Текст книги "История всемирной литературы Т.1"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 78 страниц)

Храбрости сердце полно.

Тверди подобна река.

Любовь укрепляет меня,

Как от воды заклинанье,

Пропетое девой.

Я вижу ее приближенье – и руки простер.

Сердце взыграло,

Как бы имея вечность в запасе.

Царица моя, подойди, —

Не медли вдали от меня!

(Перевод В. Потаповой)

ЛИТЕРАТУРА ДЕМОТИЧЕСКАЯ

(VIII В. ДО Н. Э. – III В. Н. Э.).

Появление XX династии завершилось смутой: в результате децентрализации власти Египет распался фактически на две более или менее самостоятельные области. Затем, после периода XXII и XXIII ливийских династий (прибл. 950—730 гг. до н. э.) и правления царя Бокхориса (ок. 720 г. до н. э.), единственного представителя XXIV династии, Египет стал добычей эфиопских фараонов (XXV династия), последний из которых был разгромлен ассирийским царем Ашшурбанапалом. От всей этой эпохи сохранились лишь надписи царей и вельмож (о надписи фараона Пианхи мы уже упоминали), а созданные в эти беспокойные времена литературные произведения погибли.

Политическая и культурная реставрация началась с XXVI династии в так называемую саисскую эпоху (прибл. с середины VII в. до н. э.).

В то время распространяется демотическое письмо, которым написаны различные тексты на папирусах и остраконах. Демотический язык представлял собой дальнейшую стадию развития новоегипетского языка. Наряду с ним в ходу было и иероглифическое письмо, и давным-давно уже мертвый среднеегипетский язык, употреблявшийся преимущественно для религиозных целей. Демотическая литература продолжала развиваться еще несколько веков – в эпоху персидского господства (525—404 гг. до н. э.), во времена династии Лагидов и даже после включения Египта в 30 г. до н. э. в великую Римскую империю.

Не останавливаясь на многочисленных религиозных текстах, написанных среднеегипетским языком и искусственно продолжавших среднеегипетские религиозно-литературные традиции, обратимся к собственно демотической литературе.

Среди демотических текстов мы встречаем новый, ранее неизвестный в Египте сказочный жанр, близкий по своей специфике басне, ибо в нем все действующие лица – только животные.

Правда, это не самостоятельные басни, они вкраплены в большой текст мифологического содержания, повествующий о приключениях в Эфиопии «ока солнца» – богини, дочери Ра, принявшей образ кошки. Ра посылает за своей дочерью бога Тота. Последний превращается то в павиана, то в шакала, и, пытаясь снискать доверие богини-кошки, рассказывает ей басни из мира животных. Среди них басни о кошке и коршуне, о льве и мыши и др. Басня о льве и мыши поразительно похожа на соответствующую басню Эзопа; мышь спасает жизнь могучему льву, попавшему в сети, расставленные человеком, потому что лев до этого подарил мыши, которая была в его власти, жизнь. Каждая басня, как это и положено, оканчивается моралью, разъясняющей ее суть.

Лейденский папирус, который содержит эти басни, относится к I—II вв. н. э. Естественно возникает вопрос: не сказалось ли здесь влияние греческой литературы? Окончательно ответить на этот вопрос довольно трудно. Все же кажется несомненным, что египетская басня существовала значительно раньше Лейденского папируса, поскольку некоторые рисунки сатирического характера, изображающие животных и относящиеся к эпохе Рамессидов, являются как бы иллюстрациями к ее сюжетам. Встречаются басни и в других папирусах, помимо Лейденского. Поэтому, а также по ряду иных соображений, пожалуй, более вероятно предположение, что басня проникла в Грецию из Египта или же что и у греческой, и у египетской басни был общий источник.

Получили развитие в демотической литературе и традиционные поучения. Содержащееся в папирусе Британского музея поучение некоего Анхшешонка ничем не отличается от древних. То же относится и к поучениям Луврского папируса. Несколько более оригинально поучение в Лейденском папирусе Инсингер. Демотическая художественная литература вообще была в основном обращена в прошлое. Это вполне понятно и не случайно. Под властью персов, греков и римлян египтяне стремились воскресить в памяти те времена, когда их страна была независимой и могучей, когда ею правили египетские фараоны, а не чужеземные пришельцы.

В этой связи следует упомянуть и так называемую «Демотическую хронику», текст без начала и конца, относящийся к III в. до н. э. Содержание его – изречения оракула. Каждое изречение сопровождается толкованием. Изречения настолько темны, что известный историк древнего мира и египтолог Эд. Мейер сказал о них, что «они непонятны, как заклинания ведьм». Позже другой египтолог, В. Весецкий, установил, что эти изречения оракула не что иное, как календарные даты, относящиеся к разливам Нила и облеченные в мифологическую оболочку. Иное дело толкования к ним. Они связаны с историей XXVIII—XXX династий, владычеством персов и династией Лагидов. Данные хроники в свете их проверки другими источниками точны. Во всяком случае, эта хроника очевидно свидетельствует о повышенном интересе к прошлому и о попытках как-то систематизировать сведения о нем. Хроника интересна и как показатель умонастроений жречества тех времен (она, безусловно, написана жрецом). Автор ее предрекает: «После чужеземцев править (страной) будет выходец из Гераклеополя», – выражая тем самым в форме пророчества свои патриотические упования.

Целый цикл рассказов связан с именем Петубаста, царя времен ассирийского завоевания, резиденция которого была в Танисе и который был правителем одной из частей страны.

«Сказания о Петубасте» во многом историчны: в них упоминаются имена других египетских правителей, известных по анналам ассирийского царя Ашшурбанапала и надписям эфиопских фараонов XXV династии. Но в целом это не историческое повествование, а историзованные легенды с множеством и достоверных, и фантастических эпизодов.

В одном из рассказов – о борьбе за боевые доспехи Инара – говорится, что, помимо танисского царя Петубаста, было еще много других самостоятельных правителей, из которых самым могущественным и отважным был Инар в Гелиополе. После его смерти между правителями разгорается борьба за доспехи Инара, ибо эти доспехи – нечто вроде талисмана, источник могущества и храбрости. Растянутое повествование заполнено всевозможными побочными инцидентами, скучновато и однообразно, но отчетливо отражает внутриполитическую обстановку в Египте того времени.

К циклу рассказов о Петубасте относится и сказание об амазонках. Начало его утеряно, но содержание поддается восстановлению. Египетские войска под водительством упомянутого Инара, которого сопровождает его родственник Петухоне, отправляются в поход на Азию. Очевидно, в несохранившемся начале рассказано о доблестной смерти Инара на поле битвы, после чего предводителем войска становится Петухоне. Он встречается с царицей амазонок Серпет. Между Петухоне и Серпет происходит поединок, длящийся целый день. В конце концов Серпет и египтянин полюбили друг друга.

В связи с циклом Петубаста, так же как и в связи с баснями, возник вопрос о возможности греческого влияния на египетскую литературу этого периода. Видный современный египтолог А. Вольтен считает, что в сказаниях о Петубасте налицо ряд неегипетских элементов. Он допускает, что египтянам было знакомо содержание «Илиады», но при этом подчеркивает, что эпический характер сказаний о Петубасте не должен рассматриваться как проявление иноземного влияния, ибо эпос в Египте существовал задолго до создания этих сказаний. С большим скептицизмом к возможности греческого влияния на цикл Петубаста относился академик В. В. Струве.

К иному жанру относится цикл сказок о Хаемуасе, или сказки о мемфисских жрецах. Хаемуас – историческая личность, старший сын Рамсеса II.

В сказках он выступает, как мемфисский жрец – «сетом» бога Птаха, славившийся своей ученостью.

Воспоминания о мемфисском жреце сохранились в фольклоре вплоть до греко-римского времени, когда сказания о нем были записаны и стали произведениями демотической литературы.

Первая сказка датируется началом династии Лагидов (конец IV в. до н. э.). В сказке описываются приключения Хаемуаса в его поисках магической книги Тота. Хаемуас находит книгу в гробнице древнего царевича Неферкаптаха и уносит оттуда, несмотря на то что дух жены царевича предупреждает его, что ее муж погиб вместе со своей семьей из-за этой книги, которую достал со дна моря, и что такая же гибель грозит и Хаемуасу. Но Хаемуас не внял предупреждению. Вскоре после этого он встречает красавицу Табубу, жрицу богини Баст, влюбляется в нее и передает ей все свои богатства. Табуба требует, чтобы Хаемуас убил своих детей, которые могут эти богатства у нее отнять. Охваченный страстью, он соглашается... и вдруг просыпается – все это был лишь кошмар. Когда он возвращается домой в Мемфис к своим детям, фараон советует ему вернуть книгу в гробницу Неферкаптаха, что он и исполняет, и тогда дух Неферкаптаха просит Хаемуаса разыскать в Коптосе гробницу его жены и сына и похоронить их мумии рядом с ним в некрополе Мемфиса. Хаемуас выполняет просьбу умершего.

Вторая сказка относится к более позднему времени, к началу римского владычества. У Хаемуаса благодаря моленьям его жены рождается мальчик – Са-Осирис. Рождение его предсказано Хаемуасу свыше: вещий голос ночью сообщил ему, что жена его родит сына, который совершит много чудес. С детства мальчик обнаружил удивительные способности. Когда Са-Осириса отдали в школу, он вскоре стал знать больше своего учителя-писца, а затем в Доме Жизни при храме мемфисского бога Птаха уже соперничал в знаниях с мудрецами фараона (это место сказки напоминает рассказ евангелиста Луки о том, как двенадцатилетний Иисус потерялся в Иерусалиме и как через три дня его нашли сидящим в храме среди учителей, слушающим и спрашивающим их, причем все дивились его разуму и ответам (2, 40—47); еще подробнее этот сюжет изложен в апокрифическом Евангелии от Фомы). И вот маленький Са-Осирис берет своего мага-отца за руку и доставляет его в загробный мир, где судят умерших и где грешники несут свое наказание. Рядом с самим богом Осирисом Хаемуас увидел облаченного в тончайшие материи человека благородного вида – это был одинокий бедняк, убогие похороны которого видел Хаемуас на земле. Человек же, подвергавшийся мучениям, был богач, пышные похороны которого тоже однажды видел Хаемуас. Са-Осирис объясняет своему отцу, что здесь, в царстве мертвых, умершие получают то воздаяние, которое они заслужили на земле. В сказке, таким образом, развивается идея, лежащая в основе 125-й главы «Книги мертвых». В то же время рассказанный эпизод перекликается с преданием о бедном Лазаре, лаконично изложенным в Евангелии от Луки (16, 19—26). Возможно, евангельская притча восходит в конечном итоге к демотической сказке. Так или иначе, огромный интерес и значение сказки о Са-Осирисе для истории христианства очевидны.

Совсем к другому жанру относится текст демотического папируса Райландс IX. Этот огромный папирус в 45 м длиной исписан с обеих сторон. В нем расказывается история жреческой семьи из города Таюджи. История насыщена достоверными бытовыми деталями, подобно рассказам Синухе или Ун-Амона, и не содержит никаких фантастических или сверхъестественных элементов. Начинается она прошением, написанным в 9-й год царя Дария на имя высокого начальника пожилым жрецом храма, о восстановлении его в правах на имущество и сан, отнятые у него жрецами того же храма. Оказывается, что эта тяжба была лишь звеном в цепи сплошных страданий, выпавших на долю просителя: он уже успел побывать в тюрьме из-за происков врагов; когда же его освободили, те же враги покушались на его жизнь и сожгли его дом. Далее рассказано, что вражда между семьей этого жреца по имени Петеисе и остальными жрецами представляет собой старинную распрю: она началась со времен царя Псамметиха I, когда Петеисе – назовем его Первым – обосновался в городе и стал жрецом Амона. Пост Петеисе Первого по наследству перешел к Ессемтау, а затем к Петеисе Второму, внуку Первого. В царствование Псамметиха II Петеисе Второй сопровождал царя в его поездке в Сирию. Во время его отсутствия жрецы лишили его должности, и ему тоже пришлось бороться за свои права и т. д.

Несомненно, что в основе рассказанной истории лежат реальные факты. По словам Петеисе Третьего, он сам написал эту повесть о собственной жизни, и она является, быть может, древнейшим повествованием о судьбах одной семьи на протяжении ряда поколений.

ТЕАТР

Существование театральных представлений в Древнем Египте не подлежит никакому сомнению, но скудость источников ограничивает наши сведения о них. Происхождение египетского театра аналогично происхождению древнегреческого: начала его теснейшим образом связаны с религией, с культом. Представления, действующими лицами которых были боги (роли их исполняли жрецы), разыгрывались уже в эпоху Древнего царства. Прямое указание на это есть в замечательном богословском тексте, известном в науке под названием «Памятник мемфисской теологии» и сохранившемся от начала VII в. до н. э. Текст этот представляет собой копию с оригинала времен Древнего царства и излагает космогонию, согласно которой мир был сотворен силой божественного слова (древнейшее в мире учение о логосе, развитие которого мы находим позже у Филона Александрийского, а затем – в Евангелии от Иоанна, 1, 1—4). В тексте содержатся диалоги между богами, которые можно считать отрывками своего рода мистерийных сценариев. Не менее четырнадцати подобного же типа отрывков сохранилось также от эпохи Среднего царства и более позднего времени. Помимо этого, мы располагаем очень ценным свидетельством в автобиографической надписи сановника Ихернофрета (современника фараона XII династии Сенусерта III; XIX в. до н. э.) о разыгрывании мистерий Осириса в храме Абидоса, куда Ихернофрет был послан царем для ревизии храма и постановок этих мистерий.

В ряде текстов этого времени сохранились и свидетельства о популярности таких представлений. Любопытно, что Геродот (II, 48—49) сравнивает греческие мистерии Диониса с египетскими религиозными празднествами, находит в них много общего и приходит к заключению, что греки переняли у египтян их праздники и обычаи.

Был ли мистерийный театр в Египте лишь частью официального культа? Тщательные исследования показали, что это не так и что даже сценариям мифологического содержания нередко придавался комический характер (например, в 39-й главе «Книги мертвых», где главным действующим лицом является египетский «дьявол» – Апопи). Кроме того, в мифологическом по содержанию папирусе IV в. до н. э. содержится отрывок из сценария, в котором главное действующее лицо – бог Сетх – недвусмысленно олицетворяет собой захватчиков-персов, а поражение Сетха символизирует их изгнание (ср. «Сказку о Хоре и Сетхе»).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

*

На протяжении нескольких десятков веков развития литература Древнего Египта достигла очень высокого уровня, была богата жанрами, носила вполне самобытный характер. Ее история опровергает, в частности, распространенное мнение, будто гуманистические идеи впервые нашли отражение лишь в литературе античной Греции, а затем, в эпоху Ренессанса, возродились в Италии и других европейских странах. Египетская литература неопровержимо свидетельствует о научной необъективности и односторонности такого представления. Начиная с эпохи Древнего царства, с автографических надписей вельмож того времени и с «Поучения Птаххотепа», мы находим во многих произведениях египетской литературы ярко и глубоко выраженные гуманистические тенденции: интерес к человеку, к его поведению, к его психологии, тонкую наблюдательность, любовь к природе и художественное ее восприятие, стремление к справедливости и доброте, высокое уважение к мужеству, любовь к жизни и умение ценить ее радости.

Египетская литература была в то же время одной из первых литератур в мире, достигшей высокого эстетического уровня и давшей немало художественных шедевров. В связи с этим возникает вопрос, оказала ли египетская литература влияние на более поздние литературы народов Древности и если да, то в какой мере? Вопрос этот является частью более общего вопроса о влиянии древнеегипетской цивилизации в целом на последующее развитие человечества, вопроса очень важного и сложного. В настоящее время для всякого объективного ученого огромное влияние Древнего Востока на всемирную культуру бесспорно. Египет в целом и его литература оказали в частности явное влияние на Библию. Остановимся здесь лишь на некоторых моментах. Некоторые места ветхозаветной «Книги притчей Соломоновых», согласно текстологическим исследованиям, – пересказ египетского оригинала, а именно «Поучения Аменемопе», известного дидактического памятника, составленного в период XXII—XXVI династий (X—VII вв. до н. э.). Неопровержимые следы египетского влияния содержат также псалмы 104 и 110 и некоторые другие места Библии. Наконец, следует подчеркнуть, что общеизвестный рассказ Библии об Иосифе и Потифаре (Быт., 39) навеян египетской «Сказкой о двух братьях».

Несомненно влияние египетской литературы и на литературу античную, древнегреческую особенно. Но далеко не всегда мы можем проследить конкретные пути этого влияния. Поэтому для нас особенно ценны те бесспорные данные, которые говорят, что египетская культура, египетская литература оказали значительное воздействие на греков, живших в Египте до Александра Македонского и в еще большей степени – после него, что три века греческого господства не могли пройти и не прошли бесследно для греческой культуры. В эпоху эллинизма в Египте появилась литература, состоявшая из греческих переводов или пересказов египетских литературных текстов. Эта греко-египетская литература, несомненно, была весьма обширна. На греческом языке сохранились фрагменты трех версий так называемого «Пророчества горшечника», оригиналом которого был египетский текст. В греческом папирусе Британского музея № 274 содержится версия египетского мифа о богине Тефнут. В Оксиринхском папирусе № 1381, написанном на греческом языке, есть греческий пересказ египетской легенды о фараоне Нектанебе.

Греко-египетская литература оказала воздействие и на собственно античную литературу. Как показывают новейшие исследования, благодаря ей знакомились с египетской литературой и испытали в какой-то степени на себе ее влияние античные авторы, не знавшие египетского языка, например Плутарх, Сенека-младший и некоторые другие. Написанное латинским поэтом IV в. н. э. Клавдианом восхваление римского полководца Стилихона содержит совершенно явные следы религиозных и мифологических представлений египтян. Надо отметить и обнаруженную исследователями связь между египетской и античной любовной лирикой. Так называемый параклауситрон, любовная песнь у закрытых дверей любимой, в которой нередко дверь трактуется как живое существо (Плавт, Катулл, Проперций), традиционно рассматривался как исконно античный жанр. Однако задолго до античных поэтов мы тот же мотив и в той же трактовке находим в египетской любовной лирике. Приведенные несколько фактов выбраны наудачу из многих им подобных, они только небольшая иллюстрация несомненного и значительного влияния литературы Древнего Египта на литературу античную.

Сам факт такого влияния отрицать теперь нельзя, можно лишь полемизировать об объеме и роли этого влияния. Бессмысленно и нелепо умалять творческий гений греков и самобытность античной литературы. Но также совершенно неоправданы попытки возвести непроходимую стену между литературами египетской и античной, отрицать явные связи между ними, не видеть исторической преемственности цивилизаций.

Влияние египетской литературы сказалось также не только на литературе античной или литературе древних евреев, но при посредстве коптской литературы – и на литературе арабской. Иначе говоря, мировая литература многим обязана одной из древнейших своих литератур – литературе египетской.

*ГЛАВА 2.*

ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕГО ДВУРЕЧЬЯ(В. К. Афанасьева)

ВВЕДЕНИЕ

Шумерская цивилизация, наряду с египетской – древнейшая в мире: уже в конце IV тыс. до н. э. в Двуречье, в долине рек Тигра и Евфрата, образовалось классовое общество. Но, в отличие от Египта, культура Двуречья не была однородной. В ее создании участвовали шумеры – народ, говоривший на языке, не принадлежавшем ни к одной из известных нам языковых групп; аккадцы (вавилоняне и ассирийцы), пользовавшиеся одним из семитических языков, родственным древнееврейскому, финикийскому и арабскому; обитавшие в Северной Месопотамии и Северной Сирии хурриты и многие другие народы. Письменность в Двуречье была создана, по-видимому, шумерами. Аккадцы, а затем и другие народы Передней Азии заимствовали их систему письма (клинопись), и она служила на протяжении трех тысячелетий, постепенно эволюционируя и совершенствуясь. Таким образом, изучая древнюю клинописную литературу, мы имеем возможность проследить пути становления литературы на самых ранних этапах цивилизации и в течение весьма длительного периода.

По числу сохранившихся произведений (известные нам литературные памятники исчисляются сотнями) клинописная литература далеко превосходит все остальные литературы Древности, кроме греческой и римской. Правда, объем клинописных литературных произведений по большей части невелик: на тяжелых и громоздких глиняных плитках трудно было записывать пространные тексты. Поэтому даже самые большие клинописные литературные памятники содержат не более двух-трех тысяч строк.

Изучение клинописной литературы представляет ряд специфических трудностей.

Дело в том, что большинство литературных шумерских текстов дошло до нас в записях (или в копиях), которые датируются временем, когда шумерский язык уже вымирал (XIX—XVIII вв. до н. э.). Значительная часть вавилоно-ассирийских памятников также плохо поддается датировке: дошедшие списки иной раз отделены, по-видимому, многими столетиями от оригинала-памятника. Как же определить время создания того или иного произведения клинописной литературы? Иногда с этой целью прибегают к анализу его языка, но при этом необходимо учитывать, что и при исполнении, и при переписке памятника язык мог подвергаться модернизации и что, с другой стороны, языковые архаизмы могут оказаться стилистическим приемом. Столь же несовершенны и другие способы датировки памятников. В отдельных случаях датируют текст по употребленным в нем специфическим терминам, по упоминаниям исторических лиц и событий, но такие упоминания, как правило, редкое явление. Некоторую возможность для датировки текста дают географические названия, когда они в нем имеются, но и они нередко бывают интерполированными. В очень редких случаях можно датировать текст по негативным признакам, например по отсутствию в нем какого-нибудь типичного для определенного периода понятия или явления (так, неупоминание в ранних версиях аккадского эпоса о Гильгамеше главного бога Вавилона – Мардука позволило предположить, что эпос впервые записан до XVIII в. до н. э., т. е. до того времени, когда Мардук выдвигается на первый план). Но, пожалуй, наиболее надежно датировать текст по его стилистическим особенностям, так как развитие стиля шумеро-вавилонской литературы можно проследить по твердо датируемым царским надписям, в которых мы находим и характерную для той или иной эпохи фразеологию, и даже цитаты из некоторых литературных произведений.

Однако проблема датировки текстов еще не самая сложная в изучении клинописной литературы. Когда мы говорим, что письменность в Двуречье возникла в конце IV тыс. до н. э., то это еще не означает, что и литература в широком смысле этого слова возникла в этот период. Появление письменности, а затем и употребление ее для записи литературных текстов как бы пересекло процесс развития устного литературного творчества, захватив его на определенном этапе развития. При этом необходимо учитывать, что не все жанры и произведения устного творчества стали достоянием литературы письменной и что устное творчество продолжало сосуществовать с письменной литературой.

Таким образом, процесс эволюции литературы отражен в письменных текстах не полностью. Более того, письменность была изобретена первоначально исключительно для хозяйственных нужд: ранние памятники – в основном тексты хозяйственные. Но довольно скоро она начинает служить для записей текстов другого содержания, в частности литературных. В свою очередь, запись литературных текстов преследовала главным образом две цели: учебную и религиозную (светские произведения, которые сохранила для нас клинописная литература, как правило, служили материалом для школьных упражнений, а богослужебные тексты долгое время запоминались наизусть, и записывать их стали гораздо позже, да и то частично). Поэтому нам очень мало известно о таких жанрах шумерской и аккадской литератур, как повествовательная проза, любовная лирика и т. п.

Если добавить к этому, что, наконец, количество клинописных памятников зависит от случайностей археологических находок, становится ясным, что полного представления о развитии шумерской и аккадской литературы мы не имеем и, возможно, никогда иметь не будем. Поэтому часто речь может идти не о литературном процессе в современном его понимании, но, скорее, о систематизации тех сведений и данных о литературе Древнего Двуречья, которые доступны нам на современном уровне науки.

ШУМЕРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Шумерский период в истории Двуречья охватывает около тысячи лет – с конца IV тыс. до н. э., когда в низовьях Тигра и Евфрата начинают складываться древнейшие классовые государства, и до конца III тыс. до н. э. В XXIV—XXII вв. до н. э. Шумер попал под аккадское владычество. Но аккадцы-семиты жили бок о бок с шумерами еще с конца IV тыс. и к моменту прихода к власти аккадской династии были в значительной степени шумеризованы по своей культуре. Поэтому во время аккадского господства ни шумеры, ни их традиции подавлены не были, хотя аккадское влияние уже сказывалось на развитии художественного творчества Двуречья (особенно изобразительного искусства этого периода). Последний этап независимой истории Шумера – правление III династии Ура и династии Исина (XXI в. до н. э.) – время окончательного установления рабовладельческого государства, выработки его идеологии, упорядочения системы пантеона и ритуала. Вскоре после этого Двуречье окончательно объединяется под властью Вавилона, и шумеры перестают существовать как самостоятельная народность.

Шумерские памятники литературы дошли до нас в поздних записях, главным образом от так называемого послешумерского периода (XIX—XVIII вв. до н. э.), т. е. того времени, когда сами шумеры уже слились с аккадцами, а шумерский язык уступил место аккадскому. Это были либо записи или копии произведений, написанных на шумерском языке, либо двуязычные, шумеро-аккадские, тексты, что говорит о большой роли, которую продолжала играть шумерская культура в истории Двуречья.

Что же касается ранних шумерских текстов, то наши сведения о них пока незначительны: нам известны некоторые школьные тексты, исторические надписи (строительные, хроникальные), самые древние из которых восходят к XXVII—XXVI вв. до н. э., а также гимны (особенно много их появляется в конце III тыс. до н. э., во время III династии Ура, в честь обожествленных правителей этой династии). Правда, совсем недавно, в середине 60-х годов, в местечке Абу-Салябих, неподалеку от древнейшего общешумерского культового центра Ниппура, американскими археологами был обнаружен большой архив, датируемый приблизительно XXVII—XXV в. до н. э., который, по предварительным данным, среди прочих клинописных документов включает большое число гимнов, мифов, поучений. Однако, пока эти памятники не изучены, мы можем отметить лишь крайнюю важность самого факта записи текстов литературного характера в столь ранний период ^[8]. И поэтому наш обзор целесообразно начать с рассмотрения жанра, который самим своим возникновением обязан изобретению письменности – жанра исторической надписи.

Царские надписи появляются в Шумере во второй четверти III тыс. до н. э., незадолго до начала правления так называемой I династии Ура.

Первые такие надписи связаны со строительством храмов и каналов и обычно представляют собой одну фразу: «Такому-то богу такой-то такое-то сооружение построил». Затем надписи увеличиваются, перечисляется уже несколько сооружений, начинают упоминаться войны: «Когда такой-то разгромил того-то или то-то, такое-то сооружение он построил». Известны подобного рода надписи царя Энмебарагеси, правителя города Киша, царей города Ура и др. К середине III тыс. до н. э. надписи становятся еще пространнее: в знаменитой «Стеле коршунов» Эаннатума, правителя города Лагаша (XXV в. до н. э.), уже содержится описание битвы, а надпись другого лагашского правителя, Энметены, на глиняном конусе (XXIV в. до н. э.) представляет собой краткую историю взаимоотношений городов Лагаша и Уммы.

Размеры надписей продолжают все увеличиваться и параллельно начинают складываться основы стиля, который становится все более образным и выразительным. Некоторые из надписей уже воспринимаются нами как подлинно литературные памятники. Таковы поэтические надписи лагашского правителя Гудеи, время царствования которого падает на послеаккадский период (XXII в. до н. э.). Гудеа в ритмизованной форме не просто рассказывает о постройке храмов, он называет причины, побудившие его за нее приняться, например веление богов в пророческом сне.

В сновидении некий человек явился.

Велик он, как небо, как земля велик,

Корона бога на его голове,

Орел Анзуд на его руке,

Буря внизу, у его ног,

Справа и слева львы лежат.

Дом свой построить он приказал, но смысла сна я не понял.

Над горизонтом свет засиял – женщина появилась.

Кто такая она, кто такая она?..

Правителю мать его, богиня Нанше,

Говорит: «Пастырь мой!

Сон твой да объясню тебе!

Человек, что как небо велик, как земля велик,

С короной бога на голове, с орлом Анзудом у руки,

У ног которого бури, справа и слева – львы,

Это брат мой Нингирсу воистину был,

Храм его Энинну тебе приказал он построить...

Затем Гудеа описывает подготовку и ход строительства, восхваляет красоту и убранство возведенного здания, разнообразие и ценность материалов, привезенных для постройки из дальних стран.

Из надписи впоследствии развивается очень любопытный и весьма характерный для Шумера, а позже и для Вавилонии жанр псевдонадписи. В нем имитируется стиль древней надписи и повествование ведется от первого лица. Посвящены псевдонадписи, как правило, военным событиям, в том числе, видимо, и действительно происходившим. К такого рода памятникам относятся анналы легендарного царя Адаба Лугальанемунду и описание войны царя Урука Утухенгаля с вторгнувшимся в Месопотамию племенем кутиев и победы над кутийским царем Тириканом.