Текст книги "Ветер надежды (СИ)"

Автор книги: Георгий Юленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

  – Да вот, пытаюсь уговорить Фрэда, сделать сюжет о нашем земляке-добровольце защищающем Польшу от нашествия немцев.

  – Гм. Очень странно. Тот тоже был добровольцем, правда, совсем на другом краю Земли... А вы знаете! Я, пожалуй, снова бы съездила в "поле"! Думаю, такая командировка в зону боевых действий стала бы неплохим продолжением карьеры уже в вашей газете.

  – Кэтрин, вы с ума сошли! Не заставляйте меня так быстро пожалеть о моем приглашении!

  – Фрэд. А вдруг Поль прав и это тот самый мальчик. Вы только представьте заголовки 'новые победы Чикагского чемпиона!'. Кстати, прочитав перед нашей с вами беседой статьи мистера Гали. Я тогда по своей инициативе общалась со Штабом Армии. Там мне сказали, что за спасение офицера на учениях, Моровский был представлен к награде 'Медаль Выдающейся Службы'. Представьте как это здорово, было бы взять с собой в Польшу еще и военного наблюдателя от штаба, и вручить из его рук награду Моровскому прямо там, практически на поле боя?!

  – Ммм... Бред. Никто на это не пойдет.

  – Фрэд, я даже готова оплатить нам с Полем обратные билеты. Соглашайтесь! Ну же! Кстати и с армией я тоже готова договориться.

  Даже если после этих слов в мозгу главного редактора и прошмыгнула какая-нибудь нелицеприятная для журналистки мысль о методике ее 'переговорных процессов' с Армией, то в озвученном ключе эта идея заинтриговала и его. А Поль Гали успел, как порадоваться смене настроения своего патрона, так и одновременно взгрустнуть. Взгрустнул он, ясно осознав, что найденный им неубиваемый карьерный козырь придется делить с 'зубастой нью-йоркской штучкой', которая к тому же явно рвется в 'газетные звезды', и уж точно собирается быть главной в их предстоящем командировочном альянсе...

  ***

  До конца дня ополченческая эскадрилья успела совершить еще два боевых вылета. В эти разы Розанову досталось полетать на мото-реактивном 'Девуатине'. Моровский быстро освоил 514-го, а вот капитану пришлось сильно попотеть, выслушивая резковатые комментарии юного начальства. В первом вылете Розанов летел уже в паре с Терновским, прикрывая с высоты, тяжело ползущие к цели на бреющем 7-е 'Пулавчаки'. Последних в строю осталось восемь. Кроме того 'перевертыша на взлете' еще один был сильно поврежден зенитным огнем ПВО Кольберга.

  Моровский снова вывел всю группу на цель одним ему ведомым путем вдоль северной границы Поможжя. К району Бродов группа пришла на бреющем. Поручник скомандовал всей группе 'подскок' до тысячи метров. И почти сразу отдал приказ бомбить вдоль дороги с первого захода. Мощные авиабомбы, где-то точнее, а где-то чуть хуже легли вдоль движущейся колонны вражеских войск. И почти сразу по штурмовикам ударили зенитные пулеметы и автоматические пушки зенитного прикрытия. Внезапности больше не было. Однако комэск неожиданно отдал команду на атаку звеньями с разных сторон пулеметным огнем и осколочными 'тридцатифунтовками'. Вражеские зенитчики чуть-чуть замешкались, разбирая цели. Вот этого 'чуть-чуть' как раз и хватило ополченцам для удара. Под крыльями уже дымилось несколько машин, когда Моровский снова отдал команду майору Будину уводить группу. Сам комэск вместе с капитаном Дестальяком продолжил пикировать на вражеские танки. От удачно выпущенных с крутого пикирования снарядов авиапушек загорелась даже пара танков. Пьер едва успел подбить какой-то броневик, и пару машин, как в шлемофонах пилотов раздался встревоженный голос Розанова.

  – Сокол, это Роза. У нас 'гости'. Срочно набирайте высоту.

  – Принял Роза. Идем к вам. Сколько их.

  – Пока вижу восьмерку. Я, уведу их на Север в сторону от 'цыплят'.

  – Хорошо Роза.

  – Лео и Карел, Внимание! Это Сокол. Вашей паре довести 'цыплят' до заречья, и сразу вернуться к нам сюда с Востока на шести. Как поняли меня?

  – Сокол, поняли, выполняем.

  Выходя из атаки на вертикаль с включенными ускорителями, Розанов вспомнил те их учебные бои в Шербуре, и в который уже раз подивился прозорливости бывшего лейтенанта Авиакорпуса. В вечереющем небе Поможжя против двух четверок 109-х пришлось биться всего двум парам французских машин ведомых иностранными добровольцами. Но судьба снова играла на стороне ополченцев. В этот раз, судя по стилю вражеских атак, против них дрались далеко не асы. Противник не спешил разбить свои четверки на пары для самостоятельной охоты, и слишком уж нервно реагировал на стремительный набор высоты мото-реактивными машинами. С высоты Розанов настороженно наблюдал на их довольно неуклюжие попытки зажать пару 514-х 'Девуатинов' Моровского и Дестальяка. 'Немцы' явно опасались удара от ушедшей наверх пары, и пока просто теряли время. А Моровский снова навязывал им свою игру, при этом не торопясь подставиться под очереди 'эрликонов'. Вот он скомандовал по радио Розанову приготовиться снимать у него 'гансов' с хвоста, и будто бы специально подставился под атаку.

  Когда к месту боя подошла пара Будина и Куттельвашшера, один из 'немцев' уже жидко коптил своим костром на опушке леса. Правда, мото-реактивный 'Девуатин' пилотируемый Розановым тоже дымил своим мотором, но пока нормально держался в воздухе. И как только враг заметил, что подавляющее преимущество потеряно, схватка стремительно завершилась. Все 'мессеры' почти одновременно вышли из боя пологим пикированием. Розанов хотел было их преследовать, но получил резкий приказ лечь на обратный курс к Марково. Главным же достижением этого боя стало возвращение всех самолетов на базу, и это было намного важнее одного сбитого 'ягдфлигера'...

   В последний же вылет этого дня эскадрилья вылетела в уменьшенном на четыре самолета составе. Слегка 'поцарапанный' мелкими осколками разорвавшегося в его кабине 'эрликоновского гостинца' Дестальяк остался присматривать за ремонтом двух французских истребителей. Своего D-514, и того 511-го с ВРДК, на котором перед этим летал второй французский капитан-испытатель. Пары Розанова с Терновским и Будина с Куттельвашером остались единственным прикрытием восьмерки штурмовиков. Сам же комэск Моровский хоть и скривился, увидев свой закопченный аппарат со снятыми покореженным капотом, но, не давая воли ненужным переживаниям, быстро пересел на 7-го 'Пулавчака' оставшегося от раненного в последнем бою подхорунжего Крупака.

  И снова им многое удалось сделать. Вот только закончился тот вечерний вылет первой и самой болезненной потерей ополченцев. Но если бы не надвигающаяся ночь, и сумасшедшие маневры комэска на сильно устаревшем истребителе, возможно, потерь было бы намного больше. Когда 'Пулавчак' Моровского вместе с атакованной довольно опытной шестеркой 'мессеров' эскадрильей, медленно оттягиваясь на незанятую врагом территорию, уже крутился в оборонительном круге, Адам снова показал себя мастером боя. Его едва выжимающий три с половиной сотни километров истребитель, отчаянно метался, срывая все вражеские атаки нацеленные на его подчиненных. И снова, как и тогда под Парижем, Розанов услышал в шлемофоне озорной припев казацкой песни. Но в этот раз слова в ней были немного другие. Ему даже тогда почудилось, что эту же песню сейчас в голос поют в своих не оборудованных передатчиками кабинах и молодые пилоты-штурмовики. А потом голос затих. 'Мессеры' проводили их почти до самой Торуни, и улетели. А на полосу садилась непобежденная врагом ополченческая эскадрилья всего без одного самолета. И хотя капитан, и надеялся на лучшее, но зачем-то снова захотел вспомнить лицо того удачливого мальчишки...

  ***

   //Черновое обновление от 30.10.13/

   ***

   Реальная картина последнего боя смазалась и сделалась нечеткой. Из горла сами собой яростно неслись слова, недавно рожденного марша... Растянутый элиплс оборонительного строя эскадрильи оттягивался в сторону Торуни. Только слишком уж медленно. Уже минут десять, как 'мессеры' поменяли свою тактику. Одна их пара своими хитрыми наскоками продолжала мешать нормальному возвращению 'цыплят' на базу. А четверка, судя по почерку, наиболее сильных воздушных бойцов, мертвой хваткой вцепилась в пару Будина и Куттельвашера, и в одиночный аппарат бросившегося им на помощь комэска. Выходя из атаки, Павла удовлетворенно кивнула. 'Цыплята' огрызались на кружащих вокруг них 'крестоносных хищников' короткими дальними очередями. Бросок в сторону врага, всполох огня синхронных 'Виккерсов', и снова занял свое место в строю. Кольцо не разорвано, а, значит, враг не добился успеха. Эскадрилья ополченцев, прикрытая парой Розанова и Терновского, продолжала оборонительный бой, и все также медленно оттягивалась к югу. А вот тройке их защитников приходилось уже довольно туго.

   Хлопок где-то сбоку. Что-то резко царапнуло грудь и плечо, но осмотреть себя некогда, бой продолжается. В шлемофоне прозвучала пылкая тирада Терновского. Парень рвался к ним сверху на помощь, но короткая резкая отповедь Розанова утихомирила забияку. Стало ясно, что глупостей не будет. И снова разноцветные строчки у самого крыла. Уход на вираж, и звук щелчка шального попадания в плоскость. Чуть в стороне, отбиваясь от одного врага, получил сверху от другого свою очередь майор Будин. Непонятно ранен ли сам пилот, или поврежден самолет, но летел он уже как-то неуверенно. Небо довольно сильно потемнело, еще бы чуть-чуть, и схватке конец. Вот пилот 'мессера', обиженный на только что полученный в фюзеляж десяток пуль, вместе с напарником серьезно взялись за устаревший, но постоянно им мешающий Р-7 комэска. Павла успела заметить как из подожжёного ею на лобовой атаке 'мессера' выпрыгнул с парашютом пилот, а через несколько минут сама с трудом сажала свою дымящуюся машину на чуть подсвеченную закатом ближайшую площадку. Что там потом случилось на посадке, память не сохранила...

   Потом ей снился долгий надоедливый сон. В том сне она все никак не могла выйти из боя. Вокруг Павлы все крутилось и менялось, как в калейдоскопе. Вот она на своем 'Пулавчаке' заходит в хвост какому-то 'мессеру', и тут же на ее машину с разных сторон наваливается толпа других аппаратов. Среди них мелькали и советские 'ишаки', и японские 97-е и американские 'Боинг' Р-26, виденные ею в Баффало, и даже древние 'Фарманы'. Вот, она суетливо пытается уйти в маневр, но разноцветный ливень пуль и снарядов настигает. И превратившись в сплетающийся из огнеметных струй огненный вихрь, снова и снова опаляет ее лицо жаром. А потом это огненное чудовище уносится дальше, оставляя в обожженном теле тупую пульсирующую боль. Но боль отступает, и Павла снова летит в бой. А в нескольких метрах от ее кабины, к крылу крыло, плотно идут самолеты. Слева из кабины какого-то древнего 'Фоккера-биплана' ей грозит кулаком Петровский. Справа из кабины MS-406 укоризненно качает головой Голованов, а впереди по курсу и ниже, оборачивается и подмигивает из кабины И-14-го гэбэшный старлей-майор Горелкин. Но в шлемофоне очень резко и почему-то по-польски звучит срывающийся голос Терновского '– Адам! Где же ты?! Прикрой меня! Ада-ам!'. И еще не видя друга, Павла отчаянно кричит ему в ответ – 'Казак, спокойно! Я здесь! Я с тобой! Если есть высота, вывернись 'штопором', они этого не знают! Если высоты нет, играй на виражах. Держись шляхтич! Я сейча-ас!'. Внезапно кошмар смывается холодным туманом. В серой полутьме ей казалось, что ее куда-то волокут. Сквозь шум в ушах, звучали чьи-то приглушенные голоса, но слов было не разобрать. Противная тряска, затем остановка. Потом перед лицом появлялась нагло жующая вытянутая рожа какого-то немецкого фельдфебеля, всхрапывала по-лошадиному, и движение возобновлялось. Дальше ее качало и слегка подбрасывало, словно по горной реке ее несла какая-то лодка...

   Тени войны и другие видения вдруг куда-то отступили. Только в висках Павлы остался какой-то размеренный стук 'тик-так'... Что-то твердое коснулось губ, и в рот потекла чуть сладковатая жидкость. Павла сделала глоток. Лежа с закрытыми глазами, она, вдруг, почувствовала какую-то сырость на лбу и щеках, и словно сквозь вату, услышала тихое, всхлипывание по-польски.

   – Бабушка Мара, он ведь не умрет?

   – Да, нет же глупенькая. Из такого-то пекла хлопак вылез, да помирать?! Вот еще! Раны-то не сильные. Да и не гибнут просто так такие-то герои. Ты его награды видела?

   – Угу.

   – Война ще только второй день идет, а у поручника уже и грудь в орденах. Вот таких-то воинов судьба и Дева Мария очень любят.

   – А летать он снова сможет?!

   – А как же! Еще много наград его ждет... Как он того немца-то спалил. Вот уж где страсть-то! А Штефан еще хотел ехать в Демблин, учиться. Ни за что этого глупого мальчишку туда не пущу!

   – Бабушка Мара, а почему он по аглицки, да по русински ругался?

   – Да кто ж его знает, может, приезжий, какой. Крестик-то у него правильный. А лицом, да руганью, вроде наш. Мой покойный Тадек, бывало, тоже как завернет... Да так, что по всей улице паночки щеками заалеют. И этот герой, видать, такой же! Потешил мне старой слух... А что иноземную речь знает, так мало ли таких панов в нашем Войске? Ну ка, Криська, оботри ка нашему пораненому лоб! А то скоро потонет этот 'Сокол' в слезах такой соплюхи.

   Павла мысленно кивнула, соглашаясь со словами старой польки.

   'Угу. Точно. Тонуть в слезах нам пока еще рано. Хм. А эта 'юнна дивчина', э-э, Кристина что ли? Видать, по мне 'в бою порубанному' убивается... Мдя-я. Мало мне было харьковско-житомирских 'амурных побед'... Надо будет отшить ее как-нибудь поаккуратнее. Гм. И все ж это у нас сейчас не главное. А главное то, что смерть товарища Колуна, и всех его прочих ипостасей, пока откладывается. Вот так-то, пан комэск. Живы, значит, жить будем ...'.

   ***

   Ночная радиограмма ввергла капитана в глубокие раздумья. За первые пару дней войны, капитан Чеслак лишь пару раз возвращался к делу 'добровольцев'. Парни показали себя очень здорово. В воздухе они навоевали уже на столько наград, сколько за столь короткий срок еще мало кому перепадало. Командующий авиации Армии 'Поможже' Стахон сейчас нетерпеливо ждал прилета остальных эскадрилий добровольцев. Полковника можно было понять, ведь вместо партизанской борьбы с швабами, теперь можно было навязать врагу свою игру. И тут этот непонятный приказ.

   –

   Поможскому штабу Дефензивы. Торунь.

   Арестовать агентов германской разведки, выдающих себя за добровольцев:

   Обер-лейтенанта Абвера – Пешке Адама (выдающего себя за Адама Моровского, лейтенанта Авиакорпуса США)

   а также

   Лейтенанта Абвера – Ганса Тауберга (выдающего себя за Анджея Терновского, лейтенанта Авиакорпуса США).

   До приезда особой группы сопровождающих, содержать обоих диверсантов под стражей. Оба вражеских агента чрезвычайно опасны, и в случае оказания ими сопротивления, нужно постараться их ранить, но обеспечить возможность последующего допроса. Также необходимо в срочном порядке демонтировать с их самолетов германские ракетные ускорители, и переправить вместе с арестованными в Варшаву в Институт Авиационных Исследований.

   Штаб Дефензивы. Полковник Майцовский.

   –

   Зазвонил телефон, и капитан хмуро выслушал доклад начальника караула.

   'Гм. Приехали, так приехали. Под стражу брать дело не хитрое. Только где я им сейчас того первого диверсанта – поручника Моровского найду, если он в бою сбит? И вообще весь этот приказ какой-то паранойей отдает. Пан Стахон мне же вчера рассказывал, что этих добровольцев уже пять раз могли бы сбить. Какие в дупу диверсанты-нелегалы, из таких-то психов! Был один момент, когда они противодиверсионный инструктаж вели, и часовых захватывали. Вот тогда и мне самому про это поверилось, но потом мы всего за один день натренированными ими группами мальчишек выловили в поможских городах и населенных пунктах несколько сотен врагов. И при этом ни одного человека не потеряли погибшим. Раненые были, но и только. Пока от этих двух мальчишек одну пользу видели. А один же и вовсе, в одном бою спас нескольких пилотов, сбил вражеский самолет и сам был сбит. Два дня под смертью ходил-ходил и доходился. А до этого сам честно признавался, что его отец немец, и мог быть связан в Америке с германскими спецслужбами. Конечно, случается, что враги бывают довольно коварными, но не настолько же! И тут, на тебе! Диверсанты! И о чем только они там у себя в Варшаве думают?'

   Раздражение капитана вылилось в резкую нотацию караульному жолнежу по поводу его внешнего вида. Сам Чеслак поправил фуражку, и пошел встречать варшавских посланцев...

   / черновой вариант обновления от 07.11.13/

  ***

  Шторы колыхались от сквозняка. Сидя за своим любимым столом, адмирал был снова погружен в чтение. Дел было много, но мысли, то и дело, возвращались к недавнему провалу и недостигнутой цели.

  В скупых строках донесений армейских источников Канарису раз за разом мерещился отсвет крыльев того 'золотистого спортсмена'. Вот, например, не особо примечательный доклад о взрывах мостов через Вислу, в тех местах, где передовые части уже почти готовы были их захватить. Вроде бы в этом не было ничего неожиданного. Можно лишь припечатать клеймом бездарности командиров тех передовых частей, да и забыть об этом. Но... Но отчего-то почти одновременно на нескольких померанских участках фронта, войска противника вдруг резко сменили тактику. Вместо жидкой и не особо толковой обороны с опорой на населенные пункты, маневренные группы польской пехоты на гужевом и автомобильном транспорте, начали пропускать противника без боя и атаковать его тылы и снабжение. И атаковали часто с применением большого количества крупнокалиберного оружия. А сами идущие по дорогам наступающие колонны стали тоже довольно часто попадать под удары небольших, но довольно кусачих групп штурмовиков. По отдельности все эти факты ни говорили, ни о чем. Но вот в совокупности...

  Да еще и этот срыв захвата 'американцев' и их реактивных моторов! Причем срыв этой миссии не прошел для разведки бескровно. Была потеряна одна из лучших групп Абвер-I.

  Адмирал еще раз мрачно перечитал донесение, и задумался.

  –

  Докладывает 'Шиллер'

  Г-н адмирал.

  Операция 'Факел' по изоляции 'огнепоклонников' не увенчалась успехом по объективным причинам представленным ниже.

  Группа 'Филин' была раскрыта врагом в момент эвакуации из Торна, по независящим от подготовки акции, причинам. Провал случился уже после захвата ими одного из 'огнепоклонников' и артефакта.

  Причина провала связана с одновременным прилетом в Торн одного из заместителей главнокомандующего вместе со свитой. Легенда не выдержала проверки, поскольку на месте оказались сотрудники безопасности лично знакомые с прототипом. Агенты группы 'Филин' приняли бой, но не успели оторваться от преследования, были остановлены и частично уничтожены. Спаслось лишь прикрытие.

  Уничтожить захваченного объекта 'Можжевельник' также не удалось. В плену оказался один из членов группы 'Филин'. Меры по его ликвидации уже предприняты. В связи с полученной информацией о переводе 'огнепоклонников' в столицу, разработка дальнейших планов операции 'Факел' отложена до получения достоверных сведений.

  ХГ

  'Шиллер'

  –

  Раздумья адмирала длились почти час. Теперь выдернуть 'огнепоклонников' из Варшавы, было намного сложнее, чем из Торна. К тому же это была не единственная важная операция 'Абвера', а распыление сил уж точно не входило в планы адмирала. Но вот одно интересное и в чем-то даже парадоксальное решение, вскоре нашлось.

  Адмирал снял трубку, и попросил его соединить с канцелярией рейхс-министра пропаганды...

  ***

  В штабе Торуньского района, куда перекочевал и штаб всей Армии 'Поможжя' уже давно повисло тягостное ожидание. Количество трагических известий стекающихся сюда со всего фронта нарастало с неумолимостью балтийского шторма. И хотя отдельные обнадеживающие доклады изредка звучали в этом зале, но в целом картина лишь ухудшалась. Лица командования мрачнели час за часом, а решения ими все чаще принимались под давлением созданных врагом обстоятельств. Уже на третий день боев инициатива целиком была на стороне противника...

  – Настолько все плохо? Говорите прямо подполковник, сейчас нам уже не до реверансов!

  – Ситуация тяжелая пан генерал... Устаревшие сведения о дислокации наших частей, и последние сведения о вражеских ударах на карте поможского фронта отмечены. Но уже долгое время нет связи со многими из наших частей, отрезанных врагом от главных сил... И, хотя прошедшим днем существенно снизилась активность германской авиации, что в целом, позволило ряду подразделений оторваться от противника, и даже частично занять новые рубежи обороны. Но... Но мы с вами, панове, должны понимать. Это лишь временная передышка.

  – Да уж... А как себя показали 'противоштурмовые роты'?

  – Гренадеры показали себя прекрасно. Гм... Тактика засад себя тоже, в общем, оправдывает. Разумеется лишь там, где ландшафт и оперативная обстановка действительно благоприятствуют... Батальонные и полковые командиры очень просят дать им побольше 'Гочкисов' 52-го калибра, чтобы эффективнее выбивать автотранспорт и бронетехнику немцев...

   – За неимением лучшего им сойдут и старые крепостные ружья! Фланговый огонь из ружья Гана на коротких дистанциях боя тоже может быть эффективным. Да и из других типов тоже...

  – Вы так думаете, пан генерал?

  – Точно так, пан Бортновский. Я уверен в этом. Конечно, с новыми противотанковыми ружьями это старьё сравнения не выдерживает, но как временная мера, вполне годится. Так что я, пожалуй, отдам приказ, все, что есть бронебойного в арсенале Торуни срочно передать в войска. Нечего нам ждать, пока подтянутая к городу швабская артиллерия все смешает с землей.

  – Ну что ж. Хорошо. Я согласен с вашим решением, пан генерал... А вы продолжайте доклад подполковник. Что там еще было о судьбе сводного батальона, обнаруженного сбитым поручником Моровским? Есть какие-нибудь уточнения?

  – В принципе все. Материалы допроса германского подполковника вы читали. Привезенного на 'Шторхе' раненного ротмистра Шполянского у нас в Торуни уже проаперировали, он в сознании. Все сказанное 'американцем', и он, и другие доставленные добровольцем раненые подтверждают. Сам же ротмистр просил наградить отважного пилота за хитроумный захват вражеского штабного самолета, и за помощь в проводе его отряда между германских частей.

  Оба генерала встретившись взглядами, и задумчиво усмехнулись. В общей нерадостной картине отступления окруженных частей, истории новых подвигов 'американского сокола' лишь слегка добавляли бодрости. В целом же, было понятно, что оборона уже трещит по всем швам...

  – Гм. Да. Этот юноша, похоже, решил собрать все награды за одну неделю. Мда-а. Вот из таких хлопаков, случается, выходят настоящие полководцы. Гм. Если, конечно, доживают...

  – Вы сейчас о рискованной судьбе пилота, или об инциденте с германскими диверсантами?

  – Именно о нем! Ведь это позор для нас, что любой вражеский агент с приказом и удостоверением Дефензивы, может спокойно разгуливать по крепостному району, и требовать ареста нескольких лучших наших героев!

  – Вы уже послали сообщение в штаб Дефензивы, пан Карашевич?

  – Разумеется, пан генерал. Сейчас капитан Чеслак и его коллеги усиливают режим безопасности. Брошена тень на их службу. Упусти они в этот раз врагов вместе с американскими ракетами, и головы бы полетели у многих. К счастью, та история закончилась благополучно. Пан, Шлабович, вы уже отписали родным Моровского?

  – Да, пан, генерал. Мне было очень приятно лично писать пану Вацлаву о героизме его внучатого племянника и о полученных им наградах.

  – Ну, хоть что-то приятное осталось на нашем фронте. Хм. Да и в целом наши 'ополченцы' уже оправдали, все усилия на создание этой эскадрильи. Вы согласны со мной, пан Карашевич?

  – Пожалуй. А ведь нам с вами, пан генерал, уже пора принимать решение и по оставшимся у нас в Поможже воздушным силам, да и по ожидаемым нами добровольческой авиагруппе, тоже.

  – Это вы к тому, что большинство аэродромов скоро окажутся захваченными швабами?

  – Увы, но долго удерживать фронт располагаемыми силами мы не сможем. Как только Грудзенз и Быдгощ падут, настанет и наш черед. А они и так уже довольно долго отбивают атаки. Если бы не взорвали часть мостов, то враг уже разрезал бы нашу оборону еще в ряде мест. Удерживаемые сейчас позиции останутся нашими всего сутки, может быть, двое. Затем отход или истребление.

  – Хотелось бы возразить, но, пожалуй, вы правы. Мы сейчас в двойном 'котле' и, наверное, наиболее, разумным будет прорывать вражьи 'клещи', и отступать к столице, занимая оборону уже на пути к ней. Кстати, я уже готовлю запрос в ставку... Ну, а насчет 'добровольцев' пришел приказ из Варшавы.

  – Американцев заберут у нас вместе с их ракетами?

  – Мне, как и вам, жаль отпускать от себя толковые кадры, но сейчас речь уже идет об усилении обороны коронных земель. Штаб маршала хотел бы верить, что Поможже еще сможет держаться, но вот истребители сейчас нужнее в небе Варшавы. Генерал Зайоц экстренно сводит многие наиболее боеспособные истребительные части в бригаду защиты столицы. От Поможжя в нее будут направлены лучшие пилоты, включая наших 'янки'.

  – Что ж. Приказ есть приказ. Подполковник Шлабович, передайте полковнику Стахону, пусть срочно готовит группу лучших пилотов к отправке в Варшаву вместе с техникой.

  – Так ест!

  А на аэродроме 'Катаржинки' в эту ночь еще долго не утихало маленькое, но как всегда бурное гуляние авиаторов. Основная причина торжества была проста. К своим подчиненным вернулся быстро полюбившийся всем коллегам-авиаторам один очень молодой и очень удачливый поручник. Вернулся словно с того света. Да не просто так вернулся, а еще и привез на захваченном у врага самолете пленного и двух раненых офицеров с очаровательной юной сиделкой. И, несмотря на свое легкое ранение, сам еще раз слетал в тот же день к окруженцам, доставив им боеприпасов, еды и медикаментов, а также запчастей к своему подбитому Р-7. А уже вечером четвертого дня войны, оба недавних подозреваемых, с которых, наконец, были сняты все обвинения, перегнали 'Шторх' с очередной партией раненых и слегка подремонтированный 'Пулавчак' в Торунь. Для мальчишек подхорунжих, до этого целый день с неохотой выполнявших указания чешского поручника Куттельвашера, вот такое триумфальное возвращение их любимого командира, стало радостным чудом. Образ 'Сокола' Моровского и без того овеянный командирской и летной доблестью, взлетел теперь в глазах молодых пилотов на совсем уж недосягаемую высоту. Обмывание наград и удачи их командира затянулось почти до утра...

  ***

  ***

  Терновский хотел было сделать замечание напарнику, но сообразив, что сейчас никто их тут не слышит, лишь недовольно скривился. Стоя у двери и поглядывая за сидящими в машине 'сторожами', он вслушивался в странно щемящие слова этой песни, удивляясь, что сам раньше не слышал такого. А Павла дописывала свой отчет, и ничуть не стесняясь друга, мурлыкала себе под нос комсомольский мотив своей юности на чистом русском...

  'Остался дом за дымкою степно-ою,

  Не скоро я к нему вернусь обратно.

  Ты только будь, пожалуйста, со мно-ою

  Товарищ Правда, товарищ Правда

  Ты только будь, пожалуйста, со мно-ою

  Товарищ Правда, товарищ Пра-авда...'

  Когда сложенные в несколько раз и обернутые картоном бумажные листы, были надежно обернуты вокруг флакона с бензином, примотаны бечевкой, и переданы Терновскому, тот не выдержал и снова спросил.

  – Адам. Как другу мне скажи... Ну, КАК все это у тебя получается? Только в этот раз правду ответь!

  – Ты о чем, Андрюша? И пора бы тебе уже четко формулировать свои вопросы, чтобы не нужно было по пять раз тебя переспрашивать.

  – Не юли комэск! Все ты сразу понял. Я тебя спрашиваю, как ты умудряешься между своими идиотскими выходками что-то полезное для нашего здания делать?

  – Гм. Правде-то ты навряд ли поверишь. Так тебе точно честный ответ нужен?

  – Разумеется, честный!

  – Не знаю... Да-да, не знаю. Вот только, пожалуйста, не спеши обижаться! Но я, ведь и правда, не знаю, как это так у меня выходит. Вроде того, чувствую я, что полезнее было бы вот так в этот раз поступить, а не иначе. И все. Ну, вот и поступаю...

  – То есть, ты хочешь мне тут втереть, что ничего из того что вышло, ты заранее не планировал?!

  – Во-первых, давай ты чуть потише... А во-вторых, да, не планировал. Я тебе больше того скажу. Я сначала вообще не собирался того немца-подполковника захватывать. Думал, самолет у 'союзничков по пакту' уведу, а там главное просто вернуться. Мы ведь с тобой договорились, что без нашей с тобой техники в плен не сдаемся. Или сам ты не поэтому же с теми 'абверовцами' не ушел?!

  – Я-то не ушел, совсем по другой причине. ВМЕСТЕ нам с тобой нужно в плен попадать вот и все. Да и сами они лопухнулись, на варшавцев нарвавшись... Ну, а, то, что не смогли они тогда убедить Стахона, ускорители к ним в машину положить, это уж вовсе ерунда! Ушел бы я с ними и без этого. Раз все так удачно поначалу складывалось...

  – Гм. Да уж удачно. Перед строем соратников с тебя ордена и погоны рвали... Хотя, вот для 'фрицев' это было бы довольно убедительным основанием для твоей мотивации 'коллаборациониста'.

  – Глупости ты несешь. Наплевать им будет, из-за чего мы с тобой к ним работать пойдем.

  – Не скажи, дружище. Я вот, например, точно все свои 'польские обиды' им вспомню. И как два раза на губе сидел, и удар прикладом от караульного, и того майора-интенданта, да и эту штабную варшавскую крысу тоже не забуду, что к нам на местном аэродроме придралась...

  – А как тебя Флориан в Торуни чуть не побил из-за того, что ты Кристину до слез довел, тоже вспоминать будешь?

  – А вот эту историю, можно будет трансформировать в нечто другое. Мол, не любят в Польше 'фольскдойче', тем более американских. Вот поэтому прекрасные пани не нам с тобой знаки внимания дарят...

  – Только сам себе не ври. В тебя она влюбилась как кошка. Охмурил девчонку, а сам в кусты?

  – Осуждаешь? А ты подумай, вот что мы с тобой можем таким 'фантазеркам' предложить? В Союз она с тобой не поедет. Поскольку к нашим, как и к немцам, она будет одинаково неровно дышать. В плен ее с собой заложницей брать вообще подлость. Нет у нас такого права Андрюша. Нету и весь сказ...

  'Угу. Не объяснять же товарищу комсомольцу странные для молодого парня личностные установки напарника. Мдя-я. И куда это у нас вообще беседа не туда пошла. Гм...'.

  – Дурак ты все-таки, Адам. Она тебя за бесстрашие твое полюбила. Я же с ней разговаривал перед отлетом. Видела она, как ты с той парой 'мессеров' дрался, и завалил одного. Только поэтому она тебе мундир того сбитого фрица дала. Верила, что ты раненых и ее с бабушкой не бросишь. А ты?! Только вернулись в Торунь, как сразу медсестричкам в госпитале глазки строить начал во время перевязки. Думаешь, я не знаю?!