Текст книги "Квартира 302"
Автор книги: Георгий Старков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)
7
Мужчина в синем плаще стоял над больничной койкой молча, не двигаясь, почти не дыша. Число 14 на изголовье почти стёрлось под налётом ржавчины. Человек слышал приглушённые вскрики и шум борьбы внизу, на первом этаже, но беспокоился об этом в последнюю очередь. Его место было здесь и сейчас.
Он задумался, стоит ли включить свет. С одной стороны, без света в палате было слишком темно, и когда девушка очнётся, она может перепугаться. С другой – ему нравилось смотреть на неё так, в объятиях полумрака, а слишком сильное освещение могло убить хрупкую равновесную красоту. Но он всё-таки переборол себя и щёлкнул тумблёром на проводке, заливая палату ярким рассеянным светом с крахмальным отливом. Фиолетовые остовы синяков на теле девушки обозначились чётче, а лицо стало белым, как бумага. Он пожалел, что включил свет, но раз сделано, тут ничего не изменишь. Мужчина отвернулся и вышел из палаты. Больше ему здесь было нечего делать… пока. Преемник Мудрости уже на пути к Возрождённой Матери. К добру это или к худу – покажет время…
8
Удар. Вспышка. Боль. Свет окрашивается темнотой, и звон разбивающегося фарфора осыпается в её ушах градом. «Боже мой, – она приходит в ужас, – он разбил мою любимую чашку!». Ещё удар, и свет полностью поглощается, увлекается вниз, как бурлит вода в стиральной машине. Она перестаёт что-либо чувствовать. Пустота.
Следующее – чьи-то голоса над ней, яркий свет, белые халаты, мелькающие перед взором. Сверкает скальпель, и выглядит это ужасно. Кого-то оперируют?.. Кому-то плохо? Не успевает она как следует подумать, как опять теряет сознание.
Сколько времени прошло? Час, секунда, год? Она не знает, но на этот раз смутно видит человека в синем плаще, который взирает на неё с непостижимой высоты. «Это же он, – шепчут её губы, – тот самый». Её пробирает озноб, когда она понимает, что ничего не кончено, и боль сейчас продолжится. Но потом она видит, что человека в плаще уже нет… он ушёл. Ушёл. Она рада, и если бы не слепящий свет и боль в руке, то всё было бы совсем хорошо.
Потом он появляется снова. Сначала молча смотрит, наслаждаясь её паникой, потом наклоняется над ней, совсем близко, и сладострастно шепчет её имя, шепчет, шепчет…
– Нет!
Генри отпрянул, когда она открыла глаза и закричала. Зрачок с зелёным отсветом расширился, наполнился первобытным ужасом. Айлин подбросило, словно через неё пустили ток; не давая Генри времени что-либо предпринять, она перекатилась на другой край койки, но там её не ждало ничего, кроме глухой белой стены. Поняв, что спасения с этой стороны не дождаться, Айлин резко присела, поморщившись от боли: рука в гипсе задела край койки.
– На помощь! Помо…
– Айлин! – Генри бросился к ней, схватил за плечи. – Айлин, это я. Успокойся. Успокойся же!..
Ещё секунду она вырывалась с такой силой, что ему показалось – её не удержать, она так и свалится с койки на пол. Перспектива ужасала; Генри сжал ладони на её плечах чуть сильнее, чем хотелось.
– Всё в порядке, – сказал он, когда она утихла. – Успокойся…
Айлин обмякла, как воздушный шар, из которого выпустили воздух. Она оглянулась через плечо, мельком взглянула целым глазом на Генри. Испуг на лице сменился удивлением. Решив, что более нет смысла держать, Генри отпустил девушку. В палате воцарилась тишина, кажущаяся оглушительной после минувшей какофонии. Наверное, нужно было как-то приветствовать возвращение Айлин в жизнь, но слова не находились. Генри молчал.
– Т-ты… – она сидела вполоборота, недоверчиво разглядывая его с ног до головы. Свет падал на спину Айлин, меняя цвет числа 20121 с багрового на синий. На ней было бордовое вечернее платье с открытой спиной, в котором он её раньше не видел. – Ты – Генри… Генри с соседней квартиры?
В дрожащем голосе было столько неуверенности, что Генри даже пришлось осмотреть самого себя, чтобы убедиться – да, это он самый, Генри Таунсенд с 302-й.
– Где я? – спросила Айлин. Взгляд сместился за спину Генри, на грязно-белые стены. – Что ты здесь делаешь?
Вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов. Если бы я знал, грустно подумал Генри.
– Я не знаю… – он запнулся. – То есть не знаю, с чего начать. У меня в квартире появилась дыра…
Он снова осёкся, почувствовав, как глупо это звучит в этих стенах, в этом белесом окружении. Беспомощно посмотрел Айлин в глаза, но не встретил там ни капли понимания. Страх, недоумение, холодная отчуждённость – но не понимание.
Генри решил начать с главного:
– Это началось неделю назад… Я стал видеть, как убивают людей… мне снились какие-то странные места… вчера я увидел, как ты… – он сглотнул. – На тебя кто-то напал, и тебя увезли в больницу. Потом я оказался здесь.
– О чём ты говоришь? – она нахмурилась; пластырь на левом глазу сморщился грибным стручком. – Я ничего не понимаю…
– Я тоже, – признался Генри. – Кажется, это какой-то другой мир, что ли…
– Какой «другой мир»? – вот теперь в голосе Айлин отчётливо проступила злость. Злость на него, что он пытается водить её за нос, как пятилетнюю. – Ты думаешь, я поверю в это?
Генри растерялся:
– Но это… это правда…
Неправда, с горечью возразили её глаза. Айлин не хотела верить. Она была в своей квартире, в обыденном окружении, а теперь сидит в незнакомом, но явно жутком месте с загипсованной рукой и ногой, с ноющей болью в ключице, и единственный человек поблизости (сосед, с которыми она спасибо если перекидывалась двумя словами в месяц) пытается ей что-то втолковать про дурацкие другие миры. Скорее это мог быть сон, или видение, или что-то ещё… неправда. Генри тоже этого хотелось, и он чувствовал себя экзекутором из-за того, что ему приходится болезненно вырывать её из плена заблуждения. Это был не сон, и опасности здесь были реальные. Никто им не поможет, кроме них самих… Ей нужно было это понять.
– Я не знаю, о чём ты говоришь, – упрямо повторила она.
Генри понял, что придётся пускать в ход тяжёлую артиллерию. Как это ни противно.
– Мальчик, – подсказал он. Айлин вздрогнула. – С тобой был мальчик… Помнишь?
Она не могла не помнить. Возможно, шок и боль подавили в памяти воспоминания о тех страшных минутах, но после такого явного указания они должны были всплыть. Генри воочию увидел, что достиг цели. Губы Айлин задрожали; она отвернулась от него, и взгляд Генри снова зацепился за вырезанные цифры на спине. Он сжал кулаки. Ублюдок.
Молчание затягивалось. Генри хотел что-то сказать, попросить прощения за свою опрометчивую реплику, когда Айлин подала голос:
– Я… я вспомнила.
Она вскинула голову; в глазах стояли слёзы, которые каким-то чудом умудрялись не скатиться по щекам. Право дело, Генри не мог радоваться успеху своего мероприятия.
– Новое платье, – отстранённо продолжала Айлин, глядя мимо. – И сахар… Четыре – число смерти, так я подумала…
О чём она говорит? Генри смущённо кашлянул. Айлин посмотрела на него:
– Да, там был мальчик. Он спас меня от него… от человека в плаще. Боже…
Она замолчала. Что будет, осторожно подумал Генри, когда она узнает, что тот самый человек вскрывает мёртвых женщин пятью футами ниже?.. Значит, это его рук дело. Но мальчик… при чём тогда мальчик? Если всё проделывал человек в плаще, какого чёрта рядом с умирающими везде торчал этот парень?
Айлин посмотрела на Генри и предприняла попытку улыбнуться разбитыми губами:
– Извини, Генри. Мне не следовало тебе так говорить. Я просто забыла. В последнее время со мной вообще творится что-то неладное.
– Всё хорошо, – Генри прислонился к стене. Что-то неладное и правда творилось, но только не с Айлин и не с ним, а со всем окружающим миром. Особенно с домом, где они безбедно проживали все годы.
Айлин выпрямилась, огляделась по сторонам. И, разумеется, не нашла ничего ободряющего.
– Где мы, Генри? Что это за место?
– Госпиталь Святого Джерома, – на её лице отразилось недоверие, и Генри спешно продолжил. – То есть я не уверен. Это какая-то искажённая копия госпиталя. Везде разруха, непонятные вещи, монс… – он запнулся; только россказней про монстров Айлин ещё не хватало. – Как во сне, понимаешь? Не по-настоящему. Но я знаю… – чёрт, всё-таки придётся сказать. – Знаю, что если ты умрёшь здесь, то в настоящем мире тоже…
Айлин внимательно изучала его лицо, выискивая намёк на шутку или издевательство. Не найдя ничего подобного, она недоверчиво взглянула на свою загипсованную руку.
– Ты знаешь, как мы можем выбраться отсюда?
Если я скажу «нет», это будет конец, подумал Генри. Не только для неё, для нас обоих. Нельзя сдаваться сейчас. Нельзя.
– Да. Мне кажется, я знаю.
Айлин вскинула голову, умирающая бесцветность ушла из её голоса:
– Как?
– Айлин, ты знаешь человека по имени Джозеф?
Она ответила не раздумывая:
– Конечно. Это тот журналист, который раньше жил в квартире 302… в твоей квартире. Джозеф Шрайбер.
Шрайбер, значит. Генри кивнул. Не Шиммер, не Шварцнер, а Шрайбер. Джозеф Шрайбер.
– А где он сейчас?
– Он исчез, – сказала Айлин. – За полгода до того, как въехал ты…
Она осеклась и опять посмотрела на Таунсенда, который напряжённо размышлял, обколотившись о стену:
– Причём тут Джозеф? Ты говорил, что знаешь, как мы можем…
– Я получил от него письмо, – сказал Генри. – Буквально час назад, прежде чем оказался здесь. Он писал, что я… то есть мы… должны идти куда-то вниз, чтобы выйти отсюда. Не знаешь, что это может означать?
Подумав, Айлин покачала головой:
– Не имею понятия. Джозеф… он был какой-то странный, особенно в последние недели, когда я видела его. С тех пор, как начал своё расследование.
Генри поднял голову. Брейнтри тоже упоминал про расследование. Тогда он не обратил особого внимания, да и собеседник был далеко не задушевный, но теперь…
– Какое расследование? Он не говорил тебе?
– Ну, я один раз спросила, что это за старые кипы газет, которые он таскает вверх-вниз по лестнице, – Айлин невесело улыбнулась. – Он сначала отшучивался, потом всё-таки сказал, что это газеты десятилетней давности, и он ищет в них материалы для своего расследования по делу Уолтера Салливана. Откровенно говоря, я пожалела, что спросила, потому что Джозеф потом битые полчаса меня удерживал на лестнице, рассказывая об этом маньяке… Ты уверен, что письмо от Джозефа? Ведь о нём давно ничего не слышно.
– Айлин, – Генри присел на корточки, чтобы унять возбуждение. Наконец-то в темноте забрезжил свет, и он начал что-то понимать. – Расскажи, пожалуйста, о Джозефе и о том, как он пропал. Мне нужно знать. Это может быть очень важно для того, что мы будем делать дальше.
Айлин прижала загипсованную руку к груди.
– Хорошо, – сказала она. – Я постараюсь.
9
Джозеф Шрайбер был мужчиной крепкого телосложения. Из-за этого, хотя он особо не вышел ростом, рядом с ним все чувствовали себя спичечными головками. Поговаривали, что дед у Шрайбера был эмигрантом из Германии, перебравшимся в Штаты во времена Второй Мировой (из-за этого журналист сразу попал в нелюбовь к Ричарду Брейнтри, который терпеть не мог «понаехавших»). В первый же день своего приезда Джозеф лично обошёл все квартиры крыла, чтобы представиться жильцам. Видно было, что он приехал в город всерьёз и надолго и высоко ценит добрососедские отношения (не то что некоторые из старых жильцов).
Айлин он понравился. Разговаривать с ним было легко, он обладал даром любой разговор незаметно направлять в лёгкое русло. Говорил Джозеф внятно и с расстановкой, словно раздумывая над каждым словом, но это вовсе не мешало его воспринимать. Он часто шутил над своей манерой речи, утверждая, что в этом деле виноват журналистский институт.
В первые месяцы можно было часто видеть, как журналист выходит из квартиры, насвистывая под носом какую-нибудь мелодию. Он всегда носил с собой потрёпанный кожаный портфель, в котором хранил материалы для статей. Как-то раз он сообщил Айлин, что подписал долгосрочный контракт с «Конкордом» и теперь наконец-то может не беспокоиться о ближайшем будущем, что было роскошью в последние годы. Она искренне порадовалась за него и попросила экземпляр журнала с его статьёй. Джозеф пообещал дать ей, но обещание так и осталось висеть в воздухе, потому что как раз к тому времени он начал… меняться.
Почему-то Айлин была уверена, что отсчёт странностей начался с того самого вечера, когда она столкнулась с ним на лестнице и поинтересовалась о кипах газет в его руке. Джозеф казался странно возбуждённым, глаза его так и горели; когда он наконец закончил сбивчивый рассказ о маньяке, вырезающем цифры на телах своих жертв, она успела сто раз пожалеть, что просто не прошла мимо.
– Что за рассказ? – кротко поинтересовался Генри, который жадно ловил каждое слово Айлин. Она пожала плечами:
– Если хочешь, могу пересказать. Правда, помню не очень хорошо…
– Нет-нет, продолжай, – Генри не без оснований опасался, что если услышит ещё и это вдобавок, то мозг просто взорвётся от обилия информации после длительного голода.
После разговора на лестнице с неделю Айлин не видела Джозефа, но особо по этому поводу не печалилась. Он часто уезжал в командировки собирать материалы для статей, так что это не было редкостью. Но однажды вечером, возвращаясь с работы, она увидела, как Джозеф стоит у своей квартиры, и, нагнувшись, считает количество ладошек на стене напротив. Айлин поразило, насколько журналист похудел за последнее время. Сначала она хотела тихо прошмыгнуть в квартиру, не мешая занятию соседа, но решила хотя бы поздороваться.
– Джозеф? – окликнула она его. Шрайбер вздрогнул и резко оглянулся через плечо. Увидев, что это она, он расслабился:
– Ах, это вы…
– Добрый вечер, Джозеф.
– И вам также…
Ей не понравилось, что взгляд Джозефа беспокойно мечется по коридору, потолку и стенам – по чему угодно, кроме её лица. Это было непохоже на него.
– Как поживаете? – спросила Айлин. Вопрос прозвучал как-то глупо: было видно невооружённым глазом, что у Джозефа что-то стряслось. Вместо ответа он придвинулся к ней ближе и спросил – очень тихо, будто опасаясь, что их подслушивают:
– Айлин, эти отпечатки на стене – они давно здесь?
Она с недоумением посмотрела на чёрные пятерни, усеивающие стену. Пару раз Фрэнк Сандерленд пытался их вывести, но шалуны использовали очень едкую краску, и окончательно стереть рисунки так и не удалось.
– Сколько я себя помню, всегда, – осторожно ответила она.
Губы Джозефа тронула нервная вспыхивающая улыбка:
– Вы никогда не пытались сосчитать, сколько их тут?
Вопрос показался Айлин совершенно бессмысленным. Зачем считать ладошки на стене? Более глупого занятия нельзя было придумать. Однако же, похоже, до её прихода сосед занимался именно этим.
– Нет, – ответила она, машинально начиная водить глазами по пятёрням. Джозеф её опередил:
– Не надо. Я только что считал – ровно четырнадцать штук. Я имею в виду, не считали ли вы их раньше, до моего приезда сюда?
– Вряд ли… – его поведение беспокоило её всё больше и больше. Айлин украдкой покосилась на дверь своей квартиры. Кажется, Джозеф это заметил – по крайней мере, он тут же перестал загораживать путь и учтиво отступил к стене:
– Ну это неважно. Извините за глупый вопрос, Айлин. Просто мне, в некотором роде… ну скажем так – было бы интересно это узнать.
– Понимаю, – на самом-то деле ничего она не понимала. Может, подумала она, Джозеф пьян? Или подсел на дурь?.. Нет, не похоже. Он явно не в себе, но это не алкоголь и не наркотики.
Попрощавшись с Джозефом, Айлин вошла в квартиру. Минутой позже хлопнула соседняя дверь. По вечерам Шрайбер включал негромкую музыку (он держал в квартире старинный граммофон с коллекцией виниловых пластинок и, похоже, страшно этим гордился), но в тот день красивой мелодии, сочащейся сквозь стену, не было – Джозеф словно проспал мёртвым сном весь вечер, всю ночь и всё утро.
Следующий раз Айлин увидела журналиста уже через две недели, опять же возвращаясь с работы – и ужаснулась. Всегда аккуратные волосы Джозефа растрепались жидкими прядями, а одежду он явно не менял последние семь дней, и от него начинало, мягко говоря, попахивать. Мощная мускулатура всё ещё угадывалась под одеждой, но во всём остальном Джозеф буквально высох, превратившись в ходячий скелет с глубоко впавшими щеками. На её глазах он прошествовал мимо по коридору, даже не удостоив её взглядом, и спустился вниз. Айлин по-настоящему испугалась за него. С Джозефом было что-то неладно. Он болен?.. Или у него помутнение рассудка? Скорее всего и то, и другое. Она поспешно заперлась в квартире. Вскоре услышала, как тяжёлые шаркающие шаги прошли в обратном направлении: Джозеф вернулся в свою квартиру.
Она не могла оставить это просто так. Вечером следующего дня, после череды раздумий и сомнений, Айлин постучалась в дверь к Джозефу. Он открыл ей после восьмого звонка, и на измождённом лице читалось раздражение.
– Добрый вечер, Джозеф, – поздоровалась Айлин. Он вяло улыбнулся. Когда-то обаятельная улыбка теперь вселяла жуть.
– Добрый вечер, мисс Гелвин.
Он назвал её по фамилии, хотя до этого они звали друг друга по имени. Айлин почувствовала себя неуютно, все слова мигом выветрились из головы:
– Джозеф… можно с вами поговорить?
– Со мной? – он удивлённо посмотрел на свои руки, словно не узнавая самого себя. – Извините, сейчас не самое походящее время. Видите ли, я сильно занят. Я почти довёл это до конца.
– Что? – вырвалось у неё. Она тут же пожалела об этом: долгое мгновение Джозеф буравил её холодным, почти враждебным взглядом, вгоняя в холодную дрожь. Таким она его никогда не видела.
– Моё расследование. Уолтер Салливан, Сайлент Хилл… помните, я вам говорил?
– Да-да, конечно, – она согласно закивала. – Но, если вы не против, я бы хотела всё-таки спросить…
– Нет, – жёстко сказал он и лихорадочно оглянулся назад, где светильник заливал гостиную мягким жёлтым светом. – Извините, мисс Гелвин. Это действительно срочно. А если вы беспокоитесь за меня, то я вам скажу, что со мной всё в полном порядке. Вы ведь это хотели спросить?
– Вообще-то, – она растерялась, – вроде того…
– Ну вот, – он вымученно улыбнулся, – тогда, надеюсь, я развеял ваши сомнения. Спасибо за заботу.
И закрыл дверь, не дожидаясь её ответа. С той стороны щелкнул замок. Айлин стояла в пустом коридоре ещё немного, ожидая: может, Джозеф ещё откроет дверь, скажет что-то ободряющее… но нет.
Больше она к нему не приходила. Вылазки Джозефа из квартиры становились всё реже и вскоре прекратились совсем. Возможно, Айлин всё-таки попыталась бы разузнать что-то ещё о странном поведении Джозефа, но как раз тогда она получила долгожданный отпуск и уехала на западное побережье, во власть моря и солнца. Когда она вернулась, квартира 302 осиротела; белая табличка с номерком покрылась пылью. Айлин спросила Сандерленда, в чём дело. Оказалось, через две недели после того, как Шрайбер перестал выходить из своих стен, управляющий не выдержал и позвал полицию. Они взломали дверь, вошли и увидели…
– Что? – спросил Генри, затаив дыхание.
Айлин закусила губу с засохшей кровью:
– Ничего. Квартира была совершенно пуста, продукты в холодильнике успели зачерстветь. Джозеф не жил там по меньшей мере три недели.
Через шесть месяцев в злополучное обиталище въехал новый жилец – Генри Таунсенд из Милфорда, штат Айова.
10
Айлин закончила рассказ и выжидающе следила за Генри, который изучал складки на своих джинсах. Только что он услышал от соседки свою собственную историю… двумя с половиной годами раньше. Без хэппи-энда, заметьте. Сногсшибательные ощущения.
– А там в ванне не было никакой дыры? – глухо спросил он. – Или в кладовке…
– Дыры? – Айлин была удивлена. – Фрэнк ничего не сказал, но, думаю, если бы были какие-то дыры, то он бы не стал молчать.
Фрэнк о многом стал бы молчать, беззлобно подумал Генри. Злиться на прошлое не имело смысла. Лучше думать о будущем. О положении, в котором они оказались (дерьмовом, честно говоря, положении), и о том, что с ними будет, если они отступят. Джозеф предупреждал: Одно неверное движение, нерешительность, и ты будешь убит. Чем дальше Генри заходил, тем больше в этом убеждался.
Но в записке Джозеф обращался только к нему. А меж тем Генри сейчас был не один. Что-то в плане убийцы пошло не так… теперь чаша весов имела двойной груз. Генри поднял взгляд на девушку, сидящую перед ней – на её загипсованную ногу и заклеенный глаз. Как она сможет идти и защищаться от этих ужасных созданий? Как вообще выжить в этом коловращении, будучи в таком состоянии? А кошмар на сей раз затянется надолго. Он это чувствовал.
– Мы должны идти вниз, – сказал Генри. Получилось просто и обыденно, словно он звал её на прогулку по супермаркету. – Так сказал Джозеф в своём послании. Там, внизу, что-то есть, это может нам помочь вернуться в настоящий мир. Он в этом уверен. Понимаю, это звучит глупо… но кроме этого у нас ничего нет.
Он поднялся с пола, машинально нащупал рукоятку ножа в кармане. Долго с этим чудом ходить нельзя, нужно найти что-либо поувесистее. Генри больше не мог позволить себе роскошь играться с опасными ситуациями.
Айлин поднялась вслед за ним. Он с приятным удивлением увидел, что она вполне твёрдо стоит на загипсованной ноге.
– Хорошо, – обречённо сказала она. – Я пойду с тобой, Генри. Не понимаю, о чём ты… но другого выхода у меня нет.
И, помолчав, тихо добавила:
– Но всё-таки мне кажется, что это плохой сон.
Генри не стал её разубеждать – со временем Айлин всё поймёт сама. Главное, что она приняла решение; не покориться, а сопротивляться, встать на тропу войны, пусть неравной и нечестной. Так же, как и он сам. Впервые за многие дни Таунсенд ощутил в себе бурный прилив желания жить, не существовать, а именно жить, что бы это ни значило.
Итак… как там было, в записке его предшественника?
Путь будет всё время вести тебя вниз.
Запомни: двери с символом культа. Они есть везде в его владениях, но хорошо спрятаны.
Значит, вниз. Значит, двери с символом культа. И там, на дне, их ждёт истина, которую они должны постичь… которая поможет им прорвать это кольцо. Может, там они узнают, что это за маньяк, Уолтер Салливан, почему маленький мальчик всё время следует за этим выродком по пятам, и где находится сейчас Джозеф, который почти довёл до конца своё расследование.
– Пойдём, – сказал Генри и направился к выходу из палаты.
