Текст книги "Покушение"

Автор книги: Георгий Вачнадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 47 страниц)

Откуда Агджа знал квартиру Сергея Антонова в Риме, которую он описал, пусть даже с ошибками, и улицу Пола, где, как он признался впоследствии, он никогда не бывал и которую никогда не видал?

Откуда Агджа знал, как выглядит супруга Антонова – Росица Антонова, с которой, как опять-таки он признался впоследствии, он никогда не встречался и никогда не был знаком?

Как мог Агджа описать гостиницу «Виктория», центр пресс-конференций и Дом паломника, которые он подробно и правильно описал, их местоположение и улицы, где они находятся, то есть те места, где якобы предусматривалось убийство Леха Валенсы и где якобы делались Агджой попытки, в сопровождении Антонова подложить бомбу к зданию гостиницы «Виктория», если, как признался он впоследствии, никогда не бывал там и не видел ни этих зданий, ни улиц?

Как Агджа мог узнать на фотографиях, показанных ему во время следствия, болгарского дипломата Ивана Дончева, если, как опять-таки он потом признался, никогда не встречал и не видел его, никогда не был с ним знаком?

Вопрос: «Откуда Агджа знал?..» я мог бы задавать Вам еще много раз. Но полагаю, этих примеров достаточно, чтобы сказать Вам: из тех самых источников информации, которые сообщили ему, какая квартира у Антонова, как выглядит его жена, что представляет собой гостиница «Виктория» и каков из себя Иван Дончев; оттуда же Агджа узнал и о сувенирных бутылочках, о любви к цветам, о сигарах и других подробностях личной жизни Антонова!

Для меня и для многих других наблюдателей совершенно очевидно: для того чтобы Агджа мог создать этот обвинительный фарс, его заранее информировали, ознакомили со снимками, фактами и обстоятельствами и, кроме того, подвергали тщательной обработке, Только слепой или тот, кто прикидывается слепым, может не видеть и не понимать этого.

Но вернемся к вопросу: откуда Агджа знал, как описать, пусть даже с ошибками, квартиру Сергея Антонова в Риме и улицу Пола, где находится эта квартира, если, как он сам признался впоследствии, никогда там не бывал и не видел ни этой квартиры, ни этой улицы?

Вы тоже не могли избежать этого вопроса и тоже задали его Агдже. Агджа ответил Вам: все о квартире Антонова я узнал из газет.

Не буду говорить сейчас об обязательной по приговору и следственным нормам «изоляции» Агджи. Это будет одной из следующих моих тем.

Я утверждаю: этот ответ Агджи не соответствует и не может соответствовать истине. Агджа говорит о квартире Антонова и описывает ее на допросах, состоявшихся в 1982 г., когда еще ни одна газета, ни итальянская, ни турецкая, абсолютно никто не опубликовал ни одного слова о том, что представляет собой квартира Антонова в Риме. Справочно-документальная служба БТА тщательнейшим образом проверила это, и я категорически утверждаю этот факт.

Некоторые сведения о квартире Антонова появляются в печати после упомянутых высказываний Агджи, а точнее, после 11 января 1983 г., когда был произведен следственный осмотр квартиры Антонова на улице Пола, 29.

Я спрашиваю снова: откуда в таком случае Агдже была известна эта квартира и как он мог описать ее, не побывав там ни разу?

Вернемся к вопросу; как Агджа мог весьма обстоятельно и верно описать гостиницу «Виктория», центр пресс-конференций и Дом паломника, а также улицу, где они находятся, то есть те места, где якобы проектировалось убийство Леха Валенсы, хотя по более позднему признанию Агджи, он никогда не бывал там и не видел этих зданий и улиц?

И этого вопроса Вам не удалось избежать, и Вы также задали его Агдже. Агджа ответил Вам: все это. я узнал, когда однажды, еще до того, как меня допрашивали поэтому вопросу, судья-следователь Фердинандо Импозимато в моем присутствии прочитал судье-следователю Розарио Приоре показания профсоюзного деятеля Скриччоло, в которых содержались эти описания.

Жалкая и неудачная попытка Агджи утаить подлинные источники информации, поставляющие ему домыслы для клеветы!

Проверкой установлено, что в показаниях Луиджи Скриччоло – Вы сами отмечаете этот факт – не содержится описаний упомянутых зданий и улиц. Следовательно, Агджа не мог почерпнуть из них свои сведения. Кроме того, до допроса Агджи по этому вопросу не существует других показаний на эту тему, ни каких-либо справок или протоколов осмотров, в которых имелось бы описание объектов римского маршрута Леха Валенсы. Допрос Агджи состоялся 29 декабря 1982 г., а ДИГОС дает подробную справку г-ну Импозимато 3 января 1983 г. Этот факт не исключает возможности, что г-н Импозимато читал какой-либо другой материал с подобным содержанием г-ну Приоре.

Я спрашиваю снова: откуда Агджа знал и как мог описать здания и улицы, где находился Лех Валенса, не побывав там и не увидев их?

Подобных случаев, когда Агджа сам попадается в ловушку и, не может дать никакого более или менее правдоподобного объяснения того, откуда ему известен тот или иной факт, то или иное обстоятельство, немало. Таков, например, случай опознания им Ивана Дончева на фотографии в альбоме или наличие у него телефонных номеров бюро «Балкан» и «Балкантуриста» в Риме, которые, как признался Агджа впоследствии, он заранее не знал, а узнал случайно, и т. д. Эти случаи – неопровержимые доказательства того, что Агджу информировали и до и во время следствия и подвергли соответствующей обработке…

Агджа признался, что не бывал в доме у Антонова, после того, как была разоблачена ложь о совещании в его квартире 10 мая 1981 г.

Агджа изменил – до 16 часов – время присутствия Антонова на площади Св. Петра, которого он якобы видел там, после того как на 17 и следующий час было установлено алиби Антонова.

Агджа утверждал, что встречался с Бекиром Челенком в Софии между 10 и 15 августа 1980 г., но, после того как Вы получили фотокопию паспорта Челенка, где отмечено, что он покинул Болгарию 10 августа 1980 г., Агджа стал утверждать, что виделся с Челенком в Софии в первых числах августа…».

Все изложенное в письме Б. Трайкова говорит об одном: «Агджа подготовлен и постоянно направляется в своих клеветнических показаниях против Сергея Антонова, Тодора Айвазова и Жельо Василева».

В письме от 6 декабря 1984 г. вновь указывается на тот факт, что под давлением неопровержимых фактов Агджа был вынужден признаться в лживости многих своих показаний. «Агджа лгал, когда говорил о существовании некоего «болгарского проекта» убийства с его участием английской королевы Елизаветы II, президента Туниса Бургибы, премьер-министра Мальты Д. Минтоффа, Леха Валенсы, аятоллы Р. Хомейни и даже американских дипломатов в Тегеране, о своих мнимых «контактах» с болгарскими спецслужбами, о таких деталях, как получение пистолета в Софии; пребывание в гостинице «Витоша» в Софии; фотография убегающего молодого человека с пистолетом в руке в толпе на площади Св. Петра, которым якобы был Тодор Айвазов; присутствие Сергея Антонова на площади Св. Петра в момент покушения; «совещание участников заговора» в воскресенье 10 мая на квартире у Сергея Антонова в присутствии Росицы и Ани Антоновых; «встречи и знакомство» с Росицей Антоновой; посещения квартиры и представительства БГА «Балкан» в Риме; переговоры с Антоновым по телефонам бюро «Балкана» и «Балкантуриста» в Риме; встречи и знакомство с болгарским дипломатом Иваном Дончевым в Риме; поездка в Цюрих для сопровождения груза оружия в Софию, предназначенного для «ливанских террористов»; получение секретных военных данных, касающихся Швейцарии и Австрии, от Мехмеда Шенера и передача их Жельо Василеву; связи Тодора Айвазова по его домашнему телефону, тогда как телефона у Айвазова не было; посещение скачек вместе с Жельо Василевым; занятия спортом (поднятие тяжестей) Тодора Айвазова; показания Луиджи Скриччоло, зачитанные якобы судьей-следователем Фер-динандо Импозимато судье-следователю Росарио Приоре.

И так далее и так далее. Нет необходимости убеждать и Вас в том, что Агджа лжет, ибо в создавшейся нетерпимой ситуации лжи и Вы, чтобы отмежеваться и сохранить позицию объективности, были вынуждены в своем заключении констатировать: «Агджа прибегал к самой беззастенчивой лжи». Но, сказав «А», Вы не говорите «Б», д-р Мартелла.

Для меня ложь Агджи – это показательный и очень серьезный аргумент полной недостоверности его обвинения, а следовательно, явное свидетельство, точнее, доказательство невиновности Сергея Антонова, Тодора Айвазова и Жельо Василева. Но сейчас речь не об измышлениях Агджи, а о том, что они представляют для Вас, как судьи-следователя, Ибо ваше отношение к ним играет роль лакмусовой бумажки, показывающей, по сути, позицию судьи-следователя в отношении всего дела о покушении на папу Иоанна Павла II.

Агджа оправдывает свою ложь неоднократно повторяемыми и целиком обличающими его фразами. Вот одна из них: я лгал ради большей достоверности моих показаний, чтобы мне поверили. Вот другая: я лгал, так как не располагал и не располагаю свидетельскими показаниями в поддержку истины.

Невероятно, но Вы принимаете и одобряете эти «извинения» Агджи!

Агджа оправдывает свою ложь и другими, обличающими его фразами. Одна из них: «Мое непохвальное поведение». Другая: «Для такого человека, как я, приблизиться к истине, мягко говоря, трудно».

Изумительно, но Вы принимаете и одобряете и эти «извинения» Агджи!

Агджа, уличенный во лжи, оправдывается: «Очевидно, я ошибся. Впрочем, порой бывает и так, что человек не уверен даже в своем росте».

Это уже слишком, но Вы снова принимаете и одобряете и эти «извинения» Агджи!

Более того, используя многочисленные обтекаемые словосочетания в своем обвинительном заключении, Вы всеми силами стараетесь придать этой лжи невинный характер, представить ее как случайность, не имеющую значения для оценки общей достоверности его показаний.

По ходу изложения приведу выдержки из Вашего обвинительного заключения.

По-Вашему,

– ложь Агджи – следствие «положения логической необходимости»;

– можно «не обращать внимания на противоречия, в которые Агджа мог впасть»;

– указание Агджи на родинку Василева «уравновешивает» его серьезную ошибку, в ответе на вопрос кто выше ростом – говорите это, несмотря на то, что родинка ясно видна на фотографии Василева, что же касается роста, то, когда снимки индивидуальные, сориентироваться трудно;

– было бы «гораздо менее достоверным, удивительно, если бы Агджа не ошибся», когда называл этаж в доме, где жил Тодор Айвазов (имеется в виду квартира Айвазова, где, как утверждает Агджа, он бывал «неоднократно» всякий раз поднимаясь на лифте, хотя, чтобы нажать на соответствующую кнопку, обязательно надо знать этаж);

– «отказ Агджи от показаний на допросе 28 июня 1983 г. не только по этому вопросу, но и по другим, касающимся его связей с Байрамичем (Сергеем Антоновым. – Б. Т.), и приведенные по этому поводу объяснения следует считать удовлетворительными»;

– «часто наблюдаемая «слабость» Агджи. состоит в том, что у него истина, которую он все же говорит, чередуется с приплетаемыми недействительными фактическими обстоятельствами и лицами, которые – в соответствии с его намерением и специфическим способом рассуждения – должны придать большую достоверность его показаниям». И Вы заключаете эту констатацию словами: «Само собой разумеется, сколь минимальна польза от этого для выяснения дела».

Десятки страниц своего обвинительного заключения Вы посвятили тому, чтобы либо «понять» или умалить либо игнорировать или оправдать ложь Агджи. Не могу удержаться, чтобы не привести еще хотя бы один отрывок из Вашего обвинительного заключения:

«Считая, что он говорит правду, – пишете Вы, – в ходе многочисленных допросов, которым он подвергался, Агджа попадал в особенно трудное, если не в безнадежное психологическое положение. Он пытался придать правдоподобность своим показаниям, которые сами по себе (ведь он не мог подкрепить их какими-либо документами или свидетельскими показаниями) не имели даже слабой доказательной силы и, естественно, давали повод для колебаний и сомнений, ибо исходили от «заинтересованного» лица т. е. от человека, которому чужды такие понятия, как чистота и справедливость, Агджа понимал все несовершенство своих показаний, поэтому в соответствии с некой своей «логикой» и своим «умственным настроем», стараясь подкрепить собственную ложь, он ложно вплетал порой в процессуальную действительность обстоятельства, касающиеся фактов и лиц, которые, по его мнению, должны были подтвердить сказанное им. Конечно, он и сам «чувствовал», что в них едва ли можно поверить ввиду отсутствия данных для сопоставления доказательств. Показания Агджи, будучи просеянными сквозь сито следствия, неизбежно оказывались тем, чем они и были на самом деле, ложью. Причем не просто ложью, а ложью, ставящей под сомнение даже то достоверное и истинное, что им было сказано и что, возможно, могло бы быть установлено независимо от показаний самого Агджи, более того против всех его самых пессимистических ожиданий».

Ну чем не речь в защиту Агджи? Я Вам прямо скажу, когда я читал Ваше обвинительное заключение, у меня сложилось впечатление, будто Вы выступаете в качестве адвоката Агджи, доктор Мартелла!»

Письмо от 7 декабря 1984 г. является иллюстрацией тенденциозного отношения судьи-следователя к С. Антонову и его показаниям.

«На очной ставке Агджа сказал, что у Антонова была машина «фиат-124». Антонов, пишите Вы в решении, «отрицал, что он когда-либо имел такую машину». На другом допросе Антонов уточняет: «Я имел в виду, что у меня автомобиль «Лада». Все дело в этом, Мне просто не пришло в голову то обстоятельство, что этой марке автомобиля соответствует машина «фиат-124»… Для Вас слово «отрицал» уже удобный повод упрекнуть его в «попытке утаить истину». Справедливо ли это? Антонов сказал правду – у него не было автомобиля «фиат-124».

Сергею Антонову был задан вопрос, какие языки он знает кроме болгарского. Он ответил, что знает итальянский, французский, немного русский, немного английский, но, как пишете Вы, «тут же, словно спохватившись, корригировал последнее утверждение, отрицая знание этого языка» (то есть английского). И сразу же следуют Ваши веские слова: «Автор настоящего заключения (Иларио Мартелла. – Б. Т.) отмечает, что подобный «отказ от показаний» не может не выглядеть чрезвычайно подозрительным». Справедливо ли это? Для Агджи, который отказался от половины своих показаний, это в порядке вещей. Для Антонова, который не отказывается от своего показания, а лишь, притом сразу же, корригирует его, это считается чрезвычайно подозрительным.

Особенно разительна третья (а их всего три) «ошибка» Сергея Антонова. Он сказал, имея в виду обычное времяпрепровождение его семьей, что в день покушения его жена Росица была в Риме, так как ему помнилось, что вечером они вместе смотрели телевизор. В действительности же, 8 мая, т. е. за пять дней до покушения, Росица Антонова выехала на автомашине в Болгарию. Так, из-за разрыва во времени – полтора года между допросом и покушением – и из-за того, что его супруга действительно за несколько дней до покушения была в Риме, Сергей Антонов, вспоминая, ошибся. И Вы, не только простив, но оправдав бесчисленные ошибки и «отказы от показаний» Агджи, об этой поистине невольной и совершенно не имеющей значения ошибке

Антонова говорите поразительные слова: «Процессуальное поведение Антонова пострадало от тяжелых аномалий, не имеющих никакого объяснения в плоскости логического и хронологического воспроизведения событий и в то же время вызывающих серьезное замешательство и затруднения в формулировке правомерной и достоверной линии защиты».

По-видимому, д-р Мартелла, Вы слишком увлеклись в своем желании уличить Антонова и, вероятно, позабыли, что Ваше обвинительное заключение будут читать и другие люди, а потому не подумали как следует, прежде чем написать следующие строки. Цитирую со страницы 1083-й:

«Окончательное подтверждение неэффективности данных, служащих Антонову для защиты, неправильно определенных как алиби, вытекает именно из процессуального поведения Сергея Антонова. И даже защите, не выходя за строгие рамки своей деликатной функции, придется признать – (пусть даже не гласно) наличие в его поведении обвинительного заряда: во время очной ставки с Агджой 27 ноября 1982 г. на вопрос, может ли он указать, где он был в день покушения на папу, Антонов не смог ответить сразу, ему понадобилась узнать, на какой день приходится 13 мая (известно, что по понедельникам и пятницам он ездил на аэродром Фьюмичино) и только потом, узнав, что это была среда, он ответил, что был в Риме.

Лишь используя метод исключения, ему удается констатировать свое присутствие в бюро БГА «Балкан» в пресловутый день выстрелов на площади Св. Петра. Больше он не сообщил никаких интересных подробностей.

Затем он потребовал вторичного допроса, на котором представил свое так называемое алиби рассказом обстоятельным и точным в отношении времени, эпизодов, встреч, лиц, вплоть до описания волнения, испытанного всеми, когда по телефону была сообщена новость о покушении!»

«Следовательно, – продолжаете и заключаете Вы, д-р Мартелла, – собранные по делу данные таковы, что делают абсолютно недостаточным представленное Антоновым алиби, более того, оно не в состоянии умалить правомерность заявлений Агджи».

Трудно сохранить хороший тон, квалифицируя логику этих Ваших рассуждений. Поэтому я воздержусь. Но не могу не возвратиться к тому случаю, когда Агджа ошибся называя этаж квартиры Айвазова. Это вызвало у Вас восклицание: «Было бы удивительно, если бы он не ошибся!» Тогда как в том, что Антонов ни в чем не ошибается, а просто не может сразу вспомнить, что он делал в определенный день полтора года назад, Вы усматриваете «обвинительный заряд». Разве Вы не сознаете конфузность положения, в которое ставят Вас, д-р Мартелла, все Ваши толкования и определения показаний поведения Сергея Антонова, к которым я добавлю еще лишь одно, со страницы 1069-й: «По-видимому, Антонову трудно приписать благонадежность из-за его ярко выраженного поведения абсолютного отрицания!» (курсив Ваш. – Б. Т.). Сознаете ли Вы, что говорите? Ведь Вы искажаете нормальную человеческую мысль!

Скажу Вам прямо: Ваша ясно выраженная предубежденность и тенденциозное отношение к Сергею Антонову, Ваше, судьи-следователя, поведение в отношении его личности и заявлений – поистине поведение с обвинительным зарядом, если разрешите мне воспользоваться Вашим выражением».

В письме от 8 декабря 1984 г. рассматривается отношение судьи-следователя к показаниям свидетелей и некоторым другим источникам информации. В нем обращается внимание на раздел «Критика свидетельских показаний» (звучит весьма откровенно с Вашей стороны, Вы даже не воспользовались обычным, ни к чему необязывающим словом «оценка»).

Относительно показаний Благоевой, пояснив, что на первом допросе она не смогла точно вспомнить пережитое ею в день 13 мая 1981 г., Вы пишите: «Месяцем позже женщина уточнила свое поведение, и уточнила его в подробностях, полностью совпадающих с элементами доказательства, задуманными и сформулированными в тюрьме «Реббибия». Этот факт не нуждается в комментариях».

Я, однако, полагаю, что этот факт нуждается в комментариях и по меньшей мере в двух вопросах к Вам:

– Поскольку Сергей Антонов находился в тюрьме «Реббибия», притом в условиях изоляции, каким образом Благоева может узнать, какое алиби и какую защиту он представил, чтобы умышленно добиться «полного совпадения» с его показаниями?

– Если Вы допускаете, что вопреки изоляции Антонова существовала возможность некими тайными путями войти в контакт с ним и договориться, не думаете ли Вы, что у Агджи были значительно большие возможности получения таких контактов и он был более заинтересован в этом?

Но об «изоляции» Агджи поговорим отдельно. Сейчас вернемся к вопросу о свидетелях.

Сравнивая показания Благоевой и Петровой, бывших вместе с Антоновым в бюро «Балкан» в момент покушения на папу, Вы пишите: «Идеальное созвучие, синхронность, естественно поддерживающие совокупность элементов доказательства, идущего из «Реббибии».

Я снова спрашиваю Вас, как это «идущего из «Реббибии»? почему в Ваших словах звучит раздражение? Не проявление ли это определенного отношения к болгарским свидетелям Антонова, даже неприязни, как явствует из Вашей фразы на странице 1089-и: «вечные свидетели «невиновности», сказанной в адрес Попкрыстевой, Василевой и Благоевой? Объективный судья-следователь «е может позволить себе такую реплику, тем более отрицание достоверности показаний свидетелей в виду их «идеологических и политических симпатий» к Сергею Антонову.

Ваше отношение к свидетелям, разумеется, не определяется национальным признаком, т. е. тем, болгары они, итальянцы или люди другой национальности. Вам куда важнее соответствие или несоответствие их показаний с Вашей обвинительной позицией.

Это явствует из:

– пренебрежения показаниями итальянского гражданина Пьетро Паризи в пользу алиби Сергея Антонова:

– игнорирования и даже объявления несостоятельным в качестве свидетеля сержанта итальянской финансовой гвардии Маурисио Луккетты;

– неприятия алиби Тодора Айвазова на 12 мая 1981 г. из-за «противоречий» в показаниях свидетелей – итальянских служащих, хотя Вы даже не попытались до конца разобраться в них. Вы не считаетесь с тем, что, даже если в этих показаниях и нет полной достоверности, потому что их давали незаинтересованные люди, зародившиеся сомнения идут в пользу обвиняемого (как гласит древний юридический принцип) и не дают права судье перечеркнуть все изложенное в показаниях, особенно те данные, которые свидетельствуют в пользу обвиняемого Тодора Айвазова.

То, как Вы оперируете свидетелями и свидетельскими показаниями, я проиллюстрирую еще одной Вашей комбинацией.

В стремлении любой ценой доказать, что Сергей Антонов говорит по-английски (а Вам это крайне необходимо, чтобы ответить на вопрос, на каком языке разговаривали Агджа и Антонов), Вы отыскиваете двух бывших болгарских граждан (прошу прощения, позволю себе сказать – питающих «идеологические и политические симпатии» к Вам), которые заявляют Вам, что нельзя работать в БГА «Балкан», тем более в качестве представителя в Риме, не зная английского языка. И это произвольное мнение, противное всякой логике, Вы немедленно возводите в ранг твердого доказательства того, что Сергей Антонов знает английский, – не имея ни от кого и ниоткуда конкретного подтверждения – и возлагаете на этих двух «свидетелей» прерогативы руководства БГА «Балкан» определять, какая должность и какое место работы требуют знания английского языка.

Но что важнее: во всем обвинительном заключении отсутствуют показания г-на Мата, представителя турецких авиалиний в Риме, который (по информации из итальянских газет) заявил, что, по его мнению, Сергей Антонов не знает английского, а следовательно не говорит на этом языке.

Вы применяете личный критерий благонадежности не только к свидетелям, но и к источнику информации. Например, когда итальянская полиция (ДИГОС) выдает Вам справку о том, что Итальянское телевидение 13 мая 1981 г. до 19 часов не передавало никаких «картин» покушения на папу, не уточняя, показывались ли до этого фотографии папы и что подразумевается под словом «картины» – снимки или видеорепортаж, Вы полностью принимаете на веру и как вполне достаточную эту неточную и непрофессиональную справку. А когда югославская милиция выдает Вам справку о пребывании Росицы Антоновой 8–9 мая 1981 г. в Югославии по пути в Болгарию, то Вы выражаете сомнение в информации югославской милиции, о чем свидетельствует тот факт, что Вы затребовали через Министерство иностранных дел документ, представляющий более солидное подтверждение.

Фразы и примеры, которые я привожу здесь (только в отношении свидетелей и справок), далеко не все содержащееся в Вашем обвинительном заключении, что иллюстрирует мнимый характер Вашей объективности.

Все Ваше, судьи-следователя, поведение и отношение к обвиняемым и свидетелям, к фактам и обстоятельствам, (а это ясно видно из Вашего обвинительного заключения), весь смысл выводов и оценок, сделанных в ходе следствия, дают полное основание не то чтобы сомневаться в Вашей объективности (это было бы чуресчур наивно), а совершенно определенно видеть в Вашем лице судью-следователя, позволившего себе проявить пристрастность, субъективизм и грубую тенденциозность.

В самом деле, нелегко, даже невозможно судье-следователю сохранить свою добрую репутацию и не омрачить столь яркие краски, которыми расписан его портрет в испанской газете «АВС», если ему непременно надо прийти к обвинительному заключению по фальшивой версии о покушении на папу Иоанна Павла II. И все же Вы могли избежать некоторых излишне компрометирующих моментов, в особенности некоторых чрезмерных и недозволенных дерзостей.

Ведь, Вы, д-р Мартелла, в стремлении непременно воспользоваться свидетельством Арно де Борчгрейва (американца, личности, известной своим антикоммунизмом, и уличить в участии в покушении на папу «одну восточную страну», позволили себе увлечься, что недопустимо для судьи-следователя, для государственного служащего. Вы использовали в официальном документе ничего не значащую заметку французского журнала «Пуэн» и тем самым обвинили президента, главу французской Республики г-на Миттерана (который якобы лично разрешил Александру де Мараншу, бывшему руководителю французской разведки, сославшись на «военную тайну», не отвечать на Ваши вопросы) в том, что он содействовал сокрытию истины, касающейся покушения на папу Иоанна Павла II.

Действительно, не что иное, как чрезмерная пристрастность оказалась тем плохим советчиком, который побудил Вас перейти границы нормального корректного поведения.

Да, д-р Мартелла, у Вас, надо отдать должное, много свидетелей. Десятки, а может, и больше сотни – я не считал. Но не могу не отметить исключительную важность по крайней мере четырех из них – итальянских граждан, проживающих в том же доме, где находится квартира Тодора Айвазова. Благодаря этим свидетелям Вам удалось ответить на весьма важный вопрос – по правую или левую сторону лифта находится в этом здании лестница. Не ограничившись показаниями свидетелей, вы провели следственный осмотр, также констатировавший местоположение лестницы. Таких «чрезвычайно полезных», имеющих «решающее значение» свидетелей и свидетельств у Вас много. Зачем они Вам, д-р Мартелла? Не затем ли, чтобы Вы сами и, естественно, некоторые журналисты в своих информациях, и особенно в комментариях, могли утверждать нечто подобное: «Досье Мартеллы очень солидно. Он строит и доказывает свое обвинение, основываясь на показаниях более ста свидетелей!»

В письме от 9 декабря 1984 г. перед судьей-следователем были поставлены конкретные вопросы.

«В обвинительном заключении утверждается, что «11 мая 1981 г. на площадь Св. Петра отправляются Агджа, Челик и Айвазов, чтобы осмотреть эту часть города и уточнить место, где после покушения должен ожидать их в машине Байрамич (Сергей Антонов). На следующий день, 12 мая, снова на площади Св. Петра Агджа, Челик, Айвазов и Василев «репетируют» бегство и уточняют детали».

– Почему при уточнении места стоянки машины, которая должна увезти убийц, при выборе наиболее удачного маршрута Антонов, которому отведена роль водителя, не присутствует?

«В обвинительном заключении также говорится, что в день совершения покушения 13 мая, на улицу Кончилационе, прилегающую к площади Св. Петра, отправляются Агджа, Челик, Антонов и Айвазов; последний желает им успеха и сразу же уходит.

– Зачем понадобились два чемоданчика с двумя пистолетами вальтер и двумя бомбами для создания паники? У Агджи был его браунинг, Челик мог взять один чемоданчик с вальтером и бомбой, чтобы действовать, а для кого предназначался второй чемоданчик? Ведь Антонов, как об этом сказано в обвинительном заключении, не репетировал, не был во время покушения на площади, и вообще его роль сводилась единственно к тому, что он должен ждать убийцу, сидя в машине, припаркованной у канадского посольства.

Вечером 29 августа Агджа выезжает из Болгарии в Турцию и всего через несколько часов, рано утром 30 августа, возвращается в Болгарию и следует транзитом в Югославию. Цель поездки в Турцию – получить от Орала Челика фальшивый паспорт, которым обеспечила его турецкая мафия.

– Зачем понадобилось убийцу, которого нашли и с которым договорились о покушении на папу, подвергать такому огромному риску быть схваченным турецкой полицией, ведь она усиленно разыскивает его и хорошо знает? Разве «болгарские спецслужбы» не могли обеспечить передачу фальшивого паспорта из Турции в Болгарию?

30 августа 1980 г. Агджа покидает Болгарию и до момента его появления на площади Св. Петра – 13 мая 1981 г. – т. е. за восемь с половиной месяцев объезжает Югославию, Австрию, Федеративную Республику Германию, Швейцарию, Францию, Испанию, Тунис и Италию, причем в некоторых из этих стран успевает побывать несколько раз.

– Почему «болгарские спецслужбы», заполучив «нужного» им убийцу папы, столь легкомысленно отпустили его в поездку по тем странам, где этого опасного преступника усиленно разыскивает Интерпол?

Агджа получил от Орала Челика браунинг в Вене (в свою очередь Орал Челик получил его при посредничестве Бекира Челенка от австрийского нелегального торговца оружием Отто Тинтнера), перевез его через границу и хранил в Швейцарии у Омера Багджы, который в свою очередь также перевозит его через границу и доставляет Агдже в Милан.

– Зачем понадобились все эти перипетии, каждая из которых подвергает опасности владельца оружия? Разве не могли «болгарские спецслужбы» снабдить своего убийцу пистолетом в Риме, тем более что, как указано в Вашем досье, они располагали в Риме чуть ли не целым складом оружия?

Судя по тому, что написано в обвинительном заключении, трое «болгарских разведчиков» – Сергей Антонов, Тодор Айвазов и

Жельо Василев в напряженной обстановке подготовки покушения на папу, в которой они участвуют под вымышленными именами, еще успевают дать Агдже исчерпывающие сведения о своем семейном положении, своих женах и детях.

– Зачем? Какой разведчик допустил бы такое недомыслие – сообщать нанятому им убийце данные о своей семье?

И эта одинаковость поведения, одинаковость данных, сообщенных тремя болгарами Агдже, разве не наводят Вас на мысль о том, что эти сведения получены из одного и того же места – из соответствующих досье в Италии?

Имеется целый ряд нелогичных положений или обстоятельств, принятых Вами и отраженных в Вашем обвинительном заключении, дисгармонирующих, как выражаетесь, в «логической плоскости». Вот некоторые из них: