Текст книги "Ветер надежды (СИ)"

Автор книги: Георгий Юленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

   – Простите, уважаемая Сабиха-ханум. Да ниспошлет Аллах здоровья вам и вашим близким. Если это не секрет, то для чего вы оказались здесь, так далеко от дома?

   – Для американца вы неплохо разбираетесь в восточных традициях, мистер Моровски.

   – Ну что вы, я лишь пытаюсь учиться этикету...

   – И довольно успешно... Что же до вашего вопроса, то это уже давно не секрет. Наше правительство хочет купить французские самолеты, поэтому я здесь. Мы уже много раз закупали французскую авиатехнику, но я в этой роли впервые.

   – А вы уже летали на них?

   – Да, в Монпелье мне показали МС-406. Машина интересная. Здесь мне обещали полеты.

   – Не хотите ли, провести со мной один учебный бой на таком же?

   – Вряд ли это возможно. И что нового вы хотите мне показать?

   – Не знаю, будет ли это новым для вас. Но я вам предлагаю честный бой, и обещаю не поддаваться. И гонять вас по пилотажной зоне я собираюсь в полную силу. Мне кажется, что здешние чрезмерно галантные мужчины не предложат вам такого состязания.

   – Вы оригинальны. Такого мне тут еще, действительно, не предлагали.

   – Сабиха, неужели ты ответишь на этот нахальный вызов американца?

   – Видите ли, Мариза. В вызове мистера Моровски есть один очень важный момент. Он не шутит. Он действительно хочет меня сбить в этой схватке. Причем, прочие взаимоотношения со мной его явно не интересуют. Такой подход мне импонирует... Вот только разрешит ли нам эту схватку администрация вашего Центра?

   – Сабиха-ханум. Я был бы рад скрестить с вами крылья над этим аэродромом. И поскольку наши страны вряд ли когда-нибудь станут противниками в войне, мы с вами можем не опасаться за престиж народов, и фехтовать по вдохновению.

   – Я принимаю ваш вызов, Адам-джан. Мадам вы ведь поможете мне договориться с администрацией?

   – Мы попробуем помочь, но это глупость Сабиха.

   'Глупость или нет, но 'пофехтовать' с этой 'шахидкой' мне будет полезно. Что-то мне подсказывает, что эта наша встреча с ней не будет последней'.

  ***

  Секретно.

  Парижскому руководителю ФДА.

  Приказываю ускорить установление контакта с кандидатом в агенты 'Люфткоммет' (прибывшим в Гавр из Бостона).

  По сведениям Гаврской резидентуры, данным кандидатом установлены чрезвычайно интересные для нас связи с офицерами французской военной и военно-морской авиации. Организованное им предприятие 'Ailes blanches' (пер. 'Белые крылья') очевидно, ориентировано на тесное сотрудничество с французскими военными. Судя по всему, 'Люфткоммет' рассчитывает получить с их помощью технологии для форсирования авиационных моторов. Эти его действия, по всей видимости, нацелены на достижение автомобильных и возможно авиационных рекордов скорости, о которых была получена информация из Баффало.

  Сейчас 'Люфткоммет' несмотря на существенные автогоночные успехи в Чикаго, временно отказался от участия в состязаниях, и занят исключительно техническими вопросами, а также получением летного опыта. Однако его последний случайный контакт с руководством резервной авиагруппы ВВС и парижским испытательным центром, вызывает к себе наш чрезвычайный интерес в качестве перспективного альтернативного источника информации о французских авиационных программах.

  Ваша задача, в ближайшие дни, не компрометируя кандидата 'Люфткоммет' перед французскими секретными службами, установить с ним оперативный контакт с целью зондирования его отношения к Рейху, НСДАП, и международным германским институтам. Необходимо установить, как ближайшие планы 'Люфткоммет', так и пределы его информированности и связей. В случае готовности кандидата к сотрудничеству, незамедлительно приступить к его вербовке.

  О ходе знакомства с кандидатом и его вербовки, докладывать мне незамедлительно.

  ХГ.

  Зибель.

  ***

  ' Опять эта упрямая 'птица' сорвалась! Улан дурр салак! Куш бейинли инек! Ах, как обидно, что снова этот молодой демон выскользнул! Все время сбегает от меня, не хочет в прицел. У-у, иблис! Но я. все-таки хотя бы раз собью тебя сегодня. Ах, ты уже сзади?! Хаддини бильмез хериф!'.

  Все это время из динамиков ее шлемофона раздавался задумчиво напевающий голос со слегка удивленными нотками. Он негромко напевал на польском языке какой-то белый стих на мотив совсем неизвестной Сабихе Гёкчен украинской песни 'Пидманула, пидвела'.

  С земли за 'дуэлью' американца и турецкой амазонки наблюдали несколько десятков пар глаз. Звучащий из динамиков мотив был зрителям в основном неизвестен. Впрочем, наблюдающему с крыши диспетчерской этот бой капитану Розанову этот мотив был неплохо знаком, но не вызвал особого удивления. Дома в Варшаве Константин и сам много говорил и даже пел на польском и на украинском. Правда, несшийся из динамиков диспетчерской авиационно-песенный каламбур вызывал у него больше веселья, чем ностальгии о былом.

  А Сабиха все еще надеялась поймать противника на вираже, но противник словно чувствовал все ее уловки. Плавно меняя высоту и скорость 'ножниц', он несколько раз сам ловил ее в прицел, а затем, разогнавшись в пологом снижении, тут же, отрывался на вертикалях. Следующий трюк американца Сабиха вообще не успела разглядеть. Вот хвост врага был почти в прицеле метрах в пятистах впереди. Но затем американец сделал резкий переворот, и вроде бы пошел вниз. И вдруг, через несколько томительных секунд, вновь оказался близко сзади, и в зеркале заднего обзора замигали веселыми огоньками холостые всполохи его пулеметов МАС. Сабиха с досады стукнула перчаткой по закрытому фонарю, и попыталась уйти на вираж. А противник, словно бы приглашая к танцу, снова вышел пикированием вперед, и сам влез в ее прицел на дальности километр. Такие вот обманчивые его обещания она уже видела. Сабиха чувствовала, что когда она попытается приблизиться к нему, то снова поймает воздух. Этот славянский мальчишка, которого полчаса назад снисходительно обсуждали ее старшие французские подруги, не просто умел летать. Он жил в небе. И жил очень ярко и красиво.

  На некоторое время умолкшее пение, вдруг снова задумчиво зазвучало в шлемофоне и наземных динамиках, но уже на какой-то другой мотив. И в этом мотиве наблюдающие за боем с земли знатоки славянской культуры могли узнать украинский гимн 'Розпрягайте, хлопцi, коней'. И узнавание было бы полным, если бы не лишние слова, про пытающуюся поймать американского хлопака восточную красавицу, и поспешные действия последнего, 'чтобы пули не стучали по французскому крылу'. Причем тот 'хлопак' на смеси польского и международного авиационного сленга продолжал безмятежно рассказывать белым стихом почти обо всех выполняемых им в этот момент фигурах пилотажа...

  Очевидно, это-то стало последней каплей переполнившей терпение зрителей, потому что из динамиков вскоре зазвучал едва сдерживающийся от смеха голос капитана Розанова.

  – Мистер Моровски! Адам! Очень прошу вас, прекращайте вы уже этот цирк. Хватит вам петь эту околесицу. Тут в диспетчерской итак люди уже от смеха по полу катаются. Летаете вы, конечно, хорошо, но это не повод вот так шутить над противником. Тем более над девушкой. Как поняли меня?

  – Так, ест. Пан капитан. Это у меня нервное. Над противником я совсем не шутил. Работаю в полную силу со всем моим уважением. Ни разу не поддался. Но чтобы никого не подвергать опасности умереть от смеха, теперь я буду молчать як рыба об лед.

  – Вам совсем даже не обязательно молчать, спойте нам лучше нашу с вами любимую песню. Ну, а все знающие польский, вам тут подпоют. И не забудьте, у вас осталось времени минут на десять на эту вашу дуэль.

  – Вас понял, господин капитан, приступаю к последнему эпизоду тренировки.

  – Кстати, Адам, тут французские пилоты дружно вызывают вас на учебный бой, чтобы поквитаться с вами за 'обиды' турецкой девушки. Здешняя администрация не против.

  – Очень по рыцарски. Передайте, что до темноты осталось чуть больше часа, поэтому пусть сами посчитаются и определят очередность. С четырьмя-пятью из них я еще, наверное, успею покрутиться.

  – Хорошо, лейтенант. Будьте поосторожнее на посадке.

  – Буду.

  И снова боевым казачьим маршем во французском небе, словно пенный штормовой вал навстречу берегу, понеслись звуки 'Хей, Хей, Хей! Соко'лы!'.

  Сабиха успела понять только сказанные по-английски слова диспетчера. Ей было ясно, что играя с нею, мальчишка пел свою песню о воздушном бое. Но она уже не сердилась на него. Теперь у нее осталась только одна последняя попытка. Правда, веры в победу над этим юношей уже не было. А в шлемофоне усиливался чеканный ритм боевой славянской песни... Пару лет назад она проезжала через поселение русских казаков под Стамбулом и слышала их песни. Те протяжные песни показались ей очень грустными, а вот эта была наполнена сознанием силы и уверенности в себе. Наверное, сотни лет назад, под такую же боевую песню вражеские орды шли под осененным крестом и ликом их пророка Иссы знаменем в бой на ряды защитников Османской Империи. И очень часто те битвы заканчивались для турецких воинов трагически. Что-то древнее и очень грозное слышалось в этом пении... Сабиха сделала над собой последнее усилие. Но снова враг не лез в прицел. И снова напряженные пальцы давили на гашетки заряженных холостыми пулеметов, а кинопулемет неслышно снимал пустое небо. 'Кысмет'. Американец сдержал свое слово. Поддавков в вечереющем небе над испытательным центром СЕМА не было...

  Когда Сабиха притерла истребитель к полосе, и на пробеге выключила мотор, она, наконец, почувствовала смертельную усталость. В этот момент она отметила про себя, что за прошедшие пятьдесят минут была безжалостно сбита раз десять, если не больше. И будь это настоящий бой, ей бы хватило и одного раза. Вспыхнувшая на секунду злость, моментально испарилась. Да она летает не первый год, а этот парень только недавно получил диплом, но это не повод обижаться за преподанный урок. Сегодня она по-настоящему училась. Несколько раз она слышала его советы по-немецки. Сначала это ее раздражало, потом она пробовала им следовать, но понимала, что успех в бою будет достигнут еще не скоро. И все-таки многих своих хитростей парень ей так и не раскрыл. Но все равно она была рада, что согласилась на этот бой. Теперь она знала чему и как учиться.

  ***

  У небольшого коттеджа выстроена группа военных в германских мундирах. С крыльца коттеджа за этой сценой наблюдает полковник с, похожим на короткую плетку, стеком в затянутой в кожаную перчатку руке. Его орлиный профиль обращен в сторону замерших в шеренге офицеров. Перед строем стоят майор и несколько гауптманов. Подполковник подзывает к себе майора.

  – Я рассчитываю на вас Вальтер. И постарайтесь сделать так, чтобы не допустить нового конфуза. В Берлине от нас здесь ждут побед, а не скандалов и пустой похвальбы. Не забывайте вы сейчас не в Рейхе.

  – Герр полковник! Я лично за всем прослежу.

  – Хорошо. Командуйте майор. И поставьте Лаунбергу отдельную задачу. Передайте ему пакет.

  – Слушаюсь герр полковник.

  – Гауптман Лаунберг!

  Вышедший из строя офицер вытянулся, явно бравируя перед начальством. Вот он высокомерно выпячивает челюсть. Но его резко одергивают.

  – Барон не паясничайте! Шэф ставит вам на сегодня отдельную задачу. И мне не нужны от вас пустые отговорки. Сегодня от вас нужен результат! Вскроете пакет после развода.

  – Ну что вы, герр майор! Сегодня мы не разочаруем командование и легко сумеем справиться с этими русскими!

  – Не забывайтесь фон Лаунберг! Одной вашей уверенности в успехе мало.

  – Мои люди и я не подведут, герр майор. Мы выполним приказ!

  – Я очень на это рассчитываю. И прошу вас быть поаккуратнее с нашими местными 'друзьями'...

  – От них мало толка. Они пока нам больше мешают, герр майор. Моя бы воля...

  – Хватит барон!

  В этот момент в происходящее вмешался громкий взволнованный голос.

  – Стоп! Остановить съемку!

  – Товарищ Калинин! Ваше лицо должно быть более рассерженным. Вы ведь сейчас отчитываете этого выскочку 'барона', и ставите перед ним боевые задачи.

  – А вы, товарищ Массальский! Да, поймите же, вы! Сейчас нужно играть совсем другого барона. Это вам не 'Горе от ума', не сбивайтесь вы, пожалуйста, на старые роли. Ваш герой тут не может улыбаться, он лишь снисходительно кривит губы в усмешке. И шевелит бровью. Вот так. Вам понятно?!

  – Понятно, товарищ Гольдштейн. Только мне трудно настроиться на эту роль.

  – Ничего. Посидите еще перед зеркалом, и погримасничайте.

  – Уже пробовал, но вас все равно не устраивает результат.

  – Хорошо, вот вам мизансцена. Вы аристократ, к которому подходит комсомолка, и просит его вытолкнуть машину из грязи. Есть трудности в восприятии такого образа?

  – Пожалуй, нет.

  – Савельев несите зеркало и встаньте вот тут. Ирочка идите сюда. Та-ак... Гм. Ладно, сойдет. Сейчас просите Павла Владимировича вытолкнуть вашу машину. А вы Масальский, попытайтесь прочувствовать свое брезгливое удивление, и по моей команде 'Зеркало!', замрите, вглядитесь в свое отражение.

  – Израэль Цалеевич. Что прямо вот так, без грима?

  – Да, прямо вот так. Не забывайте – вы комсомолка, а он иностранный аристократ. Сценарий лучше отдайте мне, он вам мешает.

  – Э-э... Господин барон. Вытолкните, пожалуйста, мою машину...

  – Нет и нет! Все не так! Что это за растерянно-нежное придыхание 'господин барон'?! Какая комсомолка так будет разговаривать с врагом?! Надо вот так – 'Гражданин! ну ка, помогите нам вытолкнуть машину!'. Массальский вы готовы?

  – Готов.

  – Ирина твердым голосом. Итак! Внимание, начали!

  – Гражданин! Ну ка, быстро помогите нам вытолкать машину из грязи!

  – Хм.

  – Зеркало! Ага! Увидели?! Вот-вот Павел Владимирович. Еще чуть-чуть посильнее попытайтесь выразить это неуловимое ощущение. Ирина, вы пока свободны. Савельев, поставьте зеркало туда. А вы Массальский пока потренируйтесь. Товарищи ждите команды.

  Гольдштейн промокнул лоб платком, и поспешил возвратиться к другим делам.

  – Товарищ Файт! Командира легиона вы играете почти безупречно. Выражение лица у вас замечательно суровое. Только немного сильнее разверните плечи и, еще более строгим взглядом всматривайтесь в лица пилотов 'Кондор'.

  – Хорошо, товарищ режиссер. Сейчас у меня есть время отлучиться?

  – У актеров двадцать минут до следующего дубля!

  – Товарищи Новосельцев, Бабочкин и Макаренко! Задержитесь на минутку!

  Группа актеров в республиканской летной форме приблизилась к молодому начальству.

  – Товарищи! Сразу после эпизода с немецкими летчиками из 'Кондора', мы будем снимать ваш эпизод с испанскими детьми.

  – Это ту сцену перед вылетом?

  – Именно ее, Иван Христофорович. Вот вы там едете на машине. И вдруг видите, что у дороги лежит перевернутая повозка с убитыми лошадями и погибшей женщиной. Вспоминаете эпизод? Где Коля Сморчков и испанские ребята? Ирочка найдите их нам!

  – Так вот. Вам, товарищи, нужно будет изобразить не просто ярость. А ЯРОСТЬ. Стиснутые губы и кулаки. Гуляющие желваки на скулах. Кипящее в глазах желание своими руками порвать франкистов на тряпки. Вам понятно? Николай Константинович, с вашим театральным опытом, помогите ребятам в этой сцене с режиссурой.

  – А ярость вам надо бессильную или закипающую?

  – Ярость должна быть жгучей. Гм... Товарищ Попов! К нам сюда подойдите! Грим вам нужно заменить, это ведь вам не 'Гаврош'. У испанского капитана должно быть усталое обветренное лицо с аккуратными черными усами.

  – Товарищ режиссер! Там по сценарию фразы по-испански...

  – Успеется, Василий Константинович. Итак, товарищи... Ваша сцена одна из центровых. Расстрелянная с воздуха колонна беженцев и ваша сцена будет как раз перед началом главных воздушных сцен. Так вот, передавая детей в руки испанского капитана, которого сыграет товарищ Попов, вы должны максимально ярко выразить те чувства, с которыми вы полетите в бой. Не забывайте, что именно в этой битве вам удастся отомстить за гибель в первых воздушных боях ваших боевых товарищей. Сейчас идите на перерыв, но до второго эпизода я убедительно прошу вас все это несколько раз между собой тщательно прорепетировать.

  – Ясно, товарищ режиссер.

  – Пошли репетировать, русо камарадос.

  – Жарко тут, спасу нет, хефе комэск.

  – Точно Николай. Прямо как в Испании. Может, пойдем, сначала воды хлебнем.

  – Пошли.

  – А по сценарию можно вопрос, товарищ Гольдштейн?

  – Что там у вас, Василий Константинович?

  – Ну, эта сцена с детьми. Вот в этой реплике глядите...

  – Угу. Ну и что? Чем вас эта фраза не устраивает?! Здесь все правильно написано, идите и учите, товарищ Новиков. Ирочка! Где у нас Коля Сморчков?!

  – Сейчас-сейчас! Коля! Коленька веди своих юных амиго к товарищу режиссеру...

  Процесс работы киностудии, несмотря на внешнюю прерывистость, не прекращался. В монтажной уже отснятые в Азии и на Украине километры пленки, склеивали 'на живую нитку' со свежепроявленными новыми эпизодами. А на площадке изображающей аэродром еще продолжался съемочный день. Часть актеров, уже отработавших сегодня свои эпизоды, уехала в город. Некоторые из них возвращались к спектаклям и репетициям в московских театрах. Приезжие из других городов отрабатывали свои роли, и возвращались домой на выходные. Остальные продолжали жить в рваном ритме своей нервной работы. Работы, которая лишь из удобных кресел кинозала кажется легкой и необременительной...

  ***

  По слабо освещенной лучами фонарей дорожке шли две затянутые в комбинезон фигуры. По левую сторону от них зловещими бликами полуразбитых стекол кабины отсвечивали скелеты 'постояльцев' авиационного кладбища. Лежащий отдельно от крыльев фюзеляж напоминал серебристое акулье тело, выброшенное на берег прибоем.

  – Сабиха-ханум вы извините меня за то, что я там, в воздухе, пел. Это все эмоции...

  – Вам не за что извиняться Адам-джан. Капитан Розанов сказал, что там не было ничего оскорбительного. И я действительно узнала сегодня много важного и нового. Если бы не ваш вызов, то я, пожалуй, не оценила бы и всех достоинств этого истребителя.

  – Одно из его достоинств вам наверняка вскоре покажут на полигоне. Мотор-пушка того стоит. Жаль я сам не смогу ее попробовать.

  – Если хотите я попрошу за вас...

  – Благодарю вас. Я и так уже бесцеремонно потратил ваше время и терпение.

  – Ваша бесцеремонность мне только помогла. И вы, Адам-джан, сегодня все-таки стали чемпионом...

  – На самом деле, Сабиха-ханум, мне просто хотелось обсудить с вами авиационные перспективы турецких ВВС. Но пришлось держать слово о состязании в полную силу...

  – Не скромничайте. Я убедилась, что вы действительно мастер пилотажа. Глядя снизу на ваши учебные бои против трех пилотов вашей группы и двух испытателей, я, кажется, начала понимать, почему вы побеждаете.

  – И почему же?

  – Вы все время готовы уйти в маневр. Мне даже показалось, что на каждое действие противника у вас есть несколько вариантов, и чаще всего вы выбираете самый трудный...

  – Со стороны виднее. Сабиха-ханум, а вы после Франции сразу вернетесь на родину?

  – Нет, нашу делегацию ждут в Берлине. Обещали показать истребитель 'Хейнкель'.

  'Это значит, что поглядев на французские 'Мораны', турки через пару недель будут изучать 'Хейнкили-112'. Угу. 'Мессеры' им 'фрицы' точно не продадут, бо самим не хватает. Кстати на 112-х вроде бы летали венгры и румыны, а вот про турков я что-то не помню. Наверное, не стали они их брать из-за дороговизны. И что из этого следует? А следует, то, что в Германии они вряд ли что-то купят. Но с местной воздушной элитой она может и пообщаться. А, значит, имеет смысл отправить с ней 'живой привет' Герману и его партайгеноссе...'.

  – А что вы думаете о Польше?

  – Гм. Я была у вас в Варшаве в начале лета. Наша делегация тогда вела переговоры о покупке пятнадцати бомбардировщиков конструктора Иржи Добровски ПЗЛ П-37 'Лощь'. Увы. В тот раз полетать на нем мне не дали. Но внешне и по устройству кабины машина понравилась. Вы об этом?

  – Нет. Меня интересует вероятность войны.

  – Наши страны слишком далеко друг от друга. Вы ведь сами сказали перед нашей схваткой.

  – Перед вылетом я говорил об Америке, а сейчас спрашиваю о Польше. Если мою родную Польшу втянут в войну, то я бы очень не хотел, чтобы против нас и за агрессора летали еще и турецкие пилоты.

  – Ах, вот вы о чем. Это вряд ли. Вы зря беспокоитесь. Между Турцией и Польшей много других границ. Да и наши торговые связи достаточно сильны.

  – Однако эти границы существуют лишь до тех пор, пока обе страны не примкнули к враждебным друг другу военным союзам.

  – Давайте на чистоту. Что вы от меня хотите?!

  – На чистоту? Если будете в Германии, прошу переговорить с офицерами Люфтваффе, и постараться убедить их не бомбить жилые кварталы и колонны беженцев. Знаю, что это не ваш уровень обсуждения, но вдруг вам удастся стать соломинкой сломавшей спину 'верблюду войны'...

  – Какое вам самому до этого дело?

  – Видите ли, Сабиха-ханум. Я поляк, и случись война на родине моей матери, в стороне от этой войны я точно не останусь. И если я достоверно узнаю, что вражеские самолеты нарочно убивали мирное население, то с этого момента в каждом вылете я начну охотиться не только за вражескими моторами и бензобаками, но и за экипажами. Даже если они будут спускаться с парашютом.

  – Гм. Вы очень странный. Сначала вы показались мне обычным воинственным мальчишкой, а сейчас в вас мелькнуло что-то женское и совсем не военное.

  – Я воспитан матерью, и не люблю насилия. И еще я очень бы хотел, чтобы ваше командование знало, что для Турции нейтралитет гораздо выгоднее.

  – Вы хотите как-то помешать началу большой войны? Мгм. Вот уж не подумала бы, что в вас живет пацифист. И чем же вы тогда предлагаете заняться нам военным пилотам?

  – Есть множество способов поддержать престиж вашей авиации, не нажимая на гашетки. Кстати, вы ведь намного моложе Маризы, и могли бы принять из ее рук знамя борьбы за авиационные спортивные рекорды. Я вспомнил, что это именно она побила в 31-м мировой рекорд дальности. Ведь для вашей родины, это не менее значимое дело.

  – Рекорды стоят очень дорого, Адам-джан. Это все мечты...

  – Уверен, что есть рекорды, которые можно побить без чрезмерно большого бюджета. Как насчет сверхлегкого класса гидросамолетов? В 37-м русские поставили рекорд 1297 километров на поплавковом самолете Яковлева со стосильным мотором, почему бы вам не потягаться с ними? Было бы очень обидно, если вместо мирных соревнований свободные женщины Востока стали гибнуть под разрывными крупнокалиберными пулями.

  – Но ведь если война начнется, вы сами тоже станете убивать других пилотов?

  'Есть одна сволочь, которую, я бы с радостью прибила. Жаль, что все его таланты раскроются не в Польше, а уже много позже. И мне его там не поймать. Но вот этого гада, боготворившего фюрера до самой своей смерти в 82-м, я бы не просто уделала... Я бы сначала заставила его сесть на вынужденную. А потом штурмовала бы его, как он штурмовал наши колонны. Надо бы передать ему привет с этой красавицей. Эх! Жаль, я не могу его вообще отчислить из Люфтваффе, куда-нибудь в пехоту...'.

  – Обязательно стану. Одного человека я бы точно с большим удовольствием сбил.

  – Кого, если не секрет?

  – Если в Германии вы встретите господ офицеров Люфтваффе Адольфа Галанда, или Эрнста Удета... То убедите их, пожалуйста, перевести в истребительную авиацию моего почти ровесника Ханса-Ульриха Руделя. По преданию моей семьи наши предки в прошлом сильно враждовали между собой, и я был бы очень рад скрестить с ним оружие в воздушном бою. Но убивать летящего на каком-нибудь разведчике Руделя мне неинтересно...

  – Хм. Забавное рыцарство. Я подумаю над вашими словами. Благодарю вас за чудесно проведенное время, а сейчас, мне пора. Ийи геджелер, Адам-джан.

  – Рад знакомству с вами и доброй ночи. Ийи геджелер, Сабиха-ханум.

  И Павла, не оглядываясь, пошла в сторону диспетчерской. Впереди еще предстояла беседа с Розановым. Предложение поработать в СЕМА испытателем было, конечно, интересным. Но ей было нужно другое. А прошедшая беседа с Сабихой остро напомнила ей, что до начала мировой бойни осталось уже очень мало времени. И шансов на смягчение грядущей воздушной войны было мало. Вряд ли эта недавняя 'условная противница' сможет донести до геринговских птенцов мысль о преступности их воздушных развлечений. А если и сможет, вряд ли ее там послушают. Но предостережение Павла должна была с ней отправить, как и хотя бы попытаться убрать из пикирующих гешвадеров того юного идейного фашиста...

   ***

   Свалка была расположена уже за территорией Испытательного центра, и гулять по ней не возбранялось. Поход по этому 'кладбищу' оказался полезен не только в плане 'душеспасительной' беседы. На самом краю Павла заметила несколько полу разобранных, но зачем-то накрытых чехлами конструкций. И если большие явно бомбардировочного назначения и монструозного вида аппараты ее не заинтересовали, то сиротливо приткнувшийся с краю небольшой гадкий утенок вызвал удивление.

   Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю,

   Чому я не сокил, Чому не литаю.

   Чому мене Боже ты крыльив не дав,

   Я б землю покинув, и в небо злитав...

   'Мдя-я. Мы там, понимаете ли, высунув язык, двухбалочные конструкции ищем, а тут они на свалках валяются! Ау-у! Никому не надо почти реактивный самолет на переплавку?! А-то, пожалуйста, местным не жалко. Хм. Правда, зачем-то они его все-таки чехлами укрыли. У кого бы спросить про него?'

   Следующие полчаса Павла провела в будке складского сторожа за чашкой ароматного кофе. Сторож с бельгийскими корнями Габриель Вутерс был щедр, и рад нежданному развлечению. Несмотря на языковой барьер, к концу беседы удалось на смеси ломанного французского и немецкого, аккуратно выспросить у него о судьбе брошенных у выхода со свалки машин.

   – О, мсье. Эти аппараты лежат тут уже лет пять, если не больше. Их отправили сюда после испытаний, но летать они уже не могут.

   – Даже тот 'малыш' с двумя хвостами?

   – Про него я мало что знаю. Давайте ка заглянем в бумаги. Ага. Это Анрио-115, он без мотора, винта и с поломанным шасси. Шасси у него втяжное, сломалось на посадке. Этого 'заморыша' испытывали здесь в 35-м и 36-м, одновременно с Девуатином-510. Фирма собиралась его забрать, да после слияния компаний в 1936 в Societe Nationale de Constructions Aeronautiques de l'Ouest (SNCAO), об этом видать забыли.

   – Понятно. А можно ли ее выкупить и сколько это будет стоить?

   – Не знаю, мсье. Это вам придется, сначала ехать к нашему префекту, свалка ведь подчиняется ему. Потом он должен будет написать запрос в SNCAO. А уж там как решат. Пока машина числится на хранении, просто так ее не купить.

   – Гм. Жаль. Это слишком долго, и мне не выгодно тратить столько времени на призрачные надежды. А... а скажите Габриэль, что было бы, если бы этот аппарат загорелся, и был поврежден.

   – Мсье! Что это вы такое говорите?!

   – Мсье Габриэль, меня просто интересует, что будет с машиной находящейся на хранении в случае повреждения. Застрахована ли она? И легко ли ее списать с хранения на свалку?

   'Ах, как глазки-то забегали у вахтера. Хоцца тебе, товарищ 'вохряк', ой как хоцца, на мне навариться. Мдя-я...'.

   – А-а, вот вы о чем? Ну да, год назад после пожара списали... некоторые запчасти, хранящиеся на складе...

   – Это очень сложно сделать?

   – Мсье, давайте на чистоту! За сколько вы хотите купить этого 'заморыша'.

   – Пять тысяч франков, ведь мне еще придется искать к нему запчасти.

   – Десять тысяч, или можем забыть об этой беседе!

   – Семь или, действительно, можем забыть.

   – Хорошо. Но если вы доплатите еще тысячу, то я вам позволю поискать недостающие запчасти у нас на складе. Ну и решать вам с этим нужно побыстрее, потому что через три дня у нас тут будет очередное списание.

   'Как сказал Боярский в фильме 'Человек с бульвара Капуцинов' – Эту страну погубит коррупция. И я бы добавила, что это зло, по всему видать неискоренимо повсеместно...'.

   Но в Польшу этот аппарат Павла тащить не хотела. Теперь перед ней в полный рост стояла проблема переправки почти, что выкупленного аппарата в Союз. И еще неизвестно что по этому поводу скажет Центр. Ну, а по поводу очередных протестов Терновского она даже и не сомневалась...

   ***

   Секретарь оставил на столе тонкую картонную папку и вышел из кабинета. Но через несколько секунд раздался телефонный звонок.

   – Здесь все последние сведения по зарубежным ракетным программам?

   – Да, товарищ Сталин. Материалы собраны и сортированы в единой подборке. Здесь данные, и доклада разведуправления Генштаба, и доклада управления Госбезопасности. Большая часть этих сведений доставлена в секретариат на прошлой неделе.

   – Хорошо. Я посмотрю.

   Время просмотра той картонной папки настало уже после обеда. Наиболее интересные места Вождь помечал красным карандашом, продолжая с собой внутренний диалог.

   – Значит, все окончательно подтвердилось. И получается, что мы все же немного отстаем.

   – Вон как немцы разогнались – '...после испытаний ракетный самолет ведущего конструктора Ганса Регнера 'Хейнкель-176' 3-го июля показан Гитлеру и Герингу...'. Получается, что все-таки не зря мы начали эту гонку.

   – А этот Хейнкель, молодец! Первым унюхал перспективы, первым начал строить ракетную технику, и поскорее показал ее 'верхушке'. Судя по лицу на фотографии, настоящий хитрый еврей этот фашист-промышленник. Вон, в докладе берлинского агента, они уже там гоняют по земле, и второй самолет Хейнкель-178 усиленно готовят к летным испытаниям. И новая машина у них уже с турбинным мотором. А это совсем не шутки.

   – Ничего. Мы все равно их, и догоним, и обгоним. Главное, что мы вовремя все это заметили.

   – Жаль что по Франции, кроме подтверждения начала работ Ледюка так ничего и нет. А то можно было бы сейчас дать 'Кантонцу' интересное задание, пока он еще там. И заодно проверить, все ли там смогли узнать наши разведчики.

   – Итальянцы снова ничего нового пока не добились. Ладно, за этими мы приглядим...

   – Хм. А вот наши агенты в Америке не зря свой хлеб едят – '...фирмой 'Нортроп' предложено Авиакорпусу в лице генерала Арнольда заказать разработку мощного турбинного двигателя 'Турбодайн' с примерными сроками поставки в 41-м году...'.

   – И не только 'Нортроп' у них зашевелилась. Вон уже и 'Прат-Уитни' и 'Дженерал Электрик' слюну пустили. Все хотят озолотиться на военных заказах. Правда, про действительное начало работ там пока ничего не слышно. Может быть, они просто хотят застолбить за собой 'золотоносный участок'?