Текст книги "САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА"
Автор книги: Герман Дейс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)
«Этакий красавец-богатырь, а такая сволочь», – невольно подумал Сакуров и поймал себя на мысли, что он не может окончательно связать хлебосольного Мишку с определением «сволочь».
– А ты чего раззявился? – неожиданно спросил Мироныча Жорка.
– Это вы мне? – переспросил Мироныч.
– Тебе, тебе. Что, думаешь, прикинулся бедным родственником, сбагрил рэкетиров по нашу душу и – до свиданья?
– А я ему… А он мне… – продолжал горячиться Семёныч.
– Он мне сюды, а ему ка-эк хрясь… – тоже вошёл в раж Гриша.
– Как? – прикинулся дураком Мироныч.
– Молча, – не отставал от старичка Жорка. – Я вот расскажу учительнице, как ты её сдал рэкетирам в виде богатой дачницы. Что, думаешь, она не расскажет об этом своему зятю? А у неё зять, сам знаешь кто…
– Жорочка, миленький! – перепугался Мироныч и молитвенно сложил руки. – Не говорите, пожалуйста!
Мироныч был в курсе зятя. Он также знал о нравах, царящих в среде столичных младобуржуев, которые, в отличие от местных коллег-альтруистов, не постеснялись бы ни ветхостью потенциального донора своих стартовых капиталов, ни его полом.
– Литр водки.
– Хорошо.
– Водки, понял?
– Понял.
– Притащишь самогон – сделка аннулируется.
– Х-хорошо, – с трудом согласился Мироныч.
– А сейчас – два стакана твоей дряни Варфаламееву, – продолжил мучить старого сквалыгу злопамятный Жорка.
– Жорочка, миленький! – снова взмолился Мироныч. – У меня здесь ничего нет!
– Нет – значит, и базара нет. Приедет учительница и…
– Ладно!
– А чего это два стакана одному только Варфаламееву? – чутко отреагировал Семёныч.
– Ну, я пошёл? – на всякий случай поинтересовался Гриша
– Да, иди, – разрешил Семёныч, не собирающийся поить Гришу чужой самогонкой, которой могло оказаться мало.
– Ну, и Семёнычу за его героизм не мешало бы, – сказал Жорка. Сам он пить дрянной самогон не собирался. Сакуров в этом был полностью солидарен с Жоркой. А вот Семёныч с Варфаламеевым пили всё, что пахло спиртным.
– Тогда я им по одному стакану налью? – искательно вякнул Мироныч.
– Сказано по два, значит – по два, – твёрдо возразил Семёныч. – Петька!
– Ай?
– Гони сюда, сейчас похмеляться будем!
– Бегу-бегу!
В это время к толпящимся подъехал на своей кобыле Мишка.
– А я смотрю-смотрю и понять не могу: что тут у вас происходит? – запел он.
– Да вот, рэкетиры приезжали, начали с Мироныча, но пожалели, как убогого, и стали на нас наезжать, – принялся повествовать Семёныч, – потому что Мироныч, оказывается, всех нас, кого можно рэкетировать, сдал с потрохами…
– Сдал? – ахнул Мишка и зашёлся в заливистом смехе. – А вы чо?
– А мы… – задохнулся Семёныч и повторил рассказ про героическое побоище с главным действующим лицом в виде самого себя.
– Неужели в лёжку наваляли?! – не верил Мишка.
– Еле ноги унесли! – хвастал Семёныч.
– Зря вы с ними так сурово, – продолжая смеяться заливисто и звонко, словно невинное дитя, сказал Мишка.
– Это ещё почему? – хмуро спросил Жорка.
– Да это серьёзные ребята, и связи у них в авторитетной среде имеются, – сообщил Мишка.
– Да на х… я их видал! Да мы… Правда, Жорка?! – снова загорячился Семёныч. В это время к ним подвалил страждущий Варфаламеев.
– Ну? – спросил он.
– Сейчас старый хрен выдаст тебе два стакана бесплатно, – сказал Жорка. – Повторяю: бесплатно. А это значит, что никаких десятков яиц ты ему должен не будешь. Понял?
Глава 14
Сакуров, не желая договориться с домовым в виде трёхколёсного чайника до белой горячки или какой-нибудь хронической шизофрении, снова решил завязать. Тем более, работ становилось всё больше и больше. А Сакуров, в отличие от односельчан, не мог пить и работать одновременно. Жорка тоже, из-за своей контузии, после сильных пьянок по два дня отлёживался в своей избе, после чего (в силу регулярных пьянок с обязательными адаптационными периодами) у него случался недокорм в подворье и кое-какие прорухи в огороде. Добрые соседи добросовестно докладывали о том Жоркиной супруге, и та пилила своего кормильца почём зря.
В общем, дабы не надрывать супругу на дополнительные вопли и не запускать хозяйства, Жорка тоже завязал. Они с Сакуровым пахали как звери и попеременно гоняли в столицу, толкая зелень и ранние овощи. Толкать всё это добро в Угарове из-за местной политики цен не имело смысла. Зато в столице стали всё чаще возникать проблемы с реализацией товара. И если в первые демократические дни всякий желающий чего-нибудь продать мог встать в любом людном месте, то постепенно столичные власти стали наводить порядки. Они, власти, поняли, что рыночный хаос хорош, но в меру. То есть, пускать в него всякую сельскохозяйственную шушеру и бедных городских бабушек, всё-таки, не стоит, потому что он хоть и хаос, но тоже не резиновый. К тому же если всякий желающий начнёт иметь демократию, то кто тогда будет кормить демократов?
В силу вышесказанного столичные власти толкнули бывшие колхозные рынки богатым беженцам из бывшего советского Закавказья. И на бывших колхозных рынках уже стало трудно встретить бывшего колхозника из Тамбовской области или даже с Поволжья. Зато на «переделанных» торговых площадках появились отчаянно жестикулирующие продавцы киви, бананов, ананасов и даже экзотического авокадо.
В принципе, на «переделанном» рынке мог встать и бывший тамбовский колхозник, но цена за постой выросла настолько, что бедные российские селяне норовили разгрузиться где-нибудь рядом с вокзалом, куда прибывали пригородные электропоезда из разных концов Московской области и других областей, пограничных с Московской. Но их, прибывших, стали строго гонять новые российские милиционеры. При этом прибывший бывший российский колхозник вставал перед решением «альтернативной» задачи: он мог пойти на бывший колхозный рынок или отстегнуть новому российскому милиционеру. Таким образом, столичные власти решали две проблемы: во-первых, вопрос о милицейском бунте из-за смешной зарплаты отпадал сам собой, во-вторых, городская казна могла надёжно пополняться частью средств опухающих от прибыли новых столичных владельцев бывших колхозных рынков.
К тому времени количество отчаянно жестикулирующих торговцев киви, бананами, ананасами и даже экзотическим авокадо достигло миллиона, они дружно забили все овощные с плодово-ягодными щели, поэтому бывшие российские колхозники, не умеющие отчаянно жестикулировать, плюнули на возню с конкуренцией и стали устраиваться к вышеупомянутым торговцам в качестве охранников, ларёчников, подносильщиков и подметальщиков. Но не всякому сельскому труженику удавалось устроиться подметальщиком, поэтому неустроенные селяне продолжали маяться со своими урожаями в районах московских вокзалов и на задворках бывших колхозных рынков. Вместе с ними маялся Сакуров.
Но сначала, как уже говорилось выше, всё складывалось хорошо. Поэтому в первый свой приезд Константин Матвеевич легко толкнул тридцать килограммов раннего зелёного лука прямо возле спуска в подземный переход у Павелецкого вокзала. Он выручил кучу денег, сел в электричку и с двумя пересадками добрался до станции Кремлево. В Кремлево он прибыл ночью. Покупок Константин Матвеевич не делал, путешествовал налегке, поэтому он не стал ждать утреннего вагончика, а пешком одолел оставшиеся двадцать вёрст и ещё затемно был дома.
Потом со своей зеленью ездил Жорка и тоже толкнул её где-то возле своего дома у входа на их местный бывший колхозный рынок.
После Жорки снова рванул Сакуров, он взял с собой килограммов двадцать ранних огурчиков, встал у знакомого перехода, но не тут-то было. К ним, торговцам всякой огородной мелочью, подканал здоровенный мент в новомодном бронежилете и разогнал всех на хрен. Не тронул мент почему-то цыган, торгующих палёной парфюмерией, и каких-то барыг, спекулирующих за таксу в карман менту пивом и водкой.
А Сакуров сунулся на ближайший рынок, но, узнав плату за постой, равную двум третям его возможной выручки, от рынка отвалил и, бегая по округе от ментов, таки распихал свои огурцы.
В тот день он опоздал на свою электричку, и ему пришлось заночевать в сквере, потому что по новым порядкам в залы ожидания стали пускать только транзитников за дополнительную отстёжку. Рано утром Константин Матвеевич погрузился на первую электричку и только вечером был дома.
Через неделю свои огурцы повёз Жорка.
Приехал он через три дня на бровях и злой, как собака.
А наутро, выставив литр водки, рассказал, что подрался возле своего рынка с новой русской охраной.
– Вот, мразь! – разорялся Жорка в кругу односельчан в виде Варфаламеева, Семёныча и Сакурова. – Прихожу на своё место у входа в рынок, встаю, а мне сообщают, что здесь уже занято. Ну, я побоку, продолжаю стоять, а потом смотрю: едет на моё место плоскоголовый бегемот с тележкой и с сильным скандинавским акцентом заявляет, чтобы я освободил площадку. Я спрашиваю: чего это, дескать, ради? Он отвечает, что так надо. И если я не освобожу место, он будет вынужден позвать охрану…
– Со скан… див… накским… акцентом, это откуда? – поинтересовался Семёныч.
– Оттуда! – раздражённо буркнул Жорка и машинально глянул на Сакурова.
– Козлы! – согласился Сакуров.
– Ай-я-яй! – фальшиво посочувствовал Семёныч и принялся наливать по третьей, пропуская завязавшего Сакурова. Он наливал и еле сдерживал злорадный смех: чё, дескать, разбогател?
– Сволочи, – поддержал Сакурова Варфаламеев, не сводя глаз со своего стаканчика.
– А я говорю: вызывай, на хрен! Ну, смотрю, канает один, морда тоже как у бегемота, и вежливо велит мне проваливать, потому что место занято. Занято, говорю? Но кем оно может быть на хрен занято, когда я тут стоял ещё тогда, когда вас обоих в помине здесь не было?!
Жорка хватанул стаканчик и закурил.
– Ну? – напомнил о продолжении рассказа Сакуров, в то время как Семёныч принялся рассказывать Варфаламееву один случай из своей богатой событиями таксмоторной жизни, касающийся базарной темы. Тема касалась группы тогдашних узбекских колхозников, сдуру сунувшихся в такси к Семёнычу. Эти узбеки чем-то не потрафили Семёнычу, за что он их якобы часа два пинками гонял вокруг Выставки Достижений Народного хозяйства.
– А он, дескать, или уйдёшь, или буду применять силу, – продолжил Жорка.
– А ты?
– А я: дескать, применяй, если тебе не совестно наезжать на инвалида Афганистана.
– Так и сказал? – не поверил Константин Матвеевич. Он достаточно изучил Жорку и знал, что тот терпеть не может давить на жалость.
– Ей-богу! А фигли было делать?
– А он?
– А он: мне, дескать, всё это по барабану, потому что теперь человек человеку волк и не хрен мне перед ним, платным охранником частного предприятия, козырять своим советским прошлым.
– Вот, блин!
– Ну, в общем, он опрокидывает ногой ящик с моими огурцами, получает от меня в репу, потом прибегают ещё двое и, пока я с ними колбасился, приехал наряд милиции.
– И что?
– Что-что? Отволокли в отделение. Хорошо, у меня там знакомые, иначе отметелили бы до посинения, да ещё штраф за хулиганство выписали бы.
– Ни хрена себе, – сник Сакуров. Жорка, конечно, как-нибудь устроится толкать свою сельхозпродукцию, потому что местный, но как теперь быть ему, Сакурову?
– Я потом узнал, что этот упырь, похожий на бегемота, какой-то дальний родственник нынешнего хозяина нашего рынка, – сообщил Жорка. – Он, зараза, и за место на рынке не платит, и стоит, где ему выгодней.
Жорка налил себе водки, посмотрел на оживлённо беседующих Семёныча с Варфаламеевым, выпил и снова закурил.
– Слышь, а не пора ли нам в шахту за проволокой сходить? – напомнил Жорке Сакуров. – Скоро картошка поспеет, неплохо было бы подумать об аренде грузовика.
– Да, блин, я уже и не знаю, что у нас из этой затеи выйдет, – сказал Жорка. – Ведь если в Москве такой бардак, представляешь, что в Мурманске творится? А у меня, как назло, в Мурманске ни одного однополчанина.
– У меня есть, – не очень уверенно возразил Константин Матвеевич, имея в виду однокашников, распределившихся в Мурманский Трансфлот.
– Ну, тогда другое дело, – слегка воодушевился Жорка. – В эти выходные должна моя приехать. Провожу и пойдём. Устраивает?
– Конечно!
Сакуров успел заработать кое-какие деньги, но, чтобы вылезти из нищеты, в каковой он фактически пребывал с момента начала демократических реформ, потребовались бы гораздо больше денег.
– Может, выпьешь? – спросил Жорка.
– Да ну её! – испуганно замахал руками Константин Матвеевич.
– Эй, вы пить будете?! – окликнул Жорка Семёныча с Варфаламеевым.
Сакуров ещё раз съездил в столицу, с грехом пополам толкнул очередную партию огурцов, вернулся в деревню и снова занялся огородом. Одновременно Константин Матвеевич продолжал ремонтировать сараи, где он, надеясь на выручку от затеянной с Жоркой спекуляции, хотел поставить двух поросят и поселить птицу. Хорошо, железнодорожники постоянно обновляли шпалы, и материала для ремонта сараев у Сакурова хватало. Он научился пользоваться глиной вместо нормального раствора и к середине августа сараи, построенные на месте порушенного родового подворья, выглядели вполне прилично. Семнадцатого августа они с Жоркой планировали сходить в шахту. Вернее, в ночь с семнадцатого на восемнадцатое. Потом собирались оперативно вырыть картофель, нанимать грузовик и мотать в Мурманск.
Погода в намеченную для похода за металлом ночь выдалась исключительная: тепло, сухо и темно, как в жопе негра. Жорка договорился с Семёнычем на предмет тачки, и ветеран Московского таксопрома обещал быть на своей «ниве» в назначенный час в назначенном месте.
Вышли без чего-то десять. С собой взяли два фонаря, моток верёвки, монтажку, топор и кувалду с длинной ручкой. Без чего-то двенадцать Жорка показывал Сакурову полузаваленный вход в одну из штолен бывшей шахты.
– Я тут маленько уже пошарил, – раскололся он. – Больше того: надыбал кое-какую информашку об этом занюханном Клондайке.
– Надыбал у кого? – поинтересовался Сакуров, испытывая лёгкий мандраж законопослушного гражданина, вынужденного пойти по скользкой криминальной тропе.
– Ясное дело, у металлистов.
– Ну?
– В общем, эти шахты уже пусты на девяносто процентов, только в этом месте кое-что осталось.
– Очень интересно, – пробормотал Константин Матвеевич, хотя ему было совсем не интересно, а довольно жутковато. Особенно после того, как он попытался заглянуть в провал на месте бывшей штольни. Провал этот напоминал неровную воронку с узкой змеевидной щелью. Раньше тут имелись какие-то капитальные сооружения и металлический короб, о чём свидетельствовали характерные «фундаментальные» руины, углубления и обломки. Но от короба осталось одно воспоминание, основная часть капитальных сооружений тоже сгинула, отчего вид змеевидной щели в недра неизвестно чего нагонял дополнительную жуть. Да ещё Жорка приберёг на закуску.
– Но самое интересное, что металл ни искать, ни собирать не надо, – сообщил бывший воин-интернационалист, подыскивая удобную железяку, к которой хотел привязать верёвку.
– Что ты говоришь? – не очень радостно удивился Сакуров.
– И его, металла, почти полтонны.
– Иди ты!
– В общем, с момента металлической лихорадки все районные шахты застолбили три местных авторитета, три родных брата, – принялся повествовать Жорка, привязывая один конец верёвки к обрезку швеллера, торчащему из засыпанного бетонированного основания. – Но так как братьев всего трое, а металла до хрена, они стали сдавать участки в аренду.
– Как? – не понял Константин Матвеевич, светя Жорке фонариком. Свет фонарика с трудом разжижал кромешную тьму в нужных местах, а небо над головами старателей лишь издевательски подмигивало им подслеповатыми звёздами.
– Молча. Хочешь добывать металл – идёшь к братанам, они выдают тебе план участка вместе с правом на нём работать, но за это ты должен сдать им весь металл по их цене. Усёк?
– Нет. Или тут есть какие-то другие братаны, которые тоже принимают металл?
– Нету, – сказал Жорка и стал вязать другой конец вокруг монтажки, топора и кувалды. Наблюдая, как Жорка работает, Сакуров не переставал удивляться, как ловко он обходится с помощью одной руки.
– Значит, у нас братаны примут металл по более высокой цене, если мы сможем доказать, что он не с их шахты? – уточнил Константин Матвеевич.
– Нет.
– Тогда какого хрена мы тут занимаемся незаконным шакальством без ведома братанов?
– Такого, что мы не будем сдавать металл братанам, а повезём его в Рязань, – обрадовал Сакурова Жорка.
– А Семёныч в Рязань поедет?
– Поедет. Я ему пообещал две банки тормозной жидкости. Ну, не считая водки…
Жорка, привязав к другому концу верёвки монтажку с топором и кувалдой, стал спускать их в щель.
– А почему металл не надо искать? – вспомнил Сакуров.
– Потому что его уже нашли и сложили в двух местах. Но так как металл собирали нелегитимные пацаны вроде нас с тобой, то братаны их завалили.
– Что?! – переспросил Сакуров и ему стало ещё страшней, хотя был он не из пугливых.
– Завалили, говорю. Эти, которые вроде нас с тобой, были какими-то залётными. И всё бы ничего, но шумели они здорово. А рядом с ними оказались артельщики из законных. Ну, они братанам и доложи. В общем, приехали братаны на место лично, вошли через главный вход, нашли этих, завалили их, а металл оставили. Пока…
– Ну, ты меня утешил! – негромко воскликнул Константин Матвеевич и огляделся по сторонам.
– Да не ссы ты! – возразил Жорка. – Вот если бы мы через главный вход попёрлись, тогда другое дело.
– А здесь нормально?
-Да.
– Тогда какого фига мы сразу не приехали сюда на Семёныче?
– Соображаешь? А если бы засекли? А так он приедет в нужное время, мы мухой грузимся и – ищи нас. Ладно, я полез вниз.
– А на хрена тебе кувалда? – решил поинтересоваться Сакуров.
– Да там в одном месте проход завалило. Чтобы добраться до металла, надо будет пару стоек повышибать.
– Что-о?! Это как?
– Да всё нормально! – отмахнулся Жорка. – Я уже был здесь и всё прикинул. Вышибу стойки, кое-где грунт сместится и образуется проход. Я так думаю…
– Я не понял. Ты что – маркшейдер?
– Да нет. Но я же был диверсантом. И нам в учебке преподавали горное дело.
– Ты в учебке полгода кантовался? – спросил Константин Матвеевич.
– Да.
– А сколько времени вам там преподавали горное дело?
– Четыре часа.
– Да, специалист ты ещё тот, – поёжился Сакуров.
– Да, ещё тот, – не стал спорить Жорка, заткнул фонарик за пазуху и по пояс засунулся в жуткую щель. – В общем, так, – на прощание напутствовал он приятеля, – если меня там не завалит, я тебя позову. Кстати, фонариком зря не свети…
С этими словами он интенсивно заработал ногами по породе, помогая себе задницей, и, перехватывая рукой верёвку, пропал из виду.
«Ни хрена себе! – подумал Сакуров. – А если завалит? Интересно, знает его жена о его авантюрах?»
Константин Матвеевич выключил фонарик и нахохлился над щелью, тревожно прислушиваясь к окружающей ночной действительности. Метрах в пятистах от места их с Жоркой незаконного предприятия проходило шоссе, и по нему нет-нет да проезжали редкие автомобили. Когда фары, появившись на несколько секунд в ночи и осветив унылую местность вокруг заброшенных шахт, снова исчезали, темень становилась ещё гуще. Радости во время ожидания Жоркиного зова это не прибавляло.
«Закурить, что ли?» – подумал Сакуров, и в то же время почувствовал, как земля под ним дрогнула. Потом ещё и ещё. Затем из щели пахнуло какой-то дрянью, а спустя минут пять томительного ожидания из подземелья послышался глухой Жоркин голос:
– Спускайся, давай! Слышишь?
– Ну, слава Богу! – пробормотал Сакуров, сунул фонарик за пояс и полез вниз.
Глава 15
Спуск оказался несложным. Щель была узкой, и Сакуров не спускался, а, скорее, полз вниз. Тем не менее, он умудрился сорваться метрах в двух от основания штольни и упал на Жорку.
– Ну, ты, полегче! – огрызнулся Жорка. – Фонарик не раскокал?
– Да нет…
– Включай. А то с одним тут делать не хрен.
Действительно, темень стояла такая, что хоть глаз коли. И свет фонарей, несмотря на замкнутое пространство, темень эту как бы усугублял. И вместо освещённого замкнутого пространства приятели имели два отчуждённых комка призрачного света, в которые попадали они сами или мрачные фрагменты технологического подземелья.
– Куда? – спросил Сакуров.
– За мной.
– Чем это тут воняет? – снова спросил Сакуров.
– Покойниками, – напомнил Жорка.
– А где они? – задрожал Сакуров.
– Завалило, когда проход освобождал.
– Удачно освободил?
– Нормально. Боялся, правда, что металл засыплет.
– Не засыпало?
– Нет
– А что тебя засыплет, не боялся?
– Не засыпало же.
– А ещё может?
– Запросто.
– Блин, на хрена я с тобой связался!
– Хватит причитать. Пошли за металлом.
– А где он?
– Тут. Недалеко.
И Жорка потащил Сакурова за собой через завалы. Эти завалы походили на косые волны и, поднимаясь по шуршащим склонам, Сакуров невольно задирал голову вверх и поднимал фонарик. Но ни черта не видел, и ему чудилось, будто над гребнем каждого завала зловеще зияет перевёрнутая воронка, откуда в любой момент может просыпаться погребальная порода.
Миновав завалы, приятели оказались в месте бывшего забоя. Здесь когда-то стояла врубмашина, кое-где валялась кабельная оплётка, а на рельсах лежала перевёрнутая вагонетка. Рядом с ней стояла аккуратно свёрнутая бухта медной проволоки. За первой бухтой виднелись ещё две.
– Три тут и две чуть дальше, – сообщил Жорка, – каждая бухта килограммов по сто, не меньше.
– Нехило покойнички поработали, – с невольным одобрением произнёс Сакуров, трогая ближнюю бухту из «ошкуренной» проволоки.
– Наверняка бывшие зеки, – поддакнул Жорка, – однако и нам попотеть придётся…
Он глянул на светящийся циферблат командирских часов.
– …За три часа надо всё это добро подтащить к штольне и поднять наверх.
– А Семёныч сможет увезти столько проволоки? – спросил Сакуров и взялся за бухту, собираясь кантовать её к штольне.
– Я ему сказал, чтобы убрал задние сиденья, – объяснил Жорка и поддел бухту монтажкой. – Когда погрузим, мы с Семёнычем поедем в Рязань, а ты с инструментом пойдёшь домой.
– Понял, – выдохнул Сакуров и напрягся.
Попотеть им пришлось, действительно, изрядно. Особенно хреново было таскать бухты через сыпучие завалы, но ещё хреновей ощущалось под тяготеющими вымышленными или реальными опрокинутыми воронками, сотворёнными руками (вернее, рукой) скороспелого горного мастера Жорки Прахова. Сакуров, кантуя стокилограммовую дуру, сталкиваясь головой с головой Жорки Прахова, помогающего тащить бухту с помощью монтажки и плеча, не раз и не два позавидовал контуженному приятелю, который, наверно, и думать не думал о каких-то воронках.
– Пять часов без пяти, – прохрипел Жорка, когда они с Сакуровым подкатили последнюю бухту к основанию выходной штольни. – Через час приедет Семёныч, так что давай, шевелись.
– Чё делать-то? – прохрипел в ответ Сакуров.
– Ползи наверх, будешь вытаскивать бухты!
– Ага!
– Зря ты обрез не взял, – как бы про себя сказал Жорка.
– Зачем? – замер Сакуров, цепляясь за верёвку немеющими руками.
– Ну, если нас какая сука заметила и…
– И?
– Ладно, не бери в голову…
«Это он меня вовремя подбодрил», – подумал Сакуров, упираясь задницей в торец щели. Руки скользили по верёвке, а навязать узлы они с Жоркой не догадались. Тем не менее, Константин Матвеевич одолел подъём в каких-нибудь десять минут, ещё минут пять усиленно дышал, потом услышал Жоркин голос:
– Ты готов?
– Готов! – простонал Сакуров.
– Тяни!
– Тяну! – выдохнул Сакуров, потянул и понял, что может запросто родить грыжу.
– Ты, там, найди что-нибудь, на чём фиксировать верёвку! – крикнул снизу Жорка, толкая бухту снизу.
– Ага! – ответил Сакуров и, кстати, споткнулся о какую-то железяку. Он треснулся лицом оземь, но верёвку не выпустил, а захлестнул её вокруг железяки и стал искать другую. Другая обнаружилась в метре от первой, и Сакуров, сначала встав, а потом снова упав, но уже на спину, успел закоротить верёвку о другую железяку.
– Пошла! – орал снизу Жорка. – Давай, родной!
– Чего ж ты так орёшь? – шипел Сакуров, памятуя про обрез и возможных доброхотов, способных за два литра премиальных сдать единоличным братанам любое количество кандидатов в жмурики. Он, падая вновь и вновь, обдирая руки и ноги до крови, подтянул первую бухту до пределов видимости и понял, что вытащить её из этих пределов уже не сможет.
– Костя! – подал голос Жорка.
– Чё? – безнадёжно отозвался Сакуров.
– Застряла?
– А как ты догадался?
– Надо было сначала инструменты поднять! – осенило Жорку. – Или хотя бы монтажку…
– Надо было, – пробормотал Сакуров и подумал, что если бы Жорка в своё время дослужился хотя бы до майора инженерных войск, ведающих горными работами, наверняка бы заранее позаботился о том, чтобы сначала поднять хотя бы монтажку, а потом тащить стокилограммовую бухту проволоки.
– Слушай, поищи там какую-нибудь арматуру, – посоветовал неунывающий Жорка.
– Уже, – сказал Сакуров и стал ползать по месту бывших подсобных сооружений, имевших в добрые советские времена быть рядом с входом в запасную штольню. Надо сказать, он довольно быстро отыскал конец арматуры, но она сидела в грунте настолько прочно, что, ворочая конец арматуры, Сакуров чувствовал, как шевелится земля над ней, но сама арматура никуда вылезать не хотела.
«Отломать, что ли?» – пришла в голову Сакурова бредовая идея, но арматура была диаметром восемнадцать, не меньше, и Константину Матвеевичу оставалось лишь «платонически» двигать концом арматуры туда – сюда. А надеяться на то, что армированная железяка где-то проржавела и может сломаться, мог только неисправимый оптимист, специализирующийся на написании приключенческих романов.
– Ну? – снова подал голос Жорка.
– Говно дело, – сообщил Сакуров и увидел, как на дороге вспыхнула новая пара фар. В это время интенсивность движения достигла почти нулевой отметки, поэтому Сакуров не мог оторвать взгляда от ореола автомобильного света, который не «поехал» дальше по дороге впереди припозднившейся (или очень ранней) тачки, но, поколебавшись на повороте к месту ночных разработок Жорки Прахова и Константина Матвеевича Сакурова, описал характерную дугу, а припозднившаяся (или очень ранняя) тачка, свернула на грунтовку, по которой накануне ночью пришли к злополучной штольне известные ночные разработчики. Они же соседи-односельчане Жорка Прахов и Константин Матвеевич Саккуров. Свет фар новой машины метался в такт её движению по ухабистой грунтовке, время от времени устремляясь в светлеющее небо, когда машина выныривала из очередного ухаба на подъёме к входу в штольню. Мысли Сакурова заметались вместе со светом фар, но он продолжал с идиотским упорством ворочать неподдающуюся арматуру, и заворожено наблюдать за приближающейся машиной. Константин Матвеевич не знал, на какой машине ездят конкретные братаны, но даже если бы знал, легче ему от этого не стало бы, потому что, кроме фар, он ещё ничего не видел. А машина вильнула ещё раз, ещё раз полыхнула фарами в небо, а затем осветила Сакурова.
«Всё, абзац», – отрешённо подумал Константин Матвеевич и – о чудо! – арматура обломилась и в руках «старателя» оказался кусок железа внушительной длины.
«Ну и что?» – спросил себя Сакуров и получил сразу несколько ответов. Вернее, советов.
Первый рекомендовал воспользоваться боевым опытом, брать арматуру в руки покрепче и нападать на машину, поскольку внезапное нападение – мать спасения. Может быть…
Второй совет касался благоразумного выхода из сложившейся ситуации. А именно: Сакурову предлагалось брать арматуру в руки покрепче, линять в сторону входа в штольню, сковырнуть застрявшую бухту треклятой проволоки вниз, затем самому скрываться в недрах шахты, а там – видно будет.
В процессе «переваривания» второго совета образовалась дополнительная мысль насчёт того, что если сковырнуть застрявшую бухту, а Жорка стоит внизу под ней, то этой бухтой можно запросто прихлопнуть Жорку. Даже невзирая на его десантное происхождение и четыре часа специальной горной подготовки.
Третий совет, самый тупой, указывал на самый простой вариант, а именно: бросать всё на хрен, и кусок благоприобретённой арматуры в том числе, и смываться к чёртовой матери. Вернее, куда глядят глаза. Точнее, по полям и долам, не помышляя о спуске в жуткую щель с предварительным выталкиванием из неё застрявшей бухты.
«Вот уж фиг я отсюда слиняю», – подумал Сакуров и ощутил в себе давно забытую ненависть по отношению к любому, кто посягнёт на жизнь его близких. В данном конкретном случае – на Жорку Прахова. Который не ведал о приближающейся опасности и от этого вдвойне не заслуживал от неё пострадать. Во всяком случае, при попустительстве Сакурова.
Константин Матвеевич перехватил арматуру поудобней и уже приготовился метнуть ею в лобовое стекло, но, в очередной раз сморгнув пот с ресниц, понял, почему приближающаяся машина ему сразу показалась не такой. В смысле, она показалась ему не такой крутой, на которой должны разъезжать авторитетные братаны. В смысле, фар у машины было только две, а не десять или двадцать, как у навороченных джипов. При этом это были две одноцветные кругленькие фары с обычным рефлектором, а не такие…
– Твою мать! – ругнулся Сакуров. – Неужели это Семёныч?
Наручными часами он ещё обзавестись не успел, поэтому крикнул Жорке:
– Жорка, который час?
– А ты что, куда-нибудь опаздываешь? – насмешливо отозвался контуженный односельчанин.
– Семёныч приехал…
– Это хорошо, – не удивился Жорка, – поможет проволоку вытащить.
«Эх, Россия, – только и подумал Константин Матвеевич, – мать моя…»
В это время прибывшая тачка парканулусь возле какой-то шахтёрской руины, из тачки вылез Семёныч и приветствовал Сакурова голосом будничным, словно они встретились в урочное время у деревенского колодца:
– Ну, здравствуй, Константин. Чё новенького?
– Семёныч, ты, что ли? – заорал снизу Жорка.
– Я! – прокричал в ответ Семёныч.
– Какого хрена в такую рань?! – повысил голос Жорка.
– Вот я тебя не спросил! – заорал в ответ Семёныч. – Он мне ещё указывать будет, когда мне приезжать, а когда не приезжать! Ты бабе своей указывай! Кстати, Жорка, твоя баба час назад припёрлась…
– Чё ты гонишь? Она же только уехала?! – завопил снизу Жорка, а Сакурову сделалось совсем паршиво: эти двое шумели так, что в соседней деревне могли проснуться безработные животноводы, привыкающие в новые демократические времена спать до полудня вместо пяти утра при проклятых советах.
– Я гоню?! – завопил в ответ Семёныч. – Да твоя баба как приехала, так всю деревню перебудила. Где Жорка? Куды, визжит, кормилец делся?