Текст книги "Квартира 302"
Автор книги: Георгий Старков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)
– Что вам угодно?
Молчание. Исчезли голоса в соседних квартирах, исчез гул машин на улице, и даже часы в гостиной перестали ходить. А ещё Фрэнк почему-то преисполнился уверенности, что если он обернётся, то увидит, что вывеска отеля «Южный Эшфилд» погасла окончательно.
Человек шевельнулся. Он повернул голову, чтобы Фрэнк смог увидеть его лицо, молодое, но с сеткой морщин, впалыми грустными глазами и брызгами крови, которые засохли на щеках.
– Вы не помните меня? – спросил он. Голос был мягкий и приятный.
Сандерленд ахнул. Это лицо…
Десять лет назад, да, именно десять лет назад, когда газеты и выпуски новостей сошли с ума на почве Уолтера Салливана. В тот вечер, когда диктор торжественно объявил, что кровавый маньяк закончил свою жизнь в тюремной камере, у Фрэнка было жуткое видение: он делал обход этажей, проверяя, все ли лампочки в коридоре целы, и ему показалось, что человек в синем плаще стоит у квартиры 302, где в то время жил какой-то архитектор. Фрэнк увидел его только сбоку, но голову тут же заполнили последние газетные заголовки и черно-белые фотографии под ними. На человеке был синий плащ, и волосы ниспадали на плечо. В руке он держал большой непрозрачный пакет, полный каких-то инструментов. Из горла пакета выглядывала рукоять то ли огромного ножа, то ли пилы-ножовки.
– Святый Боже, – прошептал тогда Фрэнк, замерев на месте. Человек в плаще не удостоил его взглядом: открыв дверь квартиры, он шагнул внутрь и выпал из поля зрения. Что удивило Фрэнка, так то, что вечно скрипящие петли на этот раз не издали ни звука. Так он и стоял, отупело пялясь на закрытую дверь. Что-то мешало ему стремглав броситься в свою квартиру и позвонить в полицию. Окружающая обыденность – стены коридора, жёлтый свет лампы, даже он сам, – вдруг показались ненастоящими и зыбкими, точно болотная топь. Потом дверь квартиры 302 открылась снова – на этот раз изнутри, и жилец вышел в коридор, неся с собою переполненный мусорный пакет. Увидев управляющего, который сторожил его квартиру, он удивился.
– Мистер Сандерленд? – архитектор вскинул брови. – Добрый вечер. Чем обязан?
– Ничего особенного, просто делаю вечерний обход, – Фрэнк мотнул головой; пелена призрачности опала, он вновь почувствовал себя человеком. Но человек в плаще… он ведь был, это глупо было бы отрицать, не так ли? – Вы не замечали… ничего странного только что?
– Да нет вроде, – жилец нахмурился. – О чём вы?
– Мне показалось, что я видел… – начал Фрэнк, но не договорил. Картина предстала во внутреннем взоре вполне ясно: глупое обвинение в сокрывании опасного преступника, который, кстати, уже помер, раскрасневшееся от гнева лицо жильца, ругань и брань, толпы зевак в коридоре. Доверие постояльцев будет безнадёжно подорвано. Этого Фрэнк не мог допустить ни в коем случае.
– Извините, – громко сказал он. – Я ошибся. Да, теперь я понял это.
И под изумлённым взглядом архитектора он повернулся и зашагал по коридору обратно, вспоминая по пути до ужаса реальную фигуру человека в плаще, который стучался в дверь. Ещё он почему-то подумал о пуповине, которая хранилась в шкафу. Связи вроде не было никакой, но если размышлять об этих двух вещах одновременно, в душе наступало странное успокоение, сродни тому, как уксус гасит известь. Флоре он ничего не сказал. Не сказал и Джеймсу. Но воспоминания остались, чтобы сегодня обрести плоть в виде позднего гостя, часовней высящегося перед ним.
– Вы… – только и смог он вымолвить. Человек кивнул и дружелюбно улыбнулся; кровь на лице пришла в движение вместе с губами.
– Я хочу вам кое-что показать, – сказал Уолтер Салливан. – Мне жаль, что я вас беспокою… но это место вам нужно увидеть. В конце концов, вы управляющий, и должны знать все, даже самые потаённые места этого дома.
– К-куда? – глаза Фрэнка невольно скользнули в сторону. К своему удивлению, величайшему в жизни (и последнему), управляющий увидел не серые бетонные стены, а нечто кроваво-красное, мясистое и усеянное большими и маленькими волдырями. Багровый коридор тянулся в бесконечность, где сливался с темнотой.
Уолтер Салливан улыбнулся шире:
– О, а вот это вы узнаете, только когда окажетесь там.
2
Мы остановились на том, как Генри вырвался из заточения. Но сказка была слишком долгой, чтобы закончиться так обыденно, не правда ли? Конечно, правда; мы все это знаем. Поэтому, когда Генри Таунсенд переступил порог квартиры, первое, что он увидел, были кроваво-красные стены, так знакомые ему с прошлых приключений. Стены шевелились, шли пузырями и победно вздрагивали, упиваясь охватившим его отчаянием. Чистой остался только крохотный клочок бетона напротив двери – там, где были следы двадцати детских ладошек. Последний отпечаток не удался: лишь половина розовой ладони различалась на серой поверхности, вторая часть вышла смазанным пятном.
– Не может быть, – прошептал Генри, чувствуя головокружение. – Только не здесь…
Он лихорадочно обернулся, впился взглядом в темнеющее серое небо за окном, где вспыхивала и гасла вывеска отеля «Южный Эшфилд». Сломанный вентилятор на столе. Радио. Дверь кладовки. Квартира безмолвствовала. А если повернуть голову – пышная мясная бахрома, завоевавшая дом. Тошнота опять подступила к горлу, хотя после пассажа в потайной комнате в желудке вряд ли что-то осталось.
Вот в чём правда, обречённо подумал Таунсенд. В том, что я был в мире Уолтера с самого начала. С первого дня, когда появились цепи. Да только не знал об этом…
Он сделал шаг вперёд, ступая по живому красному полу. Солоноватый запах бил в нос. Генри повернул голову. Коридор был длинным, слишком длинным для маленького трехэтажного строения, который он знал… И кто там стоит, в самом конце, спрятавшись в тени? Генри знал ответ. Знал и то, что на губах этого человека играет довольная ухмылка. Он был готов наброситься на мёртвого маньяка, чтобы задушить его собственными руками, невзирая на всю напрасность этой затеи. И наверняка бы так и сделал, если бы не слабый голос с другой стороны:
– Генри…
Айлин стояла у двери своей квартиры и смотрела на него, совершенно потерянная и беспомощная. Бинт на ноге развязался и волочился по полу, лицо почти исчезло под красно-синими полосами. Глаз, не закрытый пластырем, смотрел с ужасом и непониманием. Этого хватило, чтобы выбить из Генри всю ярость и тщетный пыл; он сделал шаг к ней, протягивая руки, чтобы не дать девушке упасть. Успел вовремя; Айлин как раз закачалась и начала валиться назад. Генри мягко подхватил её и украдкой оглянулся назад. Человек в конце коридора пропал.
– Где мы? – спросила Айлин, пытаясь встать на ноги. Первоначальный шок начал проходить, и взгляд её стал осмысленным.
– В доме, – сказал Генри. Добавлять было нечего. Он почувствовал, как она вздрогнула всем телом, словно через неё пустили разряд тока.
– Я проснулась у себя на кровати, – сказала Айлин, изучая отстранённым взглядом потолок, где шевелились мясные отростки. – Думала, что всё кончилось… Господи, как я обрадовалась! Но потом вышла в гостиную и там увидела… – она всхлипнула. – Я увидела кровь. Свою кровь. Она была везде. Это ужасно… Отпусти меня, Генри. Думаю, теперь я могу стоять.
Он выпустил её с явными сомнениями, оставаясь наготове. Казалось, что ноги Айлин по-прежнему ватные, но она твёрдо встала на пол, на мгновение зажмурившись, когда живая масса прогнулась под её весом.
– Что нам делать теперь? – спросила она, нервно рассматривая дикий интерьер. Генри не мог не восхититься ей; сам-то он едва не сломался в первую же минуту. Но сейчас в голове не осталось никакого плана, кроме назойливо стучащей мысли: Нужно отсюда выбираться. Хорошая идея, но бесполезная.
Может, искать путь вниз, дальше? Но зачем – ведь они и так достигли самого дна, разве нет?.. Насколько хватало глаз, ни одного намёка на окна или двери, которые могли вывести наружу, не было. Полный тупик.
– Попробуем пройти дальше, – предложил Генри. – Может быть, что-нибудь да найдём.
– Ты думаешь, здесь есть этажи? – спросила Айлин, глядя на раненую ногу.
– Вроде были раньше. Но с тех пор тут произошли некоторые изменения, так что…
Айлин подняла голову:
– А квартира Фрэнка, управляющего? Её ты видел в свой первый визит?
Генри живо вспомнилось, как он в лихорадочной спешке перебирал ключи в связке, и как они норовили выскользнуть из влажных пальцев.
– Видел…
– Нам нужно туда, – заявила Айлин. Перехватив вопросительный взгляд спутника, она улыбнулась:
– Проверить одну сумасшедшую догадку, знаешь ли. Понимаешь, Фрэнк разок упомянул о какой-то пуповине, которая хранится у него дома…
– Да, я помню, – сказал Генри. Настал черёд Айлин удивлённо воззриться на него. Он объяснил:
– Я видел ваш разговор в глазке. Вы не слышали мой голос, но я всё видел и слышал.
Айлин кивнула:
– Я вот подумала… тот «клочок плоти», который упоминался в Багровом Томе… Раз уж Салливан родился здесь, в квартире 302, может быть…
Она продолжала говорить, но слова до Генри уже не долетали. Наконец-то части мозаики начали слагаться в единый спасительный круг, который мог дать шанс на победу. Айлин поняла это раньше него. Сам Таунсенд, возможно, ходил бы в потёмках до скончания веков.
… надобно захоронить клочок плоти Колдуна, совершающего противобожеское действо, в глотке его истинного тела…
– Ты хочешь сказать, что…
Айлин тревожно всматривалась в его окаменевшее лицо:
– Генри, это только догадка. И потом, мы ещё не нашли его тела…
– Нашли, – заверил Генри. – Истинное тело Уолтера находится в моей квартире. Ума не приложу, как оно туда попало, но похоже, оно было там все десять лет после его смерти.
Ещё один пузырь на потолке лопнул с раздражённым чавканьем, обрызгав их обоих мутными горчичными каплями.
3
– Вы что, вашу мать – шутите?! – проорал Эвори Прайс в трубку, забыв о профессиональной сдержанности. Мембрана щёлкнула, что-то захрипело вдалеке, потом раздался голос сержанта Рейнольдса:
– Никак нет, сэр. К сожалению. Фрэнк Сандерленд действительно мёртв. Я стою у его тела. Он у себя на кровати. Никаких ранений не видно, но я бы не сказал, что смерть наступила от естественных причин…
– Значит, так, – отрывисто сказал Прайс. – Не отходите от тела ни на шаг, вызовите экспертов сию же минуту. И удвойте охрану этого треклятого дома. Ни одна квартира не должна оставаться без присмотра. Я не хочу, чтобы там стало трупом больше за время, пока я буду добираться.
– Понял вас, – отозвалась мембрана. Отбой. Пошли короткие гудки. Прайс медленно вернул трубку на место. Велико было желание разбить аппарат вдребезги, но это было бы совсем уж глупо. Но, закрывая дверь гостиной, он таки не сдержался – хлопнул косяком так, что задрожала люстра на потолке. Тень под ногами испуганно всколыхнулась.
К чёртям это дело, размышлял Прайс, наспех набрасывая пиджак на плечи. Пусть им занимаются федералы, благо они совсем не против. Я уже сыт этим дерьмом по самые уши.
Но пока это было его дело – и нужно было тащиться в невзрачную трехэтажку, которая по уровню смертности за последние дни била все рекорды. Он прибыл туда за четверть часа – стрелки к тому времени показывали половину двенадцатого. Всю дорогу Прайса ощутимо лихорадило от ярости и страха за карьеру, но больше всего – от чувства собственного бессилия. Никогда прежде такого не было.
Дом встретил его фирменной тягостной атмосферой. Пиджак тут же начал казаться тесным, мысли в голове обесцветились, словно он принял снотворное. Прайс крепко зажмурился, вышагивая к нужной квартире. Не так. Что-то точно не так с этим домом и его обитателями…
У двери квартиры 105 дежурил сам Рейнольдс с одним человеком. Коротко кивнув Прайсу, он проводил его внутрь. Лампа в квартире горела особенно темно, излучая маслянистый свет, как свеча. Прайс поморщился.
– Вот, – сказал Рейнольдс, открывая дверь спальни. Прайс шагнул в комнату. Из интерьера здесь почти ничего не было – только шкаф да широкая кровать, на которой лежал хозяин. Голова запрокинута назад, рот полуоткрыт в беззвучном крике, глаза широко раскрыты. Обе руки Сандерленда были сжаты в кулак. Медэксперт (не тот юноша, что раньше, а седой благообразный латиноамериканец) деловито колдовал над телом.
– Что с ним такое? – спросил Прайс. Эксперт развёл руками:
– Сходу сказать невозможно. По симптомам очень похоже на сердечный приступ, но, возможно, действие какого-то яда.
– Как вы полагаете, у всех с сердечным приступом бывает такое лицо? – поинтересовался Прайс. Эксперт смерил его холодным взглядом:
– Думаю, вы знаете ответ.
Прайс повернулся к сержанту:
– Отпечатки? Следы? Хоть что-нибудь?
– Увы, – сказал Рейнольдс. – Даже шума никто не слышал. Дежурному показалось странным, что он не отвечает на звонки постояльцев…
Прайс сжал губы. Он пожалел, что не расспросил старика ранее более дотошно. А ведь такое желание было. То, что управляющий что-то знает, но не говорит, любой мало-мальски хороший психолог понял бы с первого взгляда. Но для обстоятельного допроса должны были быть более веские основания. Их-то Сандерленд и не давал…
А теперь он мёртв. И все сведения тоже умерли вместе с ним. Вот до чего доводит нерешительность. Всё-таки иду на вынос, мрачно подумал Прайс. Развернувшись, он вышел из комнаты. Одно полезное дело он ещё может сделать, не передоверяя другим. Допрос соседей. И на этот раз никаких любезностей…
Полицейский по-прежнему скучал у двери. Прайс прошёл мимо него, вытаскивая на ходу блокнот. Прежде всего стоит наведаться в сто шестую квартиру. Дама представилась в прошлый раз как Рейчел Паркинс; она, пожалуй, была единственной из всего дома, которая произвела на Прайса впечатление скорее положительное, чем отрицательное.
Он нажал на кнопку звонка. Страшно защекоталась шея – словно галстук впился в кожу на полдюйма. На этот раз Прайс не мог позволить себе ослабить узел. Сегодня он крепко завяжет все узлы.
Рейчел Паркинс не спешила открывать дверь. Подождав, Прайс позвонил снова, на этот раз задержав палец на кнопке. На него находило опасное раздражение: хоть что-нибудь в этом доме не настроено против него? Воздух был наполнен отравой, сжимающей зловонное кольцо.
И опять молчание. Прайс громко чертыхнулся и со всей души хватил кулаком по двери. Дверь стукнулась о косяк и отскочила назад, разверстывая чёрную щель. Она не была заперта.
– Что за чёрт? – Прайс потянул её на себя. Так и есть: открыто, и даже цепочка не наброшена на защелку. В прихожей было темно, как и во всей квартире. Прайс растерянно огляделся. Полицейский у квартиры 105 очень внимательно следил за ним.
– Вызовите сержанта, – отрезал Прайс. – Немедленно.
А сам машинально положил палец на кобуру, вглядываясь во мрак. Сердце забилось учащённо. Из прихожей тянуло тёплым сладким воздухом, от которого кружилась голова.
Рейнольдс подошёл с полицейским довольно споро. Видимо, оба правильно оценили ситуацию – пистолеты наголо уже находились в руках. Не оборачиваясь, Прайс спросил:
– Вы проверяли эту квартиру?
– Да, сэр, – ответил сержант, понизив голос. – Мисс Паркинс была дома. Сказала, что ничего необычного не замечала, и любезно ответила на наши вопросы…
– Любезно, говорите? – Прайс нехорошо усмехнулся. – Ну-ну.
Он ступил в прихожую, держа пистолет наготове, и позвал:
– Мисс Паркинс?
Тишина. Все лампы в квартире были погашены. Смутные очертания предметов выглядели силуэтами затаившихся людей. Прайс пошарил взглядом по стене в поисках выключателя, но не нашёл. Что ж, всё идёт как нельзя лучше. Он отцепил фонарь, болтающийся на ремне, и включил. Мощный поток света хлынул на полосатые обои.
– Есть кто-нибудь? – Прайс делал осторожные шаги вглубь квартиры. Рейнольдс с напарником шли следом в полной боевой готовности. Прихожая перетекла в гостиную, и Прайс увидел впереди голубое стекло окна. Там должна была быть видна ночная улица, но детектив усмотрел за прямоугольником лишь ствол какого-то кривого дерева. И ни одного огонька.
– Проверьте спальню, – бросил он сопровождающим, направляясь на кухню. Рейнольдс что-то пробормотал под носом, но он не расслышал. Тишина звенела в ушах, адреналин в крови бурлил, делая тьму светлее. Прайс преисполнился уверенности: что бы тут ни произошло, убийца не успел скрыться. Это была не просто догадка или умозаключение. Прайс это знал; он почти ощущал тяжёлое дыхание преступника в спёртом воздухе. Ствол пистолета в руке не дрожал, и это радовало. Он распахнул дверь кухни и направил луч вперёд, методично и быстро осветив каждый дюйм помещения. Занавески на окне казались вполне безобидными. Прятаться было негде. Сзади скрипнула дверь спальни: Рейнольдс и его сопровождающий вторгались в спальню. Прайс ослабил палец на курке и позволил себе неглубоко вдохнуть. Тут же раздался вскрик, но он потонул в грохоте выстрела.
Прайс среагировал без промедления, разворачиваясь к спальне и вытягивая фонарь вперёд. Свет выхватил чей-то силуэт в проёме двери: Рейнольдс? Его напарник? Или кто-то ещё?.. В мгновенном чёрно-белом кадре различить было сложно, тем более что человек стоял спиной. Потом он исчез, и квартиру сотряс второй выстрел.
– Рейнольдс! – закричал Прайс, делая шаг вперёд. Рефлексы навострились до предела. Он услышал, как чьё-то тело грузно свалилось на пол, и нацелил пистолет на открытый проём. Броситься вперёд сейчас было бы глупостью.
– Сержант!
Человек возник снова в квадрате проёма. Не Рейнольдс и не второй полицейский. Прайс без колебаний дёрнул курок. Громыхнул выстрел, вспышка ослепила его; но рука не дрогнула. Тем больше было изумление Прайса, когда он увидел, что человек продолжает стоять на месте и смотреть на него. А в руке – пистолет…
Второй выстрел. Гильзу отбросило в сторону. Прайс целился в голову незнакомца в синем плаще, и пуля была призвана разнести череп на куски. Но и после второй попытки человек никуда не делся. Прайс нервно сглотнул слюну. В электрическом свете лицо человека казалось белым, как бумага.
Не веря себе, Эвори Прайс выстрелил в третий раз. И попал – тоже в третий раз. Мужчина в плаще оставался на месте и до боли в зубах напоминал давно усопшего безумца Уолтера Салливана, физиономию которого Прайс насмотрелся в материалах старого дела.
– Ритуал нужно начинать, – сказал мужчина. Рука с дымящимся пистолетом начала недолгое путешествие вверх, ловя Прайса на мушку. Детектив выстрелил снова. Тёплый воздух квартиры сжигал лёгкие. Ему вдруг подумалось, что теперь он может сорвать этот чёртов галстук, душащий его. Но воплотить задуманное в реальность он не успел: человек в плаще, который по всем законам природы не мог быть Уолтером Салливаном, нажал на курок. Пуля, вырвавшаяся из ствола, оказалась на удивление реальной.
4
– Мне кажется, я слышал выстрелы, – сказал Генри.
– Да?
– Там, внизу. Ты не слышала?
– Нет, – глухо сказала Айлин. – То есть… я не прислушивалась. Мальчик…
Она опять уходила. Генри видел, но не мог ничего сделать, чтобы предотвратить этот процесс. Глаза девушки туманились, сознание уплывало из них. Цифры на спине исходили багрянцем, и полосы алого цвета шевелились под кожей, как червячки. Но всё-таки Айлин шла вперёд, хотя Генри не был уверен, что она вообще понимает, где находится.
Что-то было явно не так в этом путешествии. Расстояния между квартирами растянулись вдесятеро. Дорога до лестничной площадки заняла четверть часа. Двери квартир въелись в стены – вряд ли теперь их можно было открыть. Пол был неровным в зависимости от того, какой толщины слой плоти находился под ногами. Местами мясо вырастало в уродливые наросты, торчащие столбом посреди коридора и исходящие гноем. Больше всего отвращения у Генри вызвал огромный прозрачный пузырь, который образовался на потолке. Без малого семи футов в ширину, и внутри плещется гнилая жижа с чёрными вкраплениями. Пузырь напоминал большой незрячий глаз. Генри с ужасом ждал, когда он лопнет и содержимое вывалится зловонным дождём, но обошлось без этого. Лишь отойдя на десяток футов, он вздохнул с облегчением. Айлин не заметила пузырь, погрузившись в чужие нездоровые грёзы.
А вот выстрелы были. Тихие и далёкие, будто за пару миль – но, учитывая перемену масштаба, Генри полагал, что они прогремели на первом этаже. Сначала один, потом второй. Не хотелось думать о том, что там происходило. В любом случае, придётся им скоро узнать, раз они направляются в квартиру Фрэнка.
Наконец, они добрались до двери на лестничную площадку. Генри открыл её с опаской: в прошлый раз, отворив эту дверь, он впервые столкнулся с человеком в синем плаще, и его назойливо преследовало ощущение, что Уолтер по-прежнему восседает на кровавых ступеньках. Но площадка была пуста. Вместо перил возникла перегородка из колючей проволоки. Красная зараза размножилась, захватив каждый дюйм площадки. Даже лампа на потолке обрела невыносимый алый оттенок. В этом освещении Генри не сразу понял, что такое он видит под потолком. Сначала показалось, что это повешенный человек, подобный тем, что они видели на спиральной лестнице. Но топорные черты довольно быстро дали понять, что на чёрных ниточках свисает не живое существо, а большая кукла – что-то вроде манекена.
Что за чертовщина?..
Лицо было закрыто маской с длинным изогнутым носом. Вся поверхность манекена липко блестела. Генри посмотрел на Айлин, но она не отреагировала. Лишь подёргивались уголки губ.
Прежде чем начать спуск, Генри подошёл к краю и взглянул вниз. Так и есть – весь первый этаж полыхает красным, как ягодная поляна. На полу валялась пара жёлтых псин, так знакомых Генри. Собаки явно не спали: они были мертвы. Но у него всё равно забилось сердце. Раз есть дохлые твари, то где-то рядом бродят живые.
Он дал руку Айлин, и она машинально сделала встречное движение. Ладонь жгла холодом. Генри встревожился: неужели температура человеческого тела может так упасть? Он взглянул на побелевшую кисть девушки, где угрожающе выступила чёрная сетка вен. А сверху – алые полосы. Страшно. Генри вдруг испугался, что Айлин умирает. Он пошёл вниз, держа её за руку. Айлин покорно шла следом. Наверное, так же спокойно она шагнула бы за ним в пропасть.
На втором Генри уразумел, что убило тех собак, которые лежали на боку на первом этаже. Их было отчётливо видно отсюда: распухшие животы и вывалившиеся языки, к которым прилипло мясо, выдранное со стен. Вот что стало их убийцей. То, что росло на стенах, было ядовито. Собаки поплатились за свою жадность. Большой жалости к ним Генри не испытал.
Первый этаж. Ботинок тут же утоп во влажной мягкой тине, которая чавкала на каждом шагу. Генри постоял у двери, прислушался к звукам выстрела, но этаж оставался тихим. Никого. Он поймал себя на том, что забыл, с какой целью они пришли сюда. Ах да – искать пуповину в квартире управляющего. Бред какой-то. Теперь, когда цель стала близка, на Генри нашли сомнения. Неужели на третьем этаже они с Айлин всерьёз верили, что их предприятие увенчается успехом? Многого ли стоит случайная оговорка Сандерленда?.. Ну ладно – положим, он действительно хранит дома какую-то пуповину, хотя уже это отдаёт шизофренией. Но каковы шансы, что это именно пуповина Уолтера Салливана, подкидыша из квартиры 302? Каковы шансы, что на кошмарной «обратной стороне» квартира Фрэнка останется прежней, и они смогут найти эту пуповину? Какова, наконец, вероятность, что они правильно поняли хвалёный Багровый Том – и даже если найдут пуповину, из этого что-то выйдет?
Генри скорее для приличия бросил взгляд на дверь выхода. Как и ожидалось, железо намертво впилось в подрагивающий красный слой, и двери как таковой больше не существовало. Окна забило мясом, и они зияли свежим нарывом. Запах из солёного превратился в почти сладкий. Генри с трудом прошествовал поперёк холла: ботинки нещадно увязали в мясной жиже. Айлин шла следом, неуклюже выдергивая ноги. На высоте двадцати футов над ними покачивался длинноносый манекен, отбрасывающий тень на почтовые ящики внизу.
Альбом, лежащий на полу под ящиками, как ни странно, заметила Айлин. Генри думал, что она не отреагирует, даже если лампа сорвётся с потолка и шмякнется о пол; тем не менее, когда до двери в коридор осталось три шага, он почувствовал, что она отстала. Обернувшись, Генри увидел спутницу возле почтовых ящиков, нагибающуюся за прямоугольным предметом на полу. Рядом с её ногами оскалилась в последней ухмылке собака с языком-жалом. Того и гляди тяпнет за щиколотку… Генри сделал инстинктивное движение в её сторону:
– Айлин…
– Смотри, – она продемонстрировала ему синюю обложку альбома с улыбчивым месяцем. – Это его…
Генри подошёл к ней. Мёртвая собака не двигалась. Айлин тем временем рассматривала рисунки в альбоме, бережно перелистывая страницы. У Генри закарябры особого восторга не вызвали. Умилительное, конечно, зрелище – детские рисунки, где люди различаются с трудом в нагромождении овалов и линий, но не самое интересное. Тем более если художественных способностей у отпрыска кот наплакал. Тем более если ты знаешь, что ребёнок, повзрослев, начнёт резать людей, как свиней… Он отвёл глаза от рисунков и оттолкнул ботинком дохлую псину подальше. Так, на всякий случай.
– Ужасно, – сказала Айлин дрожащим голосом. Генри чуть кивнул в ответ, имея в виду рисунок. Весьма символический человек со ртом, разинутым в широком крике, с волосами-проволоками. Голова была старательно зачёркнута толстым карандашом. Ужасно – не то слово.
Но Айлин говорила о другом:
– Бедный мальчик… Как они могли его так бросить?
В её глазах стояли слёзы. На этот раз в зрачках не было тумана, и стальной цвет не выглядывал из-за тёмной зелени радужки. У Генри упало сердце.
– Айлин… – что он хотел сказать? И почему не сказал, а закусил губу, глядя на завершающий рисунок – с чёрным солнцем, чёрными деревьями и тремя чёрными людьми, которые взялись за руки в центре картины?
– Они бросили его, как только он родился… – Айлин закрыла альбом. Генри успел заметить, что последняя страница из альбома вырвана, обрывки белой бумаги торчали из переплёта. – Бедный ребёнок. Неудивительно, что он поверил, что его мать – эта квартира…
Она прижала альбом к груди, к изорванному платью, как самое дорогое сокровище. Так дети свои оберегают бесценные игрушки.
– Подумай, Генри, – она посмотрела на него, – может быть, для него это того стоило? Все те убийства… чтобы разбудить маму. Может, он считал…
После короткой паузы, решительно и в то же время так тихо, что не слышно:
– Мне его жаль.
Генри обрёл дар речи:
– Айлин, о чём ты говоришь?
– О мальчике, – взгляд вновь на зелёном альбоме. – Не знаю, что со мной… Но я его так понимаю…
Это из-за Уолтера, подумал Генри, и мысль стала для него спасительной соломинкой. Айлин не стала бы говорить такие вещи. Она не в себе. Джозеф говорил – он будет стараться её заполучить…
– Может, потому он нас и выбрал? – спросила Айлин. Багрянец на её лбу всколыхнулся. – Просто потому, что мы на него похожи. Извини, что я это у тебя спрашиваю, Генри, но где твои родители сейчас?
Вот этого Генри ожидал меньше всего. Если было такое понятие – «удар ниже пояса», то это был тот самый случай. У него аж перехватило дыхание:
– Что?
– Мать. Отец. Где они?.. Я могу рассказать о своих, – Айлин грустно улыбнулась пересохшими губами. – Правда, это невесёлая история. В детстве я жила в Вирджинии. В маленьком таком городке. Когда мне было шесть, мы переехали в Эшфилд. Жили полгода, потом… – она замолчала, собираясь с мыслями. Генри упреждающе поднял руку:
– Айлин, если не хочешь, тебе совсем не обязательно рассказывать…
– Сдаётся мне, я и так слишком долго никому не рассказывала, – она вздохнула. – Они попали в аварию, когда возвращались с вечеринки. Меня в тот вечер оставили дома, с няней… Дальше я жила у двоюродного брата отца, он тоже был в Эшфилде. Думаю, он пригласил моих родителей в этот город. Дядя был хорошим человеком, он купил мне квартиру, когда я выросла, но он умер шесть лет назад.
Её пальцы нервно теребили переплёт альбома.
– Конечно, не очень похоже на историю этого мальчика, но… в-общем, я могу его в какой-то мере понять. Генри, только не думай, что я свихнулась.
– Я так не думаю, – заверил Генри, но какая-то его часть так и не приняла сбивчивые объяснения девушки. Эта часть отказывалась понимать, почему она готова простить того, кто причинил ей столько боли и грозился убить в скором будущем. Айлин продолжала смотреть на Генри, и он понял, что она ждёт ответа на вопрос.
Мать. Отец. Где они?..
Первой идеей было – сделать вид, что просто забыл, о чём шла речь, и обыденно сказать: «Ну, пойдём дальше?». Этот погреб был слишком тёмным, и он так долго держал его взаперти, что боялся открыть. Пусть даже на миг в присутствии той, что откупорила для него свой тайник.
– Я… – начал Генри. Остановился и коснулся рукой своего лба, будто старался вспомнить. На самом деле он всё помнил очень хорошо. – Понимаешь, Айлин… Я думаю, что мне не стоит…
Или стоит?
– Хорошо, Генри, – торопливо сказала Айлин. – Если тебе неприятно вспоминать, то не надо. Мне не нужно было…
Генри мотнул головой:
– Нет. Я всё-таки попытаюсь. Просто… да, я тоже слишком долго не рассказывал. Но до этого, можно один вопрос? Раз уж мы отвечаем друг другу, я бы хотел избавиться от одного зуда, – он улыбнулся; хоть на какое-то время красный нарост на стенах перестал резать глаза.
– Конечно, – кивнула Айлин, поглаживая обложку альбома.
– Звучит, конечно, нескромно, но… Айлин, а где ты работаешь?
На секунду она смотрела на него с неподдельным удивлением, заставляя заливаться пунцовой краской, потом рассмеялась:
– Господи, и всего-то. А я ждала чего-то по-настоящему страшного. Я переводчица. Не та, которая ходит на встречи важных людей и помогает им общаться, а которая переводит статьи для журналов. Скучное занятие.
– Ага, – сказал Генри, почему-то испытав облегчение. С какой стати он вообще решил задать ей дурацкий вопрос? Бог знает, что у него было написано на лице, потому что Айлин вдруг разволновалась:
– Перевожу в основном с французского и немецкого, хотя знаю ещё пару романских языков. Ты, наверное, знаешь местное издательство – там и просиживаю дни. Я поступала сначала в медицинский, но бросила после первого же «практического»… В-общем, на этом поприще у меня не вышло.
Генри кивнул. Свою часть договора Айлин выполнила – теперь слово переходило к нему. Они оба ждали, но, Боже, как тяжело давались одни только воспоминания! Будто на двери к воспоминаниям кто-то тоже понавешал чугунных замков. Эта мысль стала последним дюймом: Генри уже достаточно просидел взаперти за цепями, и не желал терпеть ещё одно заточение. Он начал рассказывать – поначалу медленно, подбирая слова, потом более складно, – а тем временем в месте, которое никогда не существовало, наточенные лезвия начали вращаться вокруг стального сердечника.
