ужасами, но Жоркин кореш быстро пришёл в себя. Он честно хотел уйти из салона с миром, даже не взяв месячной платы за крышу, потому что решил простить хитрожопой бабе её халтурную натуру, но та не хотела отставать и стала делать всякие пасы и путаться под ногами у бывшего десантника. А когда гадалка вконец оборзела и попыталась вырвать из шевелюры Жоркиного кореша клок волос для какого-то магического ритуала, тот не выдержал и дал хозяйке астрологического салона в ухо. Потом он навалял её помощникам и охране. А когда прибыл наряд милиции, Жоркин кореш отвёз их в ближайший ресторан, который тоже платил ему за крышу. Там они все – менты и бывший десантник – нарезались до поросячьего визга. Пили брудершафты, били официантов и посуду, пели песни.
Короче говоря, разошлись полюбовно.
А утром следующего дня к своему корешу подвалил Жорка. Жорка знал, что у кореша большие связи по части подержанных иномарок, но не знал, что однополчанин сам хочет продать свой микроавтобус, потому что слова гадалки о генеральном проклятии замученного в ГУЛАГе чёрного советского мага Пантелея Хрякина таки запали ему в душу. Пребывая же в альтруистическом расположении духа по случаю жесточайшего похмелья, он предложил автобус бывшему однополчанину всего за пятьсот баков, хотя ремонт встал в шестьсот. А поскольку ремонт делали неподведомственные Жоркиному корешу люди, но наслышанные о скверном характере заказчика, то теперь Сакуров, нарезая по местному большаку в сторону Угарова за какой-то невиданной поросячьей добавкой, и горя не знал. В том смысле, что машина его на ходу не доставала, а он её насиловал беспощадно.
Когда зима окончательно вступила в свои права и по календарю, и фактически, а морозы опустились до такой степени, что принялись рисовать всякие сюрреалистические безобразия на стёклах окон деревенских избушек, прибыл Жорка.
Случилось это аккурат в день бывшей старой советской конституции (68). Но не о ней речь, потому что дело прошлое и совершенно тёмное. Зато Жорка приехал в деревню злой, как собака, но трезвый.
Надо сказать, появился в деревне Жорка довольно поздно. В смысле: почти ночью. Поэтому никого из деревенских не встретил, но традиционно зашёл к Сакурову. Сначала Жорка всё отмалчивался, но потом, когда они с Сакуровым разговорились за традиционным кофе, выяснилось, что Жорка насмерть поругался с каким-то книжным издателем и, чтобы не доводить дела до смертоубийства, решил пожить в деревне. Здесь он намеревался слегка переделать свой роман, а с весны снова начинать мытариться по издательствам.
– Что ты говоришь? – изумлялся Сакуров, выдувая третью кружку ароматного кофе из тех новых припасов, что притаранил на себе бывший воин-интернационалист. – А я не знал, что ты у нас писатель…
– Да это мне один бывший однополчанин подарил свой старый ноутбук, вот я и решил порукоблудствовать, – оправдывался Жорка. – Главное дело, тычешь в клавиатуру одним пальцем и – дело в шляпе.
– Что значит – в шляпе? – не соглашался Сакуров. – Ты ведь не просто тычешь, а пишешь что-то осмысленное? Сколько я тебя понял: ты поругался с издателем из-за суммы гонорара, а не из-за того, что он забраковал твою рукопись?
– Правильно понимаешь, – буркнул Жорка.
– Про что роман? – поинтересовался Сакуров.
– Да так, ерунда, – отмахнулся Жорка.
– Ну, не скажи! Была бы ерунда – дело не дошло бы до ругани из-за гонорара, – снова не согласился Сакуров.
– Хрен с ним, замяли! – отмахнулся Жорка. – Что в деревне нового?
– Ну, что? – пожал плечами Сакуров. – Все дачники отвалили, Мироныч регулярно приползает, Варфаламеев регулярно снабжает его всякой домашней снедью, Виталий Иваныч взял бычка на откорм, был военный пару раз, Гриша приходит капканы проверять… Да, отдал я долг Николаю.
– Сколько договаривались?
– Ни рублём больше!
– Вони много было?
– Порядочно…
– Про Семёныча не слышно?
– Откуда?
– Как у нас с деньгами?
– Почти говно дело, – порадовал приятеля Сакуров и рассказал ему про последние покупки, инициированные чтением Жоркиных брошюр и журналов. А на вопрос Жорки, хороши ли оказались покупки, ответил, что всё, кроме ультрафиолетовой лампы, ничего.
– Что значит – ничего? – насупился Жорка, памятуя тот факт, что приехал он в деревню, всё-таки, злой как собака.
– Но ведь куры с поросятами ещё не подохли? – возмутился Константин Матвеевич.
– Ещё бы они подохли! Главное дело: проку от твоих покупок – ноль.
– А ты хочешь, чтобы результат был на следующий день? – стал раздражаться Сакуров.
– Да не о том речь, а о ценах! – не унимался Жорка. – И о том, что сейчас не всякой рекламе верить можно!
– Какого хрена тогда ты мне эту рекламу притащил? – вконец разозлился Константин Матвеевич.
– Да у меня этой рекламы каждый день полный почтовый ящик! Куда её девать прикажешь!? Вот я и притащил её тебе на растопку.
– Да? А на фига посоветовал почитать на досуге!?
– Я посоветовал!!?
– Нет, Пушкин!
– Ну, Костя!
– Эх, Жорка!
– Нет, ты не обижайся, но деньги, сам понимаешь…
– Да я понимаю…
– Как коза?
– Да ничего…
– Кстати, это не её ли молоко мы в кофе добавляем?
– Её.
В этом месте Сакуров расплылся в довольной улыбке, а Жорка стал подозрительно принюхиваться к кофе.
– Да чё ты нюхаешь? Отличное молоко!
– Всё-таки козье. А козье, говорят, попахивает…
– Моё не пахнет, – с гордостью возразил Сакуров.
– С каких пор ты стал давать молоко? – усмехнулся Жорка.
– Ну, не так выразился!
– Кстати, есть работа, – порадовал Сакурова контуженный приятель.
– Какая? – оживился Константин Матвеевич.
– Печку на станции топить.
– Ух, ты! Сколько платят, и откуда она взялась, эта работа?
Жорка назвал вполне приличную сумму и рассказал, что работа взялась вчера, когда он ехал на попутке от станции Кремлево до фабричной окраины Угарова. В Кремлево Жорка приехал из Москвы поездом, там он поймал попутку, а в ней оказался ещё один пассажир, местный житель и Жоркин знакомый. И, пока ехали да трепались, Жоркин знакомый поведал про вакансию истопника на железнодорожной станции, возле которой (всего в двадцати минутах ходьбы) располагалась Серапеевка.
– …Всего истопников по штату четверо, но работают трое, чтобы получать больше, – объяснил Жорка. – Один из истопников неожиданно помер, и образовалась вакансия.
– Чёрт! – с чувством воскликнул Сакуров. Он и сам подумывал о том, как лучше дотянуть до весны, когда можно будет реализовать поросят.
– В общем, я подарил знакомому литр водки, а он взамен пообещал замолвить за меня словечко, – подытожил Жорка.
– Что, сам будешь работать? – уточнил Сакуров. – Может, я поработаю?
– Какая разница? – удивился Жорка. – Думаешь, я со станционной печкой не справлюсь? К тому же, на тебе хозяйство. А разделение труда не при социализме придумали… Короче, ты прекращай покупать всякую ерунду, а я пойду завтра устраиваться на работу. Ферштейн?
Жорка устроился на работу в считанную неделю. Он бы сделал это и раньше, но ему слегка подгадил местный невропатолог. Дело в том, что начальница станции послала Жорку на медкомиссию, хотя заведомо знала, что безрукого Жорку по старым советским законам, которые ещё не все успели отменить, ни одна медицинская собака не допустила бы ни к какой физической работе. В том смысле, что его не пропустил бы ни один хирург. Но до хирурга Жорка не дошёл, потому что застрял у невропатолога. И застрял по причине отсутствия военного билета, каковой билет Жорка просто не возил с собой за ненадобностью.
Сначала Жорка пытался апеллировать невропатологу с помощью разумных доводов на тему нормальной компетенции медицинского невропатологического светила, способного отличить душевнобольного от нормального человека без помощи военного билета. (69) Но невропатолог никаким разумным доводам не поддавался и требовал предъявить военный билет.
Жорка терпел-терпел и обозвал невропатолога долбоёбом. Тот обиделся и полез на Жорку с кулаками. Случилась драка. К чести невропатолога, тот справился с Жоркой при помощи всего лишь одного стоматолога и двух санитарок, но без милиции. Больше того: спустив Жорку с крыльца поликлиники, невропатолог предложил Жорке прийти на приём ещё раз, уже без записи и очереди, но только с военным билетом. Вот так Жорка и ходил к нему ещё два раза, но так как военного билета у него во все разы не оказывалось, то походы оканчивались одинаково, если не считать количества медперсонала, принимавшего посильное участие в драках, которые случались между несдержанным Жоркой и заводным невропатологом.
Короче говоря, медкомиссию Жорка не прошёл, но оттаранил начальнице станции банку кофе с литром оливкового масла и встал на должность.
Глава 41
Жорка вышел на работу в начале второй декады декабря. Снегу к тому времени наваляло изрядно и первую стёжку от своей околицы до железнодорожного полотна ему пришлось топтать на пару с Сакуровым. Дальше по полотну Жорка мог идти один, потому что здесь снег был прибит стараниями всяких дорожных работяг, постоянно околачивающихся на железке, но Сакуров решил прогуляться до станции и на всякий случай познакомиться с условиями и спецификой труда своего приятеля.
Он сходил, посмотрел, убедился, что работать можно, и отвалил в деревню. А Жорка остался присматривать за двумя печками, приспособленными для водяного обогрева двух станционных зданий. То есть, помимо угля, находящегося в специальном сарае в двадцати метрах от первого обогреваемого станционного здания, ему предстояло ещё и таскать воду из колодца, вырытого в тридцати метрах от второго отапливаемого станционного здания. В этом втором здании имелась лежанка, на которой Жорка мог отдыхать, потому что режим работы у него был суточный.
«Нормально, – думал Сакуров, хрупая по железке в сторону Серапеевки, – если Жорка не запьёт, то до весны мы с ним здорово перекантуемся. А если запьёт, то я могу вполне за него поработать…»
Сакуров как в воду глядел, когда прикидывал поработать за Жорку. А ещё лучше он сделал, сходив на Жоркину работу ещё раза два и познакомившись с тамошней начальницей. Это оказалась баба дородная, себе на уме, возраста предпенсионного, замужняя и поведения скорее степенного, чем игривого. Другими словами, она довольно церемонно познакомилась с Сакуровым, а когда во второй его приход на станцию они встретились и разговорились, начальница самого крупного в Угаровском районе железнодорожного предприятия слегка разыгралась и дала понять собеседнику, что ей, как даме со средне-специальным образованием, полученном в самом Ряжске, не чужд дух некоего вольтерианства (70). Каковой дух не претил ей слушать сальные анекдоты, пить самогон в компании посторонних мужчин в нерабочее время и позволять некоторым из них ухаживать за собой.
– Так вы имейте в виду, Раиса Николаевна, – галантно расшаркивался Сакуров перед начальницей, – если на вашей станции объявится какая-нибудь вакансия – то я к вашим услугам.
– Ой, не знаю, не знаю, – вовсю уже кокетничала начальница, – у нас ко всякой работе нужна специальная подготовка. У меня даже дорожные мастера с техникумом, я уж не говорю про приёмо-сдатчиков…
– Ну, всё-таки, – не отставал Сакуров и всерьёз подумывал: а не приложиться ли к ручке начальницы единственного в районе производства, не собирающегося загнуться в ближайшие три года, потому что ещё не всё, что накопили в Советское время, успели перевезти в свои закрома новые демократические хозяева.
«Если только к ручке, то хрен с ней, – прикидывал бедный бывший морской штурман, ловя сальные взгляды дородной бабы, – лишь бы дело не дошло до прямого адюльтера…»
Насчёт дополнительной вакансии Сакуров хлопотал напрасно, потому что, как говорилось выше, он как в воду глядел, а Жорка запил после первого аванса. А за неделю до этого в деревню прибыл Семёныч. Прибыл он с помпой: сам на своей легендарной «ниве», следом за ним крутой сын на прикинутой девятке цвета сырого асфальта, замыкал процессию какой-то неизвестный хмырь на чёрной сильно подержанной «волге». В деревне никого, кроме Сакурова, Варфаламеева и Виталия Иваныча с семьёй в момент приезда Семёныча не было. Однако, невзирая на малочисленность деревенского населения в момент прибытия известно кого, особой чести присутствовать на банкете в честь вернувшегося Семёныча удостоился один Варфаламеев. Бывший лётный штурман отказываться не стал, а утром прибежал к Сакурову с новостями.
– Здорово, сейчас такое расскажу, умрёшь! – с порога в зубы обрадовал бывшего морского штурмана бывший лётный, а Константин Матвеевич, ощутив похотливый зуд любопытства, подумал, что вот они с Петькой Варфаламеевым и превратились в настоящую деревенщину, не чурающуюся сплетен и прочих жареных в сельском быту фактов.
– Что случилось? – переспросил Сакуров, подтаскивая плохого Варфаламеева к столу и готовя ему коктейль из неприкосновенной водки и смородинового варенья.
– Семёныч приехал, слышал? – сообщил Варфаламеев и хватанул коктейля.
– Да кто ж его не слышал? – поморщился Константин Матвеевич, с опаской ожидая возвращения с работы Жорки.
– А то, что он привёз новую бабу, слышал? – победно возразил Варфаламеев, блаженно сопя после коктейля, потому что своего бухла у пьяницы Варфаламеева никогда не было, а Семёныч его ещё не приглашал.
– Какую ещё бабу? – не понял Константин Матвеевич. – У него же Петровна?
– Петровну он бросил, – объяснил Варфаламеев, усаживаясь за столом и закуривая, – а это какая-то его старая знакомая. Год назад её сократили, а кушать охота, вот она стала подённо по разным медицинским учреждениям разную грязную работу делать. Семёныч, правда, врёт, что его эта знакомая халтурила в качестве нейрохирургической сиделки с правом оперировать в экстремальных ситуациях, но баба сама проговорилась. В общем, встретились данная баба и наш Семёныч в какой-то глазной клинике. Семёныч свою старую знакомую вспомнил, одним глазом оценил, что она ещё ничего, и давай петь ей о том, какой он тут крутой помещик. В общем, пел-пел и соблазнил переехать на новое место жительство. А так как баба эта живёт в однокомнатной квартире вдвоём с сыном, которому давно пора жениться, то долго уговаривать её не пришлось. Короче говоря: чёрную «волгу» видал?
– Кто ж её не видал? – удивился Константин Матвеевич, с удовольствием переваривая новости. – Ну и что?
– Так это «волга» сына новой бабы Семёныча, – выдал очередной блок новостей Варфаламеев, – данный любящий сын спонсировал переезд мамы, купил бензин с тормозной жидкостью Семёнычу, а также оплатил все расходы по банкету.
– Это он, пожалуй, погорячился, – высказал предположение Сакуров и посмотрел на будильник. Минут через двадцать ожидался Жорка.
– Я тоже так думаю, – поддакнул Варфаламеев. – Мажем (71), что новая баба сбежит отсюда через неделю?
– Факт, что сбежит, но через две, – завёлся Сакуров.
– Мажем?
– Мажем!
– На что?
– На мешок комбикорма!
– Идёт!
– Да, а как сам Семёныч? – спохватился Константин Матвеевич, мимолётно устыдившись и своего досужего любопытства, и своего непонятного азарта.
– Порядок, – успокоил односельчанина Варфаламеев, – ослеп на один глаз, но операция прошла удачно, а искусственный глаз ему сделали такой, что от настоящего не отличить.
– Всё-таки ослеп, зараза! – по-бабьи ахнул Сакуров.
– Скажи спасибо, что не совсем, – поддакнул Варфаламеев. – У тебя ещё выпить найдётся?
– Найдётся…
– Дай вам с Жоркой Бог здоровья и экономического благополучия, – прослезился в натуре бывший лётный штурман.
Мазались Сакуров с Варфаламеевым зря. То есть, никто ни у кого никакого мешка комбикорма не выиграл, потому что новая баба не сбежала от Семёныча ни через неделю, ни через две.
Другими словами, Семёныч сам всех выгнал на хрен на пятый день после возвращения в деревню.
Точнее говоря, крутой сынок Семёныча уехал сам на следующий день, а вот сынок новой бабы Семёныча имел глупость остаться в деревне, потому что находился в законном оплачиваемом отпуску. Короче говоря, деньги у него имелись. Но так как новые русские деньги, гордо прозванные демократами национальной свободно конвертируемой валютой, стремительно обесценивались, а Семёныч радел за каждый чужой рубль, то банкет по случаю возвращения Семёныча в деревню продолжался. При этом Семёныч и новоявленный пасынок гоняли в город в течение пяти дней за бухлом почти наперегонки, стараясь сбыть отпускные известно кого быстрее инфляции.
А в это время брошенная Семёнычем Петровна парилась в каком-то Подмосковном дурдоме для ветеранов трамвайно-троллейбусного парка. Её туда спровадила прыткая сноха, жена крутого сына Семёныча. Данная сноха, имея виды на жительство в квартире Петровны, но без путающейся под ногами свекрови, однажды уже инициировала отъезд дальней родственницы на новое место жительства бывшего мужа. Потом, когда Семёныч занемог, она позволила свекрови пожить в её бывшей квартире. Но затем, узнав о фортеле Семёныча с отъездом из специальной больницы для слепнущих от импортного спирта почётных таксистов с посторонней бабой, сноха Семёныча не на шутку взбеленилась и в полдня оформила свою свекровь в дурдом.
В общем, сноха Семёныча была ещё та штучка, да ещё с высшим юридическим образованием. Не то, что его крутой сын – подкаблучник, которого в своё время выперли из Суворовского училища за неуспеваемость. Который и словом не смел перечить своей интеллигентной жене, распоряжающейся жилплощадью свекрови и судьбой мамаши мужа так, как это принято среди некоторых российских интеллигентов.
Впрочем, остальных российских интеллигентов и прочих не интеллигентов тоже не стоило бы обижать, но не о них речь. А речь о Петровне, которая, тоже не будучи подарком, так затерроризировала матёрый персонал режимного учреждения, что глава оного (читай: режимного учреждения) распорядился выписать вздорную бабу к чертям на хрен. Больше того: узнав о плачевном материальном положении пациентки, не смевшей вернуться в Московскую квартиру, дал денег на билет в один конец до Угарова.
И Петровна, не мудрствуя лукаво, поехала к бывшему мужу, не ведая о том, что у того в разгаре медовый месяц. А так как Петровну завтраком в дурдоме не покормили, а денег дали ровно на билет, то приехала она в Угаров злая, как собака Баскервилей. Пешая прогулка по большаку от мясокомбината до Серапеевки настроения ей не подняла, поэтому, войдя в избу, Петровна являла собой клубок отрицательных эмоций и плотоядных желаний, самым мирным из которых было желание чего-нибудь слопать.
Первый ей попался сын новой бабы (или старинной знакомой) Семёныча. Тот вышел в сени на звук отворяемой двери, увидел незнакомую бабу, получил от неё в ухо и вырубился.
На шум упавшего «пасынка» выполз Семёныч. Увидев бывшую, Семёныч обрадовался, но Петровна не оценила радостной встречи и накатила в ухо Семёнычу тоже. Бывший столичный таксист оказался крепче «пасынка» и дал бывшей сдачу. Та, ясное дело, принялась голосить и отбиваться от Семёныча с помощью какой-то деревяшки.
Тут в дело вмешалась новая баба (или старая знакомая) Семёныча. Пребывая в состоянии хорошего алкогольного опьянения, она не стала отделять правых от виноватых, но взялась колбасить Петровну с Семёнычем без разбора, логично не трогая сына, который в это время в бессознательном состоянии заполз по лавку.
Надо сказать, что в ту пору в деревне околачивался Гриша. Он околачивался там уже часа четыре, якобы проверяя капкан на куницу, но имея в виду попасть на продолжающийся банкет. Но его всё не приглашали, да не приглашали, а потом в деревне появилась Петровна. Её Гриша подсмотрел со своей веранды. Когда Петровна скрылась внутри своей веранды, Гриша, нацепив для форсу ружьё, выскочил на улицу и побежал подглядывать за соседями, поскольку даже ему стало понятно, что без скандала, про который можно будет с удовольствием рассказать, не обойдётся.
В общем, подглядывающий за соседями Гриша оказался кстати, потому что Семёныч таки вырвался из групповой потасовки и зачем-то выбежал на улицу. Там он увидел вооружённого Гришу, без лишних слов дал ему в глаз и, пока тот тряс головой, снял с Гриши ружьё и рванул обратно, в свои сени.
Как Семёныч не застрелил в упор Петровну или свою новую бабу, остаётся только гадать. Но тот факт, что Семёныч палил дуплетом в своих сенях, Гриша потом подтверждал на всех следующих пьянках, в которых ему пришлось принимать участие. Впрочем, от пальбы дуплетом не отказывался и сам Семёныч. Больше того: на тех же пьянках Семёныч не без гордости признавал, что он не просто палил в своих сенях дуплетом, но целил конкретно в своих баб.
«Вот, значит, какая им удача выпала! – орал он, распаляясь после пятой рюмки. – Теперь по сто лет проживут, заразы, если пуля их тогда не взяла!»
«Картечь, – поправлял Гриша. – Я, как услышал такое дело, сразу в дом. Потому что ружьё мое и если что, то мне, того…»
«Да, сидели бы вы, Григорий Тихонович, сейчас в камере предварительного заключения», – поддакивал пьяненький Мироныч.
«Я, в общем, туда, а оттуда две бабы и один мужик, – повествовал Гриша. – Мужик с одной бабой шасть в «волгу» и – айда из деревни. А вторая баба бежит следом и вопит: «Караул! Заберите меня с собой! А то убьёт, я его, кричит, знаю!»»
«Ещё бы ей меня не знать», – горделиво возражал Семёныч.
«И вижу я, – продолжал повествовать Гриша, – что баба эта вторая – наша Петровна. Догоняет она, значит, «волгу», садится в неё и уезжает…»
«Где она теперь?» – проявлял интерес Виталий Иваныч.
«В Москве, у одной из своих сестёр», – отмахивался Семёныч.
«Когда ждать её снова?» – не отставал Виталий Иваныч.
«А чего мне её ждать? – удивлялся Семёныч. – Нам и без неё хорошо. Правда, Жорка?»
«Да чё ж тут хорошего? – орал пьяный Жорка. – Ты когда, хрен моржовый, телевизор в ремонт отвезёшь?»
«А чё я всё да я?! – орал Семёныч. – Пусть Костя отвезёт!»
«Хрен я ваш телевизор куда повезу, – злился трезвый Сакуров, – пока вы последние деньги пропиваете…»
Жорка, как уже говорилось выше, запил после первого своего аванса. Случилось это на третий день банкета, открытого хлебосольным, за счёт «пасынка», Семёнычем. И случилось так, что в кассе, где выдавали авансы рабочим и служащим железнодорожной станции, на которой трудился бывший интернационалист, не оказалось никаких других денег, кроме новомодных тогда пятисотенных купюр. А так как Жорке и его двум другим коллегам по топливно-энергетическому цеху на всех причиталось чуть больше двух тысяч, то они согласились взять четыре пятисотенные бумаги на троих с тем, что оставшуюся мелочь им приплюсуют к получке. Однако мелочь их в тот исторический момент не интересовала, потому что каждый хотел побыстрее получить свои деньги. Для этой цели была разыграна партия в дурака, после чего проигравшему (а проигравшим оказался Жорка) следовало поймать попутный мотовоз и катить в Угаров для размена вышеупомянутых бумаг на меньшие купюры.
