Текст книги "Рудознатцы"
Автор книги: Георгий Лезгинцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
– Когда ты обнаружил? – спросил Пихтачев.
– Только что, как стали готовиться к сполоску шлюзов, – крикнул в ответ драгер.
Виктор посмотрел на шлюз и удивился: ограждающая сетка была порвана, россыпное золото желтыми лепешками покрывало дно шлюза.
– Смотри – самородки, их много-то как! – воскликнула Светлана и показала пальцем на покрытых водой желтых тараканов, такими показались Виктору эти самородки.
– Подозреваешь кого? – спросил драгера Пихтачев.
– Не пойманный не вор, напраслину на человека не возвести бы, – пожимая плечами, ответил Василий.
– Не первый это случай. Не за то вывезли гада на тачке, – тихо сказал Пихтачев: он думал, что золото своровал Варфоломей, ведь он уже сидел за эти дела раньше. Вздохнув, Пихтачев сказал, что нужно позвонить куда следует, и уехал с драги.
Молодые люди пошли к трапу.
– Что ты здесь делаешь? – улыбнулась Светлана Виктору.
– Пришел познакомиться с драгой. А если честно говорить, искал тебя, очень хотелось скорее увидеть… Поговорить…
– Ну, говори, – облокачиваясь на перила, разрешила она.
Виктору показалось, что в глазах девушки быстро-быстро, сменяя друг друга, промелькнули отблески различных чувств: сначала – удивления, возможно, потому, что лицо Виктора поразило ее своей оцепенелостью, неподвижно застывшими зрачками, лотом – приметная искорка иронии, потом – какой-то проблеск дружеского участия…
Но он молчал, молчал, не в силах выдавить из себя хотя бы слово, и растерянно улыбался.
– Зачем приехал? – спросила она с какой-то настороженной грустью.
– За тобой, – скорее выдохнул, чем сказал он.
Светлана взглянула на него, ее голубые глаза стали серьезны. Она ничего не ответила и быстро сбежала по качающемуся трапу на берег.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Ася сегодня сказала мимоходом в коридоре, что по объединению ходят слухи о его, Птицыне, увольнении с работы… о каких-то связях с французами, ради которых он якобы выступает против создания отечественных машин или что-то в этом роде, правда ли это?.. Она явно озабочена этими слухами! Он, конечно, отрицал. Задача каждого человека найти только собственное спасение, все остальное лишь наивное заблуждение. Смит неглуп, утверждая, что Христос, Будда, Магомет обрели свою чашу, но не смогли убедить человечество пить из нее с тем усердием и той верой, на какую рассчитывали. Неужели наши современные пророки серьезно надеются достичь того, что не удалось тем? Неужели мы все еще вправду считаем, что сумеем, глядя на мир глазами святого, повести всех людей на борьбу за свои идеалы? Всяк крестится, да не всяк молится. Он, Птицын, теперь даже не крестится, он игрок, разыгравший свое будущее в орлянку: достав из кармана монетку, подбросил ее в воздух, наступил на нее туфлей и, взглянув, какой стороной она легла, пошел дальше.
Вот и знакомое кафе со столиками прямо на тротуаре. Птицын заказал коньяку и конфет – теперь только коньяк поднимал ему настроение. Поспешно выпил, закусил конфеткой. Сразу стало тепло. Он понял, что люди пьют для того, чтобы вынести невыносимое. Заказал еще и, одиноко сидя за столиком, размечтался: через четверть часа он доберется до Асиного дома и еще через четверть часа уложит ее с собой в постель. Да четверти часа и не потребуется!.. Первый раз на это ушла вся ночь. Уступила она, когда он уже собирался послать ее к черту и вписать в свой список еще одну неудачу. Но с каждой новой встречей времени на уговоры уходило все меньше и меньше. Этому способствовали, конечно, подарки… и бизнес на перепродаже валюты. Она будет ему рада!
Роман их начался в тот счастливый, незабываемый для него вечер, когда объединение давало в ресторане банкет в честь не то бельгийской, не то голландской фирмы. Птицын знал, что на банкете будет Ася, Он долго прогуливался у входа в ресторан и наконец увидел ее. Ася распрощалась с шумной компанией и подняла руку, пытаясь остановить, такси. Птицын кинулся на перехват затормозившего неподалеку таксомотора, втиснулся на сиденье и подъехал к Асе.
«Вы, Александр Иванович, просто прелесть», – усаживаясь в машину и подставляя для поцелуя щеку, сказала Ася.
Она назвала шоферу свой адрес, а когда подъехали к ее дому, Птицын расплатился и отпустил машину. Взяв Асину сумочку и зонтик, он вошел за ней в кабину лифта. Открыв дверь квартиры, Ася остановилась у порога и сказала:
«Спасибо, что проводили. До свидания».
Птицын умоляюще смотрел на нее, не двигаясь с места.
«Поздно. В другой раз», – пообещала Ася.
«Водички хоть попить дайте», – попросил Птицын. Она пропустила его в прихожую и закрыла дверь. Сняла пальто, туфли и на цыпочках прошла в комнату, включила торшер. На столе у кушетки стояли бутылка вина, стаканы. Ася забралась с ногами на кушетку и закурила сигарету. Цедя сквозь зубы белое вино, она хмельно заговорила о себе, о своем одиночестве. Альберта выгнала, хотя он настаивал на женитьбе, ухажеров у нее полно, подружки завидуют, а мужчины ей не нужны, раз не тронули сердца…
Птицын был доволен их отношениями. Он знал, что представляет из себя Ася, и она знала, что ему нужно от нее. Обескураживала, правда, их последняя встреча. Ася вдруг разоткровенничалась, излила Птицыну боль своей души. Она считала себя неудачницей и утверждала, что жизнь на каждом шагу обманывает ее. Еще в школьной самодеятельности ей прочили артистическую карьеру, но в театральный институт поступить не удалось – там, кроме хорошенькой внешности, требовали еще и таланта. Не став, как сказала Ася, «звездой», она решила разбогатеть и поспешно вышла замуж за пожилого импозантного художника. Вскоре она поняла, что жизнь вновь обманула ее, – художник имел лишь модный костюм, пальто, шляпу и уйму долгов. Ася говорила, что своего добьется во что бы то ни стало. Писатели и ученые будут у ее ног, стоит ей только повести бровью, и насмешливо оглядывала неказистого Птицына. Слушая болтовню Аси, он заметил лучики морщин у нее под глазами, против которых бессильна даже даренная им импортная косметика. И все же Ася нравилась ему – нравились ее бойкость и стройная, как у манекенщицы, фигура. Он зайдет в магазин, и они поужинают у нее. Он не любит появляться в ресторанах с молодыми женщинами, а уж теперь-то надо особенно остерегаться.
Когда Птицын вышел из гастронома, над городом бушевала гроза. Темные диагонали дождя впивались в мостовую. Порывистый ветер гнул молодые тополя, рвал кусты сирени, раскачивал липы. Центр грозы был где-то близко: вспышки молнии и раскаты грома почти совпадали по времени, разрывая тьму, заглушая городской гул. На какое-то мгновение копья, трезубцы, змеиные жала голубого огня выхватывали из сумеречной мглы склоненные деревья, болтающиеся провода, нити проливного дождя и черную рябь пруда.
Не вполне отрезвевший Птицын, укрываясь под развесистой липой, думал о том, какие у него шансы быть убитым молнией… «Отличные!» – решил он, когда три языка небесного огня, переплетаясь, исчезли среди деревьев в конце аллеи и через мгновение раздался удар грома. Слишком поздно заткнул Птицын уши: голова загудела от страшного грохота. Тут ветер переменился. Теперь дождь бил прямо в лицо. Птицын прижался к шершавому стволу дерева и, сощурясь, смотрел, как белый фасад дома возникает и исчезает в моментальных вспышках света, похожий на старую фотографию, расплывчатую, передержанную.
Гроза не кончалась. Промокший до нитки Птицын вышел из своего укрытия, крепко прижимая к груди мокрые кульки, и подставил дождю лицо. Внезапно со звуком топора, расщепляющего дерево, голубая молния разорвала небо, бросив Александра Ивановича в дрожь, словно окутав его звенящей паутиной. Эта молния обожгла дерево неподалеку, и Птицын бросился через улицу наутек.
Набрав полные туфли воды, он бежал, как во сне, в котором не удается оставить преследователей позади себя.
Медленно, с трудом переводя дух, он стал подниматься по лестнице: из конспиративных соображений он в этом доме не пользовался лифтом. На пятом этаже отдышался и нажал кнопку звонка.
Дверь не открывалась. Он достал ключи и отпер дверь сам.
В прихожей было темно, в квартире тихо играло радио.
– Ася! Асенька… – позвал он.
Никто не ответил. Он прошел на кухню, положил на стол мокрые покупки и недовольно потянул носом, учуяв запах табачного дыма. На столе увидел недопитую бутылку коньяка, две грязные рюмки, тарелки с недоеденной копченой рыбой и колбасой, пепельницу, забитую окурками.
Прошел в комнату, не зная, что предпринять. В темноте белела смятая постель. Было слышно, как в ванной комнате булькает вода.
Вскоре скрипнула дверь, щелкнул выключатель, и появилась Ася – в ситцевом халатике, накинутом на голое тело.
– Александр Иванович?! – испуганно воскликнула она, торопливо запахивая халат. – Я сегодня вас не ждала…
– Меня-то не ждала, а другого уже проводила…
Он шагнул было к ней, не зная еще, что он сейчас сделает – сожмет ли ее лицо в ладонях и поцелует, или залепит пощечину. Но Ася отступила и сказала:
– Уходите, Александр Иванович, уже поздно.
Птицын растерялся от этой нелепой в ее устах фразы.
– Верните вторые ключи от моей квартиры и уходите. Уходите! – твердила она.
Птицын попытался обнять ее, она оттолкнула его острым локтем.
– Что случилось, Ася?..
– Ничего не случилось. Только поскорее уходите! Поняли?
– Куда же я пойду, такой мокрый? – глупо пробормотал Птицын, двумя руками растаскивая прилипшие к ногам штанины.
– К своей Серафиме.
Она посмотрела на него с такой ненавистью, что Птицын заискивающе улыбнулся.
– Асенька, опомнись! Умоляю тебя…
– Опомнилась, но с опозданием, – снимая дверную цепочку, сказала Ася.
Он взял ее за руку, она брезгливо отдернула свою руку и добавила:
– Я выхожу замуж.
– За кого?.. – только и нашел что спросить вконец растерявшийся Птицын.
– А какая вам разница, Птицын? Например, за профессора Проворнова… Знаете такого? – зло бросила она.
– За к-кого?! – чувствуя,, что окончательно тупеет, вздрогнув не то от презрения к ней, не то от жалости к себе, переспросил Птицын… Боже праведный, что творится на свете! Только неделю назад он познакомил Асю в этом доме с Проворновым, которого он затащил сюда, чтобы, как говорится, в семейной обстановке добиться его поддержки (оказалось, безрезультатно!) контракта с фирмой, – и вот такая новость!
Ася что-то говорила, но он не слышал ее, голос Аси показался Птицыну не настоящим, а как на ленте, которую прокручивают на магнитофоне в обратном направлении.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
1
Когда Рудаков вошел в приемную секретаря Центрального Комитета партии Сашина, там уже толпился народ. Рудаков нашел Степанова и Северцева, поздоровался с ними.
– Поздравляю! Недавно разворачиваю «Правду» и с удовольствием читаю: «На днях состоялся пленум Зареченского областного комитета партии, рассмотревший организационный вопрос. Первым секретарем обкома избран т. Рудаков…» Очень было приятно читать такое! – искренне сказал Северцев.
– Ты что же, Виталий Петрович, распускаешься, толстеть начал! На Южном был стройнее. Рановато, рановато… – Рудаков похлопал Степанова по брюшку.
– В горкоме ты, Сергей Иванович, тоже был моложе… Ничего не поделаешь, годы, – ответил Степанов, не без труда застегивая пуговицы пиджака.
Когда Михаил Васильевич вышел в коридор покурить, Степанов оглядел хмурого, показавшегося ему очень уставшим Рудакова, спросил:
– Что квелый? Еще не отдыхал?
– Нет. Сейчас не до отдыха, – вздохнул Рудаков. – В обкоме у меня началось с перекоса. Притираемся друг к другу пока туго. Беда, что не все работники правильно понимают смысл своей деятельности… Инерция, брат, сила страшная, каждого из нас цепко держит. Я часто думаю: что порождает у нас формализм? По-моему, он – результат недоверия. Вспомни: сколько ты проводил совещаний не для установления коллективно какой-то истины, а лишь для рождения бумажки? Дескать, согласовано!.. Или ненужная переписка лишь для того, чтобы снять с себя ответственность, потому что ты не доверяешь партнеру… – Рудаков с кем-то поздоровался, перекинулся двумя-тремя фразами об уборке урожая в области.
Степанов вскинул голову и продолжал:
– А контроль? Он тоже зачастую сугубо формален. Хозяйственную деятельность контролируют все без исключения – местные, районные и областные партийные, советские, профсоюзные организации, финансовые, санитарные, горнотехнические, архитектурные, рыбные и все прочие надзорные! Они дублируют друг друга, но никакого контроля по существу нет, лишь по форме, ради акта. Зачем же он такой нужен?
– Ты за полную бесконтрольность ратуешь? – усмехнулся Рудаков.
Степанов поднял руки, попросил Рудакова подписать бумагу в Совет Министров о выделении вне фондов Кварцевому руднику десяти автосамосвалов грузоподъемностью по сорок тонн. Сергей Иванович стал внимательно читать бумагу.
Степанов улыбнулся подошедшему Северцеву:
– Сват, привет тебе от сына!
– Спасибо. А ты зашел бы к свату в гости. Нам с тобой есть о чем поговорить… – в тон ему ответил Северцев.
– Домой или на дачу приглашаешь? – поинтересовался Виталий Петрович.
– На дачу?.. Не нужна она мне! Нагим пришел я в этот мир и нагим уйду из него, – пошутил Северцев.
Их пригласили в кабинет.
2
Сашин и Шахов, здороваясь, пожали всем руки. Сашин попросил устраиваться поудобнее: разговор будет долгим. Северцева потрепал по плечу:
– Рад, что опять встретились…
Когда приглашенные и работники промышленного отдела ЦК расселись вдоль длинного полированного стола, Сашин сказал:
– Мы собрались здесь, чтобы сообща обсудить основные вопросы, возникшие в связи с ликвидацией совнархозов, ибо воссоздание министерств не снимает автоматически всех наболевших проблем. Что такое управление производством? Это управление работниками, которые в свою очередь управляют средствами труда; управлять производством – значит управлять людьми и их производственными отношениями. Маркс говорил, что отдельный скрипач сам управляет собой, а оркестр нуждается в дирижере. У нашего дирижера-управителя много функций, он обязан планировать, организовывать, регулировать, то есть координировать, контролировать и учитывать. Гигантские масштабы нашего производства, превращение науки в непосредственную производительную силу общества, расширение экономических связей требуют сейчас не только квалифицированного, но и научного руководства экономикой. Давайте советоваться, как нам дальше строить хозяйственную работу в новых условиях!
Северцев оглядел кабинет – он просторнее того, где десять лет назад разбиралось «дело Северцева». За эти годы много утекло воды в жизни каждого…
Поднялся Рудаков.
– Планирование у нас должно обеспечивать гармоническое сочетание общенародных, коллективных и личных интересов, поэтому каждый трудящийся заинтересован в выполнении государственных планов и ответственен за них, за работу. Прежде всего – и в первую очередь это относится к партийным органам – следует объявить беспощадную борьбу перестраховке, боязни самостоятельно решать вопросы, желанию уйти от решения на совещания и заседания, забывая о ленинском наказе: обсуждение сообща, а ответственность единолична.
Что получается? Мы частенько сталкиваемся с фактами, когда партийный аппарат оказывается вынужденным расходовать силы и время на дела, которыми должны заниматься хозяйственники, вынужден подменять их. Иногда мы подменяем и там, где не следует, по инерции… – переглянувшись со Степановым, заметил Рудаков. – В результате ослабевает ответственность хозяйственника за свое дело и принижается роль партийного комитета как политического руководства.
Раздались одобрительные возгласы, кто-то сказал: «Совершенно верно!». Сашин улыбнулся. Попросил слова Шахов, он выглядел усталым, осунувшимся.
– Смешно сказать, но еще и теперь даже самый пустяковый вопрос решается только в Москве. Бумаг, речей, совещаний и теперь не уменьшилось, ими подменяется личная ответственность. Сейчас главный вопрос: будет ли директор директором, начальник цеха – начальником цеха, мастер – мастером или они останутся по-прежнему канцеляристами, сочиняющими и посылающими наверх и вниз бумажки по любому мелкому поводу? У нас уже есть первый положительный опыт работы в новых экономических условиях. На Кварцевом руднике. Например, вопрос о строительстве драги, который несколько месяцев не могли решить ни директор, ни совнархоз, ни ВСНХ, немедленно решили экономика и хозяйственный расчет.
После речи Шахова исчезла скованность, люди заговорили откровенно о том, что думали, что их волновало…
Принесли чай и печенье, Сашин открыл форточку и разрешил курить. Секретарь обкома, который разговаривал с Рудаковым в приемной о том, как идет уборка, убежденно сказал:
– Владимир Ильич придавал огромное значение хозрасчету. О хозрасчете мы и теперь много говорим и пишем, но он существует иллюзорно. Давайте разберемся: что же такое хозяйство? Хозяйственная расчетливость. А расчетливо хозяйствовать – это значит: проявлять рачительность, раскидывать умом, ломать голову, сопоставлять, сравнивать, подсчитывать, маневрировать, проявлять сметку, смотреть вперед, выбирать оптимальный вариант и – конечно, в разумных пределах – рисковать! Каждому ясно, что без элементарной самостоятельности основной производственной ячейки – рудника, фабрики, завода, мастерской – проявление всех этих качеств и достоинств хозяйственного руководителя совершенно немыслимо. Кое-кого из хозяйственников такое положение вполне устраивает, помогает пожизненно оставаться в руководящей номенклатуре, но дело важнее персональных благ!
– А лиши тебя этих благ, запоешь по-другому, – усмехаясь, бросил Рудаков, отхлебывая из стакана темный горячий чай.
– Лишат больших – останутся поменьше. С годами не страшно – врачи уже запрещают и пить и есть, – отшутился секретарь обкома.
Степанов непривычно нервничал. Он впервые был в этом большом доме, в этом кабинете и чувствовал себя провинциалом… Рудаков заметил его состояние и дружелюбно подмигнул ему. Приободрившись, Степанов решил тоже выступить.
– Принцип социализма: «От каждого по способностям, каждому по труду» – часто не согласуется с различными инструкциями, указаниями, циркулярами, сметами и лимитами, которые непрерывным потоком низвергаются сверху на производство. Практически у нас укоренилась некая слимитированная уравниловка: директор не может платить больше хорошему и меньше плохому работнику, рабочий лично не заинтересован в выпуске высококачественной продукции: ведь оценка работы ведется по валу. Нужно, чтобы каждый рабочий и инженер за хороший труд получал материальное вознаграждение! Тех, кто проявил расчетливость, бережливость, сноровку, кто обогатил производство новой техникой, новыми приемами труда, нужно вознаградить без оглядки на ревизоров и контролеров. Так поступили на Кварцевом. Обезличка и уравниловка наносят нам не только материальный урон, но еще больше – моральный, потому что портят хороших работников, подрывают веру в сам принцип социалистического труда.
Степанов коротко рассказал о первых результатах работы по новой экономической системе: сократились трудовые затраты на добычу грамма золота за счет экономии материалов и роста производительности труда, поднялась зарплата рабочих, резко возросла добыча золота, совершенствуется ее технология, повысилось извлечение золота из руд и песков. Экономика стимулирует и другое – сократились, хотя далеко еще не изжиты полностью, прогулы, уменьшился брак, люди стали дорожить рабочим местом, исчезает равнодушие. Но по-прежнему ждут решения многие важные проблемы: все еще мало выпускается новой мощной техники, хромает техническое снабжение, особенно запасными частями, нет порядка в капитальном строительстве.
Это выступление вызвало много вопросов, замечаний. Поделился своими мыслями и Северцев:
– Нам нужно определяться с технической политикой! Иногда диву даешься. Сегодня получаешь решение директивных органов, предписывающее составлять проекты по самой передовой технологии и закладывать в них новое оборудование, еще не выпускаемое серийно нашей промышленностью. Хорошо! Назавтра новое указание: в проекты впредь закладывать только серийно выпускаемое, то есть старое оборудование. Плохо! Такое шараханье из стороны в сторону приводит к техническому застою…
Выступили почти все приглашенные. Каждый жаловался на свое наболевшее. Сашин слушал всех ораторов очень внимательно, записывал предложения, отдельные интересные мысли.
Под конец он обратился к собравшимся:
– Характерная черта нашего времени – превращение науки в непосредственную производительную силу общества. Темпы роста экономики во все большей степени зависят теперь от темпов научных исследований и внедрения их результатов в производство, от расширения и углубления научно-технической революции. Речь идет о материально-технической базе коммунизма!.. Пора думать о дальнейшем совершенствовании методов руководства хозяйством!.. Может быть, товарищи, целесообразно создать в министерствах вместо администрирующих главков хозрасчетные отраслевые объединения?.. А специализированные фирмы? Тоже интересная форма хозяйствования… Итак, ждем ваших предложений, товарищи!
Сашин замолчал и обвел взглядом присутствующих. Они слушали по-разному: одни – внимательно, другие – рассеянно, что-то чертили на лежавших перед ними листках бумаги. Сашин прочел в глазах у одних доверие, у других – плохо скрываемую иронию, сомнение в необходимости еще одной встряски…
– Наша беседа была интересной, наш разговор был в чем-то спорным, но главное – он был заинтересованным. Все эти проблемы изучаются в Центральном Комитете и в правительстве: ведь пример-то нам брать не с кого, мы первыми прокладываем путь… Ваши замечания и пожелания будут внимательно рассмотрены, мы не зря потратили время! – сказал он.
Прощаясь, Сашин задержал Рудакова, Степанова, Северцева и заведующего отделом Алексея Сергеевича – седого мужчину с умными и добрыми глазами.
– Помнишь, Михаил Васильевич, как десять лет назад мы обсуждали те же проблемы? – спросил Сашин.
– Конечно, помню.
– И опять вернулись к ним… И, наверное, будем возвращаться еще не раз!
– Откровенно говоря, люди устали от беспрерывных перестроек, – со вздохом проговорил Шахов. – До сих пор получался крыловский квартет – пересаживаем по-всякому, с места на место, министерских, комитетских и совнархозовских работников, сохраняя за ними лишь одно право – писать бумажки…
– Обилие бумаг и отчетов не главное зло. Руководить большим хозяйством можно, лишь будучи хорошо информированным. А главный носитель информации на сегодня – бумага! – заметил Сашин.
– Какой же выход? Электроника? – улыбаясь, задал вопрос Северцев.
– Прежде всего – экономика. А потом уж кибернетика. Она подводит, кажется, черту под давнишним спором о том, что есть управление, – наука или искусство? Если наука, то человек со средними способностями может овладеть ею и добиться успеха. Сейчас, когда в сферу управления вовлечены миллионы людей, рассчитывать на природную одаренность не приходится, – ответил Михаилу Васильевичу Рудаков.
Сашин внимательно взглянул на него: секретарь ЦК дорожил людьми со своим взглядом, любил полемизировать с ними…
– Дайте права… – начал Северцев.
Но заведующий отделом жестом остановил его:
– Опять мы слышим о бесправии и ни слова – об обязанностях, ответственности. А верно ли, что так бесправны наши руководители? Здесь, правда, немало путаницы. Простая логика показывает: право, предоставленное директору завода, должно быть изъято у вышестоящего руководителя. Предположим, это не сделано, предположим, один и тот же вопрос попадает в компетенцию и директора и, скажем, министра. Возникает, как говорят юристы, коллизия прав, такое положение, при котором прав тот, у которого больше прав… Отсюда и неразбериха… Правильно? – спросил он.
Степанов согласно кивнул головой, вспомнив свой спор с Пихтачевым по этому же вопросу.
– Хорошо, поговорим о коллизии прав!.. – предложил Северцев.
Но заведующий отделом опять, протянув вперед руку, заговорил:
– Извините, что перебиваю!.. Суть, следовательно, не в бесконечном расширении прав, а в гарантии тех из них, которые строго необходимы должностному лицу для выполнения его обязанностей. Согласны? Значит, опять приходим к должностным инструкциям, молимся деревянному божку формализма? – продолжал он. – Я напомню вам мудрую сказку. Помните, как волшебник оживляет загубленного добра молодца? Сперва он брызгает на него мертвой водой, которая стягивает куски тела, а уже потом живой водицей… «Мертвая вода» инструкций вносит свой порядок в хозяйственный организм, и лишь вслед за этим рождается живое искусство руководства!..
Стали прощаться. Рудаков сказал:
– Когда в мозг человека поступают сигналы от сердца? Только если сердце не в порядке. В других случаях оно не нуждается в специальном вмешательстве высшей нервной системы. Видимо, по такому правилу надо строить и хозяйственное руководство: центральные органы вмешиваются в практическую деятельность предприятий лишь при сигнале неблагополучия…
Сашин напомнил:
– Экономические стимулы не должны заменять собою моральные. Нельзя превращать рубль в икону, как превратили в идола американцы свой доллар. У нас есть разные формы морального стимулирования работника – от доски Почета до правительственной награды, есть моральный кодекс коммунистического труда, об этом надо всегда помнить, внедряя новую экономическую систему! Как говорится, не только добра, что много серебра.
