Текст книги "Рудознатцы"
Автор книги: Георгий Лезгинцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)
Они вышли на пустынную площадь.
– Поразительная тишина. В чем дело? – спросил Проворнов.
– Сегодня люди спят долго после самого длинного дня – субботы, ведь она тянется до самого воскресного рассвета: кабаре, мюзик-холлы угомонились только под утро.
По пустынным воскресным улицам серый «мерседес» Бастида мчался без помех, ведь теперь у водителя было лишь одно препятствие – красный свет.
Серебристую дымку, затянувшую утром небо, пробивали косые лучи солнца. Они позолотили деревья в Тюильрийском саду. Сена дышала испариной. Елисейские поля опустели. Закрылись фешенебельные рестораны, погасли разноцветные огни ночных реклам.
– Это воскресенье я посвящаю вам, дорогой Семен Борисович, я буду вашим гидом. Я не буду рассказывать о том, что можно прочесть в любом справочнике. Один из них у вас в руках, и вы сами узнаете, например, что Вандомская колонна отлита по приказу Наполеона из тысячи двухсот пушек, захваченных при Аустерлице. Я буду говорить вам о том, что вы далеко не всегда найдете в справочниках… – Бастид остановил машину у тротуара и заглушил мотор.
Они пошли через площадь к Триумфальной арке. Бастид рассказывал:
– Наполеону так и не удалось пройти как триумфатору под ее сводами, арку не успели закончить к возвращению его из России, после которого фортуна навсегда покинула Бонапарта. Лишь в тысяча восемьсот сороковом году французы пронесли его прах под сводами новенькой арки… Но парижане знают события другого рода. Известно, что у Триумфальной арки, на могиле Неизвестного солдата, в тысяча девятьсот двадцатом году был зажжен Вечный огонь. И вот недавно два шалопая пришли сюда ночью, прихватив с собой сковородку и сырые яйца, и приготовили яичницу на Вечном огне. От него же американский солдат прикурил сигарету. Разве это не события? – с грустной иронией закончил Бастид.
Они молча постояли у темно-серой плиты могилы Неизвестного солдата, поглядели на голубое, мечущееся на ветру пламя Вечного огня.
– Планировка геометрически точная, как в Ленинграде, – заметил Проворнов, разглядывая двенадцать лучей, расходящихся во все стороны от площади Звезды.
– Эти широкие проспекты появились после Парижской коммуны. Их проложили прежде всего из стратегических соображений: чтобы восставшему народу впредь стало труднее возводить баррикады и чтобы проще было стрелять в него из пушек. Как видите, я объективен в своих оценках…
– Куда мы теперь?
– Заедем в кафе, немного отдохнем и – конечно, к Эйфелевой башне.
Вот и кафе со столиками и стульями, выставленными на тротуар. Проворнов и Бастид присели за столик на террасе, затянутой полосатым тентом.
– Террасы кафе – это растворенные окна, в которые можно наблюдать Париж, – сказал Бастид, устраиваясь поудобнее на желтом металлическом стульчике, на котором умещался с трудом.
Проворнов с интересом присматривался к сидевшим рядом людям. Одни пили кофе, другие просто смотрели перед собой на улицу – спокойно и бесстрастно. Проворнову показалось, что худенькая дама с седыми буклями сидит здесь всю жизнь. Она неторопливо курила сигарету, и во взгляде ее устало прищуренных глаз было полное безразличие ко всему окружающему. А напротив нее курил сигарету усатый господин, похожий на оживший экспонат из музея восковых фигур. Бастид заказал по бутылке оранжада и кока-колы.
– Нравится вам в Париже? – спросил он.
– Да, впечатлений уйма.
– Я не могу себе представить, почему вы раньше не бывали в Париже! Вы, крупнейший в своей отрасли ученый, сидите затворником у себя дома, вас не знают в других странах… хотя право на это вы заслужили уже очень давно!
– Да, у меня много работ в моей области науки. Они, видите ли, даже еще не все изданы. Третий год, например, лежит в издательстве мой новый капитальный труд… Не знаю, когда выпустят. Надо признать, что у нас все это делается очень долго и сложно! – вздохнул Проворнов.
– У нас вы давно уже исколесили бы весь мир. Вас знали бы в Старом и Новом Свете, ваши труды печатались бы нарасхват, вы были бы славой нации, стали влиятельным человеком. Вы смогли бы думать только о науке… Ну-ну! – Бастид взглянул на часы. – Пора на башню. Эйфелева башня уже старушка, она трудится три четверти века, ей пора уйти на пенсию. Но куда там! Старушка кормит министерство финансов да еще и наследников инженера Эйфеля, живущих в Нью-Йорке. Они получают треть дохода, собираемого башней… Правда ведь, недурной бизнес? – спросил Бастид, поднимаясь со стула.
Опять за окном автомобиля замелькали улочки и проспекты. До башни еще ехать и ехать, а она уже загородила половину парижского неба, накрыла Сену островерхой шапкой. Бастид долго искал места, где бы поставить «мерседес». Площадь перед башней была буквально запружена машинами и автобусами – Париж проснулся, позавтракал и двинулся на прогулку.
Бастид и Проворнов стали в очередь на лифт и вскоре втиснулись в кабинку вместе с американскими туристами. Быстрый подъем – и Париж оказался под ногами…
– На башне три площадки. Но самоубийцы пользуются только первой: полтора франка – это не пять, которые надо заплатить за третью, а результат один и тот же, – говорил Бастид. Прислушавшись к американским туристам, он добавил: – Янки недовольны Эйфелевой башней, их «Эмпайр стэйтс билдинг» выше, самоубийства там чаще, зрители, как в театре, ходят в ресторан на сто втором этаже.
Башня осталась позади, но почти всю дорогу она глядела на них, от нее было трудно скрыться.
Подъехали к Пантеону. По крутой лестнице Бастид и Проворнов прошли вниз. Полумрак и тишина. Звенящий шепот шагов. Приглушенные голоса и имена, имена…
– В Пантеоне триста мест, а похоронено всего лишь пятьдесят семь человек и шесть сердец. Тут при желании и для вас найдется местечко, – мрачно пошутил Бастид.
Покинув подземелье, они вышли на слепящий, шумный воздух и влились в беспрерывный людской поток.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Грузовик замедлил ход и остановился у двухэтажного каменного здания. «Управление Кварцевого рудника», – прочел Виктор, взял чемоданчик и, став на борт грузовика, спрыгнул на землю, чуть не угодив при этом в клумбу с жухлыми цветами. Достал из кармана рубль, сунул его шоферу и зашагал к конторе.
В конце длинного коридора он нашел дверь с прибитой дощечкой «Директор» и вошел в комнату. В приемной никого не было. Виктор открыл левую дверь и без разрешения протиснулся в квадратную комнату с большим столом и рядом стульев вдоль стены с двумя окнами. За столом сидел грузный седоволосый мужчина и громко вопрошал в микрофон селектора:
– Фабрика? Фабрика? Отвечайте!
Виктор посмотрел на стенные часы – было десять минут девятого.
– Я, фабрика, рапортую: во вторую смену задолжали по обработке триста тонн руды. Дробильное отделение работало с недогрузкой, руду возили через час по чайной ложке. Еще простаивала вторая мельница, мехцех затянул ее ремонт, – басил селектор.
– Суточный выполнится?
– Горняки во вторую и третью смены должны увеличить отгрузку руды минимум на двести тонн, а мехцех – пустить вторую мельницу, тогда перекроем недостачу ночной смены.
– Руда идет кондиционная? – спросил седоволосый.
– Не совсем. Содержание понизилось на грамм, – еще более низким басом ответил селектор.
– Каков процент извлечения?
– Не дотянули на два процента.
– Плохо, прими меры. До свидания, Иван Васильевич.
– До свидания, Виталий Петрович.
– Вы ко мне? – обратился Виталий Петрович к стоявшему у двери Виктору.
– Видимо, к вам, мне нужен товарищ Степанов.
– Придется обождать, у меня оперативка сейчас. Присаживайтесь и подождите, – предложил седоволосый и стал вновь взывать в микрофон: – Горный цех, горный?
Виктор сел рядом с горбатым стариком в красной русской рубахе и стал терпеливо ждать.
– Слушаю, Виталий Петрович. – На этот раз селектор отвечал дискантом.
– Почему недодали фабрике в ночную триста тонн руды? – спросил Виталий Петрович и, ожидая ответ, уставился взглядом на Виктора.
– У ковша третьего добычного экскаватора полетели зубья, на пятом уступе руда крепкая пошла, а зубья мехцех из «стали-три» поставил, считай – из чугуна. Вторая причина – транспортный цех самосвалов не дал, всего шесть штук работало.
– Иван кивает на Петра. Приеду разбираться сам к тебе, Василий Иванович. Пока. – Степанов, нервно помяв папиросу, закурил от зажигалки. – Транспортный?
– Слушаю, – тихо ответил микрофон.
– Почему ночью на подвозке руды работало только шесть самосвалов, а где были остальные? – кричал Степанов.
– Стояли. Горючего нет, техснаб плохо шевелится.
Степанов покачал головой и, не ответив, нажал кнопку. Виктор видел, как лицо его покраснело, глаза стали злыми.
– Мехцех! Мехцех! – гремел его голос.
– Я слушаю, я слушаю, – испуганно раздалось в микрофон.
– Почему не закончен ремонт второй мельницы? Ты мне, Петрович, вчера божился или нет?
– Подшипник при установке рассыпался, а запасного в техснабе не оказалось, ей-богу, ремонт закончим завтра.
– Слушай меня, Петрович, внимательно: не болтунам такой эксперимент проводить, понял? – предупредил Степанов и вызвал отдел снабжения.
Начальник техснаба винил во всем совнархоз, который еще не спустил на новый квартал фонды на материалы и горючее.
Степанов в сердцах выругался, сказал, что за такую работу нужно всех гнать к чертовой матери, и позвонил в разведочную партию, Столбову.
– Слушай, парторг, нужно нам с тобой собрать для разъяснительной работы наших командиров. Фабрика простаивает, а они все правы, все до одного… Когда? Сейчас подумаю: утром я поеду разбираться на карьер, потом – на строительство драги, да, сегодня еще придется к трем ехать на заседание райисполкома, вечером обещая заехать на фабрику. Сегодня не получится, давай на завтра в три, согласен? Договорились, привет. – И, положив трубку, вопросительно посмотрел на старика.
– Виталий Петрович, опять я пришел насчет жилья, теперь, значит, как к депутату. Вырешишь аль нет? – почти нараспев спросил старик.
– Не обижайся, браток, не могу: у нас ты на прииске не работал, приехал к дочке – и живи у нее. Я о своих кадровых рабочих должен думать.
– Двадцать лет я отмантулил на Матренинском прииске, а это разве за границей? Буду жалиться, прощевай. – И обиженный посетитель ушел из кабинета.
Степанов повернулся к Виктору и в раздумье сказал!
– Вот еще нажил врага. Я понимаю его, но помочь пока не могу.
– Разрешите представиться: Виктор Михайлович Северцев, младший научный сотрудник. Прибыл из Москвы в командировку по делам реконструкции горных работ вашего рудника, – протягивая руку, сказал Виктор.
– Степанов Виталий Петрович. Очень приятно познакомиться. Садитесь, – пожимая руку и осматривая гостя с головы до ног, ответил директор.
Виктор сел, вежливо улыбнулся.
– Так, значит, вы сынок Михаила Васильевича? Слыхать слыхал, а не признал бы: конструкцией не в батю, хрупковат, – пробасил Степанов.
– Видно, в мать. Скажите, что нового у отца? Не смог застать его в Зареченске. Он где-то на предприятиях? – спросил Виктор, раскрывая перед Степановым портсигар.
– Вчера он был здесь и уехал к угольщикам. У меня гостил с неделю. Мы с ним экономический эксперимент здесь внедряем… – попыхивая папиросой, доверительно рассказывал Степанов.
– Не пойму я никак – отец уезжает из Зареченска?
– К сожалению, уезжает. Шахов хочет перевести его в Москву, директором нашего научно-проектного института… Вот такие у нас дела, одним словом, сложные… Мне тоже пора уезжать отсюда. Почти полтора десятка лет на Кварцевом. Когда приехал с Южного прииска, тут тайга шумела. Около этой клумбы, – Степанов показал рукой в сторону окна, – доброго сохатого уложил, месяц лосятиной питались. Отстроил Кварцевый, можно сказать, своими руками… Потому и уезжать досадно! Ну, теперь-то экономический эксперимент задержит. Завершить его надо обязательно мне самому. Конечно, драгу надо бы построить у нас: выгодное дело! – убежденно сказал Степанов и подвел Виктора к самодельной карте Кварцевого рудника, висевшей на стене кабинета.
Тыча пальцем в разноцветные кружки, называл объекты:
– Это карьер рудника. Вот обогатительная фабрика с законченным циклом обработки. Вот дражный полигон, к нему мы начали на днях прокладывать дорогу. А здесь гидравлические работы, геологи все находят доброе золотишко… Трудно уехать от такого богатого дела! – признался Степанов.
Виктору определенно нравился его новый знакомый. Светлана была права, когда говорила о какой-то юношеской увлеченности ее отца новыми делами, задумками…
– Вы начали подготовительные работы под драгу, но, мне помнится, отец говорил, что ее вам строить запретили… А вы все-таки начали? – переспросил Виктор. Такое бунтарство ему было особенно по душе.
Степанов хитро подмигнул.
– В этом и существо экономического эксперимента: ретивый администратор запретил, а расчетливая экономика разрешила!.. Тот же банк, что не давал денег на драгу, теперь предлагает нам ссуду. Правда, под проценты. Но мы не торопимся брать! Может, обойдемся своим фондом расширения предприятия. Мы такой фонд накопили за счет сверхплановых прибылей… Словом, теперь денежки не брать, а считать нужно!..
Они поехали на карьер. Виктор не смог отказаться от предложения директора, хотя у него были совсем другие планы… По дороге он не раз хотел спросить Степанова о Светлане – здесь ли она, где он может ее увидеть, – но так и не решился.
Молчал и Степанов, изредка бросая изучающие взгляды на будущего зятя (так он про себя называл Виктора после того, как Михаил Васильевич поделился с ним новостью – его сын влюблен в дочь Степанова).
Золоторудный карьер произвел на Виктора большое впечатление – прежде всего масштабами горных работ. Таких карьеров он еще не видел. Не меньше удивили его необычные транспаранты с крупными надписями, алевшими на рудовозных дорогах:
«Товарищ, экономь во всем! Один кубометр досок стоит 25 руб. 70 коп. Один метр кабеля стоит 7 руб. 18 коп. Один квадратный метр транспортерной ленты 190 руб. 16 коп. Сэкономленные рубли пойдут в фонд твоего предприятия, тебе лично!»
– Новые формы агитации, – усмехнулся Виктор.
– Предложение вашего отца. Пока рабочие еще не верят, что начислим им проценты за экономию материалов, но скоро убедятся.
Виктор смотрел на ползущие по дну карьера самосвалы, отсюда похожие на крупных жуков, и думал, что ему следует узнать мнение этого опытного горного инженера о наклонных скипах, – может быть, таким путем удастся что-нибудь почерпнуть для своей диссертации.
– Как вы относитесь к возможному внедрению у вас наклонных скипов на подъеме руды? – задал вопрос Виктор.
– Важно, как отнесется к этому экономика. Мы выдаем в сутки несколько тысяч тонн руды. А какова производительность одного скипа? Сколько их потребуется? Каков будет расход электроэнергии? Какой завод их выпускает? Стоимость их? – сыпал в свою очередь вопросами Степанов.
Виктор не мог сразу ответить на них.
– А что вы будете делать с крупными кусками, с негабаритом? – задал встречный вопрос Виктор.
– Негабарит не проблема: поставьте в карьере передвижные дробилки, и этим ликвидируете крупное дробление на фабрике. Конечно, нужно все подсчитать, и не один раз подсчитать… Притом есть вопросы, над которыми не властна даже экономика: я говорю о здоровье горняков!..
Виктор слушал Степанова внимательно. Не без тревоги задавал себе вопрос: какова практическая ценность его диссертации? Желая рассеять свои сомнения, как бы между прочим заметил:
– Я пишу научную работу именно на эту тему.
– Да какая же это наука! Не теряйте времени попусту, молодой человек! – с досадой ответил Степанов.
Прямой, честный ответ не обескуражил Виктора. Нечто подобное он уже слышал от своего отца, но ученые мужи и мать говорили ему иное. Кому верить?
Подошел технический руководитель горного цеха, безбровый, среднего роста брюнет, и молча поклонился. Степанов сердито посмотрел на него, тот мрачно насупился, ожидая разгона.
– Докладывай, – непривычно тихо сказал Степанов и облокотился на штабель буровых труб и штанг.
– Экскаваторы старые, больше ремонтируются, чем работают, – буркнул технорук.
Степанов внимательно посмотрел на карьер-блюдце, посчитал про себя экскаваторы на каждом уступе, потом развернул план разреза и предложил:
– Перегони один экскаватор с вскрыши на погрузку руды.
– Главный инженер перед отъездом на курсы письменно запретил мне снимать технику с вскрышных работ, – парировал технорук.
– Главный в Свердловске, ему неведомо о срыве плана отгрузки руды, теперь ты, Василий Иванович, должен соображать, что делать, – недовольно заметил Степанов, но технорук, пожав плечами, промолчал.
Опять, уже в который раз, сталкивался Степанов с извечной проблемой горняков: чем заниматься сегодня – дальнейшей подготовкой руды к добыче или увеличенной добычей руды?
Главный инженер по-своему прав – нужно вести работы так, чтобы вскрыша опережала добычу на пять-шесть месяцев, тем более что за план добычи в свое отсутствие он не отвечает. Но жизнь, к сожалению, не всегда следует инструкциям и учебникам.
– Так что будем делать? – в раздумье спросил Степанов.
– Ремонтировать ковш, – безразличным тоном ответил технорук.
Степанов взорвался и, не сдерживаясь, закричал:
– Ты бы лучше спорил со мной, матерился, но не пялил на меня свои рыбьи зенки. Пьяницу, прогульщика, что наносят нам рублевые ущербы, мы судим, и правильно делаем, а казенное безразличие инженера к своему делу оборачивается десятками тысяч, поэтому также не может остаться безнаказанным. По твоей вине недодала фабрика многие килограммы золота, и, чтобы ты был злее в работе, я лишу тебя месячной премии.
Степанов вытащил из кармана блокнот и письменно распорядился перегнать экскаватор на погрузку руды. Вспомнив утренний разговор с начальником обогатительной фабрики, распорядился:
– Организуйте в карьере рудный склад и шихтуйте руду – она у нас в правом и левом флангах карьера разная по содержанию. Некондиционная руда расстраивает технологический процесс на фабрике и снижает процент извлечения золота, – значит, приносит убытки. Это наш немалый резерв производства, которым мы плохо еще пользуемся. О перегонке экскаватора доложишь мне вечером.
Степанов с Виктором оставили у карьера «Волгу» и пошли пешком на дражный строительный участок.
Они шли по тракторной колее, пробитой вдоль берега мелкой вертлявой речки, через заросли рябины. Виктор рвал недоспелые ягоды, и, морщась, жевал их. Путь их загородил прицеп на железных полозьях, груженный металлическими буровыми трубами и штангами. Обойдя его, они направились к деревянному вагончику, где помещалась раскомандировка.
Обшарпав о железную скобу глину, налипшую на подошвы, Степанов поболтал сапогом в низком деревянном бочонке с грязноватой водой и только после этого поднялся по лесенке вагончика.
В тесной комнатке сидели за деревянным столом Пихтачев и чернявый, весь перепачканный в грязи тракторист Костя. Они громко переругивались. Костя встал со скамейки и, уступив место Степанову, обратился к нему с жалобой:
– Виталий Петрович, что же такое происходит, когда мы опыт важный проводим?! Издевка, да и только!
– Не издевка, а инструкция. Ясно? – оборвал его Пихтачев.
– Подожди, Павел Алексеевич, не горячись. Продолжай, Костя, – попросил Степанов, открытая окошко – табачный дым висел у потолка.
– Так вот, я и говорю: буровой мастер Светлана Витальевна дала мне наряд подвезти горючее к буровому станку, – знаете, что у трех шахточек? Я повез. Встречает меня начальник участка, отменяет ее распоряжение и велит корчевать лес на дражном полигоне, – знаете, за разведочным станом? Бросил я на дороге бочки с горючим, поехал на полигон и, как на грех, наткнулся на технорука. Этот начальник велел сворачивать за опорой высоковольтной линии. Пока разворачивался, застрял в болоте, только что вылез оттуда, как свинья, грязный. День прошел, а ничего не сделал, – сокрушался Костя.
Степанов взял со стола брошюру, полистал ее и, найдя нужный параграф, обращаясь к Пихтачеву, громко прочел:
– «Мастер является полноправным руководителем и непосредственным организатором производства и труда на своем участке и т. д. и т. п. Все указания на рабочие места даются мастером и являются обязательными и т. д. и т. п. Давать указания на участке помимо мастера запрещается». Ясно, Павел Алексеевич? Придется за самоуправство отнести за твой личный счет стоимость дневного простоя трактора и зарплату тракториста.
Пихтачев подскочил на стуле, выхватил из рук Степанова брошюру и, быстро полистав ее пальцем, заявил:
– Не выйдет по-вашему! Что записано в этой инструкции о начальнике цеха, участка? Все эти права и ему предоставлены. Читайте, молодой человек. – Пихтачев, как арбитру, передал брошюру Виктору.
Виктор стал читать, и оказалось, что все вышестоящие начальники могут требовать от всего работающего персонала безусловного выполнения своих распоряжений.
– Что же в таком случае остается от правила, запрещающего давать распоряжения на участке через голову мастера? – недоуменно спросил Виктор.
Степанов в ответ рассмеялся и махнул на Пихтачева рукой. Обиженный Пихтачев, сопя носом, объявил:
– Сымай меня с начальников, потому – не хочу быть пеньком, над которым каждая собака поднимает ногу. Это я не про тебя, Петрович, а вообще.
– Теперь так дело не пойдет. Завтра же издам приказ по комбинату: запрещу вышестоящим начальникам отдавать приказы подчиненным через головы их непосредственных начальников. Каждому должностному лицу определим исполнительные функции и гарантированные права. Это должно относиться и к разделению ответственности: руководитель должен отвечать за своих подчиненных, но не за подчиненных своих подчиненных. Там, где эти принципы не соблюдаются, к исполнителю поступают противоречивые команды, как было с Костей… – закончил Степанов и поднялся.
Пихтачев, покачав головой, заметил:
– Против инструкции попер, – значит, получается так: либо рога пополам, либо ворота вдребезги!..
2
Вечером Виктор до блеска начистил остроносые ботинки, отгладил смявшийся в дороге модный костюм, надел белую рубашку с пестрым галстуком и отправился к Степановым, прихватив с собой московский подарок Светлане – флакон духов «Каменный цветок». Но не было живых цветов, их не продавали на Кварцевом. Виктор твердил себе, что из любого положения можно найти выход, и нашел. Как только стемнело, он пошел к рудоуправлению и на плохо освещенной знакомой клумбе второпях нарвал букет жестких, высохших цветов. Кто-то заметил его, крикнул, и Виктор быстро побежал к дому директора рудника, что стоял невдалеке от конторы. Кто-то бежал за ним вдогонку, но Виктор успел проскочить в калитку маленького палисадника и позвонить. Дверь открыла Светлана. Он молча протянул ей разноперый букет.
Светлана, узнав Виктора, залилась румянцем.
– Папа, к тебе пришли!.. – в растерянности крикнула девушка и, тихо сказав Виктору «здравствуй», спряталась у себя в комнате.
– Входи, входи. Знакомить не нужно? – с усмешкой спросил Виталий Петрович.
– Старые знакомые, – подтвердил Виктор.
– Жаль, что супруга моя в отлучке, в Ленинграде у своих гостит. Светланка, чисть скорей свои перышки да ставь самовар, чаевничать будем! – распорядился Степанов.
В угловой комнатке Виталия Петровича Виктор застал Пихтачева, который что-то писал на листке бумаги, положив на колени полевую сумку. Стол Степанова был завален бумагами. Виталий Петрович жестом показал молодому гостю на стул и, продолжая прерванный разговор, спросил:
– Ну, подсчитал, Павел Алексеевич?
– Нет еще, – буркнул тот.
Степанов взглянул на пихтачевские каракули и, покачав головой, заявил:
– Можешь не считать. Тебе нужно сто человек, и ты уложишься в срок с монтажом драги. Сколько людей у тебя на участке сегодня?
– Восемьдесят или восемьдесят один, – роясь в сумке, ответил Пихтачев.
Но Степанов остановил его руку.
– Примерно восемьдесят процентов, так? Пошли дальше. Весь фонд заработной платы на оставшийся объем работ составляет… составляет… – Степанов взял со стола лист бумаги и, поводив по крайней правой колонке цифр карандашом, после небольшой паузы ответил: – …десять тысяч с рублями, грубо – десять тысяч рублей. Считая по действующим расценкам, я должен дать тебе под наличный состав людей примерно восемь тысяч рублей, верно? – спросил он.
Пихтачев утвердительно кивнул.
На пороге комнаты появилась в коротком цветастом платьице Светлана и, стрельнув взглядом в сторону молча сидевшего Виктора, объявила:
– Чай готов, пошли, а расчетами, Павел Алексеевич, нужно заниматься на работе.
– А ты попробуй поймать своего батьку в кабинете, только вечером, дома, и застанешь его, – парировал Пихтачев.
– Сейчас, дочка, закончим… Ну, так слушай дальше: считая по-новому, я предлагаю тебе девять тысяч, и ты управишься со своими людьми точно к сроку. Конечно, качество работ в полном ажуре. Согласен?
– Погоди чуток, паря… – Пихтачев снова взялся за карандаш и вывел на бумаге цифры 100 и 80. Немного подумав, переписал сто в числитель, восемьдесят – в знаменатель, а рядом вывел новую цифру: 125 процентов.
Степанов и Виктор с интересом наблюдали за арифметическими упражнениями Пихтачева, которые, судя по его напряженному лицу, давались ему не легко. На бумаге появилась новая цифра: 9 000. Он стал делить ее на восемьдесят. Получилось сто двенадцать с половиной процентов… Пошевелив губами, он еще раз проверил счет. И спросил:
– Значит, производительность труда мы подымем на двадцать пять процентов, а барышу ты нам сулишь в два раза меньше? Бобовина получается, паря, – недовольно буркнул Павел Алексеевич.
Степанов улыбнулся расчетливому Пихтачеву и заметил:
– Давай оголим вопрос – обнажим все его причины! Производительность труда непременно должна опережать рост заработной платы, иначе на что же мы будем строить новые драги, рудники, фабрики? Ты в старательской артели, бывало, не все заработки проедал, часть их в общественные, неделимые, фонды отдавал. Иначе не по-хозяйски было бы, верно?
– Верно. Только тебе банк и девять тысяч не вырешит, – усомнился Пихтачев.
Степанов усмехнулся и, положив свою здоровенную руку на худенькое плечо Павла Алексеевича, вкрадчиво объяснил:
– Теперь это мое дело, а не банка. Я трачу фонд заработной платы, как нахожу целесообразней. Подумай сам: зачем тебе нанимать еще новых двадцать человек, когда небось твои мужички с удовольствием подработают, так ведь? Это целесообразно для всех нас, согласен? Новичков еще нужно учить, нужно где-то поселить их семьи, нужно строить новые квартиры, еще потребуются дополнительные школьные и больничные места, придется завозить лишние продукты, и так далее, и тому подобное… А я хочу обойтись своими людьми, просто им придется больше попотеть! Потолкуй, Алексеич, со своими мужичками… А теперь чайкю с медком не вредно! Или медовушки желаешь? – предложил Степанов.
– Другому бы не поверил, подумал, что на притужальник берет, а твое слово – хозяйское. – Это последнее слово Пихтачев произнес с особым уважением, даже с любовью, и, уложив записи в планшетку, поднялся.
От угощения отказался, сославшись на неотложные дела, и быстро исчез из комнаты.
Прошли в столовую. Хозяин предложил Виктору кресло, а сам поудобнее уселся у стола на диван, подтянув под себя правую ногу.
Гость достал из кармана телеграфный бланк, Степанов прочел вслух:
– «Связи сокращением ассигнований ваша тема «Проблема реконструкции Кварцевого» исключена плана научных работ института точка Обязываю десятидневный срок завершить все дела Кварцевом вернуться в Москву замдир Скунсов»… Да, новость, малоприятная. Что намерен предпринять?
– Хочу просить вас опротестовать от имени рудоуправления решение выжившего из ума замдира, – возмущенно ответил Виктор и взглянул на Светлану. Ее большие голубые глаза весело смотрели на него.
– Не кипятись. Почему выжившего из ума? Без денег ты работать не будешь. Второе: если науку считать не простым удовлетворением любопытства отдельных лиц за счет государства, то от нее должна быть практическая отдача. С моей точки зрения, твоя тема далека от науки, поэтому ходатайствовать не буду, чтобы не подводить в первую очередь тебя, – убежденно сказал Степанов.
– Вы просто не знаете, на какую наукообразную муру деньги находятся! А на подобную работу, имеющую, по-моему, и научный, и производственный интерес, их нет! – запальчиво возразил Виктор, не спуская взгляда со Светланы, которая накрывала на стол.
– Говоришь о себе нескромно… Что могут подумать о тебе товарищи? – осуждающе заметил хозяин.
– Меня мало интересуют чужие мнения.
Но Виктор говорил неправду. На деле они его интересовали, да еще как. Больше всего на свете ему хотелось вести себя достойно, пользоваться, как и отец, всеобщим уважением! Поэтому он всегда был настороже и поэтому-то напускал на себя иронию.
– В нашей науке порядка не больше, чем в той инструкции, которую мы обсуждали с Пихтачевым! – хорохорился Виктор.
– Эх, паря, мозги у тебя набекрень сдвинулись… Как же мы с такой наукой первыми в космос полетели? – опуская затекшую ногу, спросил Степанов.
– Ну, при чем здесь космос? Я говорю о том, что старики ответственны за наше отставание от Запада. Идти в ногу с веком – это удел молодых, – кипятился Виктор, взглядом ища поддержки у Светланы.
Но она не смотрела на него, занявшись мытьем стаканов.
– «Старики» – это наше поколение? – уточнил Степанов.
– Да, сейчас вы стоите у власти: директора, начальники, секретари и председатели – люди вашего поколения. И вы отвечаете за все. – Виктор говорил так больше для Светланы, он хотел, чтобы она оценила незаурядность его мышления. – Считайте, что обмен мнениями у нас не состоялся. Вы знаете, что такое обмен мнениями? Это когда подчиненный входит к начальству со своим мнением, а возвращается с мнением начальника! – Виктор криво улыбнулся, но Степанов не обратил внимания на его остроту.
– Добавь еще одну вину нашему поколению: мы успели вывести нашу державу только на второе место в мире, – спокойно сказал Степанов.
Виктор как-то сразу остыл и начал сосредоточенно рассматривать висевшую на стене копию шишкинскои «Корабельной рощи».
– Молодость всегда горяча, хочет ворочать горы. Вот и, перебирайся к нам на Кварцевый! Ворочай золотые горы, вытрясай из них валюту, твори, дерзай!.. Наука здесь тоже быстрее родит богатыря. Сумеешь вершить – будешь директором, начальником, председателем и секретарем.
– Эти должности для партийных, а не для нас, – заметил Виктор: он злился на себя за то, что не мог логично возразить Степанову.
– Коммунисты – запомни это навсегда – лишних прав не имеют, у них лишь больше обязанностей, и главная – быть всегда на передовой. Они в ответе за все плохое и хорошее, их есть за что критиковать и есть чему завидовать… Ну, согласен на Кварцевый? Сейчас продиктую телеграмму с просьбой откомандировать тебя к нам в связи с исключением темы, – серьезно предложил Степанов, берясь за трубку телефона.
