Текст книги "Рудознатцы"
Автор книги: Георгий Лезгинцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
1
Сегодня распорядок рабочего дня Северцева был нарушен с самого утра и все записанные на календаре текущие дела оказались отложенными в сторону.
Из Госплана поступил в институт материал для срочного заключения по очень серьезному и важному вопросу, который подлежал обсуждению в правительстве. Суть дела заключалась в том, что отраслевой главк министерства составил перспективный план строительства алмазных предприятий. Госплан поручил институту произвести оценку их экономической эффективности. Положение Северцева оказалось сложным: он знал, что некоторые из намеченных главком предприятий окажутся неэффективными, об этом он ранее ставил в известность начальство, но последнее, не посчитавшись с расчетами института, внесло свои предложения в Госплан. Из соображений личного благополучия, ему следовало бы поддержать главк, – во всяком случае, не критиковать его, отписаться. Но Северцев помнил одно предприятие, бездумно построенное еще при совнархозе и к тому же еще недавно расширенное, которое теперь из-за отсутствия рудных запасов являет собой памятник инженерному тупоумию.
Прошлую ночь Северцев придирчиво знакомился с геологическими материалами по этим месторождениям, их запасами, качеством алмазов, их классификацией по крупности. К утру составил баланс потребности алмазов по сортам и, вычтя из него возможное производство искусственных алмазов, пришел к выводу, что строить нужно только Заполярный комбинат. Подобный вывод экономил стране только на капиталовложениях сотни миллионов рублей, но он шел вразрез с предложениями главка. А может быть, он, Северцев, ошибается? Нет, строительство этих предприятий, дающих мелкие алмазы, обойдется на сотни миллионов дороже строительства заводов, их полноценных синтетических собратьев, тут двух мнений быть не может.
Прохаживаясь по кабинету, главный инженер Парамонов говорил:
– Ведь более четырех пятых добываемых в мире алмазов идет на технические цели – на абразивные круги, заточный инструмент, буровые коронки, фильеры, – на эти нужды теперь пригодны синтетические алмазы. Быстрое заводское производство этих алмазов выгоднее, чем дорогостоящее строительство на Севере предприятий, добывающих низкосортные алмазы. Если нужно, можно подсчитать точнее, но я ручаюсь, что счет будет идти на сотни миллионов в пользу синтетических.
– А Заполярный нужно строить на максимально возможную производительность, его алмазы по качеству вне конкуренции, – заметил Северцев и опять задумался. Как поступить ему, Северцеву? Только сейчас он почувствовал всю тяжесть ответственности, которая лежала на его плечах. Он поблагодарил Парамонова за помощь в расчетах и, оставшись один, стал думать над каждой стороной заключения. Он обязан был строго аргументировать свою позицию.
Отправив с нарочным заключение, Северцев собрался было к Проворнову, закончить прерванный когда-то разговор о подводных делах, но появился… запыхавшийся Степанов: он выполнял поручение министра и пытался согласовать с главками свои просьбы по Заполярному комбинату.
– Прибежал к тебе: помогай, сват! Для министра срочно нужна спецификация основного оборудования! – на одном дыхании выпалил он.
Они не виделись давно. Занимаясь делами стройки Заполярного комбината, Степанов редко приезжал в Москву. В прошлый приезд, на заседание коллегии министерства, повидаться им не удалось, так что об отъезде Светланы в Зареченск Северцев узнал лишь после того, как получил от нее письмо. Виктор избегал разговаривать с отцом о своих семейных делах.
Северцев вызвал Парамонова, и тот принес толстую ведомость, протянул ее Северцеву. Сели за длинный полированный стол. Михаил Васильевич, перелистав страницы, отложил ведомость в сторону.
– Я уже вам раз говорил, что с такой спецификацией я не согласен.
Главный инженер недовольным тоном возразил:
– Я всегда защищаю привилегию быть несогласным, но настаиваю при этом на равной ответственности при разрешении разногласий. Другого оборудования у нас сейчас нет, уважаемый Михаил Васильевич.
– Не будем мудрствовать лукаво. Скажи, Виталий Петрович: с какими экскаваторами ты начинал строить Кварцевый?
– С двухкубовыми.
– А сейчас там работают восьмикубовые, проходит опытное испытание двенадцатикубовый, так? – повернувшись к Парамонову, спросил Северцев.
Тот дипломатично промолчал. Северцев задавал ему все новые и новые вопросы:
– Самосвалы мы с вами на Сосновке имели трехтонные, потом десятитонные КрАЗы, так? Теперь двадцатипятитонные БелАЗы, их уже сменяют сорокатонные, так ведь? В серию скоро запускаются семидесятипятитонные, испытывается опытный образец стодвадцатитонного самосвала, это вам известно, товарищ главный инженер? – Еще раз перелистав ведомость, он опять недовольно заметил: – Бесшаровые мельницы диаметром пять и семь метров… Почему? При такой огромной производительности комбината экономичнее будут мельницы девяти– и одиннадцатиметровые, согласны?
– Согласен, но их еще нет, – буркнул Парамонов. Он злился на директора: вечно всем недоволен, больше всех ему надо…
– Еще раз вам говорю: и не будет, если мы не заложим их в проект! Вы знаете, что у нас в стране из десяти работоспособных мужчин и женщин девять уже работают? Людей больше не добавишь, нужно резко повысить производительность их труда за счет внедрения мощных машин и автоматизации процессов!
В спор вмешался Степанов.
– Мне сегодня нужно заявку писать. На какое оборудование прикажете сочинять? – хитро улыбаясь, спросил он.
– Конечно, строительство комбината будет вестись на сегодняшнем серийном оборудовании. А руда через пять лет должна добываться оборудованием в три-четыре раза более мощным. Его мы сегодня должны заложить в проект, сконструировать, испытать, запустить в серию. Вот наш конкретный вклад в научно-техническую революцию в горном деле… – Северцев отдал Парамонову злополучную ведомость для переделки.
Главный инженер встал и молча удалился.
– Что еще мне записать в предложениях министру? – попросил совета Степанов.
Прежде чем ответить, Северцев закурил и задумался.
– На первое время проси импортные буровые станки и самосвалы, ты уже писал о них министру. Второе: пока, к сожалению, у нас нет комплексных инженерных фирм, но есть специализированные строительно-монтажные организации. Нужные тебе необходимо закрепить за стройкой комбината.
Степанов, соглашаясь, закивал головой. Прозвенел телефон. Северцев подошел к столу, снял трубку.
– Когда же будет готова, в конце-то концов, ведомость оборудования по Заполярному? – услышал он дребезжащий голос Филина. – Мне за вас досталось от министра. Немедленно привезите ее!
– Старая спецификация не годится. Новая будет готова к утру. – На щеках Северцева заходили желваки.
Трубка зашипела, и Михаил Васильевич еле разобрал:
– Я уже написал рапорт о вашем освобождении за срыв сроков проектирования и другие художества… Я информирован о вашем заключении. Подумать только – выступить против главка. Непостижимо!
Дальше слушать он не стал.
«Всего несколько месяцев назад, – думал он, – Северцев был пригоден для министерской должности, председатель совнархоза приравнивался к рангу министра. А теперь стал не годен для директорской. Что изменилось с тех пор? Северцев остался таким же, каким был несколько месяцев назад, хуже не стал, глупостей как будто не натворил, работал, как обычно, с душой…»
–Кто это звонил? – поинтересовался Степанов.
– Кто?.. Борец за… свое кресло.
– Видать, мужик душно́й – пахучий, значит.
С громким стуком широко раскрылась дверь, и в кабинет ввалился незнакомый, лысый, с густыми бровями, пожилой человек в куцем пиджачке, на котором пестрели колодки от медалей.
– Я член комиссии по расследованию вот этого заявления, познакомьтесь, – приказным тоном сказал пришелец и передал Северцеву бумагу.
– Оставьте, я познакомлюсь. А сейчас я занят, извините, – с удивлением глядя на члена комиссии, ответил Северцев и положил заявление в папку.
– Оставить не могу, прочтите при мне, – предупредил пришелец и уселся против Северцева.
Михаил Васильевич повернулся к Степанову, продолжая прерванный разговор:
– Третье: нужно записать поручение машиностроителям – о новом оборудовании. Проблема эта долгая, на нее уйдет несколько лет. Возьмем пример с разработкой технологии добычи алмазов – нам приходилось много плутать в неизвестном, возвращаться назад, не раз начинать все сначала, отказываться от, казалось, решенного… Тернист путь первопроходцев, особенно в науке…
Член комиссии вытащил из кармана платок, громко высморкался и, утирая платком нос, заметил:
– В этой бумаге все точно написано, вы сами подтвердили: частые переделки и, значит, брак в работе.
– Вы кто, простите, по специальности? – поинтересовался Степанов.
– Это не имеет для вас значения. В данное время пенсионер и член комиссии, – снисходительно ответил пришелец.
Степанов показал Северцеву три деловые бумаги. Михаил Васильевич сразу подписал две из них, третью отодвинул.
– Срок записал ты по мельницам «Каскад» нереальный. Назови предельный срок выдачи чертежей! – попросил он.
– Вчера, – упорствовал Степанов. Хотя прекрасно знал, что чертежи по мельницам ему так-то уж срочно и не нужны, на стройке пока нет цемента, металла, не хватает рабочих…
– Липовый график я подписывать не буду, – возвращая бумагу Степанову, сказал Северцев и начал читать поданную ему бумагу.
Эта бумага была без подписи и разоблачала злоупотребления директора. В ней перечислялись известные всем сотрудникам института недостатки в научных и проектных разработках – недостатки, о которых не раз говорилось на общих собраниях, которые отмечались в приказах директора института. Много места в заявлении отводилось денежным премиям: директор произвольничает, своим приближенным платит без счета, а истинных творцов зажимает; квартиры распределяет, как ему вздумается. Писалось и о моральной неустойчивости директора: бросил свою семью, вступил в преступную связь с подчиненным ему геологом Малининой и разбил и ее семью, а самое довел до самоубийства. Северцева нужно немедленно снять с работы и судить по всем строгостям революционного закона только за развал одной Сосновки. Было еще что-то неразборчиво дописано, но Михаил Васильевич разбирать не стал и, вернув бумагу пенсионеру, подумал: «Это тюремный привет мне от Птицына». Насупив густые брови и впившись в Северцева острыми глазками, пришелец как бы вопрошал: что ты есть за человек?
– Что скажете? – нарушил он молчание, видимо так и не составив пока своего представления о собеседнике.
– Клевета что уголь – если не обожжет, то обмажет. Так? Бросьте в корзину эту анонимку, у нас нет времени заниматься подобным бредом, – поднимаясь со стула, спокойно ответил Северцев.
Пришелец отрицательно покачал головой и предупредил:
– Придется заниматься. Есть указание самого Пантелеймона Пантелеймоновича.
– Тогда занимайтесь вместе с ним, но без меня. Извините! – Чтобы дать понять, что разговор окончен, Северцев снова заговорил со Степановым о сроках представления чертежей.
Пенсионер недобро усмехнулся и, бросив: «Мы еще встретимся!» – вышел из кабинета.
Северцев устало опустился на стул и, улыбнувшись, спросил Степанова:
– Ну что, сват, нам с тобой делать?.. Я должен винить твою дочь, а ты – ругать моего сына?.. Так ведь?
– Конечно. А заодно поносить и друг друга – я тебя, а ты меня – за то, что таких дурней воспитали, – в тон ему ответил Степанов.
– Виноват во всем Виктор, он еще недостоин такой жены, – убежденно сказал Михаил Васильевич и затянулся сигаретой.
– А вот я виню во всем Светланку: значит, плохая жена, раз не смогла удержать мужа рядом, – направляясь к двери, со вздохом проговорил Степанов.
2
Зашел без предупреждения смущенный Виктор и, виновато глядя на отца, сказал:
– Виталий Петрович звонил мне сегодня. Вот пришел к тебе за советом…
Михаил Васильевич раздраженно крикнул:
– Ты подумал, в каком она сейчас положении? Ни вдова, ни мужняя жена, не то брошенка, не то отходка, как чалдоны говорят. Ты решил с ней расходиться, да? – допытывался он.
– Я не думал, это она надумала, – подняв плечи, ответил сын.
– Тогда почему ты здесь, а не вместе с ней?! Как ты мог допустить подобное унижение Светланки?! Самое умное, чего достиг человек, – это умение любить женщину! Ведь от любви к женщине родилось на земле все прекрасное… Это сказал не я, а Толстой! Понял ли ты хоть что-нибудь?!
Молчание сына все больше выводило Северцева из себя, пока он не понял, что это молчание было формой протеста против отцовского крика… Он тоже замолчал и принялся ходить, как маятник, из угла в угол кабинета, думая о сложившейся тоже неудачно, тоже одинокой судьбе сына… Просто диву даешься, как мы умеем портить себе жизнь! Невольно с грустью подумал и о своем опостылевшем ему одиночестве, которому теперь уже не будет конца…
Михаил Васильевич присел рядом с Виктором, положил руку на его плечо.
– Ты извини меня, нервы шалят.
– Я знаю: по институту уже поползли слухи о каком-то заявлении на тебя, о главковской комиссии… Это серьезно? – спросил Виктор.
– Все зависит от «кочки зрения», сынок… Так насчет чего совет нужен?
– Виталий Петрович мне сказал, что Светлана сейчас в Приморье – после защиты диплома ее перевели туда. Там же создается постоянная экспедиция нашего института по подводной добыче со дна морей и океанов, верно?.. Ты зря кричал на меня, отец. Я все время думал о Светлане и теперь твердо решил уйти из лаборатории в эту экспедицию. – Виктор замолчал, вопросительно глядя на отца.
Михаилу Васильевичу подумалось, что сын наконец нашел разумное решение. Он одобрительно сказал:
– Оттолкнешь ногой материк и в гости к Садко пожалуешь?..
Перелистывая лежавшие на столе бумаги из вечерней почты, он увидел на приказе подпись своего начальника и, конечно, пробежал его глазами в первую очередь: каждый раз он ожидал очередного подвоха. Интуиция не подвела и на этот раз. С целью концентрации работ на основных объектах Филин предлагал исключить из плана института всю подводную тематику, ликвидировать опытные базы как не имеющие прямого отношения к профилю института. Прикрыв приказ «Горным журналом», Северцев устало откинулся на спинку стула и спросил сына, как движется работа по конструированию подводного скрепера-ползунка.
Виктор усмехнулся и с хитринкой в глазах ответил:
– Эта работа сподручнее механикам и конструкторам.
– Нет, прежде всего – горнякам, технологам. – Северцев взял с журнального столика лист ватмана и стал вычерчивать различные системы подводной добычи, которым, по его мнению, должно соответствовать свое оборудование.
Виктор заинтересовался, стал спорить. Потом вдруг замялся и, озабоченно поглядев на отца, спросил:
– Я слышал в коридоре разговоры… Подводные работы у нас закрывают, это правда?
Михаил Васильевич горько усмехнулся.
– Пытаются, сынок. За все новое нужно драться. А дерутся бойцы, не обозники! – с молодым, как показалось Виктору, задором добавил он.
Свертывая в трубочку ватманский лист, Виктор не без гордости заметил:
– О тебе знаешь как говорят: «Идет, ломая скалы…»
Но отец уже не слушал сына: он думал о том, как попасть на прием к министру, просить его вмешательства и защиты нового дела, в котором завтра будет заинтересовано все человечество…
Раздалась телефонная трель. Звонил заведующий промышленным отделом ЦК. Он пожурил директора за личное нарушение трудового распорядка – рабочий день давно окончен – и спросил, что за отношения у него с начальством: Филин возражает против поездки Северцева за рубеж.
– О поездке я ничего не знаю. Куда и зачем? А вот отношения с Филиным натянуты до предела. Мой, как говорится, заклятый друг сегодня мне сказал, что добивается моего снятия, – прямо смотря в глаза сына, ответил Михаил Васильевич.
– В чем причина подобных отношений?
– Даже не знаю, Алексей Сергеевич… Завидует мне, что ли? Дрожа за свое кресло, боится меня? – пожимая плечами, задавал сам себе вопросы Северцев.
Алексей Сергеевич предупредил: возможно, придется вскорости лететь в командировку в Канаду, там в Комиссии по освоению Севера состоятся научные консультации по этой проблеме – ведь Михаил Васильевич много занимается именно этими проблемами, его кандидатуру предложил научный комитет.
– Командировка интересная, но у меня сейчас дела поважней: пришла комиссия по разбору анонимки… – усмехаясь, говорил в трубку Михаил Васильевич. – Что в ней? Все. Даже повторение сосновских обвинений в моем распутстве. Вы помните?.. Да, у товарища Сашина разбирали мое «дело»… Хорошо. Подумаю и завтра позвоню. До свидания. – И положил трубку.
– Канада? – спросил Виктор и прищелкнул языком.
Михаил Васильевич кивнул головой, взглянул на часы – уже половина девятого – и, выключая свет, предложил:
– Пойдем, сынок, куда-нибудь, перекусим, а то я сегодня так и не выбрался поесть!
В пустой в этот час приемной одиноко сидел Проворнов и листал журнал. При появлении директора он поднялся, растерянно поглядев на младшего Северцева. Виктор понял, что профессор рассчитывал поговорить с отцом с глазу на глаз, и вышел в коридор. Михаил Васильевич, вопросительно посмотрев на Проворнова, показал ему рукой на кабинет, но тот поспешно возразил:
– Я не задержу вас долго, буду краток. Я благодарю вас за смелое решение о внедрении моей конструкции прибора. Прежний директор института, которого я хорошо знал, никогда бы сам не рискнул пойти на такое…
– Не открывайте огонь по ушедшим, – мягко перебил Северцев.
– Хорошо, хорошо, молчу! Так разрешите просить вас оказать мне честь своим присутствием на свадьбе, – торжественно объявил профессор.
Северцев недоуменно уточнил:
– Простите, я не понял: на какой свадьбе я должен присутствовать?
– На моей, – с застенчивой улыбкой ответил Проворнов.
– Поздравляю, профессор. И если не улечу в Канаду, буду непременно. А все же как это вы решились на столь рискованный шаг? – расхаживая по приемной, спросил Северцев. Он думал, что Проворнов просто странным образом шутит, и поддерживал в разговоре с ним шутливый тон.
Но тот пожал ему руку и взволнованно заговорил:
– Одиночество ужасно, особенно когда тебе за шестьдесят. Вам приходилось с температурой сорок градусов самому ползти на кухню за стаканом воды, потому что никого не было с тобой рядом? Ася тоже одинока. Правда, она значительно моложе меня, но тоже натерпелась, бедолага, в жизни и уже ищет надежную пристань… Я вижу, что вы сейчас повторяете про себя слова Вертинского, помните: «Я знаю, я совсем не тот, кто вам для счастья нужен»… Так, кажется, у него? Но я решился, и не отговаривайте, пожалуйста, меня, а то я и сам передумаю…
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
1
Десять часов длился воздушный прыжок из Москвы в Монреаль. Под крылом двухэтажного Ту-114, как на киноэкране, проплыли острова и проливы Балтийского моря, серебряные озера Скандинавии, мрачные горы Исландии, покрытая белым саваном Гренландия, и наконец Северцев увидел бухточки американского континента.
Осенняя Канада встретила теплом, так не вязавшимся с представлением об этой северной стране. Долго тянулась процедура оформления документов, и наконец уставшего от долгого полета Михаила Васильевича автобус привез на улицу святой Екатерины. Магазины и рестораны, бары и таверны, бесконечные рекламы торговых фирм создавали облик этой улицы – торгового центра Монреаля. Проезжая окраинами с их двухэтажными кирпичными коттеджами, Северцев невольно вспоминал Лондон. А в центре монреальское небо подпирали небоскребы банков и страховых компаний, международных картелей и синдикатов, фешенебельных гостиниц и магазинов. Здесь был даже свой «Эмпайр стэйтс билдинг», копия нью-йоркского, только в три раза меньше своего американского собрата, и это подражание показалось Северцеву символичным…
Отель, в котором поселили Северцева, был вполне современен: комфортабельные номера с непременной Библией на ночном столике, ресторан с американской кухней.
После ужина Михаил Васильевич решил выйти на воздух. Он присел на пустую скамеечку, стоявшую у фонтана. Красно-зеленые брызги, подсвеченные прожекторами, взметались вверх и мокрой пылью летели в лицо.
Отсюда хорошо были видны небоскребы из стекла и алюминия, толпившиеся на узеньких улочках. Улицы-щели были запружены автомобилями, задушены газами. Рестораны и кафе подмигивали пестрыми огнями. За стеклами ближайшего кафе в зеленоватом свете, как в аквариуме, скользили пары.
…Утром, спустившись в метро, Северцев попал в шумную разноязыкую толпу, устремленную в одном направлении. Город жил Всемирной выставкой, и Северцев тоже направился туда. Стены нового метрополитена сплошь были заклеены плакатами с голубой эмблемой «ЭКСПО-67» и красочными кленовыми листьями с цифрами «100»: канадцы отмечали столетие своей конфедерации. С этим соседствовали рекламы: кока-колы – с откупоренной бутылкой и ночного бара – с обнаженной красоткой.
Стоя в битком набитом вагоне, глядя на окружающих его людей, Северцев чувствовал, что все они поглощены ожиданием интересных встреч. Многие из них приезжают за тридевять земель не ради простого любопытства, думал Михаил Васильевич, глядя на озабоченные лица своих попутчиков, а в поисках ответов на отнюдь не праздные вопросы. Их волнует главное: какова же все-таки Земля для людей последней трети двадцатого века? Чего же достиг человек в своем стремлении к социальному и техническому прогрессу? Каковы хотя бы в самых общих чертах контуры будущего?..
У входа на выставку толпы экскурсантов, смех, шум, возгласы людей всех цветов кожи… Северцев увидел: на электронном табло счетчики фиксируют число посетителей выставки – цифра давно перевалила за тридцать миллионов и все растет и растет. Сегодня, пожалуй, нет более оживленного перекрестка на нашей планете, подумал он, чем эти два острова на реке Святого Лаврентия…
Развернув план выставки, Северцев направился через мост прямо к советскому павильону. Здание виднелось за маленьким проливом – легкое, воздушное, устремленное ввысь.
На выставке царила атмосфера праздничной ярмарки. Сотни лавчонок и магазинчиков, торгующих сувенирами всех стран мира, бесконечные бары, таверны, кафе, лотки со сладостями и мороженым, бродячие коробейники с яркими безделушками… Разноязыкий говор заглушают выставочные поезда-электрички, бегущие по рельсам, поднятым над землей, вагоны – тоже воздушной – монорельсовой дороги, гудки теплоходов-экспрессов, перевозящих экскурсантов. По маленьким каналам гордо проплывают черные венецианские гондолы. Поразила Северцева одежда большинства посетителей, они скорее были раздеты: шорты, трусы, плавки, бюстгальтеры – вот, собственно, и все предметы их туалета. Многие ходили босиком, жара заставляла людей думать лишь о том, чтобы им было легче. Исключение составляли монашки: черные балахоны с белыми чепцами часто мелькали на дорожках. Надо сказать, что когда рубашка прочно прилипла к телу, Михаил Васильевич с завистью стал поглядывать на оголенных… Утешала лишь мысль, что монашкам, наверно, еще жарче, чем ему!
Вот и большая очередь к павильону из стекла и бетона с гранитной надписью: «СССР». Осматривать выставку он начал со своего павильона, вернее – он наблюдал за посетителями: канадцы и американцы, совершая вместе с ним путешествие по павильону, открывали для себя Советский Союз… Их вначале непроницаемые лица добрели, освещались улыбками, оживали.
В какой бы павильон ни заходил Северцев, всюду видел он множество экранов – больших и малых, с застывшими или движущимися изображениями. Он долго стоял в очереди перед «Лабиринтом». В первом зале видел с террасы одновременно два экрана: один глубоко внизу, в огромном прямоугольном колодце, другой – на стене. Фильм «Человек и его мир». Внизу промчался стремительный экспресс; как бы видимый с огромной высоты, предстал Нью-Йорк с улицами-ущельями. Поднятые к небу заводские трубы засевали город дымом и сажей. Дороги опутали землю словно щупальца гигантских спрутов. Густые облака кочевали у задумчивых горных вершин. Это был фон. А вот и жизнь: на одном экране – состязание автомобилистов, на втором – схватка боксеров. Бушуют страсти, победителей встречают ликованием, от побежденных отворачиваются. Культ силы и презрение к слабости…
Вот появился младенец с перевязанной пуповиной, подал голос. Человек появился в мире огромных скоростей, головокружительных высот. Вот его короткое детство, самоуверенная юность, и он растворяется в миллионном людском потоке…
В другом зале зрители видели на экране уличную аварию: погиб неосторожный пешеход. Диктор поясняет: «Такая случайность подстерегает и тебя – мир не всегда добр к человеку, в мире множество переходов и закоулков, сумей пройти по ним с победой!» Фотограф снимает процедуру крещения ребенка и неосторожно роняет камеру. Камера разбивается вдребезги. «Ты думал, что уже взял желаемое в руки, а оно вдруг ускользнуло», – поясняет диктор. Женщина смотрит в зеркало – лицо печально, задумчиво. «Самое трудное в жизни – уметь заглянуть внутрь себя. Если ты это умеешь, тебе хорошо с людьми».
Сопровождающий изображение текст навязывает старую философскую премудрость: «Если ты честно принял жизнь такой, какая она есть, ты найдешь выход…» Главное – примириться с действительностью, не пытаться что-нибудь изменить в этом мире, похожем на запутанный лабиринт, где каждому богом уготовано свое!
Почти на каждом шагу встречал Северцев проповедь индивидуализма, пассивности, покорности. И делалось это якобы во имя «объективного» отражения мира…
Увеселительный район выставки, где бушевал вселенский карнавал, встретил ослепительной рекламой, фейерверком, ракетами, шумным весельем… Визжали девицы на «американских горках», на самолетах-моделях, на «чертовом колесе». Громкий смех у кривых зеркал, у павильонов «счастливых колец», оглушительный треск у стрелковых тиров, силомеров, «адских водителей»… Гул в барах и тавернах, полуголые женщины в обнимку с грязными битниками – таким предстал перед Михаилом Васильевичем новый Вавилон шестидесятых годов, в котором серьезные люди ребячились, порою стараясь забыть об атомном веке…
2
Наутро Северцев был в городской ратуше и узнал программу. Заседания Комиссии начнутся завтра, – значит, еще один день он мог посвятить выставке… Усталый Северцев, еле волоча ноги, зашел в причудливый, построенный из металлических балок павильон «Человек – исследователь». На макетах живых клеток демонстрировалась их работа, взаимодействие, питание, рефлекторная деятельность головного мозга. Все увиденное здесь навеяло на Северцева грусть: возможно, Елена Андреевна была права и на ближайших всемирных выставках человек покажет самого себя в искусственном варианте?..
Павильоны сменяли друг друга. Человек и океан… Человека интересуют продукты океана и их использование, влияние океана, его течений, испарений, человек готовится по-хозяйски обживать Мировой океан…
Северцев усмехнулся: он, выходит, идет в ногу с временем. Первые тонны полезного ископаемого экспедиции его института подняла с морского дна!
Человек и производство… Человек ищет, как облегчить труд, создает новую технику. Фильм сопоставляет старое и новое – от пещерной клинописи до современных электронных устройств, до робота, обслуживающего станок…
К Северцеву с микрофоном в руке подошел молодой человек в серых брюках и светлом, в синюю клеточку пиджаке. Его шея была обвязана шарфом в мелкую крапинку, и темная, поблескивающая шевелюра была чудом парикмахерского искусства: со лба волосы зачесаны назад, а от ушей к макушке уложены накрест двумя длинными прядями. Щеголь представился на ломаном русском языке:
– Кук, корреспондент канадской прессы. – И попросил разрешения задать несколько вопросов. – Как, по-вашему, позволяет ли техника слушать вселенную или она может слушать только себя? Считаете ли вы, что техника производит энергию для многих или она обеспечивает контроль меньшинства над большинством? Наконец, считаете ли бы, что техника помогает преодолеть все трудности или она, наоборот, выдвигает новые?..
– По-моему, все дело в том, в чьих руках эта техника и во имя чего она создана, мистер Кук.
В конференц-зале нового здания ратуши собрались советские и канадские ученые и специалисты различных отраслей – архитекторы и геологи, строители и горняки, авиаторы и моряки, преподаватели и юристы. Первыми разговор начали геологи. Советские и канадские геологоразведчики определили Север как богатейшую кладовую полезных ископаемых. Спор разгорелся о том, как выгоднее природные богатства превратить в народные богатства, скорее освоить их.
В ходе дискуссий определились два подхода, два пути – советский и канадский. Канадский был прост: малыми средствами, экспедиционным способом, быстро отработать месторождение и кочевать дальше. Советский способ освоения – комплексный, решающий по этапам все народнохозяйственные проблемы северных районов. Северцев перечислял их: строительство постоянных дорог и аэродромов, электростанций и плотин, рудников и обогатительных фабрик, школ и больниц, кино и театров, городов и курортов. Северцев еле успевал отвечать на вопросы: «Каковы у вас капитальные затраты на рудник с годовой добычей в миллион тонн руды? Сроки строительства? Прибыль?»
Северцев видел ухмылку на лицах своих оппонентов, они не воспринимали принцип – «все для человека», их законом был другой принцип – «все для прибыли». Но Северцев понимал, что экспедиционный способ отработки мелких по запасам месторождений может найти применение и у нас.
В конце совещания представитель компании «Инко» мистер Клифф пригласил Северцева, в ответ на посещение канадцами советских предприятий, посетить рудник Томпсон, чтобы убедиться лично, что сделано его компанией в освоении северной провинции Манитоба. Вначале будет встреча в дирекции компании, в городе Торонто, там рукой подать до Ниагарского водопада, так что поездка будет интересной. Северцев поблагодарил, и они условились о часе встречи.
Прямо с заседания Северцев пошел в ресторан советского павильона. Здесь всегда было полно народу: русская кухня привлекала гурманов со всех континентов.
– Михаил Васильевич, место свободно?
Северцев обернулся и замер.
– Василий Павлович! Вот неожиданная встреча! Присаживайтесь, пожалуйста, я очень рад! – обрадованно восклицал Северцев, усаживая рядом Георгиева.
– Заходил к вам в гостиницу, но не застал. Как встреча прошла, с пользой? – спросил Василий Павлович, рассматривая меню.
Северцев сказал, что канадцы узнали больше от нас, чем мы от них.
– Нормально, все нормально, – заметил Георгиев и добавил: – Компания «Инко» – одна из крупнейших монополий в мире, имеет свои предприятия в США, Великобритании, ведет работы в Африке, Австралии. Около трех четвертей капиталовложений канадской фирмы «Инко» принадлежит американскому капиталу, даже президент фирмы проживает в США.
