Текст книги "САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА"
Автор книги: Герман Дейс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)
Глава 29
По выходе из избы Константин Матвеевич обнаружил Мироныча, растерянно озирающегося по сторонам. Одет был старый хрыч в плащ-палатку довоенного образца, а озирался по причине похмельной невменяемости.
– Мироныч? – окликнул односельчанина Сакуров.
– Костя? – оживился старый хрыч.
– Ну, – кратко возразил Константин Матвеевич и закурил, стоя под козырьком крыльца.
– А вы Семёныча не видели? – поинтересовался Мироныч, вскарабкался на крыльцо, позволил угостить себя заготовленной самокруткой, позволил поухаживать за собой в смысле огонька, втянул в свои паразитские лёгкие ядрёный дым и слегка остолбенел.
– Нет, – также кратко ответил Константин Матвеевич.
– А Георгия вы не видели? – продолжил расспросы старый хрен.
– Нет.
– А Петю Варфаламеева?
– Нет.
– А свои деньги Жорка у вас держит?
– Какие деньги?
– Ну, те сто тысяч долларов, которые он получил в наследство.
– От кого?
– А вы не знаете, от кого?
– Я про доллары вообще впервые от вас слышу.
– А что вы вчера обменивали?
– Что мы вчера обменивали?
– Ну, сто долларов… у меня… да ещё с Ванькой договаривались… Помните?
– Не помню. А вы сами Семёныча не видели?
– Нет. А разве он не уехал?
– Не знаю. А это не он вам наплёл про сто тысяч долларов, которые Жорка получил в наследство?
– Нет, это Петровна.
– Ясно. А какого хрена вы тут в такую непогодь?
– Так вам же на работу, а я помочь…
– Помощник хренов, – скрипнула дверь в Жоркиной избе, и одновременно послышался голос бывшего интернационалиста. Как он, находясь в сенях, мог услышать фразу Мироныча сквозь шум непрекращающегося дождя, оставалось догадываться. В смысле, вспоминать ту степень тщательности, с какой в гнусные советские времена отбирали людей для службы в специальных подразделениях. В общем, на слух, зрение и качество прочего организма Жорка, призванный в своё время в воздушно-десантные войска, никогда не жаловался.
– Доброе утро, Георгий, – сладко возразил старый халявщик. – Вы Семёныча не видели?
– Не видели. А на что он тебе сдался?
– Он мне должен бутылку водки.
– Что ты говоришь?
– И сто рублей, – гнул своё Мироныч. – Вот я и думал, что если бы Семёныч вернул долг, мы все могли бы слегка поправить здоровье.
– Так чё ты здесь топчешься? – удивился Жорка. – Прогуляйся до избушки Семёныча и…
– А вдруг его дома нет? – забуксовал старый хрыч.
– Ну, напряги Петровну, – посоветовал Жорка и закурил приличную сигарету. – Ты ведь с ней в настолько тёплых отношениях, что она тебе рассказала… По большому секрету, наверно?… Про моё наследство в виде ста тысяч восхитительных американских бакселей.
Мироныч выбросил недокуренную самокрутку, стрельнул у Жорки приличную сигарету, одолжился огоньком у Сакурова и стал отговариваться от похода к вздорной бабе, которая, кстати, отсутствовала в деревне вместе со своим сказочным и занедужившим супругом.
– Не дойду я до избы Семёныча, – глядя на Жорку ясным взглядом, заявил старичок, – у меня от сырой погоды происходит временная разбалансировка вестибулярного аппарата.
– Изрядно сказано, – ухмыльнулся Жорка, и кинул бычок за перила Сакуровского крыльца. Все трое, Мироныч, Жорка и Сакуров стояли на покосившейся площадке недостроенной веранды в виде двух деревянных ступенек, одной временной стены из полунепромокаемого тента, довольно сносного (в шиферном исполнении) навеса и одной несостоявшейся стеклянной рамы. В общем, на веранде Сакурова, которую начал когда-то строить его дядька, не хватало стёкол, дверей и одной капитальной стены. Поэтому дождь снабжал стоящих под навесом обильными брызгами, а хитрый навозный жук Мироныч норовил спрятаться за спины своих односельчан, хотя один из троих догадался облачиться в подходящую верхнюю одежду. Крыша избы и навес недостроенной веранды исправно озвучивали непогоду, за пределами крыльца послушно шуршала пожухлая трава, где-то наверху, застряв в невообразимой кроне изрядно поредевшей ракиты, волновался какой-то особенно бестолковый грач, не желающий сбиваться в стаю и лететь туда, куда летят все добропорядочные грачи. В загоне за околицей мычали сырые тёлки.
– Вообще-то, надо на работу, – сказал Сакуров.
– Времени полдевятого, – отмахнулся Жорка. – Ты завтракал?
– Нет, – с готовностью ответил Мироныч и добавил: – А Семёныч мне должен бутылку водки.
– Слышали, – огрызнулся Жорка и переспросил Сакурова: – Так ты завтракал?
– Какой завтрак, – вымученно улыбнулся Константин Матвеевич и вспомнил свой сон. Честно говоря, к Африке он относился прохладно, но если бы она накрылась медным тазом, бывшему старпому, как человеку гуманному, было бы жаль саванны, экваториальных лесов и тех африканцев, которые не успели слинять в Европу, Америку и прочие мексиканские штаты.
– А что у вас на завтрак? – поинтересовался Мироныч.
– Котлеты из рыбьих глаз, – буркнул Жорка и, услышав своим диверсантским слухом возню в дальней избе Варфаламеева, скрадываемую шорохом занудного осеннего дождя, крикнул: – Петька!
– Здесь! – послышался голос бывшего штурмана дальней авиации.
– Ко мне! – гаркнул Жорка.
– Есть! – отозвался Варфаламеев.
– А мне Семёныч должен бутылку водки, – занудил Мироныч, – а вы мне обещали ещё сто долларов по спецкурсу.
– Ничего я тебе не обещал, – отрезал Жорка и потопал к своей избе, смачно хлюпая резиновыми сапогами по напитанной траве, что покорно увядала вдоль уличной колеи.
– Нет, обещали, – продолжил свою сквалыжную нудню Мироныцч, – а это некрасиво, чтобы сначала наобещать бедному пенсионеру с три короба, а потом от ворот поворот. И это тем более некрасиво, что мы с вами старинные друзья-приятели, а с друзьями так не поступают.
– Слушай, друг, выпить хочешь? – спросил Мироныча Жорка, соскребая грязь с сапог о скобу возле своего крыльца.
– Хочу, – с готовностью ответил Мироныч.
– Братцы! – завопил с того конца Серапеевки Варфаламеев. – Подождите меня минут десять, пока я курам чего-нибудь вброшу!
– Ждать не будем! – рявкнул Жорка. – Но твою дозу не тронем!
– Спасибо! – крикнул Варфаламеев и смылся в своё подворье, где волновалась его некормленая живность.
– Здорово, Жорка! – послышался голос халявщика Гриши.
– Пошёл в жопу, – негромко ответил Жорка и вошёл в свою избу.
– Действительно, – одобрил Мироныч, – сколько можно пастись на дармовщину.
– Золотые слова, – буркнул Жорка.
– А мы разве вчера не всё выпили? – поинтересовался Сакуров, входя в Жоркину кухню.
– Нашёл ещё один загашник, – ответил Жорка.
– Запасливая у вас супруга, – похвалил Мироныч.
– Я пить, пожалуй, не буду, – сказал Сакуров и уселся за обеденный Жоркин стол.
– Мудрое решение, – похвалил Мироныч и уселся рядом.
– Правильно, – одобрил Жорка, – после работы выпьешь. А то…
«После работы можно», – мысленно согласился Сакуров, имея в виду ответственность перед акционерным обществом за лучшее сохранение акционерного стада молодняка на откорме в более или менее трезвом виде. И ещё он имел в виду увидеть очередной сон, потому что интересно посмотреть, как там после крушения целой Африки.
– А я вам обязательно помогу, – пообещал Мироныч.
– В смысле? – уточнил Сакуров.
– Ну, тёлок загнать – выгнать, – объяснил старый пень, – это же большое дело.
– Особенно в твоём исполнении, – ухмыльнулся Жорка и выставил на стол литровую пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью. Затем он плюхнул о столешницу банку сельди в маринаде. Хлеб, полдюжины помидоров и несколько луковиц на столе уже присутствовали.
– Особенно в моём исполнении, – не стал возражать Мироныч и, не чинясь, взялся резать лук и хлеб ножом, извлечённым из-за голенища его довоенного кирзового сапога. Этот нож Мироныч притаранил с войны, его сделали добросовестные немцы, и на этот нож зарилась не одна местная собака. Многие пытались купить или выменять нож, но Мироныч гнул такую несусветную цену или обменный «эквивалент», что всякая местная собака отставала от старого сквалыги, как говорил Жорка, не хлебалом соливши. (47)
– Помогал он мне в прошлый сезон загонять – выгонять этих сраных тёлок, – принялся повествовать Жорка, насыпая себе и Миронычу, – ну, я как человек деликатный…
Жорка ухмыльнулся, выпил дозу и закусил селёдкой. Константин Матвеевич тоже закусил и стал прикидывать насчёт чайку. Мироныч выпил, предварительно ревниво сравнив уровень налитого в свой стакан самогона, и пододвинул к себе всю банку с маринованной сельдью.
– …Не стал его гнать и говорить, чтобы не путался под ногами, – продолжил Жорка, выглядывая в окно Варфаламеева, – но целый месяц терпел этого паразита, а потом он мне предъявляет требования, что я ему должен полтонны комбикорма.
– Я ещё по-божески потребовал, – вякнул Мироныч и пододвинул свой стакан к центру стола, где стояла пластиковая бутылка с известной жидкостью слезливой прозрачности. – Другой бы за аналогичные труды…
– И ещё он за аналогичные труды потребовал у меня карабин, – словоохотливо сообщил Жорка, а Сакуров сразу даже не понял, о каком карабине речь, но Жорка объяснил.
– Я из-за речки в своё время привёз кое-какое оружие, – объяснил бывший интернационалист, не любивший стрезву рассказывать про дела давние Афганские. – Ну, спьяну и раззвонил в узком кругу. А этот навозный жук…
Жорка снова наполнил стаканы, а Мироныч снова проверил уровень своего, подозревая Жорку во всех тяжких в целом и в таком мелком прегрешении, как попытка обмишулить пожилого человека в процессе совместного употребления лекарства необходимого действия.
– …Докопался до меня и заявил, что ему, как профессиональному охотнику, карабин нужен больше, чем мне, не охотнику, – продолжил повествовать Жорка, удерживая свой стакан на уровне своего носа и продолжая поглядывать в окно.
– Да, карабин вы мне должны, – брякнул Мироныч, заглотил свою дозу и принялся подъедать селёдку. Сакуров заставил себя съесть ещё пару бутербродов и поставил на электроплиту чайник, памятуя о предстоящей беготне под холодным дождём за голодными тёлками, которые сейчас орали в загоне. А Мироныч деликатно, прикрыв рот ладошкой, рыгнул и повторил:
– Да, карабин вы мне должны, но…
– А однажды, – перебил старого навозного жука Жорка, выпил и закурил, – и, опять же, спьяну, я ему и скажи, что, дескать, карабин ему действительно нужней, чем мне, да тут ещё Семёныч доброту проявил: подари, дескать, действительно, ты этот карабин бедному Миронычу, а то охотиться ему не с чем, а его детки-бизнесмены по этой причине с голоду пухнут…
Жорка подмигнул Миронычу, владельцу дюжины всевозможных охотничьих стволов, а с того, как с того гуся, с которого вода.
– …Ну, я и брякни: дескать, подарю, конечно, но только после дождичка в четверг, когда рак на горе свистнет. Вот он про «подарю» запомнил насмерть, а всё остальное пропустил мимо ушей.
– Да, вы обещали мне подогнать карабин ещё в прошлый четверг, – напомнил неунывающий Мироныч, невыносимо клацая вставными по блату за неизвестные одолжения челюстями от известного в Угарове дантиста-протезиста.
– Вот так он меня с тех пор и достаёт: где карабин да когда вы мне его подгоните, – развил тему Жорка, закусывая помидором. – Я куда только его не посылал, не отстаёт, зараза. А тут ещё случилась оказия пасти этих недорезанных тёлок, и Мироныч стал у меня вдвойне под ногами путаться. Во-первых, продолжает доставать с карабином, во-вторых, якобы помогает…
– Кстати, те полтонны комбикорма, которые вы мне дали, оказались червивыми, – заявил Мироныч и снова пододвинул свой стакан к пластиковой бутылке.
– Короче, – подытожил Жорка и бесцеремонно ткнул пальцем в Мироныча, – выползет к загону якобы выгонять – загонять скотину, гони его на хрен.
– Понятно, – пробормотал Сакуров, с тоской прислушиваясь к завывающим, как журавли в Жоркиной песне, тёлкам в загоне.
– Да, Костя, вы не сомневайтесь, я вас без своей помощи не оставлю, – железно пообещал пьяненький Мироныч и упал с табуретки, а Константин Матвеевич понял, что свои полтонны комбикорма этот престарелый хрен с него стрясёт ещё легче, чем с Жорки.
– Кстати, – спохватился он, – вчера эти гадские тёлки потравили капусту возле речки. Что мне за это светит?
– Да ни хрена, – утешил его Жорка. – Мишка, конечно, начнёт стращать, но ты в ответ только пригорюнивайся. Понял?
– Нет. Неужели за потраву ничего не наваляют? Всё-таки сажали, выращивали, поливали.
– Вот ты, блин, мне не веришь!? – возмутился Жорка. – Объясняю популярно: акционерное общество, куда ты нанялся пасти стадо, с прошлого года делит бывшее колхозное добро. В смысле, его делит не всё общество, а руководители общества и ещё пара – другая авторитетов. Ну, и чтобы бывшие рядовые колхозники не путались у них под ногами, руководители с авторитетами занимают их бывшей социалистической ерундой типа капусты, сахарной свеклы и прочей сельхозкультуры. В общем, срать они хотели на всю свою сельхозкультуру ещё с прошлого года, когда я тоже пас стадо, и оно уже тогда лопало капусту, а Мишка пугал меня судом и следствием.
– Правда? – обрадовался Сакуров.
– Правда, – заверил его Жорка. – А вот и Петька…
– Ладно, я пошёл, – сказал Сакуров. – Привет, Петь.
– Наше вам, – старомодно ответил бывший штурман дальней авиации.
– Я вам помогу, – пополз за Сакуровым Мироныч.
– Пока ты будешь ползать, мы всю самогонку выпьем, – припугнул старичка Жорка.
– Как пить дать, – поддакнул Варфаламеев, водрузил Мироныча на табурет, уселся за стол сам и принял дозу.
– В общем, вы пока выгоняйте, а я потом вам обязательно помогу, – пообещал Мироныч и снова упал с табуретки. Добряк Варфаламеев поднял старичка, а Жорка налил ему самогонки.
– Да, возьми плащ, – спохватился Жорка, вытряхнул Мироныча из его довоенной непромокаемой хламиды и протянул её Сакурову.
– Очень кстати, – благодарно пробормотал Константин Матвеевич и поспешил к загону. Увидев человека, тёлки заорали дружней и громче. Сакуров отпер загон и отскочил в сторону, не рискуя быть затоптанным истосковавшимися по воле и красавцу-быку тёлкам.
– Куды?! – профессионально заорал Константин Матвеевич и, памятуя вчерашние упражнения, рванул за головной тёлкой. Он, перепрыгивая через кочки и лужи, быстро нагнал её и сноровисто огрел кнутом. Тёлка взбрыкнула и хотела изменить направление согласно своим коварным говяжьим замыслам, но умудрённый вчерашним опытом, подогретый завтраком и не отягченный свежим хмелем Сакуров хлестнул тёлку повторно и повернул её туда, куда хотел сам. Затем, когда первая головная тёлка была приведена в нормальные телячьи чувства, в стаде, вытянувшемся на манер журавлиного клина от загона до трансформаторной будки возле одной из излучин Серапеи, стали намечаться сразу несколько других вожаков. Или вожачек? В общем, вожатых, которые стали расслаивать правильный журавлиный клин на несколько, по количеству вожатых, подклиньев. А Сакуров поскакал по полю, отшибая у наметившихся вожачек желание отслаиваться с помощью кнута, с которым сегодня ему удавалось справляться лучше, чем вчера.
«Так ведь вчера я был в драбадан, – соображал временный пастух акционерного стада, – а сегодня почти как свежий огурец… Это хорошо, что я у Жорки перекусил, а пить не стал… Вот вечером – другое дело… И вообще, последнее это дело – пить перед работой… Какой бы она ни была… То ли настройка фортепианов, то ли выпаска этого сраного молодняка на откорме… А вот после работы, когда ты настроил дюжину фортепианов или закруглился со скотоводческими делами, выпить вполне можно… Но, опять же, в меру, чтобы утром выйти на работу с почти свежей головой и продолжать настраивать фортепианы или заниматься вольным скотоводством…»
Мысли в голове Сакурова скакали в такт его прыжкам с кочки на кочку. За время жизни в Серапеевке Константин Матвеевич достаточно изучил окрестности и легко ориентировался в невидимой – из-за густой травы – сети заболоченных низинок, чередуемых относительно сухими участками заливного луга и крохотными озерцами. Он также хорошо знал естественный берег Серапеи, петляющей от Лопатина до трансформаторной будки самым замысловатым образом, а далее протекающей сразу по нескольким руслам: одно вырыли бездарные мелиораторы во времена дурака Хрущёва, другие, помимо основного, образовались сами по себе. Дело в том, что капризная Серапея не хотела вся протекать по руслу, вырытому бездарными мелиораторами времён товарища Хрущёва, поэтому на месте большей части заливного луга образовалась какая-то мини-дельта, а гнусные тёлки так и норовили разбрестись по ней, как тараканы. Но Константин Матвеевич, грамотно управляя стадом, загнал его на некое подобие полуострова и стал его там типа пасти. В принципе, ему было по барабану, чего будут делать тёлки на участке суши, ограниченном берегами Серапеи, делавшей в этом месте плавный изгиб радиусом метров тридцать, пастись или просто любоваться природой. Здесь, на своеобразном полуострове, Сакуров мог максимально контролировать пасторальную ситуацию, прогуливаясь по «материковой» части полуострова и отгоняя тёлок от условной границы полуострова и материка. Тёлки были недовольны и шатались по ограниченному пространству, почти не притрагиваясь к траве.
– Вот сволочь, – пробормотал Сакуров. Он знал, что голодных тёлок будет трудно поставить в загон.
«Ладно, – подумал Константин Матвеевич, – пусть пока побродят здесь, а потом рванём во-он на те тучные пвжити…»
Он кинул взгляд на тучные пажити и услышал подозрительный всплеск. Сакуров обернулся на полуостров и понял причину характерного звука: бестолковые тёлки, презрев нормальную траву, норовили объедать береговые кусты. Берег вокруг всего полуострова был обрывистый, и тёлки стали падать в воду.
«Батюшки!» – мысленно ахнул Константин Матвевич и беспомощно огляделся по сторонам. И увидел знакомую Жоркину фигуру, призрачно колеблющуюся в туманной пелене мелкого дождя. Рядом с Жоркой семенил блестящий от влаги пёс Виталия Иваныча.
Глава 30
– Ты зачем? – спросил Сакуров, не зная, что ему делать в первую очередь: то ли броситься в Серапею спасать глупых тёлок, то ли припасть к Жоркиной груди?
– А что, не надо было? – ухмыльнулся Жорка и стал неторопливо прикуривать, прикрываясь от дождя полой дождевика.
– Надо было, не надо было, – забормотал Сакуров, мечась между Жоркой и обрывом, а затем срываясь в отчаянный крик: – Что мне с этими делать!? Ведь потонут на хрен!!! А на фига ты собаку привёл?
– Собака – друг человека, – предельно популярно объяснил Жорка.
«Он что, издевается?» – подумал Сакуров и таки бросился к обрыву.
– Да не суетись ты! – крикнул вдогон Жорка. Если честно, его забавляло поведение неопытного селянина. Они с Варфаламеевым, допив остатки самогона, уже полчаса наблюдали с околицы за Сакуровым и, когда тот занял такой удобный для ныряния глупых тёлок с обрыва плацдарм, Жорка, имевший кое-какой опыт общения с данной категорией недозревшей говядины, решил сходить на помощь.
– А если потонут?! – крикнул в ответ Сакуров, бегая вдоль обрыва и наблюдая за тёлками, тщетно пытающимися выбраться на скользкий глинистый обрыв. – Ведь говядина – не капуста. Говядину мне акционеры не простят…
– Не простили бы, – уточнил Жорка, подходя к Сакурову, – да тёлки не утонут.
– Будем вытаскивать? – с надеждой спросил Сакуров.
– Ты что, дурак? – кротко поинтересовался Жорка.
– Я вообще ничего не понимаю! – с отчаянием завопил Сакуров, хотя из всего происходящего в виде прибывшего Жорки с собакой Виталия Иваныча он понимал одно. Вернее, подозревал. То есть, догадывался о единственной стоящей причине, побудившей Жорку прибыть в ненастную погоду на выручку соседа. Другими словами, Жорке понадобилась очередная сотня баков, деньги лежали в укромном месте в избушке Сакурова, поэтому Жорка решил попасти тёлок в то время, пока Сакуров сгоняет домой, выдаст Миронычу валюту на обмен и вернётся на службу.
В общем, с самим Жоркой почти всё ясно, но причём тут собака Виталия Иваныча?
– Ведь если мы их не вытащим, то они потонут! – почти прорыдал Константин Матвеевич, умножая в уме рыночную стоимость килограмма телятины на примерный вес молодняка, временно не занимающегося откормом по причине вынужденного купания. А ещё Сакуров вспомнил случай, когда одна тёлка свалилась в небольшой искусственный пруд за огородом его соседок, и как Мишка с Витькой вытаскивали её оттуда. Мишка лупил орущую тёлку коромыслом, Витька усиленно перекуривал, а Семёныч, Сакуров и Варфаламеев тащили тёлку за рога и верёвку, привязанную к её шее.
– А я говорю: не потонут, – философски заявил Жорка. – Стой тут, дыши глубже, наблюдай без нервов и учись правде жизни.
Сакуров покорно замер на месте и стал наблюдать. Тёлки, пасущиеся на полуострове, потянулись в сторону материка. Тёлки, упавшие в воду, поняв тщетность попыток подняться по обрыву, отдались течению и поплыли вниз по речке. Жорка с собакой Виталия Иваныча пошёл по берегу в ту же сторону. В это время на противоположном берегу показалось сопредельное стадо дойных коров, а бык, обслуживающий его вместе в двумя придурками-пастухами, подал голос. Тёлки, до сих пор покорно сплавляющиеся по течению, задёргались и поплыли к противоположному берегу. Жорка достал из-за пазухи какой-то пакет и швырнул его туда, куда намеривались пристать глупые похотливые тёлки. Одновременно он что-то скомандовал собаке Виталия Иваныча, и та резко форсировала неширокую речку.
Надо сказать, в данной российской сельской местности не один только щенок Мироныча страдал от хронического недоедания. За время жизни в российской глубинке Сакуров с удивлением обнаружил, что в Угаровском районе Рязанской области ни собак, ни кошек никто нормально не кормит. И если щенка Мироныча можно было назвать очень голодным, то собака Виталия Иваныча была просто голодная. Поэтому, выскочив на противоположный берег, она стала жадно пожирать какую-то еду, вывалившуюся из пакета, который швырнул Жорка, а когда на тот же участок берега (где просыпалась вожделенная жратва) стали выползать глупые тёлки, собака Виталия Иваныча просто покусала их за их похотливые морды. Тёлки с мычанием отчалили от берега, ещё немного поплавали, а затем удачно выбрались на нужную сторону.
– Ну, ни хрена себе! – с чувством сказал Константин Матвеевич и пошёл собирать тех будущих коров, которые норовили разбрестись по материковой части заливных лугов, откуда можно было удрать к лесопосадке и попасть на железную дорогу, слинять в капустное поле или забрести в заболоченную низину, чтобы там увязнуть и орать благим матом.
– Вот я и говорю, – словоохотливо сообщил Жорка, подходя к Сакурову, – выпиваем мы весь самогон за вычетом твоих ста пятидесяти граммов, и, перед тем, как разойтись по домам, выходим с Варфаламеевым на околицу, чтобы посмотреть на тебя… Что, думаешь, ты один такой умный и первый придумал пасти тёлок в этом удобном месте? Короче, тёлки отсюда и до тебя падали в воду. Поэтому, представив твоё паническое состояние и возможность выхода тёлок на противоположный берег, я сгонял к Виталию Иванычу за его собакой и – мухой сюда. Короче: дуй домой, выдай Миронычу две по сто баков и отправляй его за горючим. Пока, понимаешь ли, не вечер. А чтобы Мироныч не забыл, зачем его посылали, Петька обещал старого хрыча сопровождать.
– Слышь, Жорка, может не надо? – неуверенно возразил Сакуров, памятуя свои вчерашние решительные мысли насчёт категорического прекращения всяких финансовых (и золотовалютных в том числе) взаимоотношений с такими упырями, как Мироныч и его сынок. Параллельно Константин Матвеевич подумал о том, что о какой на хрен вчерашней решительности может идти речь после сегодняшнего показательного выступления его верного товарища и односельчанина Жорки Прахова. То есть, идти она, в смысле – речь, может, но…
– Надо, – кратко возразил односельчанин, и Сакуров поплёлся в деревню.
Мироныч сдержал своё слово и, когда Константин Матвеевич стал загонять стадо, он издали приметил странную картину. Вернее, бывший морской штурман, машинально поглядывая в сторону загона, обнаружил, что один столб на входе какой-то не такой. Когда же Сакуров, нещадно лупя тёлок кнутом, подошёл ближе, он услышал, что странный столб подаёт голос.
– Но, родные, но пошли на место! – вякал столб голосом Мироныча.
«Что за фигня?» – протёр глаза Константин Матвеевич и увидел старого хрыча. Хитрожопый старец был пьян, дальше некуда, но его снедала жажда оплачиваемой деятельности, поэтому он временно покинул продолжающееся в его избушке застолье и выполз на оперативный простор. А так как ему не хотелось мокнуть под продолжающимся дождём и стоять на четвереньках в навозной жиже, он предусмотрительно, на манер Одиссея, привязал себя к столбу на входе и накрылся какой-то попонкой.
«Во даёт!» – изумился Сакуров и принялся бегать из стороны в сторону, торопя тёлок. Тёлки в загон шли нога за ногу, и Сакурову пришлось попотеть. Он минут двадцать месил грязь с навозом возле загона, а потом ему ещё пришлось отвязывать Мироныча, чтобы накинуть на столбы поперечные жерди.
– Вы зачем меня на землю положили? – бузил старый хрыч.
– Сейчас подниму, – пыхтел Сакуров, одновременно лягая ногой тех тёлок, которые норовили выпятиться на волю, и привязывая скользкие сырые жерди к скобам, вбитым в столбы.
– Только шубу не порвите, – предупредил Мироныч, возясь на сырой земле.
– Какую шубу? – не понял Сакуров, пригляделся повнимательней и сообразил, что та штука, которую он принял за попонку, когда-то действительно была шубой. И её, судя по размером, когда-то носила необъятная Аза Ивановна, супруга мелкого хрыча Мироныча.
– Каракулевую, – сообщил бывший директор и встал на четвереньки.
– Это когда она была каракулевой, – возразил Сакуров и попытался взгромоздить односельчанина на свои натруженные плечи. Однако намокшая бывшая каракулевая шуба, хоть и стёрлась за время носки до качества нагольного тулупа третьей свежести, весила в два раза больше самого Мироныча, поэтому бывший старпом вынул бывшего директора из его бывшей шубы и потащил в избу почти в чём мать родила.
– А где моя шуба? – принялся бузить Мироныч, дрыгая ногами.
– Вот, блин, – кряхтел Сакуров, поднимаясь на крыльцо избушки односельчанина.
– А где моя плащ-палатка? – не унимался гнусный старец.
– Привет труженикам полей! – подал голос Жорка из клубов сигаретного дыма.
– Как поработал? – осведомился Варфаламеев.
– Как обернулись? – вопросом на вопрос ответил Сакуров.
– Нормально, – сдержанно возразил Варфаламеев.
– Тебе, Варфаламеев, ничего поручить нельзя, – заявил Жорка.
– Что-то не так? – поинтересовался Сакуров.
– Садись, – буркнул Жорка и налил соседу. Константин Матвеевич занял место, выпил водки, принесённой из города Варфаламеевым, который сопровождал Мироныча в Угаров и обратно, и сморщился.
– Где водку брал, Петь? – поинтересовался Сакуров, втыкая вилку в тарелку с какой-то закусью.
– А он её и не брал, – сообщил Жорка.
– Это как? – не понял Константин Матвеевич.
– Молча, – принялся объяснять Жорка, а Варфаламеев вздохнул и пригорюнился. – Сначала Мироныч со своей Азой Ивановной хотели отоварить Варфаламеева своими пойлом-закуской, но у нашего гуманиста достало ума от их предложения отказаться. Тогда Аза Ивановна выкатила на стол пузырь Ванькиного спирта, Варфаламеев обмяк, а старый хрыч вызвался побегать по магазинам. И – вот!
Сакуров что-то съел и снова сморщился.
– Кстати, на хрена ты его принёс? – спросил Жорка и кивнул на Мироныча, подползающего к банкетному столу.
– Так это, – невразумительно ответил Константин Матвеевич.
– Где моя каракулевая шуба? – поставил вопрос ребром старичок и скушал, даже не изменившись в лице, заготовленную для него дозу какой-то невозможной отравы.
– Ну и дерьмо, – сказал Сакуров и стал перезакусывать бутербродом с луком и Жоркиной сельдью.
– Это он якобы купил в магазине, которым владеет его давнишний должник, – вымученно улыбнулся Варфаламеев и стоически принял очередную дозу отравы, а затем также стоически закусил снедью из магазина должника Мироныча. – Я, пока он якобы покупал, два часа торчал в его квартире и слушал Азу Ивановну, как она чуть было не вышла замуж за боевого генерала.
– Купил он, как же, – проворчал Жорка. – Он взял своего должника измором, и тот погасил мифический долг вот этим…
– А деньги? – спросил Сакуров.
– Какие деньги? – безнадёжно махнул рукой Жорка.
– Двести долларов! – ахнул Сакуров. – Ну, вы даёте…
– Ладно, не грусти.
– Так где моя каракулевая шуба? – напомнил Мироныч и с аппетитом съел дрянь из тарелки.
– Достал ты своей шубой! – заорал Жорка.
– Ей цены нет, – не унимался Мироныч, – потому что она из чистого каракуля. А так как каракуль делают только из новорождённых барашков специальной породы…
– Каракуль делают из незаконнорожденных баранов вроде тебя, – брякнул Жорка и закурил.
– Что вы говорите? – изумился Мироныч. – Выходит дело, она вообще бесценная… А я хотел отдать эту шубу вашей жене… за какой-то японский комбайн… Костя, миленький, принесете, пожалуйста мою шубу!
Сакуров вопросительно посмотрел на Жорку, Жорка отмахнулся насчёт шубы и объяснил про комбайн.
– Моя купила летом кухонный комбайн и рассказала про него учительнице. Мироныч услышал и прицепился: давайте, дескать, меняться…
– Ясно, – пробормотал Сакуров и принялся дегустировать остальную закусь из магазина должника Мироныча. Закусь радовала глаз разнообразием, но качество имела одинаково отменное. В смысле отменной неудобоваримой дряни.
– Ну, нет, теперь ваша жена будет должна мне за мою шубу… помимо комбайна…
Мироныч, несмотря на своё никакое состояние, изъяснялся предельно членораздельно и мыслил логически. Варфаламеев снова выпил и снова закусил. На его лице блуждала улыбка удовлетворённого пьяницы, однако под улыбкой наблюдалась брезгливая гримаса. Дым стоял коромыслом, пили и ели вразнобой, по-европейски, тостов не произносили, общей темы разговора не наблюдалось, пока все (кроме Мироныча) не принялись ругать выпивку и закуску, на которую ушли целых двести долларов
– Нет, как такое можно пить? – возмущался Жорка и, кстати, выпивал.
– Этим можно травить колорадского жука, – поддакивал Варфаламеев и тоже выпивал.
– Я больше скажу, – поддержал беседу Сакуров. – Как можно такое не только продавать, но хотя бы держать в магазине?!
Он тоже выпил и закусил. На этот раз якобы колбасой, потому что Жоркина сельдь приказала долго жить.
– Сейчас можно всё, – вздохнул Варфаламеев, – а народ у нас неприхотлив, как… гм! Поэтому в стране, после отмены гнусных советских порядков и прочих ГОСТов, налаживается производство всякого дерьма, маркированного привычными названиями вроде колбасы, сыра и прочих деликатесов.
