Текст книги "История всемирной литературы Т.1"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 77 (всего у книги 78 страниц)

Благодаря археологическим раскопкам XX в. в Восточном Туркестане были обнаружены фрагменты санскритского буддийского канона, религиозных драм Ашвагхоши и гимнов Матричеты, пракритский текст «Дхаммапады». Параллельно развивалась литературная деятельность и на местных языках: кучанском, карашарском (диалекты тахарского языка) и хотаносакском (иранский язык); при этом не только литература на этих языках, но и сами литературные языки как таковые формировались под сильным санскритским влиянием. В переводах на эти языки известны и памятники санскритской художественной литературы (например, гимны Матричеты), и многие буддийские махаянистские сутры, и медицинские и астрономические сочинения. Позднее (начиная с IV в.) подобного рода переводы подвергаются сильной натурализации, обрабатываются, расширяются, и, наконец, составляются, по-видимому, вполне оригинальные сутры и трактаты. Примечательной чертой этих поздних сутр является то, что буддийские принципы сочетаются в них с манихейскими, конфуцианскими и даже христианскими идеями, заимствованными от тех несторианцев, которые попали в это время в Центральную Азию.

В I в. н. э. буддизм из Восточного Туркестана проник в Китай, хотя, по некоторым сведениям, первые буддийские миссионеры изредка появлялись там и раньше. Согласно одной из легенд, китайский император Мин-ди увидел во сне золотую статую Будды и отправил во владения кушанов посольство, которое возвратилось на родину в 65 г., привезя с собой много санскритских сочинений и двух индийских монахов: Кашьяпу Матангу и Дхармаратну. С этих пор 65-й год считается традиционной датой введения буддизма в Китае. Кашьяпа Матанга и Дхармаратна перевели на китайский язык пять сутр. Четыре из них погибли, но пятая – «Сутра 42-х разделов» – сохранилась. Она представляет собой популярную компиляцию из различных буддийских сочинений и считается первым китайским переложением с санскрита.

В последующие века переводческая деятельность приобретает в Китае небывалый размах. К началу III в. индийскими монахами, среди которых выделялись Локоттама (кит. – Ань Ши-гао; 148—170 гг.) и Локакшема (кит. – Чжи Лоу-цянь; конец II в.), было переведено более 350 буддийских книг. Не менее двухсот сочинений, в том числе знаменитую «Лалитавистару» («Подробное описание игры Будды»), перевел, согласно традиции, прибывший в Китай из Центральной Азии Дхармаракша (конец III – начало IV в.). Переводческая школа индийца Кумарадживы (начало V в.) познакомила китайцев еще со 106 махаянистскими трактатами (более 50 из них уцелело), причем самому Кумарадживе приписывается особенно популярная в Китае сутра – «Саддхармапундарика» («Лотос благой дхармы») ^[35].

Как и обычно, когда речь идет о религиозной литературе, китайские переводы менее всего были просто копиями оригинальных текстов. Переводчики использовали привычную китайскую терминологию, компилировали, расширяли, изменяли санскритские подлинники, приспособляя их к потребностям своего времени и местным обычаям. Поэтому если часть какой-либо санскритской сутры утеряна, ее нельзя восстановить по соответствующему китайскому переводу, и некоторые из этих переводов, особенно Кумарадживы, по праву могут считаться памятниками собственно китайской литературы. В еще большей мере вполне самостоятельные произведения – переводы буддийской художественной классики, в том числе, например, «Буддхачариты» («Жизнь Будды») Ашвагхоши, приписываемый Дхармаракше и состоящий из двадцати восьми песен вместо семнадцати санскритского текста.

В стиле ранних переводов с санскрита очень рано в Китае стали возникать и оригинальные буддийские сочинения. Первым среди них считается трактат философа Моу-цзы (170—225) «Рассуждения для устранения сомнения», где автор сравнивает доктрину Будды с учениями Конфуция и Лао-цзы и пытается доказать ее превосходство. По мнению некоторых исследователей, трактат Моу-цзы, написанный в форме диалогов, рядом черт напоминает палийскую «Милиндапаньху». Палийские и санскритские образцы оказали воздействие на стихи во славу Будды поэта Цао Чжи (192—232) – предтечи жанра буддийских гимнов (фань-пэй), расцветшего с начала VI в. и оказавшего заметное влияние на поэтов танской эпохи. Еще более очевидно и значительно влияние буддийской проповеди и переводов буддийских джатак и авадан на китайскую житийную литературу, прежде всего даоскую, а также на популярный повествовательный жанр бэньвэнь, в котором проза перемежалась стихотворными вставками на манер индийской обрамленной повести. Со временем в жанре бэньвэнь стали излагаться не только буддийские, но и традиционные китайские сюжеты, и при его посредстве индийские в своей основе элементы проникли в китайскую новеллу и в исторические сказания.

Буддизм процветал в Китае до XI в. Его успех был отчасти обусловлен тем, что, с одной стороны, он рассматривался как учение, близкое даосизму, однако более, чем даосизм, философичное, а с другой – богатство его мифологии и культа возмещало тот недостаток эмоциональной наглядности и позитивной веры, который был заметен в конфуцианстве. Буддизм в Китае повлиял не только на литературу, но и на архитектуру, живопись, философию, но все же постепенно оказался оттесненным на второй план обогащенными им местными религиями и прежде всего неоконфуцианством.

Однако еще до начала своего кризиса китайский буддизм проник в Корею (в конце IV в.), а оттуда в Японию (в конце VI в.), содействовал ознакомлению этих стран с китайской литературой и культурой и во многом определил, как это случилось позже в Тибете (с VII в.) и Монголии (XIII в.), характер местной литературной традиции. Наконец, отчасти китайские хроники, отчасти археологические раскопки доказывают, что в первые века н. э. параллельно экспансии буддизма из северной Индии в страны Центральной Азии и Дальнего Востока происходило распространение буддизма в Юго-Восточной Азии (из южной Индии и Цейлона). Буддийские миссии в I—II вв., а может быть, и несколько раньше вели свою пропаганду в Бирме, Сиаме (Таиланде), Кампучии, Чампу (государство на территории современного Вьетнама) и Индонезии. Первое время, однако, буддизм в этих странах повсюду соседствовал с брахманизмом, и поэтому в местных литературах, от которых, как правило, сохранились лишь памятники значительно более позднего времени, в равной мере ощутимо воздействие как санскритского эпоса, драмы, «Панчатантры», так и буддийской философии и литературных жанров. В большинстве этих стран буддизм до сих пор сохранил свое влияние, и древняя палийская литература и поныне не утратила своего значения.

При всех специфических различиях три мировые религии первых веков нашей эры (христианство, манихейство, буддизм), о которых шла речь, имели сходные идеологические истоки и соответственно общие черты, сказавшиеся на содержании, форме и характере распространения каждой из религиозных литератур. Это было время, когда на обширных пространствах Европы и Азии происходил переход к феодальному строю и на обломках старых государств возникали в Западной Европе и Китае, в Индии и Иране феодальные империи. Развитие производства, экономические и торговые связи, достигшие относительно высокого уровня, обусловили интенсивное культурно-идеологическое взаимообогащение и взаимообщение внутри тогдашнего цивилизованного мира. В новых исторических условиях этнические и государственные барьеры стали проницаемыми для литератур и по крайней мере некоторые из языков этих литератур – греческий, латынь, сирийский, санскрит, пали – шагнули далеко за пределы первоначального бытования.

В свое время, в первую из переломных эпох истории, когда в недрах первобытнообщинного строя закладывались основы классового общества, доминировал идеал героической личности, упорядочивающей и преобразующей мир в борьбе и испытаниях. Во вторую переломную эпоху, на рубеже старой и новой эры, возник новый образ – человека, познавшего людские страдания и избавляющего от них, образ, нашедший свое первое воплощение в религиозно-художественном сознании этого периода.

Художественная идеология первой эпохи в соответствии со своим идеалом вызвала к жизни такие литературные жанры, как мифологический и философский гимн, эпос, позднее – героическую драму, трагедию. Художественная идеология второй эпохи выражала себя в притче, афористическом назидании, жизнеописании, эмоциональной лирике. И те межлитературные контакты и связи, которые были заметно упрочены в первых веках н. э., принесли с собой повсеместное распространение и утверждение этих жанров.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ(П.А.Гринцер)

История литератур, которые представлены в первом томе, охватывает колоссальный период – более тридцати веков. Литературы эти принадлежали многим народам, населявшим разделенные тысячами километров культурные зоны Древнего мира и подчас ничего друг о друге не знавшим и даже не слышавшим. Трудно поэтому говорить о единообразии литературного процесса в столь отдаленную от нас, необозримую в своей протяженности и все еще недостаточно изученную эпоху. Однако определенное сходство общественно-экономической структуры стран Древности, сходство исторических условий формирования устной и письменной словесности в этих странах не могли не предопределить некоторые общие черты и тенденции в развитии литератур, которые рассматриваются в нашем томе.

В качестве основы для периодизации литератур Древнего мира мы разделили так называемые «старые», древнейшие литературы Азии и Африки: Египта, Двуречья (Шумера и Вавилонии), хетто-хурритскую и угарито-финикийскую (хананейскую) – и литературы «молодые», или классические: китайскую, индийскую, иранскую, еврейскую и литературу европейской античности. «Старые» литературы развивались по преимуществу в пределах III – начала I тыс. до н. э.; «молодые» – в I тыс. до н. э., причем время их расцвета и кодификации важнейших памятников приходилось, как правило, на вторую половину этого тысячелетия. Но, отделяя древнейшие литературы от классических, мы руководствовались не только хронологическими критериями.

«Старые» литературы не имели предшественников; они начинаются в наших глазах как бы «с нуля» (на самом деле это было, вероятно, не так, но мы, к сожалению, не располагаем достоверными данными), и потому такие страны, как Шумер или Египет, заслуженно считаются первыми очагами нашей цивилизации. В отличие от «старых» «молодые» литературы всякий раз опирались на некий более ранний этап литературного и – шире – культурного развития: в становлении греческой, например, или еврейской литератур значительную роль сыграли египетская, вавилонская и хананейская традиции; для литератур китайской и индийской весьма существенны были иньский и хараппский субстраты – наследие древнейших культур на территориях Китая и Индии.

«Старые» литературы, далее, были замкнуты в своем существовании рамками Древнего мира, и даже те творческие импульсы, которые они передали литературам – своим преемницам, были исчерпаны последними еще в Древности. Напротив, история «молодых» литератур оказалась «открытой», продолженной в последующие века. Более того, вплоть до Нового времени они – в качестве основного источника тем, сюжетов и поэтических форм – служили классическим образцом для литератур обширных культурных регионов: древнекитайская – для литератур Восточной Азии, древнеиндийская – для Южной и Юго-Восточной Азии, античная – для Европы.

Наконец, «старые» литературы сделались известными главным образом благодаря археологическим находкам и случайным открытиям, отчего знакомы нам по большей части в разрозненных извлечениях и фрагментах. Иначе, в русле собственной традиции, выходящей за пределы эпохи Древности, сохранились «молодые» литературы, и их памятники дошли до нас объединенными в канонические своды либо целенаправленно отобранными и обработанными позднейшими редакторами и составителями.

Среди «молодых» литератур особое положение занимает литература европейской античности. Разделяя с другими «молодыми» литературами многие существенные особенности, она в то же время, подобно литературам «старым», уже в Древности прошла полный цикл своего развития, но прошла на новом уровне, демонстрируя такое разнообразие и зрелость художественных концепций и жанров, какое еще не было освоено более консервативными литературами Востока. Вследствие этого оказалось, что в некоторых аспектах античная литературная традиция обнаруживает типологические соответствия не с современным ей, а с последующим этапом истории ряда восточных литератур, которые завершают классический период своего развития в рамках Средневековья.

Изучая специфику литератур Древнего мира, мы убеждаемся, что на стадии становления для них были характерны памятники двух типов: эпические (шумеро-аккадские поэмы о богах и героях, угаритские – о Данэле и Керете, хеттские – о Кумарби и Улликумми, индийские – «Махабхарата» и «Рамаяна», греческие – «Илиада» и «Одиссея» – и т. п.) и ритуально-мифологические. Последние в классических литературах Азии вошли в состав грандиозных религиозных сводов (китайское конфуцианское «Пятикнижие», индийские Веды, иранская Авеста, еврейская Библия), однако изначально они существовали в виде отдельных обрядовых песнопений, гимнов, притч, заклинаний, мифологических и легендарных сказаний, подобных тем, которые мы в обилии находим среди сохранившихся текстов древнейших литератур Востока (египетской, шумеро-аккадской, хеттской и угаритской). И в том, и в другом случае мы имеем дело с устными источниками древней словесности, и показательно, что как великие эпосы Древности, так и религиозные каноны не просто складывались, но долгое время функционировали в текучей, изменчивой и динамичной устной традиции. Это устное происхождение, устная предыстория древних литератур для большинства их имела далеко идущие и весьма важные последствия.

Преемственная связь с фольклором, устное бытование памятников сказались на основных чертах литературного процесса Древности в целом. Многие произведения древних литератур дошли до нас в нескольких редакциях, отражающих их менявшиеся от исполнения к исполнению состав и облик; текст других (например, «Илиады» и «Одиссеи») был более или менее унифицирован лишь спустя много лет после их создания. В письменной литературе долгое время сохраняют ведущую роль чисто фольклорные жанры (записи сказок, басен, пословиц, свадебных и трудовых песен и т. п.) или, во всяком случае, такие произведения, сама форма и композиция которых свидетельствуют об их устном происхождении (всевозможные диалоги и споры, поучения, речения, пророчества). Фольклорные истоки сказываются на стилистической окраске древних сочинений, насыщенных разного рода фразеологическими и метрическими клише (формулами), повторами, рефренами, параллелизмами, а также на мифологизме их содержания, характерном не только для ранних, но и для достаточно поздних стадий литературного развития.

Устный характер или по крайней мере устный генезис большого числа памятников древних литератур говорят об известной условности, вольном или невольном расширении термина «литература» (напомним, что латинское слово «литтера» означает «буква», «письменный текст») в применении к рассматриваемой нами эпохе. Условность использования этого термина возрастает также оттого, что в рамках периода Древности в большинстве стран еще не произошла автономизация литературы среди других видов духовной деятельности, и потому нелегко, а чаще попросту невозможно отделить религиозные произведения от светских, собственно художественные от деловых, философских, правовых и т. д.

Знакомясь с историей египетской литературы, мы, например, склонны рассматривать знаменитую «Песнь арфиста», близкую по духу к библейскому «Екклезиасту», как произведение философской публицистики, между тем как по происхождению она принадлежит ритуальной литературе; «Рассказ египтянина Синухе», богатый реалистическими описаниями, выглядит в наших глазах исторической повестью, на самом же деле в нем нарочито использована форма надгробной автобиографической надписи. Показательно, что когда нам случается найти тексты, отражающие собственные представления древних о составе и объеме их литературы – например, шумерские литературные каталоги или «Описание искусств и словесности» одного из первых китайских филологов Бань Гу (I в. н. э.), – мы, во-первых, сталкиваемся в них с упоминаниями и разбором заведомо «нехудожественных», прикладных сочинений (по медицине, ритуалу, школьному или военному делу и т. п.), а во-вторых, сами принципы предложенной ими жанровой классификации литературы оказываются для нас чуждыми. Поэтому следует иметь в виду, что если мы и относим произведения древних литератур к эпике или лирике, истории или дидактике, то тем самым накладываем на них жанровую сетку позднейшей литературы. Оправдывает, однако, такой подход то, что, по мере развития древних литератур, осознания ими своих собственно художественных, эстетических целей, в оболочке старых синкретических форм постепенно вызревают новые и привычные для нас литературные виды и жанры, которым суждено стать ведущими в последующий период.

Преобладание устных форм творчества, отсутствие художественного самосознания вылились в широко известный факт анонимности важнейших произведений древних литератур. Гимны индийской «Ригведы» приписывались мифическим мудрецам, вдохновленным богами; библейское Пятикнижие – легендарному пророку Моисею; в конце многих шумерских и вавилонских текстов стоят слова: «записано из уст бога Эа». Конфуций, Лао-цзы, Мэн-цзы в китайской литературе, Имхотеп, Джедефхор, Птаххотеп – в египетской, Давид – в еврейской, Заратуштра – в иранской и т. д. – на самом деле лишь имена, не столько отражавшие реальную роль их носителей в создании соответствующих памятников, сколько освящавшие эти памятники своим авторитетом. И даже Вьяса, Вальмики, Син-леке-уннинни, в известной мере, может быть, и сам Гомер – не авторы в нашем понимании, а только выделенные традицией наиболее знаменитые сказители среди многих других эпических певцов, принимавших участие в сложении «Махабхараты», «Рамаяны», «Гильгамеша», «Илиады» и «Одиссеи».

Конечно, такое выделение сначала легендарных, а затем и реальных имен свидетельствовало о последовательном формировании представления о поэте – создателе текста, но в целом древнее литературное произведение рассматривалось скорее как одно из проявлений жизнедеятельности коллектива, чем как творение отдельной личности. Отсюда – трудно различить приметы индивидуального стиля в большинстве памятников древних литератур, отсюда – тот традиционализм литературной тематики и средств выражения, который долго еще сохраняется не только в эпоху Древности, но и в Средневековье.

Сказанное выше, как явствует из обозрения отдельных литератур Древности, относится в большей мере к литературам Востока и в меньшей – к литературе европейской античности. Точнее, и античной литературе были свойственны отмеченные черты, но свойственны главным образом на ее архаической стадии, представленной произведениями Гомера, Гесиода и ранних лириков. Решительный перелом обозначился в VI—V вв. до н. э. – в эпоху творчества первых греческих философов, историков, трагиков. Примечательно, однако, что приблизительно та же эпоха, получившая в научной литературе XX в. наименование «осевого времени» (Achsenzeit), оказалась существенно важной не только для Греции. Это было время библейских пророков, Конфуция и Лао-цзы в Китае, Будды в Индии, Заратуштры в Иране; время мощнейших интеллектуальных движений (обычно принимавших религиозную окраску), которые стремились дать универсальное, философское объяснение мира и подвергали окружающую социальную действительность острой критике; время, когда не в одной Греции, но и в цивилизованных странах Востока усиливается классовая дифференциация, складываются гибкие государственные системы, сочетающие центральную политическую администрацию с местным самоуправлением, бурно растут города и развиваются ремесла и торговля, резко повышается роль письма и грамотности в обществе. Все это не могло не дать во второй половине I тыс. до н. э. новых стимулов для развития как европейской, так и восточных литератур. Однако если в литературах Индии, Китая и Ближнего Востока принципиальные сдвиги в ходе литературного процесса только намечаются и традиции архаики долгое время остаются действенными, то в античной греческой литературе происходят куда более очевидные изменения: литература решительно выделяется как особая форма идеологии, складывается независимая литературная теория, получают признание понятия жанра, стиля, индивидуального авторства, акцент переносится на собственно литературные средства описания человека и действительности. Тем самым в лице греческой классики уже формируется тот тип литературы, который Древний мир – в какой-то мере через голову мира Средневекового – передал Новому времени.

Ретроспективный взгляд на специфику литературного процесса в Древности позволяет выявить в нем эмбриональные, синкретические и зрелые художественные формы, тенденции, имевшие временный или локальный характер, и тенденции долговечные и глобальные. К числу последних относится тенденция к межлитературному обмену, взаимообогащению, а иногда и подлинному синтезу литератур. С самого начала всемирная литература складывается как продукт совместной деятельности всего человечества.

Мы знаем, что непосредственная преемственность связывала литературы шумерскую, ассиро-вавилонскую, хурритскую, угаритскую и хеттскую, которые в известном смысле можно рассматривать как сменяющие друг друга этапы одной литературной традиции. В свою очередь, эта традиция, а также традиция египетской литературы во многом определили характер древнееврейской литературы. Наконец, под влиянием культур Ближнего Востока, имевших во II тыс. до н. э. многосторонние контакты с микенской и минойской цивилизациями, проходило становление греческой литературы, инфильтрация в нее восточных сюжетов, образов, поэтических форм. Так еще в глубокой Древности постепенно складывалась Присредиземноморская (или Евро-Афро-Азиатская) культурная и литературная зона. Тесные связи между литературами народов Присредиземноморья были как бы заново подчеркнуты в эпоху эллинизма, когда были синтезированы многие культурные достижения стран этой зоны, а затем в первые века н. э., по мере распространения христианства и христианской литературы.

Общими, как известно, были также истоки иранской и индийской литератур, что сказалось на удивительной близости древнейших иранских и индийских текстов (отдельных гимнов Авесты и «Ригведы»). В дальнейшем пути этих двух литератур все более расходились, и иранская литература, отчасти примкнув к культурной традиции Ближнего Востока, стала как бы промежуточным звеном между Средневосточной и Присредиземноморской культурными зонами, а индийская во многом определила специфику литературного процесса в странах Центральной, Южной и Юго-Восточной Азии. Распространению индийского влияния в этих странах заметно содействовал буддизм, который был не только религией, но и литературой и искусством. При этом буддийская литература проложила себе путь еще в одну культурную зону Азии – Дальневосточную, основу которой составляла китайская литературная традиция и которая, как и остальные зоны Древнего мира, отнюдь не была непроницаемой.

Культурные зоны, объединявшие в общих комплексах литературные традиции разных стран Древнего мира, послужили как бы прообразом культурных регионов Средневековья. Византийская цивилизация, явившаяся наследницей цивилизации древнего Присредиземноморья, стала доминировать в Юго-Восточной и Восточной Европе, сама войдя в круг цивилизации европейской. Римская культура, другая часть этой общеевропейской цивилизации, охватила Центральную и Западную Европу. Арабская культура, во многом повторяя путь культуры эллинистической, распространилась по обширным пространствам Среднего и Ближнего Востока, доходя на своей периферии до Испании и Индонезии. Культура и литература Индии оказали стимулирующее воздействие на развитие средневековых литератур Тибета и Монголии, Бирмы, Кампучии, Лаоса, Сиама и Явы, китайская – на литературы Японии и Кореи. Культурные регионы Средневековья складывались на основе новых межнациональных контактов и связей, но зачастую и форма этих контактов, и сами границы регионов были предопределены характером и рамками литературных общностей, формировавшихся еще в Древнем мире.

Значение литератур Древности наиболее полно раскрывается перед нами, если мы рассматриваем их не как замкнутое явление, а в свете всего последующего развития литературы и культуры. Конечно, достижения древних литератур неповторимы, как неповторимо их «обаяние», которое, если воспользоваться оценкой, данной К. Марксом греческому искусству, состоит в том, что оно отражает «детство человеческого общества» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 42, ч. 1, с. 203). Но вместе с тем в древнейших литературах содержится как бы в зародыше большинство последующих литературных форм и типов художественного мировоззрения, закреплены характерные виды связей литературы с действительностью. Уже в Древности сложились или, по крайней мере, складывались все те жанры, на которые опирается жанровая система современных литератур, были заложены основы литературной теории и эстетики, определены назначение и общественные функции поэта, найдены наиболее действенные, в первую очередь гуманистические, критерии ценности литературы.

Показательны в этой связи многократные «обращения» к прошлому, создавшие плодотворные стимулы развития как для новых западных, так и для восточных литератур. На Востоке «движения за возврат к Древности» характерны для каждой из национальных литератур чуть ли не на всем протяжении истории, на Западе среди многих других периодов они породили целые эпохи: Возрождения и Классицизма. Интерес к древним литературам, к их идеологии, тематике, принципам обработки сюжетов актуален в высокой степени и для XX в.; примечательно, что в Европе этот интерес, в отличие от предшествующих эпох, направлен теперь не только и даже не столько на литературу европейской античности, сколько на всю Древность в целом, включая литературы Востока, знакомство с которыми постоянно растет на наших глазах.

Естественно, что подобного рода обращения к древним литературам в разное время предпринимаются с разными целями, и всякий раз предлагают свой, трансформированный облик Древности. Но как раз это и свидетельствует, что Древность обладает общечеловеческой ценностью – и ценностью не статичной, а способной к расширению, к выявлению в свете последующего литературного и культурного развития все новых своих аспектов и возможностей.

Наше время – время и более глубокого, и более благодарного восприятия культурного наследия и его традиций. В любую эпоху, а особенно в такую динамичную, как наша, ощущение традиций, связей прошлого с настоящим и – через настоящее – прошлого с будущим – необходимое условие понимания целостности исторического процесса, своего места в нем, его перспектив и тенденций. И хотя культурную традицию составляет множество компонентов, разнородных по времени, месту создания и значению, ее общий характер в немалой мере предопределяют ее истоки, среди которых, несомненно, важнейший – литературы Древнего мира.

notes

1

В египетских подлинниках заголовки обычно отсутствуют.

2

В науке принято называть эти надписи  автобиографическими, поскольку они писались от лица покойного

3

Точно так же нет причин и для довольно широко распространенного в науке скептического отношения к авторству двух других прославленных мудрецов – Имхотепа и Джедефхора. Конечно, доказать его подлинность невозможно. Но неправомерно и категорически отрицать его. Нет ничего невероятного в том, что писцы – сановники эпохи Древнего царства – составили какие-то, может быть, первые в истории египетской литературы книги, отражавшие идеалы их времени.

4

Значение слова «тефтеф» неизвестно

5

Вот те же строки в поэтическом переводе В. А. Потаповой:

Ученостью зря не кичись!Не считай, что один ты всеведущ!Не только у мудрых —У неискушенных совета ищи.Искусство не знает предела.Разве может художник достигнуть вершин мастерства?Как изумруд, скрыто под спудом разумное слово.Находишь его между тем у рабыни, что мелет зерно.

Прав З. Жаба, видящий в заключительных стихах две поговорки, которые включены в назидание автором для иллюстрации предшествующих стихов

6

Точнее, два с половиной столетия – с середины XXIII в. до н. э. до подлинного расцвета Египта с начала XII династии (ок. 2000 г. до н. э.).

7

Имеется в виду Навуходоносор II.

8

В настоящее время большинство этих памятников готовится к публикации.

9

Большинство названий мифологических текстов условно и дано их первым издателем С. Н. Крамером.

10

Значение этих терминов не вполне ясно, «галатур» («маленький певчий») – почти наверное, евнух. «Кургар» – шут и урод, возможно, также был евнухом.

11

Ритуальный венец или повязка. Его делали из веток, или колосьев, или даже из драгоценного металла.

12

Зуэн, или Нанна, – лунное божество, отец Инанны.

13

Нинэгалла (госпожа большого дома) – здесь эпитет Инанны.

14

Хупшу – по-видимому, лица, стоявшие вне общинной организации и освобожденные от повинностей

15

Дань – мера веса (в древности ок. 25 кг).

16

Амрита – легендарный напиток бессмертия.

17

Развалины Хастинапуры обнаружены в ста километрах к северо-востоку от Дели

18

Индрапрастха – древний город, расположенный на территории современного Дели.

19

Айодхья – древний город, расположенный к северу от Ганга, совр. Аудх.

20

Видеха – древняя страна на территории современного Непала.

21

Мантхары, служанки Кайкейи, посоветовавшей своей госпоже добиться изгнания Рамы

22

Ашока (название дерева) – на санскрите букв. значит «беспечальная».

23

Поскольку «Гаты» входят в книгу Авесты, называющуюся «Ясна» («Книга ритуала»), то здесь и далее обозначение цитируемых мест таково: первая цифра – глава «Ясны», вторая – номер строфы в этой главе.

24

Айшма – божество зла и грабежа (др.-греч. Асмодей).

25

В православной традиции «Книги Самуила» обозначаются как первые две из (при этом счете – четырех) «Книг Царств».

26

Здесь и ниже для псалмов дается порядковый номер в соответствии с масоретской традицией, принятой в иудаистском и протестантском обиходе; православно-католический канон, восходящий к Септуагинте, дает иную нумерацию, обычно отстающую на единицу.