Текст книги "Ветер надежды (СИ)"

Автор книги: Георгий Юленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

   Павла взглянула на циферблат своего 'Континенталя'. На часах было без пятнадцати пять. Сдвинутые брови вахмистра не спешили разглаживаться. Несколько минут они, молча, бодались взглядами, как вдруг из ночной тишины за открытым окном раздался отдаленный грохот со стороны Гдыни. Павла, мысленно кивнула своим мыслям, и негромко, но настойчиво заявила.

  – Вот вам и ответ. Начинайте действовать, пан Щука.

  – Может это авария? Вроде на артскладе в Леснево рвануло, а пан поручник?

  – Нет, не на артскладе, пан вахмистр. Днем мы с вами ничего этого и не расслышали бы, но сейчас ночь, поэтому звуки взрывов далеко разносятся. Доставайте лист для приказа вахмистр, и в штаб гарнизона тоже звоните. А авиатехников из числа арестованных, я прошу отдать под мое поручительство для помощи персоналу авиабазы.

  – Да что вы такое несете!!! Караульный! Жолнеж Щербина, немедленно выведите пана поручника и его...

   Но в этот момент снова звякнули стекла и, спустя еще минуту, сквозь открытое окно донеслись новые отдаленные раскаты. Вахмистр осекся и неуверенно выглянул в еще темное окно, словно надеясь разглядеть там причину шума. Павла повернула лицо к караульному, и четко скомандовала.

  – Жолнеж Щербина, разбудите попоручника Терновского. Затем вооружитесь сами и, принесите нам сюда ключи от всех помещений. А вы, вахмистр немедленно звоните в штаб, и если не дозвонитесь в течение трех минут, то будете подчиняться уже моим приказам.

  – Да по какому праву!

  – По праву старшего по званию и должности! Здесь авиабаза и сейчас ближайшее к вам авиационное начальство это я – командир истребительной эскадрильи поручник Моровский. А еще я отдаю вам приказы по праву войны, пан Щука... Те отдаленные громовые раскаты, которые мы с вами слышали, есть не что иное, как взрывы тяжелых морских снарядов выпущенных германским броненосцем на Гдыньские форты. Будь мы к ним ближе, и здесь бы уже дрожали не только стекла. Что там со штабом, не отвечают? Тогда несите лист бумаги, пан вахмистр, и вы получите от меня письменный приказ.

   Очередные препирательства замерли, когда смягченные расстоянием громовые раскаты, стали звучать с регулярностью ударов молотка сапожника. Терновский ошалело тер глаза, и никак не хотел понять, что война уже началась. А сама Павла думала, чем же еще они могут помочь обороне, в начинающемся бардаке первого военного утра. По ее умозрительным расчетам воздушный налет на Пуцк должен был произойти примерно через час. Вахмистр все же смог дозвониться до штаба и, доложив о создаваемой заезжим поручником пожарной команде из арестантов, тут же получил подтверждение всего того форменного безобразия против которого бунтовала его уставная душа. Переговорив с дежурным капитаном, Павла получила подтверждение своих куцых полномочий. И когда выпущенные с губы 'штрафники' замерли в одном строю со своими караульщиками и стоящим на левом фланге Терновским, на Павлу снова накатило ощущение 'де-жавю'.

  – Панове, жолнежи, моряки и авиаторы... Война началась... Сейчас не время вспоминать о старых обидах. Сегодня наша Польша ждет от нас даже не подвига, а просто честного исполнения нами своего воинского долга.

   Слишком долго распинаться перед временными подчиненными Павла не стала. Через четверть часа четыре группы по четыре человека вооруженные помимо винтовок караульных, топорами, баграми и ведрами заняли свои позиции между ангарами и прочими постройками ремонтной зоны авиабазы в ожидании вражеского удара. Еще одна группа в составе пары орденоносных офицеров и пары авиамехаников, отправилась в сторону ангаров. По словам вынутого с губы технического ефрейтора, в ремонтном ангаре стояло несколько пригодных к использованию самолетов, и Павла решила разыграть эту карту. Ей сейчас очень хотелось встретить девятки вражеских бомберов не на земле с ведром воды для тушения пожара, а в кабине 'Пулавчака'...

  ***

  Через открытую дверь с террасы несло легкими ароматами Ландверканала, а со стен кабинета, на хрупкую фигурку его владельца беспристрастно взирали великие и не очень личности новейшей истории вместе с бывшими руководителями германской военной разведки. Здесь строгий взгляд испанского Каудильо встречался с выразительным и чуть скептическим взором первого руководителя службы Вальтера Николаи. Загудел зуммер и, не останавливая чтения, мужчина поднял трубку...

  – Герр, адмирал, к вам, подполковник Пикенброк по польским делам.

  – Хорошо, фройляйн Лотта, я приму его. И заварите мне, пожалуйста, еще кофе.

  – Хорошо, герр адмирал.

  Чуть скрипнула дверь в кабинет. Глава Абвера оторвал свой взгляд от очередного донесения и поднял глаза на руководителя 'Абвер-I' и своего заместителя. Выражение лица подполковника показалось ему слегка неуверенным...

  – В чем дело, Ганс? Что-то серьезное? Проблемы в Варшаве?

  – Нет, на этот раз нечто новое и слегка тревожное из 'Приморского коридора'.

  – Хм. Надеюсь, это не про те игры Рейнгарда с местным подпольем? А то их дилетанты там постоянно путаются у нас под ногами... И боюсь, когда-нибудь они сильно подгадят нам в самый неудобный момент.

  – В этот раз не угадали, герр адмирал. Группа 'И-Эль' из Штеттина и независимо от них подчиненные Фрица Тилле из 'Функабвера' некоторое время назад сообщили нам о двух странных воздушных инцидентах.

  – Рассказывайте и не экономьте на деталях, мой друг.

  – В середине дня 31-го в польской Померании неизвестным польским истребителем был сбит один из экипажей специальной авиагруппы Ровеля.

  – Хм. Ровель, конечно, опытный лис, но и его пилоты тоже люди. Пока не вижу в этом ничего фантастического.

  – Это если не принимать во внимание, что пилот разведывательного 'Хейнкеля' Эрвин Ханнеман успел передать по радио, что был атакован каким-то совсем новым истребителем-монопланом золотистого цвета и с дополнительными ракетными моторами под крыльями.

  – Так-так... А, нет ли тут русского следа? А, Ганс? Ведь у нас еще свежа в памяти та история с русским 'Буревестником', который достался нашим восточным друзьям в виде хорошо прожаренного шницеля?

  – Нет, герр адмирал. Здесь, на мой взгляд, что-то похожее, но все же, несколько другое.

  – Да? А где все это случилось?

  – В районах, Грауденца, Торна и Бромберга. Но я немного не дорассказал вам эту историю, герр адмирал. Так вот, сразу после этого, Ровелю удалось убедить Геринга на проверочный полет. И теперь кроме собственно донесений, получены также и киноматериалы.

  – Я уже говорил вам, Ганс, что Ровель умница. Жаль, мы не можем забрать к себе всю его группу, но он всегда делится с нами новостями. И не удивлюсь, если узнаю, что он и в этот раз сам и собрал эти данные. Я угадал?

  – Да, именно так все и было. Выманив 'золотистого' к границе, он на своем 'Хеншеле' затащил его на большую высоту, и хорошо там 'зарисовал' во всех видах. Правда, сам он чуть не поплатился за это...

  – Был сбит?

  – Ему повредили мотор, но подполковник сумел ускользнуть. Но и это еще не все.

  – Вот как? Вы меня интригуете.

  – Геринг отправил в прикрытие своему любимчику шестерку 'мессершмиттов', и они завязали бой с тем 'призраком', но... Но так и не смогли его сбить.

  – Тупицы! Ровель ушел от него на медлительном разведчике, а эти 'охотнички' на лучших в мире самолетах упустили свою удачу.

  – За то они тоже умудрились наснимать занимательных кадров своими кинопулеметами.

  – Ганс, я желаю это увидеть. И немедленно!

  – Через четверть часа, герр адмирал. Пленки уже у Вальтера. Не хотите ли, для начала узнать, чем же все закончилось?

  – Что? А разве это не все?

  – Дело в том, что за время того боя, 'золотистый' успел сбить одного и повредить еще нескольких. А через несколько минут к нему подтянулась на помощь шестерка польских высокопланов, и уже гауптману Янке, командовавшему нашими 'охотниками' стало там совсем кисло. Результат боя такой – сбито три наших и ни одного поляка!

  – Да-а. Либо мы что-то упустили, либо... Чему это вы улыбаетесь? Что-то узнали?

  – Представьте себе, я случайно нашел источник всех этих бед. Из Голландии вчера утром пришло донесение, что в сторону Дании пролетели две спортивных машины желтого цвета...

  – Или золотистого. Гм. А откуда летели эти 'спортсмены'?

  – Из Шербура, герр адмирал...

  – Гм. Французы? Но еще месяц назад я читал сводный доклад по французским ВВС и Армии, ничего такого реактивного там точно не было... Впрочем, большинство загадок как всегда тянутся одна к другой. И я вспоминаю одну загадку, которую мне пару дней назад загадал наш 'друг' Рейнгард. Да и вы, Ганс, тоже должны помнить ту беседу...

  – Двое странных американцев?

  – Именно! И один из них тот бывший автогонщик. Кстати, вхожий, как в армейские круги своих родных Штатов, так и в компанию французских испытателей. Вот вам и недостающие элементы этой мозаики! Думаю, СД и Гестапо еще поломают над этим голову, а вот нам уже нужно действовать.

  – Захват, или устранение?

  – Мертвые они нам будут бесполезны. В идеале, нужно добыть самого говорящего источника и хотя бы один из тех ракетных ускорителей. Да, и очень важно чтобы поляки не успели сыграть на этом! Вы меня поняли, подполковник?

  – Разумеется, герр адмирал. Пойдемте в зал, посмотрим фильм?

  – Да, это будет интересно... Лотта, я выпью кофе попозже.

  И шеф Абвера вместе со своим заместителем, предвкушая интересное зрелище, покинули спартанского вида кабинет со стоящей у сейфа походной железной кроватью...

  ***

  Анджей грустно глядел на забранное решеткой окно той самой гауптвахты, откуда ему, теперь, невозмутимо подмигнул из-под рассеченной осколком остекления брови, глаз его 'вечного проклятия' по имени Адам Моровский. Если бы не те сбитые над заливом 'немцы', то вся сегодняшняя авантюра воспринималась бы одним только глупым цирком. Но теперь, подпоручник чувствовал себя немного по-другому. Как ни возмущал Терновского раньше стиль разведывательной работы напарника, но проведенные с ним вместе летные часы все-таки приучили Анджея к доверию. А сейчас уже его самого ждал обратный перелет в Грудзёнз для того чтобы убедить летное начальство воспользоваться предложениями 'волонтеров'. Но, вот как раз ораторского-то искусства разведчик в себе и не чувствовал...

  Картины сегодняшнего дня вихрем пронеслись перед мысленным взором новоиспеченного замкомэска. С самого утра продвижение к цели их задания натыкалось на вал заграждений из дурацких затей Адама Моровского. Сначала разбуженного каким-то солдатом Терновского вдруг зачем-то поставили в строй вместе с караульными гауптвахты и извлеченными из камер арестантами. Потом начались судорожные бега и организация непонятных действий для обороны ненужного советским разведчикам аэродрома. Анджей никак не мог уследить за скачущими галопом мыслями своего друга– анархиста. Вроде бы только что Адам ругался с дежурным подпоручником, чтобы тот выдал ракетницы паре морячков с гауптвахты. Объяснял же этот свой бред он необходимостью срочно посадить этих двух 'морских альбатросов' на самые высокие мачтовые сосны с двух сторон аэродрома в качестве 'дополнительных целеуказателей' для артиллеристов-зенитчиков. С трудом убедив младшего по званию в необходимости этой меры, Моровский тут же за пару минут прожужжал все уши командиру зенитной батареи. Потрясая перед носом зенитного поручника приказом генерала Бортновского и полковника Стахона по созданию ополченческой эскадрильи, он орал о том, что батарейцам наверняка придется бить заградительным огнем по идущим на бреющем немецким бомбардировщикам. И что стрелять артиллеристам нужно сразу, потому что второго шанса попасть в цель них уже не будет... Чуть не поднятому на штыки авиатору, в итоге хоть и не до конца, но поверили. После чего готовые к бою расчеты заняли свои места у зениток. А Адам уже несся дальше, раздавая кому пинки, а кому советы....

  Раздосадованный Терновский сначала пытался с вопросами дергать за рукав этого 'безумного новатора'. Но, даже получив на бегу пару ответов, так и остался с острым ощущением горячечного бреда. Потом они понеслись к ремонтным ангарам, где Адам надеялся застать отремонтированные самолеты. И это был первый раз, когда утраченные надежды напарника и написанное на его лице отчаяние, по-настоящему порадовали Терновского... Но, та его радость была, увы, не долгой. Авиамеханик Вейхура, бывший одним из недавних постояльцев гауптвахты вдруг вспомнил, что всю авиатехнику перегнали своим ходом на соседний полевой аэродром. Оттуда по тревоге должно было вылететь истребительное звено. При этом механик точно был уверен, что один какой-то недоремонтированный 'Люблин' укатили куда-то в соседний лесок.

  И тут напарник снова удивил Терновского, моментально получив разрешение от дежурного капитана, на эвакуацию в Грудзёнз этого поврежденного самолета. Престарелый самолет-разведчик стоял под охраной единственного часового, который только по счастливой случайности узнал в лицо вахмистра Щуку, привлеченного к мобилизации 'крылатого инвалида'. За считанные минуты пара техников из недавних арестантов, поставила на место валяющиеся отдельно крышки капота и подготовила машину к взлету. Но, как выяснилось, на борту аппарата оказалась всего одна патронная лента к турельному 'Виккерсу', которую Адам тут же, разделил пополам для снаряжения сотней патронов пустой 'брезентовой змеи' синхронного пулемета. Пока шло снаряжение ленты, Моровский загрузил в заднюю кабину несколько дымовых шашек, ответив на немой вопрос напарника непонятным 'Щоб було'. После этого, он зачем-то приказал привязать к днищу аварийно сбрасываемого бензобака притащенные им с собой с аэродрома, большой кусок гудрона и ручную гранату, чеку которой проволокой прикрепил к борту 'Люблина'.

  Далее был тот безумный полет, который Анджей и через пару часов после посадки с дрожью вспоминал как один сплошной кошмар. Над Хелльской Косой они застали атакующие базу флота германские пикировщики. Анджей впервые увидел, как кружащиеся, словно стая уродливых ворон, 87-е поочередно заходят в атаку на польскую военно-морскую базу. Даже сюда, в кабину 'Люблина' долетал свирепый вой их сирен, сквозь который донесся искаженный переговорным устройством, азартный голос напарника.

  – Анджей, ты слышишь меня? Готовься, сейчас удачный случай набраться боевого опыта.

  – Адам, их тут слишком много, а у нас только эта старая этажерка. Не вздумай лезть туда!

  – Спокойно, пан шляхтич. Патронов у нас мало, поэтому 'бальные танцы' на сегодня отменяются, но пугнуть их все равно придется, так что готовься сплясать 'гопака'. Патроны пока не трать, но если кто окажется в прицеле, не буксуй...

  – Адам, стой! Куда ты?!!! Это же не наше дело...

  Но напарник сделал вид, что не слышит возмущенных криков и, набрав высоту, устроил форменный цирк, который в качестве тактического приема никак не укладывался в голове Терновского. Вместо нормального воздушного боя, Адам вдруг начал выписывать прямо внутри вражеских порядков некую непонятную комбинацию из фигур пилотажа. Он, провоцируя столкновение, скоростными спиралями и косыми петлями то и дело пересекал путь готовящихся к следующей атаке 'Юнкерсов'. Вражеские пулеметные трассы уже несколько раз зацепили крылья польского самолета-разведчика. При этом сам пилот-анархист изредка постреливал короткими очередями, и время от времени заставлял Терновского зажигать прикрепленные снаружи к борту дымовые шашки. В результате весь участок неба над портом вскоре был расчерчен странными узорами, а 'Юнкерсы' стали нервно шарахаться от идиотских бросков 'сумасшедшего поляка'. И что странно, но эта безумная атака все же, принесла свои плоды. Выходя из очередного бомбометания один 'Штук' не рассчитал скорость и свалился в штопор, закончившися между причалов.

  – Андрюха, тебе половину победы! Мы молодцы! Если только флотские зенитчики его себе не припишут. Видишь, они с краю «в молоко» садят из своих пукалок?

  – Хватит, уходим!

  – А вот уж хрен без масла этим 'тевтонцам'. Рано нам еще уходить. Вон тот 'утюг раскочегаренный' зришь? Нам туда теперь!

  – Ты с ума съехал! Нас же его зенитки в клочья порвут!!! Псих ты недоделанный!

  – Не дрейфь, гусар, прорвемся! Али мы не казаки, али Дон не речка?!

  – Адам ты псих!

  Потом был полет в гавань. Терновский видел из задней кабины как мощные залпы 'Шлезвига-Голштейна' накрывали раз за разом уже невидимые за дымами снарядных разрывов польские позиции. Еще сильнее его изумило, что их практически безоружный разведчик вдруг пошел в атаку на огромный бронированный корабль. Видимо того же не ожидали и немцы, потому что зенитный огонь в их сторону хоть и был открыт, но уже вдогон. Лишь когда палуба броненосца промелькнула под крыльями, и яростный голос Адама стегнул его по ушам из шлемофона, Терновский заметил, как небольшой дымный султан поднялся над носовой орудийной башней.

  – Как мы его, а? Гляди ка, даже стрельбу 'задробили'.

  – Откуда у тебя бомбы?! Адам, что это было?

  – Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое. Вот так пан шляхтич.

  Оказывается, Моровский не побрезговал в этой атаке аварийным сбросом бензобака с той притороченной гранатой, использовав это «чудо» в качестве эрзац-бомбы. Затем их ковыляющая на последних литрах бензина машина зачем-то полезла вверх. Туда где довольно близко крутился над бухтой немецкий 'Хеншель-126'. Анджей вдруг увидел как такой же, как и у него турельный пулемет 'немца' вышивает в небе строчку в направлении их 'Люблина', и услышал в шлемофоне спокойный и слегка ироничный голос Моровского.

  – Настал твой звездный час, Андрюша. Я уж давно 'пустой'. Патронов на него не жалеть! Не надо их обратно везти.

  – Как мне стрелять в него?

  – Не ссы. Сейчас я размазанную бочку закручу, а ты его аккуратно в прицел вгони.

  – Да, я не смогу!

  – Сможешь!!! Не позорь мои седины!

  Руки советского разведчика тряслись от волнения. Но вскоре, скупая очередь турельного 'Виккерса' нереально удачно поразила врага в бензобак. Пылающая вражеская машина понеслась к серой глади залива, и быстро скрылась в волнах. Радость от своего первого сбитого к Анджею пришла уже потом. А сначала Терновский испытал лишь разочарованное удивление 'Неужели все?! И это весь бой?!'. Сквозь шум 'Юпитера', чихающего последними каплями бензина, в шлемофоне прозвучала скупая дружеская похвала.

  – Да ты ж у нас снайпер, паныч! В следующий раз 'на развод' оставь нам хоть одного такого 'языка'. А то даже и поговорить не с кем, оба они теперь 'водолазами'... Ну как, перестал уже дрожать?

  – Сам ты дрожал! Хоть сейчас объяснишь мне, зачем нам все это было нужно?

  – А затем, дружище, что в ближайшие дни нам с тобой предстоит гонять уже не кривокрылых 'Юнкерсов' в лаптях, а летающих на лучших, на сегодняшний день, самолетах немецких 'ягеров'. Парней что прошли Испанию! Да и здесь они клювом не щелкали! И даже мне не каждый такой вот орех по зубам будет. И вот там-то нам с тобой, Андрюша, вера друг в друга ой как понадобится. А вот сейчас... Еще утром я опасался доверить тебе в бою свою спину, но теперь, ни каких сомнений не осталось. С этого вылета ты, Андрюха, обстрелянный пилот. Это не так чтобы много, но это наш с тобой шанс все здесь сделать как надо. Да и сбитый у тебя уже есть. Может и 'цацку', какую на грудь повесят... И совсем уж не важно 'как' ты его сбил. Главное, что ты это сделал...

  – Тогда чего ж ты меня против того первого высотного разведчика с собой не взял?

  – Да, я бы с радостью. Но двоих нас тогда по любому не пустили бы. А вот со вторым 'высотником', это счастье, что приказ только мне отдали. В общем, незачем нам с тобой спешить. Но через пару-тройку боевых вылетов быть тебе нормальным 'ведомым', а уж через полтора десятка и до 'ведущего' дорастешь. А там и задание мы свое выполним...

  А закончился тот первый боевой вылет на 'крылатом хламе' так, как по логике и должен был закончиться. С пересохшим бензопроводом и обрезавшим мотором 'хромая птица' плюхнулась, немного не долетев до Пуцкой полосы на самый край пожарного водоема, обдав при этом брызгами не только нескольких суетящихся пожарных, но и гордо наблюдающего за их работой майора-интенданта вместе с его сопровождающими. Совсем замять этот скандал так и не удалось. По всей видимости, оскорблено рычащий и брызжущий слюной начальник снабжения посчитал их обычными разгильдяями. И сидеть бы сейчас на губе обоим, если бы Адам тут же не сориентировался, и не вручил тому майору приказ Бортновского о реквизиции с местных складов авиабомб и держателей для вооружения эскадрильи ополченцев, а также об оказании всемерного содействия в переоборудовании мобилизованных из резерва старых истребителей. И пока тот думал, пилот-нарушитель, взяв на себя всю вину за столь неудачное приземление, выгородил своего летнаба, и заявил, что сам лично раскаивается в содеянном, и готов отбыть наказание на гауптвахте, но очень просит пана майора помочь в организации переоборудования авиатехники, за то время, пока он сам будет отбывать наказание...

  Вахмистр Щука перед самым уходом успел лишь шепнуть, что, мол, пан Терновский пусть не волнуется, тут пана Моровского обязательно покормят, и никто его даже пальцем не тронет. Уже садясь в связной RWD, Анджей еще раз обернулся, но в далеком окне гауптвахты ничего уже не было видно. У сбитой зенитчиками туши 'Хейнкеля-111' суетилась толпа с что-то невнятно кричащим кинооператором. Тревога все не оставляла советского разведчика. Впереди у него было возвращение в Грудзёнз, и доклад полковнику Стахону. Вот только поверит ли тот правдивому докладу о том, что тут с ними случилось?

  ***

   Командующий авиацией Армии 'Поможже' полковник Стахон замер с телефонной трубкой у уха, вытянувшись в кабинете своего штаба в Торуни, словно на плацу. Это был уже второй его доклад варшавскому командованию 'Сил Поветжных', и на этот раз информация его доклада была более полной и обнадеживающей.

  – ...Да, пан генерал. Аэродромы на побережье уже практически потеряны. Но личный состав и техника в основном успешно эвакуированы за Вислу поближе к Торуни. Письменное донесение полчаса назад отправлено вам со связным RWD.

  – Морская авиация еще ночью вместе с кораблями снабжения перебазировалась в открытое море. Если этой ночью не будет сильного волнения, то сегодня утром они свое слово еще скажут.

  – Если коротко, то результаты первого дня такие. Своих целей в Поможже 'Люфтваффе' пока не достигли...

  – Разумеется, на аэродромах сгорело чуть больше двадцати самолетов. Но это же...

  – Да, именно специально подготовленные. В основном это были PWS и RWD совсем древних типов, собранные со всех доступных нам самолетных свалок. На ряде площадок пришлось даже рисовать золой прямо на самолетных стоянках контуры 'карасей' и накрывать все это слабой маскировкой. За ночь наземные службы справились. Истребители все были на полевых аэродромах...

  – Ну, а как еще мы смогли бы убедить Геринга, что над нашим участком фронта ему уже некого опасаться? Завтра все это поможет нам уже в полную силу...

  – Действительные потери? Они умеренные, пан Генерал. Потеряно безвозвратно три 11-х 'Пулавчака' и два 'RWD'. Повреждено вдвое больше наших истребителей. Но, при этом, ни одного 'Карася' мы не потеряли. Флотская авиация доложила о безвозвратной потере двух своих машин.

  – Уверен, все эти потери не были напрасными. Было сбито три вражеских разведчика и два тяжелых истребителя, это не считая вчерашних воздушных побед. А в воздушных боях с бомбардировщиками тевтонцев было сбито целых семь вражеских машин. Три 'Хейнкеля-111', два 'До-17', и пара пикирующих 'Юнкерсов'. Один из них у нас оспаривают зенитчики, поскольку над Хелльской базой флота сбит он был почти безоружным 'Люблином'. Но есть свидетели, утверждающие, что сбили его все же, с воздуха.

  – Представьте себе, это снова те самые волонтеры-американцы.

  – Гм. Я бы сказал, они скорее 'храбрые, до безумства'. Это ведь их экипаж утром бомбил 'Шлезвиг-Гольштейн' бензобаком своего 'Люблина', а потом на глазах у защитников фортов уничтожил еще и разведывательный 'Хеншель'.

  – До Пуцка эти герои кое-как дотянули, но сели с курьезом, поэтому Моровского сразу посадили под арест.

  – За наградами-то дело не встанет. Сам он уже отпущен, тем более что вся Пуцкая авиабаза этой ночью эвакуируется.

  – Где он сейчас? Перегнал свой 'Девуатин' из Грудзёнза обратно в Быдгощ, и сейчас готовит свою ополченческую эскадрилью к рейду. Осталось установить меньше половины бомбодержателей. И пока техники доделывают свою работу, 'янки' тренируют личный состав прыжкам с парашютом.

  – Эти навыки им могут понадобиться, ведь в районе цели сильная ПВО. А сейчас уже темно и Быдгощская десантная школа любезно предоставила им, и аэростат, и зенитные прожекторы...

  – С таким лидером, как Моровский, успех удара 'ополченцев' неминуем, но вот какие у них там будут потери, сейчас угадать невозможно.

  – Да, пан генерал. Я не успел вам рассказать о еще одном сюрпризе. Помните мой доклад о той чешско-французской добровольческой авиачасти, которая предложила нам свою помощь?

  – Именно так. Два транспортника с парой новейших 'Девуатинов' в сопровождении, прибыли сегодня ночью в Торунь.

  – Да, помощь предлагается ими на договорной основе. Пакет документов я уже отослал к вам с фельдкурьером. Помимо полковника Будина из Чехии, являющегося заместителем командующего авиации этой их 'Сражающейся Европы', прибыло и несколько французских офицеров.

  – Завтра они слетают несколько раз в целях изучения ТВД. Утром сопроводят до цели наших 'ударных ополченцев'. Потом сделают несколько вылетов с разных площадок для оценки будущих мест своего базирования...

  – Их уже разгрузили, и тот груз, пожалуй, самое ценное приобретение. Мы так сказать авансом получили от них четыре десятка крупнокалиберных 'Гочкисов' с десятком добровольцев-инструкторов, и с большим запасом патронов. Условия у них скромные. Просят выделить им четыре удобных для базирования самолетов участка шоссейных дорог под аэродромы. И на каждой такой 'площадке' чтобы было трое авиатехников с инструментом и походной мастерской, полевая кухня, отделение прикрытия, и три зенитных расчета с 'крупняком'...

  – Да, пан генерал, штабом Авиации Армии 'Поможже' приказ уже подготовлен. И все это мы тоже уже согласовали.

  – Слушаюсь, пан генерал. До связи.

  А командующий авиации Йозеф Зайоц, положив трубку на рычаг. Ненадолго задумался. Опасная ситуация на фронтах заставляла думать о вероятно скорой потере Поможжя. И тут эта нежданная помощь. Вообще-то из Чехии пилоты в Польшу прибывали уже не первый год. Как правило, их здесь встречали нормально. Некоторые из них так и остались в 'Чешском легионе' Генерала Прхала. Но вот такая крупная и практически полностью самодостаточная чешско-французская авиачасть непонятного подчинения... Эта ситуация была генералу непривычна. В голове даже начинали крутиться мысли о новом коварстве швабов. И если бы не прямой приказ маршала Рыдз-Смиглы об оказании им содействия, то Йозеф Зайоц, возможно, и не решился бы вот так сразу на это сотрудничество. Тем более что сама эта международная организация требовала считать себя, ни много ни мало, а независимыми вооруженными силами, с правом заключения и расторжения военных договоров...

  ***

  Прыжки завершились. За эти пару часов Павле удалось вволю наораться, как-то незаметно вернув к жизни все когда-то глубоко похороненные в памяти 'сокровища польского идиоматического фольклора'. Терновский не отставал в ругани от своего напарника и командира. А вот французский гость, хоть и не вмешивался в учебный процесс, но глядел на знакомого с легкой укоризной. Ну, да его рафинированному парижскому уху такие пассажи, понятное дело, непривычны. А Павле было важно, чтобы эти мальчишки учлеты, только-только примерившие на свои плечи погоны подхорунжего, и налетавшие в чуть более полсотни часов, хоть немного настроились на завтрашний 'концерт'.

  Терновский снова пришел ворчать по поводу бессмысленности еще и вокальной подготовки. Но был привычно послан. Павла более-менее разобралась с менталитетом своих нынешних 'соратников', и по старой парторговской привычке хотела задействовать в подготовке еще и идеологические приемы. Над целью ей нужна была боевая эскадрилья, а не партизанский отряд 'Кто в лес, а кто по дрова'. Вот поэтому, Анджей, скрипя зубами, зачитал очередной вариант перевода на литературный польский 'творения', непреклонного в своем самодурстве начальства. В топорном русском подстрочнике текст песни звучал примерно так.

  I

  Гордо кружат над равниной

  Крылья стаи соколиной

  Не дают врагу тевтонцу

  Даже днем увидеть солнце

  Хей! Хей! Хей! Соколы!

  Защитим леса поля и долы.

  За родимую Державу

  За свободу, не за славу

  II

  Крепко бьются твои дети

  Матерь Польша против смерти

  Где врага их видят очи

  Там и бьют его и днем и ночью

  Припев

  III

  Станем вихрем над полями

  Наши хаты защитим крылами

  Не видать врагам Варшавы

  Не топтать им улиц нашей Славы

  ...

  Дослушивать про то, как на тех Соколов 'с неба смотрят наши деды...', и как 'встанет наш рассвет победы...', Павла уже не стала. Песня нормально идеологически соответствовала польскому национализму, а значит, принципиально годилась для своей роли. На три часа весь летно-подъемный состав был отправлен поручником отдыхать. На пять утра полковником Стахоном был назначен смотр новоиспеченной эскадрильи, и людям было необходимо восстановить свои силы.

  Сама же Павла отдыхать не собиралась. Остановившись у фюзеляжа древнего, но модернизированного истребителя, она чуть пошатала рукой только что подвешенную на держатель авиабомбу с законтренным взрывателем. Затем погладила рукой по цилиндру стартового ускорителя, и прислушалась к своим мыслям.

  'Мдя-я. Грядущее утро станет, либо часом нашего триумфа, либо часом позора. Не дай бог, хоть одна из этих машин вместо нормального взлета грохнется на полосу... Даже в этом случае стреляться я не стану... Хотя, вот после такого фиаско, никто меня тут нормально даже слушать не станет. Воистину, или пан или пропал. Все у нас сейчас на карту поставлено. Ну, как же хочется, чтобы все у нас удалось! Аж, прям, зубы ломит от вожделения этого маленького успеха...'.

  – Адам. А вы чего сами не спите? Завтра ведь у нас такой сложный вылет.

  – Да как тут уснешь, Константин Владимирович. Знаю, что нужно бы отдохнуть, но куда ж я голову-то свою дену. Так и лезут, мысли вдруг я что-нибудь забыл... А вы сами, ведь тоже только что с перелета.