Текст книги "Ветер надежды (СИ)"

Автор книги: Георгий Юленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

  – Эдуар не заводись! Остынь. Пока мы здесь воюем, они будут с умным видом колебаться и считать, что все-то у них под контролем. А вот когда Польша падет, в их головах слегка просветлеет.

  – А я слышал новости, что все не так уж плохо. Говорят, вы чувствительно накостыляли швабам на Бзуре?

  – Да Людвик, война становится все более жестокой. За те дни, что тебя не было, сбили четверых, еще двое сейчас в лазарете с ранениями. А у Моровского в 'Соколе', представь себе, потерян всего один пилот 'брандера' Раджакич, и еще ранено трое.

  – Я слышал, тот польский моряк пожертвовал собой?

  – Нет, свою пулю он получил уже в воде. Адам рассказывал, что когда его вытащили на берег, он был еще жив...

  – Да-а. Ну, а как там сам наш 'Сокол Поможжя'? Все блистает?

  – А-а, лучше не спрашивай.

  – Что такое?!

  – Ходят слухи, что его вскоре совсем разжалуют.

  – Но за что?!

  – За его традиционное неуважение к старшим по званию. Ян расскажи Людвику.

  – Когда его батальон десантников ракетами и стрельбой разнес в щепки переправы, и ввязался в бой с авангардом немцев, они там все должны были лечь. Немцев было впятеро больше, да еще с танками и орудиями...

  – Адам заранее знал об их численном перевесе?

  – Представь себе, знал, но его это не остановило. Моровский мало того, что выполнил боевую задачу, потеряв всего семерых. Соединившись с уланами, они сбросили остатки авангарда в реку, и организовали паромную переправу на другой берег южнее. А потом еще целый день отбивали атаки швабов там, пока генерал Томме сверлил фон Клюге спину.

  – За такое не наказывают!

  – Не спеши, Людвик. Потом Адама слегка зацепили, и генерал Зайоц приказал ему по радио, передать батальон под командование одного из офицеров армии 'Лодзь'. Адам выполнил приказ. Но при этом он прилюдно попросил от того майора честное шляхетское слово, что тот не бросит его парней в штыковую атаку, к которой они не готовы. И еще чтоб позволил им самим строить укрепления и планировать маневр. А вечером наш 'Сорви Голова' уже перемотанный бинтами прилетел на 'Шторхе' забрать раненых и узнал. Что майор, оказывается, не сдержал обещание, из-за чего погибло три десятка десантников. Наш 'янки' за словом в карман не полез, и тут же предъявил ему обвинение, и даже потребовал сатисфакции.

  – Любой честный офицер поступил бы также!

  – Все так, но тот, к сожалению, оказался любимчиком генерала Томме, и вдобавок доложил о 'недостойном поведении' Моровского начальнику штаба армии.

  – И что же дальше?!

  – Дальше? Моровского снова отозвал в штаб генерал Зайоц... И при этом окончательно запретил ему летать и ходить в десантные рейды, оставив его при себе. Видно, это-то и стало для него последней каплей...

  – Да моншер. Счастье, что уже два дня держится почти не летная погода, и что на задания отправляют только разведчиков, а то Адама признали бы дезертиром.

  – Мда-а. Неужели, все настолько серьезно?

  – Трудно сказать. Посыльные из штаба за ним приезжали уже много раз. Но сначала он отговорился запретом врача, а потом и вовсе перестал к ним выходить. Вчера вместе с группой ребят из 3-ей чешской эскадрильи Адам устроил попойку, и потом задирался с военным патрулём. Дело дошло до потасовки. Я подоспел к концу этой битвы и лишь заметил, как ловко он дерется ногами. Притом, что сам на ногах еле-еле держится...

  – Угу. Настоящий саватер. Набил физиономию вахмистру, и паре капралов, а наши ребята не дали последним взяться за оружие. Потом все сидели в Кафе, и как раз туда за ним и прислали военную полицию...

  – Все-таки он попал под арест?

  – Вот еще! Обозвал их тыловыми крысами, и выкинул весь наряд через окно. А потом собрал наших чехов и своих 'янки' посадил в добытые где-то автобусы, и поехал в гости в чешский батальон подполковника Свободы, вчера прибывший во Львов. А там он говорят, пел какой-то английский реквием погибшим пилотам и солдатам, да так что у народа слезы текли. Вот только со стола упал... Потом уже без него они всю ночь орали разные песни. Раз пять звучал чешский вариант марша 'Соколы'. А американцы отвечали своими 'Янки Дудль' и 'Вступай в Авиацию'.

  – А сейчас-то где наше чудо?

  – Сейчас он спит с какой-то красоткой, а все офицеры 'Европы' предупреждены, что на все вопросы посыльных и военной жандармерии отвечаем, что он 'только что здесь был, но куда-то ушел'.

  – Ладно, с Моровским все понятно. Его пока лучше просто не трогать. Либо это пройдет само, либо улетит во Францию, готовить пополнение. А вот что там с русскими? Розанов рассказывал, будто бы те заключили секретное соглашение с Республикой о предоставлении одного аэродрома на Украине.

  – Мы тоже заключили с ними соглашение 'Сражающейся Европы' о беспрепятственном пролете наших машин на тот арендованный Францией аэродром, и о взаимном нейтралитете. В общем никто ни на кого не нападает. Ни мы на русских, ни они на нас.

  – Кстати, русские намекнули нам о своем нежелании оставлять немцам оккуппированные поляками украинские и белорусские территории за Линией Керзона. Поэтому если боши начнут побеждать, безучастными они не останутся. Расскажи ему о своем приключении, Ян.

  – Позавчера я слетал к ним в гости на трех PWS вместе с Сэмом Бреннэром и Дестальяком. От границы нас сопровождало звено их И-16, но враждебности они не выказывали.

  – Вот это да! И каково было там у большевиков?

  – Да, в общем-то, ничего особенного. Нас даже заправили в обратный путь. Ну, а все остальное... Полоса там травяная, фактически обычное скошенное поле. В сезон дождей летать с нее будет невозможно, но посадке это помехой не станет. Над деревянной контрольной вышкой реет знамя Республики, охрана аэродрома и обслуживание смешанное. Половина хозяева, половина гости. Только зенитчики и администрация поголовно французы. На мой взгляд, иметь вот такой запасной аэродром в полутора сотнях километров, гораздо надежнее, чем надеяться на великодушие румынов...

  – Не очень-то мне нравится это большевистское заявление 'о возврате территорий'. Хотя если задуматься, Польша тоже прикарманила чужое год назад, и многие наши соотечественники им этого до сих пор не простили. С этой точки зрения действия Советов столь же законны...

  – Друзья! Пусть политикой занимаются дипломаты. Мы с вами защищаем свободу европейских народов. Если бы 'Европа' была создана год назад, то мы защищали бы Чехию.

  – А Моровского все же пора будить. Сходи к нему Людвик, передай привет от Розанова. Может, хоть это его успокоит...

  – А вы готовьтесь прийти мне на помощь, если он вновь начнет махать ногами...

   Майор Будин задумчиво остановился у двери в гостиничный номер. За дверью была тишина...

   ***

   Никто не видел падения в Вислу большого венка из хвои и цветов, только что сброшенного из люка транспортника. Люди на аэродроме, просто молча, замерли, вслушиваясь в глухие слова командира дивизиона. Лишь поручник Терновский вполголоса переводил речь напарника американским пилотам. И хотя сам Анджей считал все это ненужными для выполнения задания позерством и театрализацией, но во время той минуты молчания, даже он замер, глядя куда-то вдаль. Минута молчания завершилась, и голос Моровского снова зазвучал из динамика.

   – Вас помнят, друзья... Вас помнит тот, кто крылом к крылу сражался с вами над Польшей, Пруссией, и Померанией. И тот, кто топил врага в Висле и Бзуре. Вас помнит и тот, кто прикрытый вами, шел в штыковые, или яростно отбивал вражеские атаки последними патронами и гранатами... Вас помнят Польша, Чехия, Франция и Америка... Вас не забудут...

   – Прощайте друзья... Мсье подполковник, левый вираж, идем на Львов. Домой...

   – Так ест, пан капитан.

   Пока летели обратно, оба молчали. Француз из деликатности, а Павла от странного оцепенения. Да, сегодня ей хотелось почтить память погибших, хотя после мировой войны это было бы, наверное, правильнее. Люди ведь будут массово гибнуть еще очень долго, и слишком многое еще успеет забыться. А еще она вспоминала последние безумные дни. Бой на Висле. Невидящие глаза убитого моряка. Огонь из германской зенитки по танкам. И всюду раненные, раненные. Как же их было много!

   А потом был тот безумный 'театр' якобы обиженного и перегоревшего на службе добровольца. Братание с чехами батальона Людвика Свободы. Под ненавязчивую антирекламу предательства Польши британскими союзниками, и под звуки на ходу ею переделанного 'Гимна восходящему солнцу'. Лукавое представление нужное ей для объяснения впоследствии, свое согласия на сотрудничество с немцами. Вот только, те глупые пьяные выходки, и заваливание в койку пары польских девиц, сильно портили настроение. Словно в грязи искупалась! По счастью, удавалось напоить тех вольнонаемных красавиц до 'состояния полного невосприятия действительности'. И хотя честь старого коммуниста не пострадала, но приходу майора Будина Павла даже обрадовалась. Наконец-то можно было завершить ту комедию.

   По возвращении 'Электры' на аэродром, Павла заметила стоящую у блиндажа группу польских офицеров. Единственными знакомыми в той группе, оказались генерал Зайоц и полковник Стахон. Корнильон-Молинье сменил свой летный шлем на фуражку, и первым подошел к ним для доклада, но взгляд выслушивающего его командующего 'Летництва' в этот момент сверлил глазами лицо недавнего бузотера...

   'Ну и что ты на мне цветы ищешь, пан Заяц? Цветы-то уже все в Висле остались. Хочешь меня разжаловать? Да на здоровье. Погляжу я, как после этого изменятся твои отношения с 'Европой' и прочими волонтерами. Как не крути, а Моровский себе имя сделал. Да и результаты, какие-никакие, а все же имеются. Вон, те же Гудериан с фон Клюге, теперь уже не так резво своими карьерами взлетят. Глядишь, и во Франции будет их место где-нибудь во втором эшелоне. А это все дни, недели, а может даже и месяцы отсрочки планов 'мохноусого'. Да и Геринг теперь семь раз отмерит, прежде чем всякие там 'Битвы за Британию' устраивать. А непобежденная Британия на своем острове это вам тоже не хрен собачий. Это сила. И как бы ни старался Гесс, не должно у них с Адольфом альянсу выйти. Зря я, что ли через свою агентуру в европейские газеты статейки пописываю... А если все это уже вот так, то на токарном станке мне это капитанство вертелось!'.

   – Пан капитан подойдите!

   – Слушаюсь, пан генерал. Командир воздушного дивизиона 'Сокол' Капитан Моровский, прибыл по вашему приказу...

   – Как ваши раны?

   – Я вполне здоров. Благодарю вас, пан генерал.

   – Угум... Капитан, а почему это вы нарушили мой прямой запрет на участие в полетах?

   – Ваш запрет не нарушен, пан генерал. Сейчас я летал пассажиром, и лишь для исполнения последнего долга перед погибшими...

   Генерал Зайоц переглянулся с полковником Стахоном, и негромко уточнил.

   – Большие у нас потери, Болеслав?

   – Армейские потери огромны, но точные цифры штабу Сил Поветжных пока неизвестны. А наше 'Летництво' только за последнюю неделю потеряло около двух с половиной десятков авиаторов. Это не считая полусотни погибших десантников.

   – Хм. Ну что ж, пан капитан. Память погибших вы почтили и вполне достойно... Командование 'Летництва' понимает ваши чувства. Но что вы намерены делать дальше?

   – Конечно же, драться с врагом, пан генерал. А еще выполнять ваш новый приказ по поводу испытаний нового оружия. Вы ведь получили мой рапорт?

   – Все три ваши рапорта нами изучены. О вашем рапорте в отношении майора Кованьского мы еще отдельно побеседуем. Но давайте ка вернемся к вопросу, описанному в вашем последнем рапорте, и в присланном вами учебном фильме. Кстати, а когда вы успели опробовать полет с отцеплением того спортивного RWD-10 от 'Зубра'?

   – За день до моего участия в Висленской наземно-десантной операции.

   – И каково вам было приземляться с выключенным мотором на одну подфюзеляжную лыжу?

   – Не сложнее, чем садиться на колеса, пан генерал...

   'Знал бы ты пан летный атаман, сколько крови у меня этот 'сноуборд' и фиксатор винта выпили, прежде чем все нормально заработало. Сколько я тогда с креплениями сцепки, пилонами стартовых ракет, и с амортизацией этой дурацкой лыжи намучалась... Но сейчас уже не время мне тебе в жилетку плакаться. А потому насладись моим хвастливым докладом. И вот такую наживку, твои челюсти точно не отпустят. Вон у Стахона уже и глаза заблестели...'.

   – То есть вы предлагаете цеплять этого 'бесколесного мотылька' к двухмоторным бомбардировщикам, для использования их самих в качестве заряженных взрывчаткой 'брандеров'?

   – Именно так. Как вы уже видели в том фильме. При пикировании сцепки самолетов с высоты четырех километров, тот, как вы выразились, 'мотылек', легко отстыковывается и уходит в сторону от падающего 'брандера' для контроля. На участке вывода в пикирование пилот уже покинул кабину 'бомбовца', и сидит в кабине RWD, лишь управляя углом пикирования сцепки. При этом сам пилот готов за пару секунд отсоединить свой RWD от 'брандера', и сразу же с безопасного расстояния приступить к фотосъемке результатов удара.

   – Мда-а. А не проще ли пилоту выпрыгнуть из брандера с парашютом?

   – Ммм... Проще выпрыгнуть, и проще погибнуть. Особенно если это происходит где-нибудь над тыловым транспортным узлом противника. Ну, скажем, тем же Краковом, а может, где-нибудь в Австрии или Силезии. Ведь сейчас на врага в первую очередь работает логистика. Подвоз снарядов, патронов и прочего военного имущества. А всего пятью ударами наших 'Центавров' можно сразу нарушить недельные планы транспортных перевозок тевтонцев. К тому же, вернувшиеся на базу пилоты на RWD, сразу же доложат о результатах налета...

   – Да где ж вы возьмете столько 'бомбовцов'?!

   – Я знаю, панове, что самолетов у нас мало, и что расходовать их вот таким практически варварским способом имеет смысл только для экстренных нужд. Вроде того случая с переправой. И именно поэтому я и считаю, что такой козырь нужно держать в запасе. Просто как важный резерв на крайний случай.

   – А какова крейсерская скорость всей вашей сцепки?

   – Если мы берем за основу 'Зубры', то свыше двухсот двадцати разогнаться будет сложно. А вот на 'Хейнкеле-111' триста километров не проблема. И примерно с такой же скоростью сможет летать отцепившийся RWD с одной подфюзеляжной лыжей. С его временем виража в 12 секунд он перевиражит любого 'мессера' и спокойно уйдет себе домой. Если конечно, его не перехватят еще до цели...

   – Может, стоит вооружить эту авиетку?

   – Нет, пан полковник. Не стоит тратить на это время и силы. Сейчас этот учебный высокоплан может легко уйти от противника именно за счет малого веса (всего-то 400кг) и хорошей маневренности. Фотопулемет на правом борту, чтобы на вираже снять на пленку последствия удара и единственное, что ему нужно.

   – И все же, удар всего одной тонны двухсот килограммов взрывчатки по паре эшелонов не будет таким уж и сильным. Примерно как один вылет того же 'Хейнкеля-111'.

   – Пан подполковник, вы правы. Однако в случае использования в 'Центавре' самого 'Хейнкеля' в качестве 'брандера', боевая начинка может составить уже до трех тонн на не очень большие расстояния. Три 'Центавра' соответственно дадут почти десять тонн. И вряд ли каждый из тех оставшихся трофеев сумеет прожить дольше нескольких боевых вылетов. Люфтваффе очень скоро соберет свои силы для ответа. Вот поэтому в какой-то момент подобный размен станет для 'Летництва' довольно выгодным...

   'Чешите, чешите свое 'репки', панове ахвицеры и ты, пан генерал. Знаю я, какие такие мысли у вас там крутятся. Да я бы и сама, с огромным удовольствием по Берлинским промзонам, с такой вот 'инспекцией' прогулялась бы. Да нельзя нам с Андрюшей. Нельзя! Есть у нас другое не менее важное дело. Не имеем мы пока права становиться Личными врагами Фюрера. А вот вашим хлопакам я дарю эту 'крокозябу' и даже летать на ней научу...'.

   – Ну, если так, тогда, пожалуй...

   – Пан, генерал я уже начал обучение группы 'безлошадных' пилотов, из числа тех, у кого погибли семьи... Думаю, они лучше других бы справились с вот такими 'миссиями возмездия'. Прошу вас утвердить эту задачу в качестве дополнения к моим штабным обязанностям.

   – Хорошо, пан капитан, с этим разберемся позже. А сейчас вас ждут репортеры на аэродроме Гутники. Наденьте все ваши награды. И будьте там, через час, вместе с поручником Терновским.

   – Так ест, пан генерал.

   'Пора бы нам уже всю эту комедию заканчивать, вот только нельзя нам сразу к 'фрицам' вдвоем валиться. Сегодня уже восемнадцатое, а наши все еще границу не перешли. Нельзя нам допустить, чтобы, когда все там начнется, с 'европейцами' перестрелки случились. Нейтралитет 'Европы' нам до зарезу нужен...'.

  ***

   Из-за неотложных дел встреча с журналистами была отложена еще на полтора часа. Впрочем, мистера Гали это как раз и не касалось. Уж он-то, позвякивая своими орденами, шнырял по аэродрому дивизиона практически свободно. Кроме того, вместо выматывающих душу интервью, чикагский итальянец практиковал дружескую пикировку с пилотами и техниками, и такая стратегия приносила свои плоды. Чужим он среди 'Сокольских' и 'Европейских' уже давно не был. А запас его набросков, фотографий и впечатлений неуклонно рос. Вот и сегодня после возвращения командира французской авиабригады и Моровского, сразу после беседы с генералом Зайоцем, ему повезло с очередными штрихами к будущему эпосу...

  – Эй, панове! А это, кто такие?!

  – Хлопаки гляньте, французы зуавов к нам прислали!!

  – Ну, дела-а... Теперь швабы сами от страха разбегутся!

  – Точно! Да еще и штаны обмочат, увидев вот такой ужас в прицеле!

  – Ха! Только если их швабский мозг совсем не откажет в бою, а то им даже парашюты не помогут!

   Но неожиданное веселье вдруг закончилось, не успев даже толком начаться. Громовой голос капитана тут же заставил юмористов вытянуться 'по стойке смирно'.

  – А, кому это тут стало весело, панове авиаторы?!

  – Может, вам нечем заняться? А? Или у нас тут война уже кончилась?

  – Пан Гусак, определите ка двух 'наиболее веселых' в помощь к оружейникам на подвеску бомб...

  – Слушаюсь, пан капитан...

  – А ну ка разойдись! Домман и Модрах, а ну ка за мной идите! Сейчас я найду вам дело, бездельники...

   Взгляд командира дивизиона, проводив начальника штаба, скользнул по вновь прибывшим, и Павла удивленно присвистнула.

  – Бенджамин?

  – Подтверждаю сэр! Первый лейтенант Бенджамин Дэвис и сержант Майкл Дорн, получив длительный отпуск для поправки расшатанного здоровья, прибыли из Армии Соединенных Штатов к вам в авиагруппу 'Сокол'... Правда, без приглашения. Сэр.

   Из-за спины послышалось чье-то негромкое ворчание.

  – Тут они свое здоровье замечательно поправят... Никогда больше болеть не будут.

  – Ну ка, брысь! Поручник Бреннэр, найди и этим занятие.

  – Так ест, пан капитан. Сэр.

   Павла задумчиво повернулась к 'гарлемскому пополнению', сбоку нетерпеливо бил копытом Терновский. Его все эти задержки только раздражали. В глазах черного лейтенанта была решимость и надежда...

  – Тут многие без приглашения. Мы с поручником Терновским, кстати тоже. И все же хотелось бы узнать о причинах этого вашего решения. Поведаете нам, лейтенант?

  – Думаю, вы уже догадались, капитан сэр, что первой причиной стала та наша беседа в Чикагском университете. Полагаю, вы на сегодняшний день единственный белый командир авиачасти, способный выпустить нас с Дорном в небо на боевом самолете...

  – Понятно. Ну, а вторая причина, какая?

  – Гм... Дело в том, что мы с сержантом налетали в частной авиашколе по двадцать часов, и очень хотим здесь получить серьезный боевой и летный опыт...

  – Хм. Мдя-я... Ну, а что бы на это сказал, полковник мистер Дэвис старший?

  – Я показал отцу подшивку газет со статьями мистера Гали о 'Янки над Польшей и Пруссией', и он сдался... хоть и не сразу. Сэр.

  – Понятно. Ну что ж, признаю ваши причины в целом достаточными для столь дальнего путешествия. Мою помощь и помощь нового командира дивизиона поручника Терновского вы, безусловно, получите. Пан Терновский, определите пока обоих новичков воздушными стрелками в звено 'Штук'. А между боевыми вылетами пусть их Бреннэр, или кто-нибудь другой такой же опытный, погоняют на Р-26, и PWS на пилотаж. Все-таки лишний резерв пилотов нам бы не помешал.

  – Слушаюсь, пан капитан... Так, мы едем?

  – Да едем-едем... Еще пару минут, Анджей. Ну, вы довольны, джентльмены?

  – Еще бы, сэр!

  – Да, сэр! Вполне!

  – Ну, вот и отлично! Идите сейчас вон к тому однорукому капитану, и скажите ему кодовое слово 'квартира'. Временное жилье вам определят, а в восемь вечера доложитесь поручнику Терновскому о своем прибытии на службу. Вам все ясно, джентльмены?

  – Да, сэр!

  – В Польской авиации отвечают – 'так ест!'. Ну, ступайте, вам нужно отдохнуть с дороги.

  – Так ест, пан капитан!

  – Ступайте-ступайте...

   Через несколько минут машина, пискнув клаксоном у шлагбаума, унесла орденоносное дивизионное начальство в сторону Львова. К этому времени 'гиперсмуглолицые' новобранцы, сконфуженно, осваивали общение с польским инвалидом, при помощи своей природной общительности, жестов и американо-польского разговорника...

  ***

   При шофере беседа не клеилась. Анджей опять недовольно пыхтел, едва сдерживая свои очередные острые вопросы. Павла ограничилась лишь парой наказов заместителю по подготовке группы пилотов-перегонщиков на 'Харрикейны'. Перед отъездом с аэродрома ей удалось шепнуть Терновскому, что в ту группу обязательно нужно включить хотя бы пару прикомандированных к дивизиону советских разведчиков. Так сказать для закрепления у бриттов их антигерманской репутации на будущее... По информации, полученной от полковника Стахона, командованию 'Сил Поветжных', наконец, удалось раскачать британцев на воздушную отправку закупленной авиатехники. Вот только времени на все это оставалось все меньше и меньше, и вдобавок никто из пилотов не имел опыта пилотирования этих аппаратов. Французы, конечно, брались добросить до восточной Англии своими транспортниками две группы по шесть пилотов, но вот обратный 'бросок' должен был оказаться не менее рискованным, чем тот перелет с 'Беарна'. А ведь группе перегонщиков, перед взлетом с 'Корейджеса' еще предстояло всего за день-два потренироваться во взлете-посадке на Британской авиабазе... За этими размышлениями дорога пролетела незаметно.

   Перед въездом в город была пробка. Как удалось узнать от пробегающего мимо подофицера, несколько минут назад завершился налет германских пикировщиков прикрытых словацкими бипланами 'Авиа'. Одна из 'словацких этажерок' сбитая меткой очередью дежурного звена французов из 'Сражающейся Европы' до сих пор дымилась рядом с разбитой колонной. Впереди пожарные вместе с жолнежами тушили и растаскивали груду покореженных грузовиков и телег. В этот момент к командующему этим процессом саперному офицеру подошел одетый в форму военврача старичок с торчащим над аккуратной бородкой вполне себе семитским носом. С ним за руку шел опрятно одетый подросток...

  – Звиняйте, пан поручник, могу ли я проследовать дальше во Львов?

  – Вы что же не видите, пан доктор, что дорога тут совсем забита?! Если уж так не терпится, то езжайте себе в объезд через брод. Но имейте в виду, что брички и телеги там не пройдут.

  – Тогда мы, пожалуй, пойдем пешком, нас пропустят?

  – Как угодно. Хотя, вам с мальчиком можно было договориться с водителями какой-нибудь из вот этих машин.

  – Благодарю вас, поручник. Но вряд ли нас кто-нибудь согласится взять.

  – Я соглашусь. В нашей машине есть два места. Анджей пересядь, пожалуйста, к водителю.

  – Не забывай Адам. Мы торопимся...

  – Они тоже. Не правда ли пан доктор?

  – Да, пан капитан. С благодарностью принимаю вашу помощь. Честь имею. Военврач Корчак.

  – Капитан Моровский, честь имею.

   Машина неуклюже развернулась и свернула влево на грунтовку. У брода пришлось постоять, но вскоре и этот участок остался позади. Доктор с любопытством приглядывался к задумчивому соседу офицеру, поверх головы сидящего посредине парнишки.

  – Простите, пан капитан. Вы, случайно, не тот ли Моровский, который пилот и командир полка 'Сокол'?

  – Допустим. Только не полка, а только дивизиона. Вам это так важно, знать, уважаемый пан?

  – Простите, я просто многое про вас слышал. Даже была мысль написать про вас рассказ.

  – Так вы что же, еще и журналист?

  – Нет, я скорее воспитатель...

  'Странный дядька. Явно семитских кровей, и вдруг военврач. Хотя вот таких-то 'выкрестов' в начале века вроде полно было. И фамилия у него польская Корчак. Хм. Прямо как у автора детских книжек. Как там оно звучало? Э-э... 'Король Матиуш I'. Гм. Мдя-я... '– Дуб ты Василий Иваныч. –Да Петька, крепкий я крепкий...'. Совсем я с горя мозги-то пропила. Уже исторических личностей узнавать перестала. Мгм...'.

   – А вы, наверное, пан Януш Корчак, который воспитатель в Варшавском 'Доме Сирот' и по совместительству детский писатель?

  – Вот как, оказывается, мы с вами знакомы? Гм. А писатель я, действительно, только по совместительству. Слишком уж дел много. Время сейчас, знаете ли, такое, что редко писать удается. А что вы читали?

  – Звиняйте, пан Корчак, не припомню. Что-то про маленького короля мне кто-то из знакомых рассказывал.

  – Хм странно. Я только начал 'Короля Матиуша', и его пока мало кто знает. А кто ваш знакомый?

  –Простите, пан доктор, а куда вы направляетесь?

  – Да вот Юзефа везу к его родителям во Львов. Меня еще ждут в 'Народной школе' на углу Зигмунтовской, и Городоцкой улиц. Хотя мне-то самому и неправильно было отлучаться из 'Дома'. Как там сейчас мои ребятки в Варшаве? Все эти проклятые бомбежки... Такая глупость!

  – А как же вы прорвались из Варшавы, пан Корчак?

  – Да вместе с первой эвакуационной колонной. Генерал Бортновский как раз позавчера прорвался в Варшаву с войсками. А генерал Чума, командующий обороной Варшавы, разрешил гражданским организованно покидать город через прорыв, чтобы войскам оборонять Варшаву до самого конца. Но если б не дела, то я бы, ни за что не поехал во Львов, у нас там, в 'Доме Сирот', занятия вести некому...

  – Угу. Понятно. То есть вам известно, что город вскоре станет 'Польским Верденом', но вас это вовсе не смущает.

  – Простите?

  – Я спрашиваю, почему ж вы тогда, зная, что город в осаде и, что это возможно последний шанс спасти ваших детей... Почему вы не вывезли вместе с этим мальчиком всех своих воспитанников?

  – Всех?! Да столько детей невозможно вывезти даже за месяц! Что вы пан капитан, это смешно...

  – Смешно?! Невозможно?! Нет такого слова 'невозможно'. А смеяться вы точно поспешили. Вы могли бы сформировать колонну из крестьянских подвод, и под развернутыми флагами 'Красного Креста' вывести из Варшавы всех, пока коридор еще не перекрыт тевтонцами. Или вы считаете, что этот путь будет свободен вечно?!

  – Хм... Вы зря так горячитесь, пан капитан. Даже если германцы и войдут в Варшаву, в городе ребят не ждут такие же опасности, как в предлагаемом вами исходе. А вот там от бескормицы и человеческой грубости кто-то из ребят может даже погибнуть!

  – Кто-то или все?

  – Не понимаю, вашего равнодушия!

  – Вы сейчас мне напомнили одного раввина вашего возраста. Я разговаривал с ним в Поможже. Он тоже сокрушался о том, 'что же будут кушать в дороге маленькие дети' и решил остаться в Польше. И это после 'хрустальной ночи', и прочих 'антисемитских подвигов' нацистов в Германии!

  – Отдельные мерзавцы всегда были и всегда будут. Но настоящие-то немцы не допустят гибели детей, а во время эвакуации кто-то из них наверняка может погибнуть. Вы же видели, что только что натворили самолеты на шоссе!

  – А в Варшаве, по-вашему, дети будут в безопасности?

  – Там все же не столь опасно... А вот гибель ребенка в дороге – это трагедия!!! Но вам этого не понять, своих детей у вас нет. Вы не знаете, что такое забота о детях.

  – Трагедия?!

  'Когда в 42-м ты поведешь их стройной колонной по четыре в ваш последний путь к газовой камере Треблинки. Вот тогда случится трагедия. НАСТОЯЩАЯ ТРАГЕДИЯ. Но те, для кого ты сыграешь эту свою трагедию, того вашего 'протеста невинных' не поймут, и не оценят выступления. Освобожденные волей их Фюрера от 'химеры совести' они будут потешаться над глупыми евреями, и не менее глупым старым доктором. Но твое-то имя хотя бы будут помнить... После войны появятся памятники 'герою Корчаку', не бросившему своих ребят перед смертью. А герою ли?! Ты мог спасти их, но вместо этого ты взошел с ними на вашу общую 'Голгофу'. А зачем?! Чтобы люди после войны возмущались варварскому убийству детей, чьи имена в мое время не помнил практически никто? А вот тебя... Тебя помнили... Жаль, что после смерти человека не мучает стыд. И за миллион лет ты бы не смог избавиться от стыда за то, что не спас тогда этих ребят. А не спас ты их, просто потому, что не верил в бесчеловечность фашистов...'.

  – По сравнению с гибелью их всех, забиваемых словно телята на бойне... Гибель одного, это беда, и большое горе для живых. Но это не катастрофа, потому что остальные спасутся. Вырастут дети и родятся внуки, или не родятся, если кто-то решит, что им нечего бояться, и не от чего спасаться... Неужели же вы врач и воспитатель с многолетним стажем, не хотите понять, что ваша слепая вера и готовность принести себя самого в жертву, ничего здесь не решают! Совсем ничего!!!

  – Адам! Да, что с тобой?! Успокойся! Пан доктор не слушайте его. Он просто устал...

  – Нет уж, подождите, пан поручник! Вы, пан Моровский, считаете, что оставляя своих воспитанников в 'Доме Сирот' в Варшаве, я обрекаю их на гибель. Но ПОЧЕМУ вы ТАК считаете?! Почему пан капитан?!!

  – Да, пан доктор. Апостола Фому вы бы сыграли замечательно...

  – А кем вы себя видите, Спасителем? И все-таки почему?

   'Бессмысленный спор. Не поверит он мне ни за что. Для него я лишь капитан, с поехавшей крышей. Евреев всегда портили их скепсис и 'здравомыслие'. Даже когда под ними пол проваливается, они все еще ищут какие-то резоны и вспоминают притчи из Торы. Да, это ты точно заметил, пан доктор – нет у меня своих детей, да и не будет их никогда. Вот только чужих детей и защищают эти руки...'.

  – Вы знаете, что такое гетто? Не с точки зрения исторического компактного места проживания евреев. А для Адольфа Гитлера? Молчите? Так вот для него и его окружения, это лишь зоосад, или даже загон для свиней, где тех откармливают перед забоем.

  – Чтобы он не видел в этом, он не посмеет...