Текст книги "Ветер надежды (СИ)"

Автор книги: Георгий Юленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

   – Товарищ Давыдов, вы уточнили современное состояние наших советских разработок стрелкового и авиационного оружия с вращающимися стволами?

   – Да, товарищ народный комиссар. В этом году проводятся испытания многоствольного пулемета под винтовочный патрон, разработанного конструктором Слостиным, но пока об успехах говорить еще рано. Система довольно сложная, обладающая значительной отдачей и низкой точностью стрельбы. Основным новшеством является внутренний газопороховой двигатель, в который из стволов отводятся пороховые газы...

   – Не надо сейчас описывать тут конструкцию этого оружия... Насколько я понял, вы уже выносите заключение о бесперспективности всего этого направления?

   – Не совсем так, товарищ народный комиссар... Просто тема сложная, и серьезных результатов от нее быстро ждать не стоит. В полученном от вас докладе разведки, рассказывалось об американских системах с блоком стволов, вращающимся от электромотора, а у инженера Слостина система работает от пороховых газов. Оба эти варианта имеют свои преимущества и недостатки. Одним из серьезных недостатков системы Слостина наши эксперты считают продольные перемещения стволов системы во время стрельбы. Это сильно раскачивает систему, снижает кучность, и вдобавок, усложняет конструкцию. Поэтому в существующем виде данное оружие применить будет сложно. Но есть ведь и другие варианты компоновки подобных систем...

   – У вас примерно месяц на выбор наиболее приемлемого технического задания. В сентябре спецификации по нему должны быть переданы в конструкторские бюро Березина, Шпитального, Владимирова и... еще этому бездельнику Таубину тоже вышлите. Вы разобрались с калибрами?

   – Да, с калибрами вопрос более-менее ясен. О пушечных системах пока говорить рано, там вылезут проблемы с качеством стволов, и это станет следующим этапом. Поэтому сейчас нам имеет смысл сосредоточиться на опытных системах под 12,7 миллиметровые патроны ДШК, БК, и 14,5 миллиметровые патроны от противотанкового ружья (правда, с последними еще не все ясно, так как система новая и не до конца отработанная). Количество стволов лучше ограничить тремя или четырьмя. Пусть у них будет меньше скорострельность, но зато мы скорее выйдем на отладку систем, а там постепенно дойдем и до модернизации...

   – Хорошо. Ускоряйте работы, и немедленно докладывайте обо всех значимых новостях. Времени у нас все меньше. Идите, товарищ Давыдов...

   ***

   Павла, сурово сведя брови, крутила баранку и выжимала максимально допустимую скорость. Раздражение все не оставляло ее, но выполнять обещание не мешало. Мысли ее все крутились вокруг оценки принятого ею решения. Пять минут назад она тоже думала об этом. Поймав себя на глупом страхе, тогда она подвела черту своим метаниям, и намертво перекрыла опасениям путь наружу.

   – Не смейте со мной так разговаривать! Хотите считать меня шпионом, дело ваше. А хамить мне, я не позволю! Можете прогуляться пару кварталов, и донести на меня в полицию! Меня эти ваши бредни не интересуют. Что же до ваших просьб, то я не повезу вас, и точка!

   И, странное дело, негодующий напор монахини сразу же сдулся, и иссяк. Жестко отбритая 'божья сестра' даже замерла в изумлении. Только что казавшийся слегка наглым, равнодушным и при этом довольно тихим и не склонным к скандалу юный автолюбитель, да в сущности совсем мальчишка, внезапно заговорил голосом пожилого профессора отчитывающего безалаберную курсистку.

   – Я... Да как вы смеете! Да вы...

   Кровь прилила к лицу монахини, ей явно не доводилось слышать такого. Сбитая с толку дама, еще пыталась пару секунд вымолвить что-нибудь осмысленное, но Павла резко захватила инициативу.

   – А если попытаетесь надавить на меня вашим церковным авторитетом, то перед этим задумайтесь над вопросом. Чем православная монахиня может растрогать мужчину католика?

   Это оказалось последней бочкой кипящей смолы на атакующий порыв еще недавно стремительного женского штурма. Плечи женщины опустились, и в раскрытых на пол лица глазах появилось чувство глубокой вины.

   – Юноша... Ради бога, простите мне мой тон... Это все нервы... В этом несчастном Арфлере куда-то разом подевались все авто, а нам срочно нужно оказаться на причале в западной бухте! Я никогда не была доносчицей, и сейчас не собираюсь ей становиться. Да и ошиблась я, назвав вас шпионом. У вас взгляд честного человека. Бога ради, простите меня за грубость! Я сегодня сама не своя от всех этих тревог... И умоляю вас, отвезите нас к причалу, нам сейчас так необходима ваша помощь. Ах, если бы вы только знали!

   – Я не желаю ничего знать! Всего хорошего, найдите себе другого шофера с машиной...

   – Ах, если бы в этой дыре было хотя бы что-нибудь самодвижущееся, то я бы поехала даже на заднем сиденье мотора. Еще раз простите меня, и поймите! Нам очень нужно туда, это для...

   Она испуганно осеклась, воровато стрельнув глазами вокруг. И словно спохватившись, легонько хлопнула себя по лбу.

   – Господи! Что ж это я сегодня такая глупая! Может быть деньги?! Поймите, молодой человек там сейчас решается вопрос жизни и смерти! Сколько вы хотите?

   Глядя ей в глаза, Павла чувствовала, что она не лжет. Никакие личные цели не заставили бы эту гордую благородную женщину, когда-то знавшую цену своему положению в Свете, вот так унизиться перед этим странным гонористым парнем. А сейчас она, действительно, готова на многое. Почувствовав, что объект уговоров заколебался, монахиня усилила свой кроткий натиск.

   – Юноша, ради бога, поймите меня! Если это поможет мне вас убедить, то я готова умолять на коленях. Возьмите вот это кольцо только помогите нам, пожалуйста...

   'Бред какой-то. То наезжает, как контролер в трамвае. А, то стелится предо мной, как пойманный в том же трамвае 'заяц'. Что за беда-то у них там стряслась? Ерунда какая-то. Нужно помочь им, печенкой чую! Хоть и не нравится мне эта аристократка. Мдя-я. Куда на колени?!!! Стоять!'.

   – Ну ка, не сметь! Хватит! Ваши извинения приняты, и я вам помогу, но только на моих условиях. Вы обещаете выполнить все мои требования?

   – Все, что не бросит тень на нас перед церковью и Богом, будет выполнено.

   'А человеческие законы она тут не помянула. Интересный кадр эта монахиня. Может она, чем и сгодится для нашего дела? Гм. Нет. Рано о таком думать. Да и куда это они рвутся?'.

   – Сколько ехать до той вашей бухты?

   – Тут должно быть близко. Километров тридцать – сорок, наверное. Максим объяснит вам дорогу.

   – Я поеду очень быстро. Вы и ваша помощница сядете сзади, и не пророните ни слова до конца поездки. Кроме извещения меня, где нужно останавливаться. Денег мне ваших не надо...

   – Мы согласны. Благослови вас...

   – Начинайте выполнять свое обещание! Ни звука без моего разрешения!

   Монахиня испуганно прислонила ладонь к губам. На лице женщины было написано раскаяние.

   Машина летела быстро. На заднем сиденье монахиня Александра даже вскрикнула несколько раз на крутых поворотах, в ужасе прижавшись к своей наставнице. В остальном тишина в салоне соблюдалась свято. Громыхающую под колесами дорогу с гравиевым покрытием ремонтировали уже давненько, и она не шла ни в какое сравнение со стремительными американскими шоссе. И хотя купленная разведчиками по случаю машина также не отличалась здоровьем и приемистостью, но цель была достигнута довольно стремительно. Едва остановились, как женщина моментально выскочила из машины, и бросилась к причалу.

   В паре сотен метров от берега стояло на якоре какое-то старое ободранное судно, похожее на рыболовецкий траулер. Дальше началось некое нежданное шоу. Стоящая на причале монахиня вдруг принялась резво сигналить руками нечто напоминающее морскую семафорную азбуку. Наконец ее сигналы были замечены, и уже развернувшееся восвояси судно направилось к берегу.

   На причал стали, испугано озираясь, спускаться дети. Их было немного – десятка полтора. Высокая темноволосая женщина с худым усталым лицом первая спустилась на причал и передавала их с рук на руки юной монахине Александре. А старшая монахиня тут же на траве распаковала еду, и что-то успокаивающе ворковала хватающим бутерброды детишкам.

   'Если это то, о чем я думаю, то ты Паша, сегодня редкостная дура и гадина. Угу. Черные глаза, испанский говор. Тайная бухта подальше от глаз Сюрте. И кем же тут еще могут быть эти голодные заморыши? Надо быть по самую задницу деревянной, чтобы сразу не понять, что это беглецы от жестокой лапы каудильо. Наверно последние из сбежавших. Ой, как стыдно... Я же ее чуть лесом не послала, а она... Она же ангел... Нет. Никакой ангел не сравнится с этой замечательной женщиной, готовой быть грубой и униженной ради спасения детей. С какой нежностью эта рафинированная дворянка смотрит на них. Прямо как моя тетя Нина. Хоть плачь, а извиниться у меня уже не получится... Так вот, оказывается, какие вы были 'мучачос'... Вон тем двум мальчишкам уже лет по четырнадцать. Корчат из себя стоиков. По голодным глазам видно, как сильно они хотят есть, но первыми не лезут, малышей вон сидят, кормят. А в сороковом они наверняка все скопом в 'маки' подадутся, рвать фашистские составы вместе с мостами...'.

   – Вы все-таки не уехали?

   – Я прошу извинить меня... Я...

   – Не нужно извиняться. Спасибо вам за помощь, и еще раз простите за мою резкость. Просто если бы мы опоздали, то капитан мог бы подумать, что мы отказались от них. Тогда он на свой страх и риск попытался бы вернуться, или высадил бы их неизвестно где. Сейчас пограничные катера отвлечены от этого района, поэтому нам нужно было спешить. Ну, а если бы он попался властям, то... В общем, ничего хорошего тут ждать не приходится. Вот поэтому мы так и спешили.

   – Извините меня, сударыня...

   – Не стоит вам извиняться... Я-то тоже была хороша! Совсем забыла о приличиях...

   – Куда вам надо их отвезти?

   – Вы и так уже нам сильно помогли. Спаси вас Господи. Остальное уже не ваша забота. Скоро приедут другие авто и... Может, все же примете оплату? Мы не бедствуем, деньги найдутся...

   – Я же сказал, что не возьму у вас денег. И все-таки, куда вам?

   – В Париж... На улицу де Лурмель. Там есть детский центр при нашей церкви Покрова Богородицы. Долго они там не пробудут, мы найдем для них более надежное пристанище. Если вы и, правда, хотите нам помочь, то давайте, дождемся авто Николая Александровича и Бориса. Все вместе мы их вывезем за один раз. Кроме того вам будет легче ехать в колонне. Вы ведь приезжий, и не знаете здешних дорог.

   Разместились в трех машинах нормально. Все-таки дети занимают довольно-таки мало места в салоне. Особенно когда сидят на коленях друг у друга. Ехали какими-то закоулками. Когда уже перед самым Парижем выехали на нормальное шоссе, несколько раз попались полицейские посты, но монахини и дети вели себя спокойно. На маленькую колонну никто не обратил внимания. Наконец путь завершился, машина въехала во двор, в конце которого стояла небольшая церковь, явно перестроенная из какого-то другого здания. У крыльца стояла большая толпа детей. Некоторые показывали пальцами на новичков. Двое мальчишек показывали языки. Пожилая монахиня погрозила им пальцем, и с улыбкой двинулась к испанским ребятам.

   Павла сидела за рулем и задумчиво смотрела на людской водоворот. Эта нежданная встреча разбудила в душе что-то давно забытое. Словно детством пахнуло от этой сцены. Когда-то вот также и в ее детдоме встречали новичков. Задирались с ними, не без этого, но испробовав новичков на прочность, их всегда принимали в свою семью. Тут все было похожим...

   К машине подошла молодая женщина лет на пять постарше Павла Колуна. Лицо ее было чем-то знакомо разведчице. Красивая улыбка, лукавый взгляд на породистом дворянском лице.

   – Вера Аполлоновна Оболенская.

   – Адам Йоган Моровский.

   – Это вы помогли Елизавете Юрьевне?

   – Простите, но я таких не знаю.

   – Я имею в виду Матушку Марию. Это ведь вы довезли ее до бухты?

   – Я.

   – Адам. Вы меня простите, ради бога, но нам снова нужна ваша помощь. Николай с Борисом уехали за продуктами, а мне нужно обратно в Гавр, вам ведь тоже туда?

   – Да. Прошу вас, садитесь.

   – Благодарю вас. Вы очень любезны. Сонечка поедем скорей!

   – Вики, ты умница, что не отпустила шофера! А-то бы мы не успели.

   – Соня! Это не какой-то там наемный шофер. Молодой человек оказал нам помощь, поблагодари его за великодушие.

   – Ах, простите сударь, я не знала. Мы вам так благодарны за вашу помощь!

   – Не стоит благодарности. Садитесь. Куда вас везти?

   – У вас есть карта автодорог?

   Павла достала из-под сиденья путеводитель.

   – Прошу.

   – Нам нужно вот сюда. Здесь станция военной гидроавиации. Нас там ждут. Это совсем недалеко от Гавра, и мы можем вам заплатить за дорогу.

   – Сегодня все поездки бесплатные. Но дальше этой вашей станции я вас, к сожалению, отвезти не смогу. Меня уже давно ждут. И держитесь, пожалуйста, покрепче, мы поедем очень быстро.

   Павла, наконец, вспомнила это лицо. И подумала, как все же тесен мир. И еще ей захотелось что-нибудь доброе сказать этой смелой и умной женщине. Такой же смелой сильной, как и другая новая знакомая Мать Мария. Женщине, которая еще столько сделает во время гитлеровской оккупации для Французского сопротивления. Вот только говорить ей ничего было нельзя. На это Павла права не имела.

   'Вот мы и встретились, Вики. Я видела твое лицо на выставке военных фотографий. Я знаю кто ты. Хотя ты сама пока не знаешь всего этого. И даже не догадываешься о том, какая ты смелая. Ну, здравствуй, 'принцесса ничего не знаю'. Здравствуй гордая и по-настоящему достойная женщина благородных кровей. Женщина, спасшая жизни сотен людей, и заплатившая за это такую страшную цену. И теперь уже совсем не важно, что ты когда-то родилась в дворянской семье, сбежала с родителями со своей Родины, работала манекенщицей и поднялась с низов, вышла за богатого князя, чтобы потом погибнуть за свободу приютившей тебя страны. В этой жизни, помимо всей прочей мишуры, ты сделала самое главное то, что не каждому дано. И я бы хотела послужить своей стране не хуже, чем ты послужила своей второй родине Франции. За это я снимаю перед тобой шляпу. Жаль только, что я не могу лично оторвать голову тому гаду, который привел в действие гильотину, отрубившую твою красивую голову. И не могу спасти тебя от твоей судьбы. Да и не стану...'.

  ***

   Рассудив, что сегодняшний день все равно будет безнадежно похерен, перед самым отъездом из церкви Павла вспомнила о Терновском, и тут же отзвонилась с церковного телефона 'по площадям', везде оставляя о себе информацию. В мастерской взял трубку Чарльз Понци. На бодрое сообщение 'патрона' о важных делах в Париже, главный бухгалтер новой реинкарнации 'Рогов и Копыт' флегматично заметил. Мол, сеньор Терновский куда-то уехал очень расстроенным, но работа идет по плану. Приехавший с Гаврского авиазавода механик проверил удовлетворительное качество ремонта аппарата, и выписал разрешение на эксплуатацию престарелого 'Поте'. А в типографии уже привели в порядок пару станков, и с завтрашнего дня можно будет печатать рекламные листовки. Вот только Жилль Суво с самого утра уехал в порт договариваться о покупке 'цельнотянутых' компрессоров и до сих пор не вернулся. Но в этом пройдохе, итальянец почему-то был абсолютно уверен, и просил за него не беспокоиться. Похвалив 'протомавроди', Павла выкинула из головы все переживания, и включила режим терпеливого созерцания. Дорога снова неслась под капот.

  'Красивый город. Город, по которому еще в 814-м маршировали русские полки. А спустя более полувека на этих улицах защищали баррикады герои Парижской Коммуны. И уже совсем скоро по здешним мостовым раздастся слитный грохот начищенных сапог, идущих парадным маршем солдат Вермахта. А сейчас... Сейчас он красив своим ускользающим предвоенным шармом. Словно бабочка однодневка, чарующая своими пестрыми крыльями, чтобы на другой день свернуться в уголке засохшим комочком забвения. Ну, здравствуй, 'Мекка всех модниц', город-герой и город-предатель. О Пари... Как там у классика? Салю сэ такомва... Салю комон тю ва... Лёто-он ма паре трелён...'.

  – Ха-ха! Что за чушь?! Вики ты слышала! Это же глупая пародия на французский! Фи! Что за вульгарщину вы там напевали, Адам?

  – Соня! Выбирай выражения, милая! Адам просто почти не знает французского. Услышал где-то песню шансонье, вот и напел. Кстати мотив очень даже приятный. Адам, можно вас попросить спеть нам еще что-нибудь?

  – Я не певец, мадам. Наймите себе солиста, и слушайте его на здоровье. К моему вождению претензий у вас нет? Вот и замечательно.

  'Тьфу ты! Аристократки хреновы! Все время норовят в душу плюнуть. Голубая кровь. Мать бы их в детсад... Как на передовой тут с ними. Ни на секунду ведь не расслабиться. И снова я сбрендила. У-уу, стыдоба! Разведчица хренова. Ведь расколют меня моментально при следующей такой медитации. Не агент-нелегал, а позорище одно...'.

  – Ну вот, дорогая... Ты добилась своего. Видишь, Адам обиделся, и больше не хочет с нами разговаривать. Сейчас же извинись перед ним!

  – Ах! Простите-простите ясновельможный пан Моровский. Я не хотела...

  – Бог простит, а я вас прощаю.

  – Адам, ну хватит кукситься. Ну, улыбнитесь! Стоит ли обижаться на подобные глупости? Я ведь уже извинилась. И почему это вы не развлекаете нас? Я не про это ваше пение. Ну, хотя бы рассказали нам что-нибудь.

  – Я не француз, мадам. Кроме знания языка мне не хватает еще очень многого. А вы... Видимо вы уже слишком давно живете на родине Дюма, и потому привыкли к повышенной галантности здешних кавалеров. Мы американцы не любим, трещать без умолку...

  'Вот прицепились-то ко мне, тусовщицы хреновы! Все-то им, понимаешь, нужно вызнать. В каждый чугунок залезть. А вот хрен вам будущие подпольщицы! И чтобы вы больше не докапывались ко мне, я тут мачо изображать стану. Типа – 'скажет, как отрежет'. Угу...'.

  – Соня, да не приставай ты к человеку. Ты и так уже все испортила. Теперь нашего спасителя не разговорить.

  – Фи, мон шер... Адам, нам по пути нужно будет на пару минут заехать в редакцию журнала 'Итеб'. Это по пути. Вон там, через три дома остановите, пожалуйста.

  – Здесь?

  – Да-да, здесь. Чуть ближе к крыльцу. Я скоро приду, не скучайте.

  – У вас пять минут и ни минутой больше, я очень спешу. Опоздаете на две минуты, пойдете пешком.

  – Фи!

  Софья, фыркнув, убежала по ступенькам. А Павла осталась в машине вместе с Оболенской. Мысли разведчика крутились вокруг фашистской оккупации Парижа.

  'Эх! Заминировать бы здесь, те здания, где Гестапо засядет. Жаль нельзя! Ни тех зданий я не знаю, да и людей кучу за эти диверсии на виселицу отправят. Мдя-я. Надо бы, кстати, повспоминать здешние шлягеры, и заставить себя напевать именно их. А то снова засыплюсь на этом. Как там у Пиаф – 'Пардон муа се капри денфа. Пардом муа ревиенс ком аван...'. Хм нет, это точно не Пиаф, это вроде бы Матье в 70-х пела. Да и не знаю я тех песен, и слова у них трудные, кроме некоторых. 'Чао Бамбино. Сорри!'. Угу...'.

  Напряженное молчание раздражало, и Оболенская первой задала вопрос примиряющим тоном.

  – Адам, а вы ведь скорее поляк, нежели 'янки', почему вы называете себя американцем?

  – Я, скорее человек, который очень не любит делить людей по цвету глаз, волос, кожи, а также по месту их рождения и языку.

  – Мы тоже не расисты. Но где вы родились? Если это не секрет, конечно...

  – Я родился в Швеции, в семье русской польки и русского немца, а потом жил в разных странах.

  – А вы любите Польшу?

  – Так же как, и Германию, и Россию, вместе с Америкой и Канадой.

  – А в каком городе вы сейчас живете?

  – Сейчас... ни в каком. Раньше жил в Чикаго.

  'Угу. Почти не вру. Целых три дня мы там прожили с Терновским. Если считать с Харькова, то этого даже много. Только в Саки я непрерывно пожила почти с неделю, но там была общага-гостиница. Да и не считать же своим домом Житомирский центр и монгольские аэродромы. А больше я нигде в своем неоглядном пути не задерживалась'.

  – Если можете, расскажите, пожалуйста, чем вы занимались в Штатах?

  – Гм. Работал на разных работах... Последние несколько лет я, так сказать, 'вольный художник'. Участвовал в разных соревнованиях, лазил по горам. Можете считать меня 'прожигателем жизни', но я сам зарабатываю себе на жизнь и на все свои чудачества.

  – Тут вам нечему стыдиться. Одному в чужой стране бывает нелегко, и я вас отлично понимаю. А где живут ваши родители?

  – Они умерли...

  – Простите, я не хотела...

  – Ничего.

  'И сейчас я ей не вру. Да мама Павла Колуна еще жива. Но к моменту моего перехода в этот мир мои настоящие родители наверняка уже давно умерли. И сейчас, даже если они и живы, то я никогда не встречу и не узнаю их. Не заслужила я себе семьи, не заслужила... Вот поэтому единственными моими родными в этой заново подаренной жизни стали Иваныч и Михалыч. Два человека, без возражений и условий принявшие на себя заботу о моей буйной головушке. И еще тетя Нина. Вот ее я, наверное, смогла бы здесь сыскать...'.

  Молчание снова слегка затянулось, каждый из них думал о своем. Вики жалела этого хмурого юношу, оставшегося без родных и домашнего уюта. А Павла, встряхнувшись от самобичеваний, жалела Вики, даже не догадывающуюся о своем трагическом конце, одновременно борясь с сильным желанием все ей рассказать. В тишине задняя дверца машины резко хлопнула, и салон чуть качнулся от добавления вернувшегося пассажира. Вместе с появлением Сони ушла и тишина.

  – Фу-ух! Все сделала, можем ехать.

  – Покажи, что там у тебя?

  – Погоди не смотри, я скоро сама все тебе представлю. А пока...

  В зеркале мелькнул хитрый взгляд, и наигранно раскаивающийся голос произнес с примирительными нотками

  – Адам.

  – Адам... Ну, не будьте вы таким букой. Вы ведь уже простили меня. Правда? Вы можете рассказать нам сейчас что-нибудь о себе?

  – Соня, Адам уже рассказал мне, что он спортсмен и скалолаз.

  – И это все?!

  – Разве вам этого недостаточно? Или вам подать мою биографию в стихах?

  – Было бы неплохо! Ну, хотя бы расскажите, какими своими поступками вы гордитесь?

  – Вряд ли это можно назвать гордостью, просто я не стыжусь своих достижений.

  – Каких именно?!

  – Соня! Будь ты, пожалуйста, немного потактичнее с нашим спасителем. Что еще за допрос?!

  – Верочка не мешай мне. Я уверена, что мсье Адаму есть чем перед нами похвастаться, просто виной его молчаливости природная скромность и провинциальность. Так все-таки Адам, чего вы добились, выдающегося, а?

  'Тоже мне, нашлась, столичная барышня. Звезда подиума, блин. И чего это она ко мне прилипла-то! Не из контрразведки же?! Любопытница, понимаешь, сорокалетняя! А не пошла бы она вообще... Вот как сейчас отбрею эту трещотку! Только бы мне на совсем уж коммунистическую риторику не съехать...'.

  – А вы сами, что уже можете похвастаться своими выдающимися достижениями?

  – Я нет. Но я женщина! А вот вы, как мне кажется, могли бы в прошлом совершить что-то героическое и потом гордиться этим. Уверена, ваша слава скоро дойдет и до Франции.

  – Да какая там слава?! Чего-то по-настоящему выдающегося можно достичь, только ради других людей или страны, никак не для себя. И слава тут не причем. А чей-то, как вы говорите, героизм, это, как правило, последствие чьей-то глупости, подлости или циничного расчета. Дело свое нужно делать, а не за славой бегать!

  – А как же тогда вот это?! Взгляни ка сюда Вики! Что вы на это скажете, Адам?!

  – Гм. 'Чикаго Дейли Ньюс'. Победитель автогонки свободной формулы Адам Моровски после своей победы в гонке основывает юношескую патриотическую организацию 'Лига Юных Коммандос'. Знакомое лицо...

  Красивые глаза Оболенской с укором глядели на сидящего рядом шофера.

  – Адам. Почему же вы нам сразу не рассказали об этом? Ведь это восхитительно?!

  – О чем тут рассказывать? Да, в Лэнсинге все гонщики передали свои призы в фонд этой юношеской организации, но к Франции эта история не имеет никакого отношения.

  – Адам, вы бука! Я за пять минут в редакции узнала про вас больше, чем за полчаса сидения с вами рядом в машине. Вы, оказывается, лейтенант американского Воздушного корпуса. Вы не только скалолаз, но и гонщик, вдобавок еще и летчик, и парашютист. И еще вы спасли человека, падавшего рядом с порванным парашютом.

  – Ну и что?

  – Как это что?! Это же героический поступок! А вы! Адам... вы словно бирюк сибирский! Вики, вот эта его скромность доходит, до поразительной душевной черствости!

  – Соня! Имей же совесть. Человек имеет полное право говорить о себе то, что сам хочет рассказать, и никому не обязан отчитываться. Нас с тобой же не расспрашивают о наших занятиях.

  – А зря! Спросите нас Адам. Немедленно спросите! К вашему сведению, Вики уже два года как помощник директора одной компании, а ваша покорная слуга уже несколько лет как лицо модного журнала 'Итеб'.

  – Поздравляю.

  – Вам не нравятся показы мод?

  – Там не чему нравиться. Глупая и бессмысленная потеря времени.

  –Я уже пожалела, что мы поехали с вами.

  – Еще не поздно сойти на грешную землю. Как говорят на родине моей матери – Jak sobie pościelesz, tak się wyśpisz.

  – Фи!

  Далек позади за спиной остались узкие улочки Руана, дорога приближалась к Гавру...

  ***

  ***

  В гавани стояли у причала несколько архаичных летающих лодок живо напомнившие Павле фотографии шедевров Григоровича. Павла обошла вокруг машины, постучав носком ботинка по покрышкам. День был ясный и почти безветренный. На подернутой мелкой рябью водной глади бухты играли солнечные зайчики. Благодать, да и только. Вскоре Павле надоело глядеть на авиатехников, суетящихся у снятых капотов летающих лодок и поплавковых машин. Она собралась залезть в салон, где вторая попутчица наводила красоту. И судя по недовольному лицу, размеры висящего в салоне зеркала заднего обзора, Соню сильно раздражали. В этот момент странный пульсирующий звук заставил Павлу обернуться. Справа, из-под приложенной ко лбу разведчицы ладони, по небу медленно протарахтело какое-то авиационное недоразумение, и не спеша, скрылось где-то за ангарами. Не особо доверяя глазам, Павла нервно моргнула.

  'Ёлки палки! Цеж вертолет был! Хотя, нет померещилось. Автожир это, наверное, какой-то. Вроде были в 30-х уже автожиры, только я фамилии конструкторов забыла. Сикорский в Америке свои геликоптеры лепил, а в Европе, не то Сервера, не то... Хрен его знает, не помню, как его звали, и все тут. А девчонки-то, видать, неудачно сегодня приехали. Оболенская вон уже за третьим офицером бегает. С вопросами пристает, и все без толку. Даже традиционная местная галантность красавице не помогает. Бегают вон как ошпаренные, от этой княгини, и словно от мухи отмахиваются. Авария у них там что ли? Да нет, это они приездом какого-то начальства 'резьбу нарезают'. Показушники...'.

  – Мадам Соня, эта задержка надолго у вас? А-то мне уже пора...

  – Милый Адам! Ну, еще десять минуточек! Ради бога не уезжайте, я сейчас быстро спрошу у Вики, что там стряслось, и вернусь к вам. Дождитесь! Вы ведь такой умница...

  'Льстивая лисица. Все-таки эти две будущие подпольщицы – редкостные засранки. Ведут себя так, словно весь мир крутится лишь вокруг них одних. Хотя... Если вспомнить, как я там у нас в Крыму Петровского своими заботами нагружала, то... То начинаешь думать, что все это просто подсознательная женская модель поведения, заложенная генетически еще в палеолите. Мдя-я. Терновский мне за эту отлучку весь мозг высверлит. Да и подельники наши могут разбежаться...'.

  Через пятнадцать минут, когда Павла уже была почти готова, плюнув на все, завести мотор и втопить посильнее акселератор, к машине подошли обе девушки и какой-то молодой капитан.

  'Та-ак. И кто это там с Оболенской под Ручку? Скоро вечер, и пора бы мне уже валить отсюда'.

  Но требования о свободе ей высказать не дали. Пошушукавшись с подругой старшая из попутчиц, резво ухватив ошарашенного слушателя за рукав, приступила к уговорам.

  – Адам! Тут у нас случилась большая неприятность! Нам снова нужна ваша помощь. Сейчас все от вас зависит...

  'Да какого хрена!? Да, закончится эта комедия вообще когда-нибудь?! Шапокляк была права! Кто людям помогает, тот тратит время зря... Все! Хватит! Не хотела я быть грубой, но, видать, пора начинать. А то совсем уже обнаглели эти подружки'.

  – А не пора ли нам с вами уже и попрощаться?

  – Бога ради Адам! Не спешите отказываться! Мы с нашими друзьями задумали благотворительный бал. Только представьте! Здесь рядом с Гавром мы снимем на вечер небольшой шато. Кроме танцев там же пройдет поэтический вечер и несколько спектаклей. А все деньги от этого пойдут в детские приюты. Вам нравится?!

  – Гм. Идея так себе. Ничего нового. Но цель вроде бы уважительная.

  – Так присоединяйтесь! И найдите нам еще приглашенных. А пока помогите вот этому капитану, и тогда он найдет для нас публику и договорится с владельцами дворца.

  'Паша... Надо честно признаться самой себе, тебе сейчас непринужденно сели на шею, и с довольным видом болтают каблуками. Мдя-я. А с другой стороны... Самостоятельно выйти на контакты с французской армией у меня вряд ли получится. Своей неуклюжестью я бы любую вербовку завалила. А тут, пожалуйте! Живой контакт на блюдечке, а я еще и недовольно носом кручу. Короче, хрен с ними, и с Терновским, надо впрягаться в хомут. Как Михалыч мне тогда в Харькове завещал'.

  – Эй, мсье! Я командир резервной эскадрильи капитан Кринье. Вы ведь говорите по-английски?

  – Адам Моровски. Да, говорю. По-французски я вас бы точно не понял.

  – Это не важно. Мадам Вики сказала, что вы военный пилот?

  – Гм. Да, мсье, летать я умею.

  – На чем можете летать?

  – На всем, что имеет крылья и способно отрывать человека от земли.

  – А что там с вашим опытом на американских военных аппаратах.

  – В Штатах кроме истребителя Пи-36, попробовал себя вторым пилотом на транспортном Форде Си-4, и еще полетал на всякой разной транспортно-связной мелочи. А к чему собственно эти расспросы?

  – Я прошу вас проехать со мной. Есть деловой разговор.

  – Надеюсь это недалеко?

  – До аэродрома километров шесть.

  Пока от огороженных сетчатым забором причалов ехали в сторону корпусов какого-то завода, капитан молчал. Наконец, машина свернула с дороги, и замерла перед очередным забором из стальной сетки. За забором на укатанной грунтовой площадке рядами стояли самолеты. Павла тут же узнала их. На одной из таких же 'птиц', совсем недавно в Баффало сдавали тесты Авиакорпусу два временных вторых лейтенанта.