Текст книги "Квартира 302"
Автор книги: Георгий Старков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)
Георгий Старков
Квартира 302
Предисловие
Произведение создано по мотивам видеоигры Silent Hill 4: The Room. Silent Hill © является зарегистрированной торговой маркой компании Konami Computer Entertainment Tokyo, Inc. Прежде чем вы приступите к чтению, я хочу выразить здесь благодарность тем людям, которые помогали мне создавать это произведение. Начну список, разумеется, с SilentPyramid, чей всеобъёмлющий труд по анализу вселенной серии Silent Hill был во время написания романа главной звездой, указующей мне путь. Кроме того, я глубоко признателен Ashigaru и Istergul – посетителям форума Hometown.Ru, за ту поддержку и помощь, которую они мне оказывали. Спасибо вам, ребята – пусть я не смог воплотить в текст все ваши советы, но вашими усилиями произведение стало несомненно лучше. Моя горячая благодарность Lucifer из форума Hometown.Ru за обложку к PDF-версии книги, и Rayne из форума Silenthill.Ru за её иллюстрации к отдельным частям романа. Спасибо создателям игры из компании Konami за то, что они подарили нам сей, не побоюсь этого слова, шедевр. Ну и, конечно, главное спасибо всем, кто читал произведение (во время написания, или же после) – ведь читатели и есть конечная и высшая цель любой книги, последняя инстанция в её оценке. Погуляем ещё раз по искажённому миру человеческих заблуждений. Георгий Старков.
Часть первая
ЗАПЕРТАЯ КВАРТИРА
Глава 1
Цепи и замки
1
Несмотря на всю свою мерзость, ночные кошмары имеют хорошее свойство, за которое им можно простить если не всё, то многое: они проходят. Достаточно только открыть глаза и убедиться, что ты по-прежнему в стенах своего дома, нежишься на тёплой постели.
Хуже, если кошмар повторяется. Не каждый человек способен выдержать изощрённую пытку в виде ужасного действа, переживаемого заново каждую ночь. Но даже если так… лазейка всегда есть. Тонкая трещина, разграничивающая сон и явь. Переступая через неё, ты всегда выходишь победителем.
Но что, если кошмар не хочет заканчиваться, когда ты размыкаешь веки?
Что делать, если та самая граница между кошмаром и действительностью исчезает, оставляя лишь зыбучую болотную топь, где, раз оступившись, рискуешь провалиться в бездонную тину и никогда не вернуться к солнечному свету?
Человек не создан для такого существования. Его разум не способен долго держаться на плаву, играя по таким правилам. И его счастье, что подобного быть не может. Никогда. Ни при каких условиях.
Но…
Никогда не говори «никогда».
Генри Таунсенду крупно не повезло.
2
Первое, что он увидел, открыв воспалённые глаза – лопасти вентилятора, вращающиеся на потолке. Прохладный воздух спиралью спускался вниз, щекоча разгорячённое лицо. Человек шевельнулся на кровати и понял, что ещё жив – хотя бы потому, что всё тело ныло и ломало.
Жив. Это радовало.
Он сел на кровати, обхватил голову руками. Тошнота подкатывала к горлу, как морской прилив. Болела голова. Желудок скрутило так, что казалось – там, внутри, костёр из сухих поленьев.
Но все эти ужасы затмевала до отвращения чёткая картина сновидения – заляпанные кровью и ржавчиной стены, телевизор, транслирующий пустой белый эфир, и…
… и жуткое, исходящее могильными червями подобие человека, силящееся выползти из стены.
Это было во сне. Это было в его квартире.
– Господи, что за сон… – простонал человек. Голос был отравлен желчью. Теперь он в полную силу ощутил, насколько разбит, и обессиленно упал обратно на постель. Рано вставать, если он не хочет околеть на месте. В конце концов, ему некуда спешить.
Бесконечное вращение лопастей завораживало. Его глаза затуманились. Человек сам не заметил, как уснул. И в кои-то веки ему ничего не снилось.
3
Когда Генри пришёл в себя второй раз, было уже не утро. И даже не день – тени на рабочем столе лежали так, как обычно бывало часа в три-четыре пополудни. Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше.
Генри встал с кровати, ожидая, что организм вот-вот закатит очередную истерику. К счастью, опасения оказались напрасными – если не считать ощущения, будто голова набита хлорной ватой.
Он надел брюки, брошенные на спинку стула, потом принялся за рубашку. Светло-голубая ткань смялась и кое-где потемнела. Надо бы постирать да погладить, рассеянно подумал Генри, отлично зная, что не сделает этого ни сегодня, ни завтра. У него хватало проблем, и грязная рубашка была последним делом, о котором стоило беспокоиться.
Облачившись, он почувствовал себя человеком. Одежда лучше, чем что-то иное, дало вспомнить: он есть Генри Таунсенд, двадцать восемь лет, исправный налогоплательщик и полноправный гражданин Соединённых Штатов. Не безымянное, безрукое-безногое существо, которое утром пялилось на вентилятор. Генри застегнул последнюю пуговицу на рукаве. Мир стал немного правильнее.
Но только немного.
Он посмотрел на телефон. В последний раз, когда вчера вечером он проверял его, аппарат не работал. В мембране была лишь звенящая тишина. Никаких предпосылок, что сегодня в трубке будет жизнерадостный гудок, не было – но Генри всё же в благоговейном трепете поднял рычаг. Пусто. Как и следовало ожидать.
Бросив трубку с плохо скрываемым раздражением, Генри направился к выходу из спальни. Но внезапная трель заставила его замереть. Телефон зазвонил… Секунду назад он не работал, ну а теперь решил подать голос.
Что за?..
Он обернулся очень медленно, с ощущением, что меж лопаток упёрли ствол пистолета. Телефон по-прежнему восседал на тумбочке у изголовья кровати – белый, пластмассовый, совершенно безобидный. Почувствовав взгляд хозяина на себе, он опять заверещал.
Сделав над собой усилие, Генри поднял трубку опять. На этот раз динамик не молчал: что-то беспрерывно скрежетало, хрустело, хрипело и визжало. У Генри немедленно заложило ухо.
– Алло? – громко спросил он, стараясь перекричать шум помех.
Здравствуйте, мистер Таунсенд. Вас беспокоят с телефонной станции. На вашей линии были небольшие неполадки, но теперь все проблемы устранены, и…
Чушь собачья. Это было бы даже не смешно.
– Помоги… мне… – прохрипела трубка искажённым женским голосом. – Скорее…
Генри моргнул:
– Алло?..
– … спас…
И снова вакуум, веющий космическим холодом. Будто остро отточенное лезвие ножа перерезало тонкую нить. Трубка в ладони налилась тяжестью олова. Генри постучал по корпусу аппарата, наугад нажал несколько кнопок. Голос не вернулся.
Сглотнув слюну, Генри вернул трубку на место. Что ж, теперь ему было о чём подумать. Эта женщина… она просила помощи. У него – у Генри Таунсенда, человека, который даже выбраться из собственной квартиры не может. Ирония? Издёвка? Или просто ужасающее бессилие?
Помоги… мне…
Голос был незнакомым – Генри в этом не сомневался. Будь это кто-то из бывших подружек, он бы узнал. Итак, незнакомая женщина звонила за помощью. По телефону, который чёрт знает какой день находился в глубокой коме. Было в этом что-то не просто непонятное, но явно жуткое.
Впрочем, когда Генри проследил взглядом по белому шнуру, который тянулся от телефона к розетке, по его спине действительно пробежал холод.
Провод был перерезан. Конец шнурка с выглядывающими из-под изоляции разноцветными проводками лежал на полу. Кто-то приходил, когда Генри спал. Кто-то был в его спальне и оборвал последнюю надежду достучаться до внешнего мира.
4
Подставив ладонь под мощную струю, Генри с остервенением плеснул её на лицо. Холод мгновенно прояснил разум, оттеснив полупрозрачную вуаль сна. Вода весело журчала. Генри не спеша вымыл лицо, руки, намазал на щётку порцию пасты. Закончив умываться, он стоял, уставившись на своё отражение – следил, как капли воды стекают с носа на подбородок.
С зеркала на него смотрел человек с тёмно-каштановыми волосами, усталым лицом и проступающей на щеках колючей щетиной. Бывали времена, когда он выглядел и хуже, но всё-таки… Генри не понравилось то, что он увидел. Что-то болезненно безнадёжное сквозило в картине. Кто ты, Генри Таунсенд? В какую историю ты влип? Что ты сможешь рассказать?
Ничего. Ничего он не мог рассказать. Мог только задавать вопросы. Генри отвернулся от зеркала и вытерся полотенцем.
Пять дней назад… Или сколько? Он уже потерял счёт. В-общем, началось это около пяти дней назад. История, которая могла бы быть смешной, если бы не была такой жуткой. В ту ночь ему впервые приснился кошмар.
Генри снилось, что он в тюремной камере. Это выдавали ржавые решётки, отгораживающие каморку от коридора. До неприличия реально он видел унитаз, покрытый налётом, и узкую койку в углу. Больше в камере ничего не было. Чем дольше Генри всматривался в скудный интерьер, тем больше в нём крепла уверенность – что-то не так, не хватает чего-то жизненно необходимого. Посмотрев на решётку, он вдруг понял. В камере не было двери. Тот, кто заточил Генри, не собирался выпускать его на свободу.
Далее всё шло урывками. Кажется, он бился лбом о стальные прутья и вопил во всё горло.
(Красный дьявол! Он здесь! Он хочет забрать меня!)
Грязно-жёлтый свет лампы распылял в мозг шероховатую пустоту. Мелькнула ложка, сжатая в руке. Обычная столовая ложка – только кончик рукоятки был остро наточен и нездорово блестел глянцем алюминия. Свет искрился на импровизированном лезвии, и ложка неумолимо приближалась к горлу. Только Генри понял в невыразимом ужасе, к чему всё идёт – его выбросило из сна, как пробку. Он проснулся на кровати, задыхающийся, исходящий литрами пота. Стояла жаркая августовская ночь. Подушка прилипла к щекам. Генри понадобилось долгое время, чтобы прийти в себя. Никогда раньше с ним не было ничего близко похожего на это. Он снисходительно относился к людям, которые с непонятной гордостью заявляли, что им регулярно снятся гадости. А тут…
Всего лишь сон, думал он, изучая бесконечное путешествие лопастей. Встану – и забуду. Но стоило закрыть глаза, и во внутреннем взоре опять представала замызганная камера. Генри с проклятиями поплёлся в ванную – принять холодный душ. Ему это было необходимо.
Но настоящий сюрприз ждал его поутру…
Сейчас, по прошествии пяти дней, Генри повесил полотенце на крюк и прикрыл веки. Всё утро он оттягивал этот момент, но теперь… время пришло.
Боже, сделай так, чтобы всё вернулось на место. Если я опять увижу эти цепи, то сойду с ума. Я не шучу.
Он вышел из ванной. Кухня была совмещена с гостиной – на более шикарное обиталище не хватало средств. Впрочем, Генри не жаловался. Кресло, лакированный столик, торшер с оранжевым абажуром уютно примостился на шкафчике. Намозолившая глаз картина, которую он лицезрел каждое утро. Под таким ракурсом квартира выглядела совершенно нормальной.
Но стоит сделать один шаг…
Сжав губы, Генри сделал его.
Теперь слева в поле зрения попала дверь. Генри смотрел на неё, не мигая, не смея вдохнуть. Сердце замерло на одну долгую секунду… и разочарованно вернулось в прежний ритм.
Ничего не изменилось. Дверь квартиры 302 по-прежнему была завешана толстыми стальными цепями. Цепи опутывали проём, сплетаясь друг с другом, прогибаясь под собственной тяжестью. Они не давали шанса никому – никому, – ни войти в квартиру, ни выйти из неё. Таунсенд по-прежнему был отрезан от всего мира.
5
Он прикоснулся к цепи, словно желая убедиться в её реальности. Стальное звено с готовностью клацнуло, подтверждая неоспоримость своего существования. Изгиб цепи выгнулся дугой, как самодовольная ухмылка.
Эту же картину Генри увидел в то проклятое утро. Ещё не отойдя от кошмара, он пошёл в кухню с мечтой разбить несколько яиц и соорудить омлет – классический холостяцкий завтрак. Не то чтобы ему сильно хотелось набить брюхо, но сон выбил его из колеи, и Генри нужно было вернуться в нормальный ритм жизни. Привычный завтрак сослужил бы тому хорошую службу.
Но яйцам суждено было в то утро остаться целыми. По пути Генри отвлёкся на нечто куда как важное… то, что стало символом беспардонного конца его размеренной жизни. Дверь квартиры была облачена в самую фантасмагоричную декорацию, какую только можно придумать.
Он с усилием провёл ладонью по глазам в попытке смести вздорное видение. Цепи не пропали. Осторожно ущипнул себя за щёку. Цепи не пропали. Впился ногтями в подбородок, раздирая кожу. Цепи не пропали. Они нагло висели на двери, и на каждую был прикреплён огромный чугунный замок.
Что можно было предпринять в такой ситуации? Пожалуй, только одно… Следующие полтора часа Генри провёл в исступлённой попытке разорвать цепи. Сначала хотел голыми руками выдрать их из косяка, потом, более-менее вразумившись, подключил к делу молоток, завалявшийся в кладовке. В результате на металлических лицах цепей не появилось ни трещинки, а сам он оказался совершенно измотан. Тогда Генри вооружился стержнем от шариковой ручки и стал ковыряться в замках. Давеча в университете умение взламывать замки было обязанностью де-факто каждого студента. Но когда пальцы начало сводить от напряжения, Генри был вынужден признать своё поражение.
Потом пришла по-настоящему хорошая идея – позвонить. Управляющему. В полицию. В службу спасения. Хоть кому-нибудь.
Всё правильно – телефон не работал. Провод тогда был исправен, но толку… Может, думал Генри, смахивая пот со лба, провод оборвали снаружи, в блоке коммутации. Если кто-то смог навешать эти здоровенные цепи ему на дверь – с внутренней стороны, заметьте! – то испортить телефонную линию пара пустяков.
К полудню Генри решился заорать. До этого кое-как ухитрялся давить в себе ростки паники, но самообладание утекало с каждой минутой. Он постучал по стене гостиной – сначала робко, костяшками пальцев. Никто не отвечал. Он забарабанил сильнее, кулаками. Стена притворялась глухонемой.
– Вы слышите меня? – громко спросил он. – Вы меня слышите?
Обитательница соседней квартиры (девушку звали Айлин) не подавала признаков жизни. Скоро Генри уже кричал во всю мощь лёгких, но ответа не дождался. Сорвав голос, он кинулся к противоположной стене. Промучился до хрипоты, прежде чем понял – что-то не так. Что-то определённо не так. Его истошные вопли должны были привлечь внимание если не соседей, то кого-нибудь другого.
Он посмотрел на окна. Стекло, такое гладкое и прозрачное, легко бьющееся. Генри попытался открыть окно, но рама не продвигались ни на дюйм, словно пустила корни в колоду. Терпение Генри было на пределе. Он не стал долго думать – зажал правую руку в кулак и шандарахнул прямо по центру. Раздался мягкий стук. Костяшки пальцев полыхнули болью. Стекло осталось цело.
Генри не верил глазам. Стекло было тонкое, силы удара должно было хватить, чтобы превратить его в груду осколков… ну или хотя бы пустить трещину. Но гладкая поверхность была девственно-целой. Генри ударил второй раз. Из-за волнения удар получился не ахти каким. Третий удар… Кожа на основании среднего пальца разошлась, на подоконник закапала кровь. Стекло замалевалось багряными потёками. Чувствуя, как вокруг шатаются стены, Генри опустился на подвернувшийся стул.
Не может быть, тупо думал он. Это противоречит законам физики.
До вечера было ещё далеко. Когда Генри лёг на кровать и забылся беспокойным сном, на его счету были: горящее от раздражения горло, растёртый в кровь правый кулак и молоток, соскочивший с рукоятки. Спал он в ту ночь из рук вон плохо. Снилось что-то нечёткое и страшное, про длинную лестницу, которая вела на крышу.
Утро пришло, как божье благословение. Солнце игриво заглядывало в спальню и пускало на стены армию янтарных зайчиков. Один из них прыгнул Таунсенду на лицо, защекотал ноздри. Страшный сон, понял он, принимая сидячее положение. Приснится же такое. Улыбаясь бредовости ночной фантазии, он вышел из спальни, и улыбка застыла на губах многотонным гранитом. Сердце с треском ухнуло на дно тёмного колодца. Генри увидел цепи, опоясовывающие дверь квартиры. Колени подогнулись, и он упал, как подкошенный, там, где стоял – посредине гостиной. Имей он привычку плакать, это было бы самое время.
Так начался его персональный ад. Он тянулся уже пятый день. С каждым рассветом надежда на то, что происходящее – просто злая шутка или дурное видение, таяла. Так исчезает свеча, забытая в тёмной комнате.
6
Оторвав взгляд от двери, Генри прошёл в кухню. Начало пятого дня заточения; нужно завтракать. Открыв дверцу холодильника, он внезапно понял, что есть не хочется – несмотря на то, что вечером он считай не ужинал. Желудок застыл окаменелостью, свернувшись в клубок. Наверное, это было к лучшему. Продуктов в холодильнике оставалось мало, и если ничего не изменится ещё неделю… у него будут серьёзные проблемы. Не хотелось об этом думать.
Генри закрыл холодильник и прошествовал в символическую гостиную. Там он не без удовольствия плюхнулся на мягкое кресло. Последние три дня львиная доля его времяпровождения приходилась на это кресло. Раньше он мог хотя бы переключать каналы или читать свежие газеты, теперь не было даже этого. Телевизор включался, лишь чтобы таращиться бельмом эфирных помех. Радиоприёмник на книжной полке (Генри любил по воскресеньям слушать трансляции бейсбольных матчей) выдавал бессмысленное шипение.
Откинувшись на спинку кресла, Генри уставился на потолок. Там вращался ещё один вентилятор, такой же, как в спальне. Чего-чего, а этого добра в квартире 302 было навалом.
Мысли постепенно вернулись к странному звонку – грохот в трубке и сбивчивый, перепуганный голос женщины. Будь Генри в состоянии хоть что-то сделать, он бы не стал колебаться. Такой голос взывал к действию, а не к размышлениям. Но Генри мог лишь валяться на кресле и развлекать себя игрой механических лопастей.
Помоги… мне…
Что это значит? Почему телефон заработал? Кто эта женщина? Какого чёрта перерезан провод?..
Как ни крути, всё упиралось концами в Самый Главный Вопрос – что происходит?
Право дело, на этом поле можно было с лёгкостью свихнуться.
Генри закрыл глаза, спасаясь от осточертевшего вращения. Может, стоит ещё попытаться проломить стену или достучаться до соседей. Шансов мало, но этот голос…
Резкий бьющийся звук справа. Там, где кухня… и дверь. Генри рывком выпрямился.
– Проклятье, – отчётливо сказал женский голос. В возгласе перемешались раздражение и досада.
Он сам не заметил, как оказался у двери. Кто-то задержался в коридоре. Нельзя упускать такую возможность. Генри жадно припал к щели глазка, молясь, чтобы женщина не успела уйти.
Она не успела. Айлин Гелвин, соседка из 303-й, как раз нагибалась за тем, что она уронила у двери. Генри заколотил кулаками по деревянной поверхности:
– Помогите! Это я, Генри! Генри Таунсенд!
Она озадаченно посмотрела по сторонам, затем переключила внимание на пол и брезгливо сморщила нос:
– Надо же… Опять невезуха.
Разбила склянку, догадался Генри.
– Мисс Гелвин! Это я! Помогите, я не могу вый…
В груди кольнуло. Он осёкся, переводя дух. Айлин даже не взглянула в его сторону – подобрала осколки разбитой посуды и пошла дальше, выпав из поля глазка. Генри с недоумением воззрился на грязную стену напротив, где какие-то шалуны оставили отпечатки своих ладош.
– Что за… – он закашлялся; горло саднило.
Почему она не услышала? Даже если дверь вдруг стала бы свинцовой, она не могла, просто не могла проигнорировать его вопли с расстояния в фут.
Медленно, как во сне, он отлепился от глазка. Возбуждение покинуло его, уступив место опустошению и обиде, почти детской. Он услышал, как хлопнула дверь соседней квартиры: Айлин вошла к себе. Генри обвёл внимательным взглядом комнату и вернулся на свой пост. Биться о стену и ломать дверь расхотелось.
7
Наверное, он сидел час – точно сказать не мог, потому что часы встали тогда же, когда появились цепи. Теперь в квартире 302 днём и ночью было шесть минут одиннадцатого. Затем Айлин вернулась в коридор подметать осколки. Он снова кричал, отказываясь верить своей безнадёжности. Айлин сосредоточенно сгребала стеклышки в лопатку, кинула один – всего один – многозначительный взгляд в сторону Генри, заставив его покрыться гусиным пёрышком, и ушла. Он чертыхнулся и хлопнул ладонью по глазку. Больше ничего не сделал – уныло поплёлся к креслу.
Время шло. Небо в окне приняло грязно-марлевый оттенок. Стало быть, приближался вечер. Почувствовав, что ещё минута бездействия, и он начнёт потихоньку крошиться на отдельные атомы, Генри подошёл к окну. Вид из окна заменял ему теперь ежедневную порцию телечуши.
Снаружи было серо. Даже при ясной погоде пейзаж не блистал красками, а тут, словно назло, над городом громоздились мёрзлые осенние тучи. Отвратительно. Генри был бы сегодня рад любому цвету – красному, синему, зелёному, – но только не серому. Художник явно издевался над ним – вся картина была словно нарисована пеплом. Серые тучи, серые дома, посеревший газон, серые автомобили… И все прохожие тоже одинаково серые, в бесцветных костюмах и рубашках. Наверняка поэтому внимание Генри сразу привлекла девушка у входа в метро. На ней была вызывающе розовая блузка. Он почти влюбился в неё только за это.
Девушка опёрлась о перила и скучающе смотрела на улицу. То и дело она томно потягивалась. Генри не мог различить её лицо – но блузка была красивая, как и точёная фигура, и он был уверен, что красиво и всё остальное. На целых пять минут он забыл о своём одиночестве, зачарованно следя за ней – ни одна телепередача или бейсбольная трансляция не давали такого упоения. Наконец девушка спустилась в станцию лёгкой, танцующей походкой. Генри проводил её взглядом. Вот и всё, с горечью подумал он. Счастье кончено, Генри. Время любоваться восьмым чудом света – вращением вентилятора.
Он вздохнул и отошёл от окна. Пора есть. Желудок по-прежнему не подавал сигналов бедствия, но нужно что-то сжевать, если не хочешь умереть от истощения.
Смастерю бутерброд с ветчиной, без аппетита подумал Генри. Ветчина, конечно, недельной давности, но ещё сгодится…
Громкий, раскатистый звук оборвал мысли, мгновенно отодвинув гастрономию на задний план. Мощный грохот, от которого качнулись настенные часы. Генри машинально поднял руку в защитном жесте. Сейчас всё сметёт взрывной волной, и его сбросит из разбитого окна вниз, на желанную улицу.
Но грохот стих, и снова ударила тишина.
Что это?
Генри не сомневался в том, что источник звука был в квартире. Либо в ванной, либо в спальне. Скорее всего, в ванной. Чёрт возьми, шум был такой, словно на пол грохнулась семипудовая гиря. Вроде он не держал в ванной тяжёлых предметов…
Генри открыл дверь ванной. В темноте носилась пыль штукатурки, разъедающая нос. Он поморщился и нажал на выключатель.
Раковина. Над ней – зеркало, треснувшее пополам и поэтому отражающее лишь половину его физиономии. На кафельном полу рассыпано всё содержимое полки – зубная щётка, мыло, бритвенные лезвия. И на стене между зеркалом и унитазом, там, где раньше находилась вешалка для полотенца, поселился Ужас.
Генри ахнул. Ему показалось, что лампа мигнула, на короткий миг оставив его в темноте с этим… с этим невозможным.
Ужас был в облике дыры. Чёрная, с неровными краями, ведущая куда-то вглубь стены. Она появилась на ровном месте и щерилась Генри своим беззубым ртом.
– Это ещё что такое?
Он осмотрел жуткую гостью. На месте, занятом дырой, кафель сорвался со стены и свалился на пол вперемежку со штукатуркой. Тут и там поблескивали блестящие осколки – зеркало разнесло на мелкие куски. Раковина и унитаз не пострадали. Дыра имела в диаметре два или три фута.
Генри ступил в ванную, ощущая зыбкость всего сегодняшнего утра. Телефон… Айлин… дыра. Предыдущие дни были куда как скуднее на события.
Кто мог это сделать?
У него тут что, бомба была подложена?
Всмотревшись в дыру, Генри признал, что бомба тут ни при чём. Слишком круглые края, и это не траншея. Скорее… тоннель. Да – именно тоннель это и напоминает. На вид дыра не имела конца, то, что находилось в её глубине, скрывала мгла. Затягивающая чернь провала напоминала человеческий зрачок. Генри пробрала дрожь. Ему показалось, что в глубине что-то неуловимо шевельнулось.
Там… кто-то есть?
Он сделал шаг вперёд, оказавшись от дыры на расстоянии вытянутой руки. В лицо дохнул поток холодного воздуха – не просто холодного, а ледяного. Дыра источала мороз, как снежный сугроб в зимнюю пору.
А ещё из неё сочились звуки. Неуловимо, совсем незаметно… но шум давил на ушные нервы, поддразнивая слух. Шёпот ветра, или шорох приозёрных камышей, или чьи-то сдавленные причитания. Многое можно было услышать, но приятных ощущений это не добавляло.
Генри протянул руку, коснулся края дыры. К ногтям прилипла жёсткая крупа штукатурки. Он отдёрнул кисть так быстро, словно ему обожгло пальцы. Внезапно пришла мысль – если в дыре действительно кто-то прячется, он стоит в самом удобном месте, чтобы оно одним движением утянуло его в провал.
Он попятился. Дыра продолжала запускать в ванную дух зимы. Генри развернулся, выскочил из комнаты и придавил дверь спиной. Подняв лицо к потолку, он закрыл глаза, унимая панику. Мысли путались; память отчаянно старалась стереть с исписанных листов то, что Генри видел только что. Но на ногтях ещё сохранилась серая пыль.
Господи…
Губы беззвучно шевельнулись. Генри отлепился от двери, немного постоял в нерешительности… и поплёлся обратно в гостиную, где всё было просто и понятно, и посреди стен не появлялись чёрные дыры.
