Текст книги "САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА"
Автор книги: Герман Дейс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)
Глава 62
Когда Сакуров проснулся, он чувствовал себя так, словно его переехал танк после того, как он отсидел три лекции подряд по навигации. В общем, башка трещала, тело болело. Константин Матвеевич глянул на часы, подарок самому себе к сороковому году рождения, и не поверил глазам. Затем посмотрел в окно, за которым слабо мерцал свет поздно занимающегося осеннего утра.
– Ни хрена себе, – буркнул бывший морской штурман, вылезая из-под одеяла, – я думал часов двенадцать, а сейчас…
Времени было чуть больше восьми. Заснул Сакуров после одиннадцати. Выходит дело, на всё про всё, беседу с домовым и огромный сон про сотворение и конец мира у него ушло от силы девять часов.
– Чудеса, – уже наяву буркнул Константин Матвеевич, кое-как оделся и пошёл кормить живность. Первым досталось кошкам с котами. Потом дошла очередь до птицы. Сакуров собрал яйца и стал готовить яичницу с ветчиной.
– Жорка, поди, уже отвалил в своё Болшево, – сказал себе бывший морской штурман, похмеляясь остатками коньяка, – мне тоже не мешало бы в город съездить. Однако под газом рискованно, но что поделаешь?
Жорке Сакуров на хранение отдал три тысячи долларов. Себе оставил тысячу. Из них он решил пропить долларов триста, не больше, и пропить по лёгкому. То есть, избегать оргий, женского общества и выпадания в бессознательный осадок от передозировки известно чего.
«Вот именно, – прикидывал Константин Матвеевич, руля по просёлку к Угарову, – буду выпивать по бутылке в день, пока Жорка не приедет, а там будет видно…»
Планируя так, он вовсе не лукавил с собой, потому что железно решил выходить из запоя и возобновлять упражнения с домашним хозяйством.
– Вот именно, – вслух повторил Сакуров, – а то денег – кот наплакал, а туда же: коньяк жрать и кальмарами закусывать! Так я никогда не уеду из этой долбанной страны…
Он вильнул в сторону, объезжая подмёрзшую лужу, и прибавил газу.
Сакуров добыл медицинского спирта из надёжного источника, купил хлеба, сахара, крупы, соли, без приключений вернулся домой и стал пьянствовать возле Сакуры. Для этого он поставил возле неё самодельное кресло, накрылся ватником, сел поудобней и принял на грудь сто граммов чистого спирта. Закусил солёным огурцом и закурил. На голубом равнодушном небе сияло холодное солнце, заиндевелая земля и деревья изображали хрусталь с почерневшим серебром, а кругом порхала снежная паутина. В деревне в это время никого не было, и Константин Матвеевич наслаждался закономерной тишиной.
– Вот такая ты, значит, у меня Сакура, – пробормотал бывший морской штурман, щурясь на облетевшую вишню, которая выросла за семь лет в приличное дерево без признаков какой-либо декоративности. – А что, очень даже ничего…
Он принял ещё пятьдесят, съел очередной огурец и увидел, как его обычная вишня незаметно преобразилась. Сначала скудный иней на её голых ветках приобрёл дополнительную пушистость, потом на вишне появились хрустальные узоры, затем у её ствола нарисовался игрушечный, донельзя нарядный, Дед Мороз.
– Ну, здрасьте, – буркнул Константин Матвеевич, – а где подарки?
– Сам ты подарок, – ворчливо ответил Фома и вылез из-под Сакуры.
– Так вот ты какой, – не удивился Сакуров.
– И такой тоже…
– Выпить хочешь?
– Шутишь? Мы на работе. Как съездил?
– Куда? В Угаров?
– Да нет, к Сакуре.
– Нормально. Только я ни хрена не понял. Это что, вещий сон про мои кранты или про кранты всего сущего?
– Вещих снов не бывает, но бывают моменты откровения истины на уровне глубокого подсознания в таких его местах, где истина и подсознание находят точки общего соприкосновения по принципу их совместимости.
– Какой ещё совместимости? Группы крови, её резуса или даже на генетическом уровне?
– Сам ты на генетическом! Совместимость подразумевается интуитивная полярная, каковая полярность предполагает наличие пары разно заряженных контактов со стороны истины и подсознания. Усекаешь?
– Что ты несёшь, старче?
– То и несу, что данная пара контактов может вступить в продуктивное взаимодействие в случае а) дискретной (160) заряженности динамического подсознания на получение трансцендентной информации; б) инвариантной (161) заряженности статического тела Истины на отдачу данной информации…
– В) пошёл ты в жопу…
– Сам иди…
«Кажется, это какая-то бессмыслица, потому что я хоть и плохо помню про инвариантность с дискретностью, однако заряженность не может быть ни дискретной, ни инвариантной», – подумал в этом месте беседы с домовым бывший морской штурман, учивший в своё время и высшую математику, и физику с химией, и даже философию, но в той её части, в какой мать наук одобряли старик Маркс и психопат Ленин (162).
– Ну, да! – хмыкнул домовой в виде Деда Мороза. – Если заряженность, то только положительная и отрицательная! Мелко плаваете, батенька.
Фома откуда-то достал скамеечку по росту – а был он не выше среднего зайца – и примостился рядом с рубленным креслом Сакурова. В руках домового очутилась балалайка размером с деревянную ложку, Фома затренькал на ней и запел какую-то фигню, начинающуюся с иностранного слова «Гаудеамус» (163).
Жорка приехал на третий день после отъезда. Он нашёл деревню пустой, а Сакурова, сидящего возле Сакуры и выпивающего чистый медицинский спирт. Рядом с креслом, в котором сидел бывший вынужденный беженец, стояла трёхлитровая банка с подмёрзшими огурцами, на коленях Сакуров держал большую алюминиевую тарелку с салом, хлебом и луком. На тарелку иногда налетали синички, но пара котов, тёршихся рядом с хозяином, не давали им распоясаться.
– Эй, ты как? – окликнул соседа бывший интернационалист.
– Нормально, – буркнул Сакуров.
– Ты один? – поинтересовался Жорка.
– Нет, с домовым…
– Теперь понятно, с кем ты тут бубнишь. Давно ты тут?
– Не считал…
– Дома, поди, вода в трубах замёрзла?
– Так же, как у тебя.
– Да нет, я, когда уезжал, работающую электроплитку в печь сунул.
Все деревенские, не имея ни газового, ни электрического, ни, тем более, центрального отопления, тем не менее, давно избавились от громоздких русских печей. Вместо них, чтобы сэкономить место в избах и сохранить коэффициент теплоотдачи, построили новые малогабаритные печи, а к ним присобачили примитивные конструкции из бачков, труб и радиаторов. Таким образом, в деревне появилось водяное отопление, но на печной тяге. И всё бы хорошо, да за недосмотром вода в трубах иногда замерзала, трубы лопались, и чинить их в такой морозной глуши выходило довольно проблематично.
– А я под расширителем камин поставил, – вяло возразил Сакуров и моргнул в сторону ёмкости со спиртом.
– Наливай, – разрешил Жорка, выпил сто и стал выковыривать огурец из замёрзшего рассола. Затем он хотел взять кусок сала, но, обнаружив в алюминиевой тарелке птичий помёт, вытряхнул её содержимое на землю и обозвал соседа идиотом.
– Ты чего? – вяло огрызнулся Сакуров и только сейчас заметил, что Жорка с лица и какой-то разноцветный, и припухший.
– Не ссы, это не твои дополнительные глюки, – ухмыльнулся Жорка, перехватив взгляд односельчанина, – это мне опять харю намяли…
Выпив ещё по пятьдесят, приятели перекочевали в избу Сакурова. Там Жорка растопил печь, они с Сакуровым выпили ещё, потом Жорка насыпал в печь соседа ведро угля, и они перебрались в Жоркину избушку. Жорка и у себя растопил печь, распаковался, и они с Сакуровым стали закусывать спирт белорусским сыром и испанскими маслинами.
– Чё у тебя с мордой? – своевременно поинтересовался Константин Матвеевич.
– Подрался с водителями автобусов, – охотно объяснил Жорка.
– Мало тебе было подраться с одним, так ты сразу с несколькими, – прокомментировал Сакуров.
– Так начинал я с одним, – возразил неунывающий Жорка.
– Как дело-то было?
– Есть там у нас один гипермаркет, – начал рассказывать Жорка, – «Ашан» называется. Туда от Мытищ ходит корпоративный маршрут. Двадцать рэ с носа в один конец. Одно место – для льготников. Так вот, закупаю я в этом «Ашане» продуктов на две штуки, потому что там всё дешевле и качество приемлемое, залезаю в автобус и нарываюсь на скандал. Скандалит мордастый мужик, водила данного корпоративного маршрута. Причина скандала – бабушка, ветеран Великой Отечественной войны. Дело в том, что бабуля оказалась второй из желающих занять льготное место, место ей не досталось, но она на всякий случай спросила у водителя, а нельзя ли ей по её удостоверению тоже бесплатно прокатиться? Что тут началось! И что ты мне, дескать, своим блокнотом в морду тычешь, да выметайся на хрен и жди следующего автобуса, а то мне из-за вас, халявщиков, никакого плана не выполнить!..
– Ты, Жорка, наверно, всё сочиняешь? – не поверил своим ушам Сакуров (164).
Последнее время страна очень сильно уважала ветеранов ВОВ, по поводу очередной годовщины Победы проводились всевозможные кампании и акции, под это дело списывалась уйма денег, 9 мая ветеранам разрешали бесплатно говорить по сотовым телефонам, а те из них, кто приезжал в Москву, могли целый день бесплатно кататься на столичных трамваях и троллейбусах. Провинциальные мэры дарили своим ветеранам шоколадки австрийского производства, потому что они были дешевле отечественных бабаевских, а подавляющее большинство автовладельцев навешивало на свои машины специальные ленточки, символизирующими Великую Победу советской страны над фашистской коалицией. И Австрией в том числе.
– С места не сойти, – заверил соседа бывший интернационалист и продолжил повествовать: – Ну, заплатила бабушка за билет, а этот идёт дальше по салону, собирает деньги и разоряется: «Развелось вас тут, дескать, на мою голову и так далее». А народу в автобусе: здоровых мужиков среднего возраста штук пять и таких же баб с сумками штук восемь. И все молчат, как будто вчера из Швейцарии приехали и по-русски не понимают. А я, дурак, не выдержи, да и обзови водилу козлом. Ну, на козла он моментально отреагировал, но я ему в пятак первый успел въехать. Колбасились, в общем, сначала в салоне, потом выкатились на улицу. Там эта сука стала вопить о водительской солидарности, и скоро в драке приняло участие несколько его козловых коллег. Но недолго, потому что в «Ашане» охрана не то, что наша милиция: нас быстро развели, а меня так даже слегка обработали в ихней медчасти, ничего из вещей с деньгами не спёрли и домой на личном транспорте какого-то ихнего сотрудника доставили. Вот такие дела…
– Вот видишь, брат, не все наши люди плохие, – рассудил Сакуров, наливая в рюмки.
– «Ашаном», как раз, рулят не наши люди, – ехидно возразил Жорка. – Хозяин – турок, а персонал – сплошной интернационал с большой примесью лиц азиатской национальности. Зато водила был наш, чистый москвич или подмосковный, каковых паскудных земляков я за версту вижу по повадке и слышу по разговору.
– Что-то ты сильно злобишься на наш народ в целом и своих столичных земляков в частности, – фальшиво вздохнул Сакуров, памятуя тот факт, что ему, наполовину русскому, русских, в отличие от чисто русского Жорки, лучше не ругать. – Авось это был единичный случай.
– Как же, – не понял фальши Жорка, – я уж не первый раз такое говно вижу. Вот, например. Еду, опять же, с «Ашана» на похожем автобусе. Дождь с градом, на остановке пожилая женщина с палкой. Тормозит водилу и спрашивает: занято ли льготное место? Занято, буркает водила, захлопывает дверь у неё перед носом и прёт дальше. Автобус полупустой, городские маршруты по этому пути не ездят, дождь с градом крепчает, и пожилая женщина, которая и хлеба-то вдоволь не ест, остаётся в такую непогодь ждать какого-никакого микроавтобуса, где найдётся незанятое льготное место. Ну?
– Тоже не показатель, – ещё фальшивей вздохнул Сакуров, – просто тебе везёт, Жорка, на всякие неприятности.
– Ладно, хватит врать. Ты чё не спросишь, куда я твои деньги дел?
– А куда ты их дел?
– Я на них купил гараж, понял?
– Ни черта не понял…
– Чудак. Сейчас, пока страна не очухавшись от дефолта, всё сравнительно дёшево. Особенно недвижимость. На хазу, ясное дело, не хватило бы, а вот гараж – как раз впору. Года через два мы его толкнём за семь штук, не меньше.
– Это хорошо, – вяло одобрил Сакуров, прикидывая, как бы ему не околеть за эти два года или не попасть в дурдом.
– Кстати, что-то Мироныча давно не видно. Часом не помер?
– Он нас переживёт. Ты сам говорил…
– Кстати: ты мне не все деньги отдал?
– Нет.
– Тогда держи их в строгой заначке, а пропивать-проедать будем мои. Я давеча один трофей удачно пристроил, да три пенсии получил. Что думаешь насчёт дальнейшего скотоводства?
– Думаю продолжать, у меня ведь нет пенсии.
– Хорошо бы тебе на работу устроиться.
– Хорошо бы. Да где её взять.
– В Москве, вообще-то, можно устроиться, но там за жильё больше заплатишь, чем заработаешь. К тому же, пока ты там будешь копейки зарабатывать, здесь тебя по брёвнышку раскатают.
– Факт.
– И давай возобновляй самогоноварение, а то на покупное бухло много денег уходит.
– Надо…
– Да что ты какой-то пришибленный?
– Устал, наверно…
Глава 63
В этот день они с Жоркой нарезались так, что Константин Матвеевич не видел никаких снов. А утром он встал ни живой – ни мёртвый, вспомнил, что они вчера пили и ужаснулся.
«Ведь эдак и сгореть можно», – подумал он и пополз проверять Жорку. Тот, как ни в чём не бывало, колол дрова в своём дворе и орал какую-то строевую песню.
«Во даёт», – мысленно прокряхтел бывший морской штурман и уполз к себе: кормить живность, топить печь и так далее. Когда он более или менее расходился, к нему в гости пришёл Жорка чаёвничать. Он принёс бутылку водки и кое-какой магазинной закуси.
Не сгорев от чистого спирта в этот раз, Сакуров решил больше не искушать судьбы: он снова замутил брагу, а пока не пришло время гнать самогон, пил простую водку. И пил в меру. Пил и продолжал видеть сны, перемежая их беседами во сне и наяву с домовым. При этом Сакуров продолжал делать дела: он купил новых поросят, добыл корма и возобновил своё животноводство. Потом Жорка снова отвалил в своё Болшево, а в деревню припёрся Мироныч. Он усидел немного халявной водки, покушал домашней ветчины и сообщил приятную весть, что уезжает погостить в бывший Свердловск.
«Что, к родственникам?» – поинтересовался Сакуров.
«Нет, к однополчанину», – возразил Мироныч.
«У вас же там один из сыновей живёт?»
«Не хочу стеснять, – отмахнулся старый хрыч, – потому что у него семья, а квартира всего трёхкомнатная».
«А однополчанина можно?» – от нечего делать спросил Сакуров.
«А вы знаете, какая у него пенсия? – вопросом на вопрос ответил Мироныч. – Он, в отличие от меня, после войны не демобилизовался, а дослужился до генерал-майора. К тому же он одинокий, так что я его очень даже выручу, если поживу у него месяц-другой. В общем, следующие майские планирую отмечать вместе с товарищем по оружию…»
«У него пенсия долларов на сто больше вашей», – зачем-то предположил Сакуров.
«На сто двадцать», – поправил Мироныч, одолжился ведром картошки, оковалком ветчины, банкой огурцов и уковылял в Угаров.
«Мне бы так, – с тоской подумал Сакуров, – а то корячусь тут, корячусь, а денег кот наплакал. И на хрена я все эти телевизоры с холодильниками и газовыми плитами покупал? Мог и без них обойтись…»
А сны ему снились всё про ту же Сакуру, с упорством дорожного катка показывающие ему начало и конец мира, но в разных вариациях. То начало мира приурочивалось к явлению ангелоподобных драконов, затевающих хоровод вокруг Аматэрасу, то Сакура в очередном сне вырастала до размеров корабельной сосны, то Дзимму начинал обсаживать символическое дерево полезными корнеплодами. Затем с тем же упорством со всех четырёх концов света, но разными составами от карликовых циклопов до гигантских злыдней, на зарождающийся мир начинали двигаться силы первозданной тьма. Циклопы крушили всё подряд своими огромными не по росту сапожищами, злыдни, чей вид не поддавался внятному описанию, бессовестно мочились на новорождённые горы, леса и долы кислотной мочой. И Константин Матвеевич просыпался в холодном поту, проклиная своё умеренное пьянство.
«Что, брат, хреново?» – ехидничал домовой, путаясь под ногами во время утреннего кормления поросят и приготовления собственного обеда.
«Как ты меня достал!» – в сердцах восклицал Сакуров и освежался очередным стаканом водки.
Затем пришла пора гнать самогон, и Сакуров снова чуть не сгорел, пробуя первач. Но он загодя запасся кефиром и не сгорел.
«Блин, как бы бросить пить? – с тоской думал он, валяясь вечером на тахте напротив телевизора, имея возле тахты литровую бутылку самогона и трёхлитровую банку с солёными огурцами. – А то ведь сплошная белая горячка…»
«Пойди, закодируйся», – советовал Фома, сидящий рядом на собственной сказочной табуреточке и починяющий игрушечные валеночки.
«Что я, дурак, платить аферистам за то, во что не верю?» – огрызался Сакуров.
А по телевизору показывали всякую дрянь. Причём по всем каналам. Каждые пять минут можно было посмотреть не то рекламу карамели от отечественного производителя, не то подгузников от «Baby dry». Ещё крутили кино про агента 007 и новости про Лужкова, обещающего сделать Москву самым лучшим городом мира сразу после того, как он разберётся с незаконной приватизацией гостиницы «Балчуг», переименует Москву в Moscow-city и станет её бессменным мэром с неограниченными полномочиями. Рядом с упырём Лужковым мелькала новая восходящая звезда российской политики, Владимир Путин. Тот ничего не обещал, перед каждым русским словом говорил «мня-мня (165)», но выглядел при этом более многообещающе, нежели Юрий Михайлович, чьим оригинальным лицом и волчьими повадками в любой приличной стране пугали бы непослушных детей.
Сакуров бросил пить перед старым Новым Годом. Случилось это после очередной попытки снять в их деревне старинные медные провода. Снимать приехали цыгане на санях. Вместе с ними был один русский красавец-богатырь. Сначала приехавшие ободрали алюминиевую обивку на гараже покойного Алексея Семёновича, затем стали выламывать кусок чугунного рельса из сарая Гриши. Сакуров был в деревне один и, как всегда, в среднем хмелю. Услышав шум, он взял Жоркин обрез и вышел на улицу. Подошёл в мародёрам и закурил. Те приняли Сакурова во внимание и продолжили свои дела: трое цыган вытаскивали рельс, один с богатырём стали ладить стремянку к столбу.
Сакуров докурил, прицелился и всадил заряд мелкой дроби в задницу богатыря. Потом из второго ствола хлопнул по лошади. Лошадь встала на дыбы, опрокинула сани с металлическим хламом и рванула из деревни.
«Ну, дядя, молись Богу!» – зашумели цыгане, доставая ножи.
Сакуров молча вставил в стволы по гильзе и наставил обрез на мародёров.
«Ребята, это картечь», – сказал он и так посмотрел на цыган, что те молча подхватили скулящего богатыря и погнали прочь из деревни.
«Всё, я или пью, и меня когда-нибудь пришьют пьяного, или я завязываю и работаю на эмиграцию из этой паскудной страны», – подумал тогда Сакуров и вылил остатки самогона в помойную яму.
Два года, обещанные Жоркой до момента подорожания гаража, купленного на Сакуровские деньги, прошли, как кошмарный сон. Константин Матвеевич по случаю распродал телевизор с холодильником и магнитолой, сдуру купленные за нехилые деньги. Он как зверь вламывал в огороде, а пять месяцев в году, когда дачники разъезжались, почти не спал, охраняя своё добро в виде хрюкающего поголовья. Иногда к нему на подмогу приезжал Жорка, и тогда Сакуров мог смотаться по своим делам не то в Москву, не то в Рязань.
«Ну, как, почём нынче наш гараж?» – постоянно спрашивал он Жорку.
«Подождём ещё, – огорошивал его Жорка. – А что, ты куда-нибудь спешишь?»
«Я от Петьки письмо получил, – признавался Сакуров. – Говорит, что поможет устроиться у него в Черчилле (166), однако если у меня будут свои деньги на перелёт до Оттавы и тысяч пять штатовских долларов на первое обзаведение. И ещё велел обрезаться в синагоге, взять справку на предмет иудейского происхождения и выучить английский».
«Всего-то делов, – ухмылялся Жорка. – Ну, английский, ты, положим, выучишь, но как быть с обрезанием и справкой? Это наш батя может за четыре доллара (167) окрестить даже обезьяну из зоопарка, а с раввином такие штуки не проходят. И вообще: далась тебе эта заграница?»
«Нет, подыхать мне здесь прикажешь! – начинал злиться Сакуров. – Тебе хорошо: ты рядом с Москвой живёшь, где денег на пропитание всегда добыть можно. И тебе не страшно, если деревню спалят, так как запасная хаза у тебя есть. А мне куда деваться изволишь? Раньше я бы в любом портовом городе легко нашёл бы и работу, и койку в общаге. А теперь? А теперь мне или в бомжи, или с раввином по-хорошему договариваться, или вешаться…»
Английский Сакуров выучил. А вот с раввином договариваться не пришлось. Константин Матвеевич заработал ещё полторы тысячи долларов и деревню таки обесточили: сначала металлисты сняли провода на дальнем подходе к Серапеевке, потом попытались сунуться в деревню. Сакуров вызвал по сотовому телефону Жорку и, когда тот прибыл, поехал хлопотать насчёт света в город. Там его посылали в разные места и, наконец, выяснилось, что такой деревни, как Серапеевка, вообще не значится ни в каком-то земельном кадастре, ни в каком-то электрическом реестре.
«Как же не значится, – изумлялся Сакуров, – а за что я тогда каждый год плачу деньги по графам «земельный налог», «вспомогательные коммуникации» и «природные ресурсы»?
«А куда вы платите?»
«В сельсовет!»
«Так туда и идите со своей проблемой».
«Так я оттуда и начинал!»
«Ничем не можем помочь. Вот разве что за свой счёт…»
«И сколько это будет стоить?»
«Ну, если с заменой столбов, которые тоже спёрли, это будет…»
«Спасибо, я подумаю».
«А вот вы ещё можете обратиться к железнодорожникам, потому что их линия проходит рядом с вашей деревней»
«Выходит дело, вы знаете, о какой деревне речь?! Несмотря на отсутствие какого-то педераста с каким-то маэстром?!!» – начинал беленеть Сакуров.
«Вот ругаетесь вы зря, – урезонивали Сакурова электрические служащие, – поскольку у нас здесь культурное учреждение с образованными людьми, а не пивнуха с авторитетным барменом и безработными колхозниками. Но к железнодорожникам обязательно зайдите, хотя у них такие же работы стоят дороже нашего, потому что ихним министерством рулит деревенский крохобор Аксёненко (168), а нашим акционерным обществом – почти городской интеллигент Чубайс (169)».
Поняв, что света ему не видать так же, как всей стране – светлого капиталистического будущего, Константин Матвеевич раздобылся керосиновой лампой, купил канистру горючего к ней и несколько электрических фонариков. Потом, чтобы не отстреливаться от наглеющих металлистов, сам снял провода и, пока Жорка сидел в деревне, отвёз их в приёмку. Затем Константин Матвеевич порезал свиней, закоптил мясо и выручил ещё тысячу долларов. Весна как раз начинала бренчать капелью за окном, на носу замаячили пахотные дела с посевными хлопотами, а Жорка устроился на работу курьером возить большие суммы денег. С каждой суммы ему платили два процента, и у бывшего интернационалиста выходило нехило. Потом он грохнул в чужом районе какого-то наркодилера, забрал у него пистолет Стечкина (170), всю дневную выручку и приехал в деревню.
– Пить будешь? – первым делом спросил Жорка, вваливаясь в избу Сакурова. А когда односельчанин отказался, засел у него и стал пьянствовать сам, повествуя о своих подвигах.
– Жорка, ты когда гараж толкать собираешься? – поинтересовался Константин Матвеевич, присаживаясь за стол и пробавляясь чайком с магазинными сухариками. – А то мне без света тут совсем худо. Хорошо – весна, день длинный, потом лето, но за летом и осень с зимой бывают.
– Варфаламеев писал?
– Я с ним созванивался.
– Ну, и как?
– Да хоть сегодня, но с обрезанным концом и справкой от раввина.
– Да, брат, сколько лет тут вместе водку с прочей дрянью трескали, и только сейчас узнаём, что Петька – еврей.
– Да какая разница? – удивился Сакуров.
– Не скажи. Был бы русский – хрен бы то о нём когда-нибудь ещё услышал. А так – будьте любезны. Вот только с раввином геморрой…
– Да никакой не геморрой. Я тут надыбал одного в Рязани. Всего делов – штука долларов. Они ведь, наши раввины – тоже люди, не то, что те, которые за дальним рубежом Талмуд проповедуют. Вот только без гаража у меня денег пока маловато.
– Ну, если тебе так уж неймётся, могу спонсировать, – предложил Жорка, – а деньги за гараж потом возьму себе.
– Слушай, а за сколько можно сейчас продать наш «Фольксваген»? – спросил Сакуров.
– Тыщи за три зеленью, не больше, – авторитетно сообщил Жорка.
– Так это ж вообще красота! – воскликнул Сакуров.
– Слушай, давай подождём, а? – предложил Жорка. – Сейчас весна, потом лето. Вот уберём урожай и – гуд бай! Аккурат на бархатный сезон ты и попадёшь в свой Черчилл. Ну?
– Жорка, ты не хочешь, чтоб я уезжал? – прослезился Сакуров.
– Не хочу, – признался Жорка.
– Но ведь мне всё равно здесь не жить! – воскликнул Сакуров. – Ведь деревня всё равно обречена!
– Мы бы могли купить тебе квартиру в Угарове.
– Ты с ума сошёл! – вздрогнул от ужаса Сакуров, представив себе районный центр с двумя асфальтированными улицами, не проходящей грязью на прочих, покосившимися столбами линий электропередач и канализацией, разработанной в Угарове, как и во многих российских городах, открытым способом в виде обычных сточных канав от дома к дому и так далее до ближайшей загородной лощины. – Вот если бы я здесь родился и вырос, но я ведь видел и лучшую жизнь!
– Ладно-ладно! Но до осени подождёшь?
– До осени подожду…
– Ведь чем больше денег ты с собой возьмёшь, тем лучше. Я, кстати, планирую торчать тут до осени безвыездно.
– А как же твоя работа?
– А как же мой наркодилер?
– Да, правда. Мафия таких дел не прощает. Но как ты додумался до подобной авантюры?
– Мафия! Сейчас этим делом в Москве с Подмосковьем рулят сотрудники министерства внутренних дел. Порядок такой, что только держись. Главное дело – не надо бегать в поисках наркоты: возле каждой высотки стоит специальная чёрная машина, в ней круглосуточно сидит специальный проверенный товарищ с отличным послужным списком, не опорочивший себя сомнительными связями с КПРФ и нацболами Лимонова, а также не имеющий никаких вредных привычек вплоть до курения табака. Каждый наркош, московский или подмосковный, знает, где стоит нужная машина и почём в ней товар. А так как сиделец в машине крышуется самим МВД, то никаких проблем с безопасностью и конкуренцией у него не бывает. Хотя каждый на всякий случай имеет при себе волыну (171).
– Однако твой товарищ проблему таки поимел? – напомнил Сакуров о своём вопросе.
– Ну, да, – легко согласился Жорка и выпил немного привезённой водки. – И получилось всё довольно спонтанно. Отвёз я как-то раз сумку денег одному бизнесмену в Южное Бутово, канаю себе налегке обратно до ближайшей стоянки маршруток и вижу похожую машину с похожим товарищем. От машины как раз отваливает клиент, и товарищ дверцу на себя тянет. Ну, тут я. Дайте, говорю, господин хороший, и мне, но только не какой-нибудь дряни, а чистого снежка с полграмма. И сую ему в харю десять бумажек по штуке наших сраных рублей. Ну, он за деньги, а я беру его за руку и выдёргиваю из салона. Да головой ему в пятак. Тот вырубается, но, пока я его шмонаю на предмет выручки, включается и пытается достать пушку. Тут я повторяю с головой, поскольку она у меня дубовая, отбираю волыну и грохаю ею его по кумполу. Однако не рассчитал удара и убил данного товарища на хрен. Впрочем, будь моя воля, я бы кончал их и их хозяев на месте без суда и следствия. Я, наверно, не говорил: месяц назад у меня племянник помер от наркоты…
– Иди ты!
– Да, брат, такие дела. Малец ещё в школу ходил.
– Однако тебе повезло сухим из воды выйти.
– Так я же в своё время не связистом при штабе батальона инфантерии (172) служил.
– Это понятно…
В этом году, как и во все прежние, Константин Матвеевич не собирался пахать огород весной. Он перепахивал его с помощью наёмного трактора осенью, за зиму земля слёживалась, а весной Сакуров просто нарезал грядки и гряды вручную, без всякого трактора. Потом перекапывал междурядья, рыхлил грядки, окучивал картошку и так далее, пока не приходила пора собирать урожай. На первый взгляд казалось, что зачем корячиться вручную, когда есть железный дурак всего за двадцать долларов? И однажды Константин Матвеевич клюнул на такую лёгкость. Но потом побегал без малого сутки по пахоте, высунув язык и разбивая тяжёлыми граблями комья земли, и завязал с этим делом. Соседкам, трём дебёлым бабищам, конечно, трактор годился по-любому, потому что осенью они не пахали. А так как земли они обрабатывали много меньше Сакурова, то втроём с рыхлением пахоты у них получалось веселей. Вот соседки и хлопотали насчёт железного коня каждую весну. Хотя последнее время особенно хлопотать не приходилось, поскольку после развала колхозов с совхозами предложение машинно-тракторных услуг стало много превышать спрос на них.
В эту весну, в общем, тракторист прибыл в их деревню сам. Начал он с тётки Прасковьи, потому что военный из-за жадности свой огород копал вручную, а Нина Михайловна с Петровной на хозяйство забили. Потом тракторист сунулся к Грише, но тот от его услуг отказался. Затем тракторист впарил себя родственникам Жукова, каковые родственники ковырялись на огороде «охромевшего» хозяина. Затем отпахались вековухи. После них молодой механизатор, непьющий и некурящий владелец симпатичного колёсного тягла с плугом и бороной на одной подвеске, притарахтел к Сакурову.
– Хозяин, огород пахать будем?
– Да надо бы, – засомневался Константин Матвеевич. Он видел, как работает тракторист на огороде соседок, как он аккуратно и тщательно разборонил пахоту, после чего вековухам не предстояло бегать по ней и дополнительно рыхлить землю тяжёлыми граблями.
– А красиво сработал, – поддакнул Жорка, нарисовываясь поблизости. – На такую красоту можно сразу и высаживаться.
– Да, я, пожалуй, соглашусь, – решился Сакуров и пошёл разгораживать въезд в огород.
– А вы тоже будете? – почтительно спросил тракторист Жорку.
– Всенепременно, – согласился Жорка и пошёл домой опохмеляться.
– Тогда я мухой, – засуетился тракторист, – потому что как бы в соседней деревне конкурент не объявился…
– Ты поаккуратней, – на всякий случай предупредил Константин Матвеевич и пошёл в огород, наблюдать работу механизатора.
Закончив пахать Сакуровский огород, тракторист решил подровнять концы и, когда пыхтел на ближней стороне, зацепил плугом вишню. Сакуров, стоя у ограды в углу огорода и перекуривая на пару с Жоркой, видел, как крайний лемех плуга, «подъехав» к основанию дерева, легко вырвал его с корнями и потащил за собой. У Сакурова потемнело в глазах и зазвенело в ушах. Затем он увидел яркую вспышку, обычная вишня превратилась в поникшее декоративное деревцо с пурпуровыми листочками и розовыми махровыми цветами, из-под неё выбежал Фома в растерзанном кафтане, а рядом вспорхнула стайка испуганных фиолетовых ёжиков. Трактор не в тему газанул едкой копотью, и вспышка перед глазами Сакурова стала меркнуть: Сакура, Фома и ёжики распались и опали на землю серым прахом, а Константин Матвеевич потерял сознание.
