Текст книги "Заговор, которого не было..."

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Но, согласитесь, и этого мало, чтобы представить человека в качестве боевика-террориста. А иных материалов для доказательства сего факты нет и быть не может. Значит, нужен самооговор. Но ведь и его можно получить у подследственного, как говорится, с умом. То ли спешил следователь, то ли считал – надо дело заканчивать, дело большое, никто вдаваться в подробности не будет, а насчет «история рассудит» – это ведь неизвестно, когда будет и будет ли. Сегодня трудно объяснить появление на свет следующего, откровенно грубо фальсифицированного показания подследственного:

«...Самым тяжелым из моих поступков является принятие от Владимира Николаевича (Таганцева. — Авт.) на хранение небольшого свертка со взрывчатыми веществами... Что в этом свертке, я не знаю. Я его спрятал в корзину с дровами, где он и лежит до сих пор». Каково! Что ни фраза – юридический нонсенс! Если он не знал, что именно в свертке, откуда предположение, что это взрывчатые вещества? Если сверток до сих пор (на момент показаний подследственного) лежит в корзине с дровами, следует, казалось бы, срочно проверить слова террориста, и не просто проверить, а может быть, устроить засаду – не придут ли другие террористы за «взрывчатыми веществами». Наконец, элементарно изъять взрывчатку из непредназначенной для нее дровяной корзины, иначе черт его знает, какой еще памятник вождям революции взорвут эти террористы из «Петроградской боевой организации»! Ничего сделано не было. Показания получены, и даже не проверены! Никаких следов в деле о работе по этим показаниям следователей нет!

Удивительно юридически безграмотно и... безнравственно. И на каждой странице – следы безумия, – то ли следователей, то ли подследственных.

И, конечно, бомбы для диктатуры пролетариата...

Помните, еще Василий Орловский признал, что получал от В. Н. Таганцева скромные по тем временам суммы дважды, а на третий раз почему-то получил... бомбу, чтобы... взорвать поезд Красина, переправлявший золото английским рабочим...

Так вот, то ли Я. Агранов решил, что одной бомбой поезд не взорвать (и был прав, по большому счету), то ли, раз уж собрали этих несчастных в «группу террористов», нужно вооружить бомбой каждого из них. Но взрывные устройства стали своего рода «идефикс» следователя, и ему удалось заставить «вспомнить» о взрывчатке не только впечатлительного Василия Ивановича Орловского, но и поначалу уверенно державшегося Виктора Михайловича Козловского.

Свою бомбу Козловскому пришлось «признать». Но в целом он, как и многие другие подследственные, вел себя весьма пристойно, что проявлялось в наивных попытках выгородить, защитить, обелить, спасти от ареста или даже расстрела тех или иных людей, которых его заставляли обвинять в террористической или шире – контрреволюционной деятельности. Трогательны его показания о Надежде Феликсовне Таганцевой – жене «главаря»: «Участие Таганцевой в организации (видимо, отрицать сам факт участия было уже бессмысленно. — Авт.) объясняется исключительно любовью к своему мужу. Когда Таганцева не была дома, она принимала членов организации, передавала им поручения Таганцева, ездила по городу, но эти поездки носили спекулятивный характер». Если рассмотреть сей сюжет на уровне нормальной логики, то криминал усмотреть очень трудно. Опять же, при условии, что, как сегодня мы знаем, организации – «Петроградской боевой организации» – не существовало, а были просто антисоветски настроенные граждане, возмущавшиеся произволом ЧК, трудностями экономической политики большевиков и т. д. Жена, в отсутствие мужа, принимала его друзей, передавала им поручения... Ну, а что касается поездок по голодному Петрограду в поисках хоть какой-то еды, пусть даже в обмен на обручальное колечко, на старые занавески, кружева, серебряные ложки... Пусть даже в продиктованной следователем терминологии «со спекулятивными целями»...

Между прочим, Надежда Феликсовна по своему социальному положению – «домохозяйка». Ей по статусу положено ездить по городу в поисках еды подешевле. И если даже поездки имеют «спекулятивный характер» (т. е. по закону можно привлечь к уголовной ответственности) – есть ли нравственное основание для того, чтобы приговорить скромную домохозяйку, пусть и дворянского происхождения, к расстрелу?

Историки любят говорить: чтобы судить о человеке или явлении, нужно смотреть на них исторически, то есть – в контексте времени. В контексте времени можно понять Я.

Агранова и его товарищей, толстыми белыми нитками сшивавших дело о «Заговоре Таганцева». Простить – это уже другое дело. Но вот чего сделать совершенно невозможно – это оправдать юридически. В конце концов, даже с учетом того, что в разное время в нашем Отечестве были разные законы, существуют же вполне определенные вечные правила юриспруденции, предполагающие одни и те же обязательные технические действия следователя, судьи, и начисто отвергающие другие!

Ну, это так, к слову. По постановлению Президиума ПЧК от 24.08.21 г. В. М. Козловский был расстрелян.

А вместе с ним – рабочий хлебопекарни Балтфлота Василий Модестович Перминов. Ну, это в документах так – Василий Модестович. А был он 1902 г. р., допрашивали его и казнили в 1921 г. Так что вполне возможно, что следователь звал его доверительно Василием или даже Васей. Вятский паренек не возражал, наверное, и покорно признал, что действительно в свободное от работы в пекарне время встречался с другими членами террористической группы – малограмотным и слегка сумасшедшим Орловским и эрудитом и вполне разумным Козловским – хороша компания! Неужели следователи не могли подобрать «тергруппу» более однородного, что ли, состава, скажем, одних интеллектуалов-дворян, одних пекарей или одних кронштадтских моряков? И тут приходится взять свои претензии обратно – ибо в следующем очерке как раз и пойдет речь о деле «крон-моряков». Но недоумение в связи со странным составом тергруппы сохраняется, тем не менее, ведь, по его словам, Василий Модестович с ними действительно участвовал в подготовке налета на поезд Красина! А может, и не признавался ни в чем В. М. Перминов и молча принял смерть? А может, признался не потому, что поверил образованному следователю: так надо, а потому, что расстрелом угрожали его сестре – Александре Модестовне, 1897 г. р., уроженке Вятской губернии, учительнице 1 и 2 ступени при государственном заводе взрывных веществ? Могла учительница через своих учеников получать взрывчатку? Могла передавать все это своему брату, бывшему «крон– моряку»? Мог он снабжать взрывчаткой «тергруппу» «начальника террора» Василия Орловского? Ну вот, и расстреляли всех, и брата, и сестру, и тихого сомневающегося, но аполитичного Козловского... Всех... На всякий случай.

А вот электрика базы «Ястреб» Балтфлота, также проходившего по «террористической группе» и обвинявшегося в «участии на собраниях организации», – почему-то расстреливать не стали. Хотя виноват или невиновен он был в равной степени с остальными. Приговорили к 6 месяцам принудработ, и все. Повезло Морозову.

Молодой же вятич Вася Перминов удостоился чести быть расстрелянным в качестве члена двух контрреволюционных организаций – «террористической группы» и «Объединенной организации крон-моряков». Но об этой организации, также являвшейся составной частью «Заговора Таганцева», – в следующем очерке.

IX. «Их бросала молодость на кронштадтский лед...»

Когда к читателю попадут эти очерки, прокуроры Генеральной прокуратуры РФ уже будут заканчивать изучение материалов по реабилитации участников кронштадтского восстания. Пока же им удалось доказать невиновность перед законом и добиться реабилитации 13 кронштадтцев, проходивших по «Делу профессора Таганцева».

Откуда взялись эти 13 в «Петроградской боевой организации»?

Я уже отмечал ранее, что бывшие кронштадтские моряки, оказавшиеся без службы и работы в Питере 1921 г. или пытавшиеся найти свою долю в Финляндии, бежавшие туда по льду залива, посидевшие в финском лагере, нелегально перешедшие границу с целью пробраться домой, – все они стали легкой добычей следователей Петрочека. Их арестовывали на границе и расстреливали на месте как шпионов. Или – как контрабандистов. Или– «подключали» к тем или иным находящимся в производстве делам. Им инкриминировали участие в антисоветских заговорах, подготовку терактов, контрреволюционную агитацию ит. д.

А вся вина оставшихся или оказавшихся в Петрограде после возвращения из Финляндии офицеров была лишь в том, что они были офицерами и нередко – дворянами; а виной молодых крестьянских сыновей, честно отслуживших свой срок на Балтфлоте, ставших участниками восстания измотанных побегами, переходами границы, отчаявшихся и во всем разуверившихся, – было их страстное желание вернуться домой. Как правило, – в свою деревню. И не было ни тем, ни другим никакого дела ни до памятника товарищу Володарскому, ни до покушений на пламенных петроградских революционеров.

Итак, следователи «объединили» в эту организацию 13 в разное время арестованных людей, и поначалу им инкриминировались разные преступления, имевшие какое-то отношение к Кронштадту.

Не дай Бог допустить «второй Кронштадт» – была установка ВЧК и В. И. Ленина. Конечно, логично было бы не допускать новых восстаний, резко изменив курс государственного корабля, повернувшись лицом к народу. Таким поворотом стал НЭП – новая экономическая политика. Но требовалась быстрая реакция. А таковой (и это входило составной частью в менталитет новой власти) могла быть прежде всего реакция не экономической и политической системы, а системы карательной. Она среагировала мгновенно. И хотя миллионы россиян в ужасе после кровавых расправ с недовольными притихли и выжидали, надеясь, как на Руси принято, на лучшее, – нужно было если не раскрыть контрреволюционную организацию (что непросто, если ее нет), то хотя бы придумать эту гидру – крупную, разветвленную, боевую, цель которой – вооруженное выступление, давление на новую власть террором. Какой и стала «Петроградская боевая организация». В нее втянули и подключили не только случайных контрабандистов, спекулянтов, людей просто «поторговывающих», чтобы прокормить семью, но и «бывших» – дворян, офицеров, а также бывших моряков Кронштадта, участвовавших или не участвовавших в том отчаянном выступлении против бесчеловечного режима.

Пройдемся, как говорится, по персоналиям.

Анплеев (Андреев) Иван Ефимович, 1896 г. р., уроженец Владимирской губернии, рабочий конвойного отряда (мы сознательно здесь, как и ранее, приводим минимум «биографической» информации, чтобы родным репрессированных и реабилитированных наших сограждан было легче идентифицировать своих родственников). Бывший балтийский матрос был арестован 30 мая 1921 г. В этот же день на допросе показал, что после поражения Кронштадтского восстания бежал в Финляндию. Стремясь вернуться на родину, вступил в созданную в Финляндии организацию бьюших кронштадтских моряков, чтобы с ее помощью вернуться в Россию. Наличие такой организации, носящей антисоветский характер, вполне вероятно, как и стремление, скажем, финской разведки использовать контрабандистов и реэмигрантов в разведывательных целях. Но фактом является и то, что инкриминируемые большинству бывших кронштадтцев преступления, в том числе активная разведывательная или контрреволюционная деятельность, ничем не подтверждаются. И вполне можно допустить, что молодой Андреев, бывший матрос, рвался к себе во Владимирскую губернию и на все был готов, лишь бы дома оказаться. Как не обратить внимание на такие места в его показаниях (которые следователями не проверялись, как не проверялись и факты его активной борьбы против советской власти!): «Листовки, которые давал мне Комаров, я не расклеивал, а жег. От Комарова я получил 60 ООО рублей (и вновь напомним, что в 1921 г. это была очень небольшая сумма) и документы, которые потерял. Шмидт нам говорил, что курьером американской организации является Никольский, а Володарского убил член их организации, бывший офицер, без руки»...

Не потому ли этот странный «боевик» и жег якобы листовки, терял документы и деньги, что их просто... не было. Их придумали следователи, но воссоздать фальшивки не сумели, а у арестованного ничего не нашли. Так и появились в деле потерянные и сожженные «вещдоки». И давайте заодно усомнимся, что резидент серьезной разведки будет рассказывать всем встречным и поперечным о том, кто является курьером этой разведки, а кто исполнителем террористической акции, не говоря уже о том, что американская разведка тогда террористической деятельностью на территории России вряд ли занималась...

Но это сейчас мы находим аргументы в защиту безусловно наивного, сильно уставшего и еще больше – напуганного арестом владимирского парнишки. А тогда аргументы были иные.

В постановлении Президиума Петрогубчека от 24.08.21 г. о применении к Ивану Ефимовичу высшей меры наказания – указано:

«...участник Кронштадтского мятежа, бежал в Финляндию, где на предложение Петриченко вошел в белогвардейскую организацию и был направлен в Петроград. Активный участник Петроградской боевой организации, начальник 2 горрайона, распространял прокламации, знал о всех политических, экономических и террористических актах». Очень бы удивился Иван Ефимович, если бы узнал от следователя о своей активной работе в столь солидной контрреволюционной организации. Но ему даже об этом не рассказали. Один раз допросили, подержали три жарких летних месяца в душной камере. И – в расход.

Лапин Александр Яковлевич, 1901 г. р. (читая здесь и далее даты рождения, вспоминайте каждый раз, что 1921 г. стал годом смерти для множества молодых людей, обвиненных петроградскими следователями в изощренной контрреволюционной деятельности!), уроженец Лифляндской губернии; матрос корабля «Победитель».

Итак, в чем же провинился бывший военный моряк? Сюжет опять несложный: после подавления восстания бежал в Финляндию, где сблизился с антисоветской организацией бывших кронштадтских моряков. Как он сам признался на допросе 27.06.21: «только из дружеских отношений с Паськовым». Этот Паськов, если сравнить показания Анплеева и Лапина, видимо, действительно играл какую-то роль в антисоветской организации кронморяков. Но ведь за дружбу, даже с неприятелем, не судят. Что же инкриминировалось молодому моряку с «Победителя»? Несколько раз переписывал сведения о настроениях масс, численности рабочих на заводах, о трамвайных забастовках, о заседаниях Петросовета. Вся эта информация не составляла военной тайны хотя бы потому, что в той или иной форме публиковалась открыто в газетах.

И все-таки в постановлении Президиума ПЧК от 24.03.21 о расстреле А. Я. Лапин характеризуется как «активный участник Петроградской боевой организации (о существовании которой он, судя по материалам допроса, впервые услышал от следователя. — Авт.), присутствовал на всех собраниях организации, был назначен завхозом, просматривал и переписывал сведения для Финляндии, укрывал типографию организации».

По свидетельству прокурора Генеральной прокуратуры РФ Ю. И. Седова, тщательным образом изучившего все сохранившиеся материалы этого «процесса года», никаких доказательств совершения преступлений не было и никаких преступлений моряк с «Победителя» не совершил... Как, впрочем, и многие другие «кронморяки» – заметим сразу, чтоб не повторять этот тезис...

Коптелов Ф. А. (он же Степанов И. И.) (встречается и такая транскрипция в документах: Каптелов). Федор Александрович Каптелов, 1898 г. р., уроженец Ярославской губернии, бывший матрос с корабля «Петропавловск», выделяется из всех проходивших по делу «кронморяков» своей революционной стойкостью. Я не оговорился: именно революционной, хотя его обвиняли в контрреволюционной деятельности. При ознакомлении с постановлением об избрании меры пресечения, гордо заявил: «С обвинениями я не согласен, так как я крестьянин трудовой и контрреволюцинером быть не могу, готов нести какую бы то ни было ответственность, но – как революционер!» Чем, естественно, поначалу поставил в тупик следователя: надо ведь обвинять в контрреволюции, а моряк упрямится, – дескать, самый он что ни на есть революционный матрос с Балтики! Правда, уже на первом допросе выяснилось, что представления о революционности у следователя и арестованного – разные.

«Во время Кронштадтского мятежа (я цитирую протоколы допроса; так ли говорил подследственный или так записал следователь, проверить уже не представляется возможным) я был на корабле «Петропавловск» и был избран от роты охранять пороховые погреба, а потом, когда красные брали Кронштадт (как видим, революционер Каптелов от красных дистанцируется. — Авт.), вместе со всеми бежал в Финляндию, а оттуда вместе с Петриченко из лагеря «Ино» убежал в Петроград, где встретил своего сослуживца Паськова (не только в судьбе Александра Лапина, но и в биографии Федора Каптелова этот Паськов играет определяющую роль. – Авт.)... 28 мая пришел на квартиру к Паськову, где и был арестован. Ни в какой организации с Паськовым я не работал, никаких сведений никогда никому не давал» (курсив наш. — Авт.).

Ну и что же, помогло матросу то, что ни в чем не признался, от контрреволюционной деятельности открестился? Да нет, конечно.

В Постановлении Президиума Петрогубчека от 24.08.21 о расстреле Каптелова сказано: «...активный участник Кронмятежа, во время которого был назначен начальником охраны и порядка на корабле «Петропавловск». При ликвидации мятежа бежал в Финляндию, где при помощи бывшего председателя Ревкома Петриченко совместно с другими матросами вступил в число агентов английской контрразведки (! — Авт.), откуда был снабжен соответствующими инструкциями, деньгами и оружием и направлен в Петроград для работы... Был активным членом объединенной (? — Авт.) организации крон-мятежников (организация Таганцева), присутствовал на всех собраниях членов организации, знал о политических, экономических и террористических актах «Петроградской боевой организации», за свою работу получал 400000 рублей в месяц».

Что ни слово, то ложь, выдумка, фантазия следователя. Были в Петрограде в 1921 г. группы бежавших из финских лагерей домой русских военных моряков, бывших кронштадтцев, не предполагавших, что их ждут в лучшем случае родимые лагеря. Но не было никакой «объединенной» организации «крон-мятежников» (еще одно блудливое словообразование, придуманное следователями). Были антисоветские настроения среди них, да и как им не быть после всех перенесенных мучений. Но не было активной боевой работы, тем более на «английскую контрразведку»...

Как, впрочем, и у матроса-электрика с корабля «Севастополь» А. Я. Федорова (он же Кузьмин В. И.; двойные фамилии у кронштадских моряков появились не потому, что работали они на иностранные разведки, а потому, что переходили границу из Финляндии с подложными документами, иначе недолго им гулять было бы по Петрограду: на «крон– моряков» шла охота). Был Алексей Иванович, 1893 г. р., родом из Псковской губернии. Мальчишкой ушел служить на флот, никто его не спрашивал, где он хочет служить и хочет ли вообще. Потом – восстание в Кронштадте. Опять никто не спросил «псковского» матросика – за кого он и против кого. Он был – как все. И как все – уполз по кронштадтскому льду в Финляндию. Попал в лагерь «Ино». Опять – как все. И, как все, вступил – на словах – в организацию бывших кронштадтских моряков в Финляндии. Хотя, судя по его словам, «ничего не делал, даже листовки не расклеивал». По подложным документам на имя В. И. Кузьмина перешел границу. Как все. Не для того, чтобы вести некую контрреволюционную работу против советской власти, к которой не испытывал ни любви, ни ненависти. Как все. А чтобы пробраться к сестре в Сибирь. Понимал матрос, что найдут его на Псковщине. А в Сибири надеялся затеряться. В Петрограде и был-то всего ничего – собирался в Сибирь, а попал в такой переплет, что Сибирь, даже лагерная (впрочем, тогда лагеря располагались в европейской части России), могла показаться мечтой. Так и не достиг своей мечты матрос, не добрался до Сибири. И хотя ничего не успел он сделать во вред молодой советской власти, и даже в пресловутом совещании на польском кладбище не участвовал, и листовок не расклеивал, и доказательств преступной деятельности матроса у следователя Петрочека не было...

Но написал недрогнувшей рукой уполномоченный Петроградской губчека Лебедев: «распространял листовки... присутствовал на собраниях... знал о взрыве памятника Володарскому (а он ни о памятнике, ни о Володарском понятия не имел)... давал сведения для Финляндии... получал вознаграждение из расчета 400000 рублей в месяц» (читатель помнит – эту скромную сумму выдавала организация, помогавшая бывшим кронштадтским морякам вернуться на родину, ее хватало на прокорм на несколько дней, и выдавалась она единовременно, – следователь же интерпретировал не отрицавшийся арестованными факт в угоду своей концепции повальной шпионской и «боевой» деятельности). И расстреляли матроса. Как всех. Жил, как все, и умер, как все. Типичная судьба растерявшегося на просторах вздыбленной революцией России русского паренька. Тем, может, и горше, что судьба его – типична...

Драматично сложилась судьба уроженца Новгородской губернии (1897 г. р.) Матвея Алексеевича Комарова , военного моряка с корабля «Петропавловск», сослуживца Феди Каптелова, о судьбе которого мы рассказали выше. Но если Каптелов, по его словам, был революционером и таковым хотел умереть, Матвей Комаров сильно политикой не увлекался и старался держаться от революционеров подальше. Да как-то все не удавалось, поскольку юность Матвея очень уж совпала с революционной эпохой. И в ревком он идти не хотел – так избрали же, свои же товарищи. И стал аполитичный Матвей помощником коменданта ревкома в восставшем Кронштадте. Хотя, с другой стороны, все, о чем ревкомовцы кричали на митингах, он понимал и соглашался, что дальше так жить нельзя. Поскольку, как и другие моряки, выходцы из русских деревень, знал, до какого ужаса довела деревню продразверстка. Там убивали крестьян за то, что хлеб не хотели от голодных детишек отрывать, здесь – за то, что вступались крестьянские сыновья за убитых отцов и братьев. Словом, среди участников кронштадтского восстания был Матвей Комаров как бы и среди своих. И когда держать оборону стало невмоготу, ушел он, вместе с 8000 товарищей, в ночь с 17 на 18 марта в Финляндию. Но месяца через полтора вернулся в Петроград. К советской власти он явно не питал особый симпатий, но вернувшись вместе с активными борцами против нее, сам в этой борьбе уже участвовать не хотел. По сделанным во время допроса признаниям, отказался даже расклеивать антисоветские листовки.

И хотя за совершенные им проступки он должен был отвечать перед законом, ему не грозило никакое страшное наказание – нелегальный переход границы, участие в «мятеже» – ну отсидит пару лет, а там – начинай новую жизнь. Как-никак, а русскому человеку в своей, пусть и голодной, «неумытой» России всегда кажется слаще да теплее, чем в сытенькой, чистенькой, но иноземной державе. Следователь решил усилить обвинение, пригласив двух свидетелей. Но допрошенные С. П. Васильев и А. А. Васильева ничего о контрреволюционной деятельности матроса сказать не смогли. И что же? Остановило это руку следователя, уполномоченного ПЧК Лебедева? Ничуть. В заключении по делу Комарова рукой Лебедева уверенно записано: играл руководящую роль в организации, разрабатывал террористические планы, хранил дома оружие и типографию. Ну, а то, что не нашли следов оружия и типографии, – это не важно! Значит, опытный нелегал, хорошо спрятал.

И придумал Матвей хороший план. Признал себя виновным во всем, в чем обвиняли. Дал согласие помогать следствию. 27 июля 1921 г. он, вместе с уполномоченным Александровым, выехал на российско-финляндскую границу для встречи прибывающих в Россию членов организации. Худо было, конечно, в финском лагере, но лучше жить на чужой земле, чем помирать на своей. И в первом случае, когда рвался домой, был прав. И во втором, когда вырвал рукав бушлата из рук уполномоченного Петрогубчека Александрова и, истошно крича «Не стреляйте!», рванулся к финской границе. Оттуда и не стреляли. Стреляли с русской стороны. Стреляли метко. Так и записали: «Погиб при попытке к бегству»... Не удалось новгородскому парнишке остаться в стороне от революции. Ушел, вроде бы, от нее в Кронштадте, ушел в Петрограде. Но догнала она его маленькой свинцовой пулькой в трех шагах от холодной и чужой Финляндии, которая была готова, однако же, принять изгнанника. В отличие от отторгнувшей блудного сына родины...

А вот другому кронштадтцу – бывшему командиру отдельного артиллерийского дивизиона 187 бригады, уроженцу Твери (где он появился на свет в 1894 г., и был, стало быть, не старше большинства своих матросов-артиллеристов, у которых пользовался заслуженным, тем не менее, уважением) Дмитрию Леонидовичу Введенскому повезло несказанно: простых матросов вокруг расстреливали десятками, а он, офицер, остался жив. Всего – ничего, – два года принудительных работ в лагере. Другое дело, что вина

Дмитрия Леонидовича была несказанно мала и к тому же не доказана... Но кого это волновало в «незабываемом 1921»?

Его арестовали 25 мая 1921 г. за «несообщение о получении письма от бежавшего после кронштадтских событий в Финляндию бывшего начальника 187 бригады Соловьянова». Каких бы политических взглядов вы ни придерживались, читатель, и даже если вы в душе осуждаете всех без исключения участников кронштадтского восстания, но тут-то как быть? Ведь молодой офицер в восстании не участвовал , и следователю это было известно. В письме его бывшего командира не было никакой подозрительной или порочащей того или другого информации, никаких не было и запросов, скажем, о предоставлении «шпионской информации». Простое человеческое письмо: дескать, живем здесь хреновато, но живем, привет от того-то и того-то, а если можете, сударь мой, не откажите в любезности помочь родственникам, поскольку отсюда помощь организовать в данный момент не представляется возможным. Я не читал письма Соловьянова, но читал аналогичные письма кронштадтцев, всегда продиктованные чисто житейскими заботами и заполненные житейскими фактами, к борьбе с Советской Россией не имеющими отношения. А не читал я письма Соловьянова только потому, что в деле его не удалось обнаружить прокурорам, занимавшимся реабилитацией морского артиллериста Д. Л. Введенского. Как и никаких других доказательств, подтверждающих факт совершения им инкриминируемых ему преступлений. Зато удалось обнаружить рапорт Д. Л. Введенского на имя следователя ПЧК Котомина, в котором он вполне убедительно доказывает свое неучастие в кронштадтском восстании, свое неучастие в деятельности «Петроградской боевой организации», отсутствие «обратной связи» с бывшим командиром бригады Соловьяновым, к прискорбию, оказавшимся за пределами Советской России. Все это не помешало Президиуму ПЧК постановлением от 3.10.21 осудить бывшего морского артиллериста к двум годам лагерей. А может, как раз убедительность и спасла офицера. Расстреливали ведь и за меньшее. Вот я и говорю – повезло Дмитрию Леонидовичу...