Текст книги "Заговор, которого не было..."

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Убийство в Самаре

После признания подследственных убийство стало выглядеть следующим образом.

Предупрежденный «малявой» от Романа Сергей Дробов 8 ноября 1989 года вылетел в Симбирск.

В аэропорту его ждали братья Роман и Вениамин Ахтаевы. На такси приехали домой. Выпили. Но немного. Все были возбуждены, нервничали.

– Тачка заказана? – спросил Серега.

–  Заказана. Не боись, покупатель верный. Даже задаток дал.

– Опять азер?

– А чем тебя азербайджанцы не устраивают? А? Чем?

–      Да ничем, ничем... В смысле, что устраивают. Чего ты завелся-то с полуоборота? Опять, поди, «ВАЗ».

– А чем тебе «ВАЗ» не нравится? Большой салон, есть где развернуться. А то у тебя не очень-то складно выходило в прошлые разы. Здоровый бугай, а «струнку» ловко набросить не умеешь.

– Это дело непростое. Это тебе не заточкой пырять.

–  Ладно, чего ссориться. «ВАЗ» так «ВАЗ», азеры так азеры. Главное, не люблю я, когда цвет жестко заказан. Тогда не повыбираешь клиента. А когда цвет не заказан, можно клиента с тонкой шеей выбирать, – усмехнулся Дробов.

– Кто о чем, а вшивый о бане.

– Это кто тут вшивый?

– Ладно, ладно, договорились ведь не ссориться. Значит так, «струнка» у Сереги, Серега садится на заднее сиденье, за водилой.

– А я? – втиснулся в разговор Веня.

– Мы с тобой берем заточки.

– Ты ж обещал, что пойдем со стволом.

– Дурак ты, Венька. Ствол тут же засветится, его либо выбрасывать надо, либо... не попадаться с ним. А в жизни всякое бывает. Заточку же оттер бензинчиком, подержал над зажигалкой... Никто не докажет, что этим «перышком» ты только что человека зарезал. Нет, лучше заточки нет ничего. Удавку, если шелковая, сжечь, если «струнка» металлическая, протереть, и – снова в дело. А со стволом засыпимся.

– Ну, ты ж обещал, – канючил Веня.

–Да помолчи ты, сопляк, молод еще вопросы задавать.

–Ага, как резать, так взрослый, а как дело обсудить, так молод. А Сашка с чем пойдет? Он-то не молодой.

Роман с сомнением оглядел высокую, чуть сутулую фигуру старшего брата Александра.

– А ему лучше всего вообще без оружия на дело идти. У него кишка тонка, даром что старший брат. Не, даст слабину с пером, лучше и не пытаться, ты и то покрепче, – ухмыльнулся он, глядя на нервное лицо младшего брата. – А Саня. Что ж, Саня у нас по другой части.

–  По какой? – спросил Дробов, не встречавшийся ранее со старшим Ахтаевым.

–  По автомобильной, – рассмеялся Роман. – Он в машинах как бог разбирается. Он будет ждать, пока мы нужного частника не вычислим. Его дело – потом в план включаться.

Наутро трое – Роман, Вениамин и Серега Дробов – отправились на рекогносцировку. Саня подобрал их на шоссе. Там и «загорали», пока не вычислили нужную по параметрам машину.

– О, гляньте, кенты, наш «ВАЗ» идет.

И точно, приближался «ВАЗ», госномер 6458 УЛЦ, приятного темно-вишневого цвета.

Проголосовали. Машина притормозила. И симпатичный, восточного типа водитель, высунувшись в окно салона, спросил:

– Куда вам, ребята?

–До Самары подбрось, друг...

–Дорога не близкая, – засомневался водитель.

–  Так оно с пассажирами-то веселей. Анекдотик там какой расскажем, песню споем...

–  На одних песнях не проживешь... – сомневался водитель.

–Так за слушание наших песен мы и гонорар заплатим.

– Ну, разве что гонорар, – стремление заработать пересилило недоверие. Да и с попутчиками действительно дорога кажется короче.

– Дорога кажется короче, если есть надежный попутчик, – словно угадав его мысли, процедил крутоплечий, молчавший до того парень с накачанными мышцами. Его спокойное, ничего не выражавшее лицо почему-то вызвало доверие водителя.

– Садитесь. На соревнование, что ли, в Самару? – спросил водитель, Вагиз Зайтуллин, не оборачиваясь и трогая с места. – У нас в Самаре завтра соревнования по самбо начинаются.

–Ага, на соревнование. Кто быстрее, – хохотнул младший из троицы, с чуть раскосыми острыми глазками.

– А вы, никак, нашей нации, татары поволжские? Так?

–  Вроде того, – согласился старший в группе, сидевший рядом с водителем, тихо напевая какую-то заунывную мелодию.

– Сколько, к примеру, за слушание песни положите, – все еще улыбаясь, готовый раскрыть сердце и душу симпатичным спортивным парням, двое из которых также не внушали никаких опасений хотя бы потому, что были соплеменниками, похоже.

–  150 рэ, – отрезал Роман.

–   Нормально. По справедливости, – согласился водитель. – А и то сказать, деньги еще никому не мешали.

– И чем их больше, тем лучше, – согласился с ним Роман, – ты вот что, брат, останови-ка машину тут. Вроде движение не насыщенное, никаких туристов у обочины не видно. Вот тут мы и разомнемся.

Остановились на 1026 километре автотрассы Самара– Москва.

Вагиз сделал было попытку открыть дверцу и тоже выйти, вознамерившись использовать «гигиеническую» остановку, коли деньги все равно обещаны за провоз. Но не успел.

Дробов накинул сзади «струнку» на шею водителю, крепко свел руки. Казалось, на этот раз удалось, что-то хрустнуло в шее у водителя и он обмяк.

Но Роман с переднего сиденья и Веня с заднего все всаживали и всаживали в вялое тело острые заточки – в грудь, в бок, в шею Вагиза.

Судебно-медицинская экспертиза потом насчитает 9 колото-резаных ран. Шесть из них – проникающие ранения в правую половину грудной клетки с повреждением аорты, легкого. Одно ранение в левую часть – с повреждением сердца. И все-таки рана в сердце оказалась смертельной, а не «струнка» Дробова. Но часть ранений – уже посмертные.

Они опять резали труп.

На радость себе палачи закончили дело на этот раз быстрее, чем в предыдущий. Обшарили труп, обыскали «бардачок» и багажник. В багажнике были запчасти к «ВАЗу» и «запаска», новенькая.

Вещи разделили полюбовно: меховую шапку (140 р.) взял себе Роман, деньги (75 р.) поделили на четыре части, вышло совсем немного. Электронные часы (60 р.), заметив озлобленный взгляд и напрягшиеся мышцы Дробова, отдал «душителю». Вене в руки сунул сумку с запчастями. Бросил небрежно:

–  Отдай Сашке, пусть продаст. Деньги поделим. Так что свое получишь.

Проехав несколько километров, остановились. Стали оттирать травой и листьями кровь с чехлов сидений.

Роман критически оглядел сиденья, оттертые травой.

– Не, кенты, не пойдет: сымайте их к чертовой матери. Да-да, сымайте. Бросьте там, в кусты, да подале от «жмура», подале. Не возьмет покупатель с такими чехлами. Кровь заметна...

– А без чехлов, ну, как меньше даст? – засомневался прижимистый Веня.

– Не, уговорились на 8300, пусть попробует дать меньше, уши отрежу.

Веня и Дробов глянули в желтые, раскосые глаза Романа, поверили.

Окровавленные чехлы закопали, чуть припорошив землей, как и труп.

На въезде их действительно ждал Саня, выехавший ранее. Роман и Дробов из машины не выходили. Даже не поручкались – нечего церемонии разводить. Веня передал старшему брату сумку с запчастями к «ВАЗу» и «запаску», ухмыльнулся:

– Видал, миндал, не потел, а заработал! Продашь, поделим, – уже строго добавил он старшему брату.

Александр покорно опустил глаза. В семье Ахтаевых с его мнением никто не считался.

Машину поставили у рынка. Роман нашел «заказчика» – Ису Кулиева. Тот на веру слова не взял. Пошел машину смотреть: очень был недоволен, что следы крови остались.

–Аккуратно, слушай, делать надо. Аккуратно. За такой работа и денег меньше.

–А, что я говорил, – заканючил Веня.

–  Помолчи! – рявкнул Роман. – А ты слушай меня внимательно, на копейку меньше уговоренного дашь, найду под землей и уши отрежу.

–  Пмх, зачем резать... Пошутить нельзя! Держи свои деньги. Хороший машина. Совсем новий... – И он похлопал по крутому темному запыленному боку «ВАЗа», как, наверное, похлопал бы при покупке крутой бок лихого скакуна.

Поединок с Романом Ахтаевым

Когда спустя месяцы Михаил Коржев допрашивал Ису Кулиева, тот и тогда при упоминании имени Романа вздрагивал и опасливо озирался.

Потом, уже в Самаре, в небольшом азербайджанском кафе, где обмывали сделку, пока Серега Дробов обгладывал засаленной мордой жареные бараньи ребрышки, а Веня торопливо поедал чебуреки, горой возвышавшиеся перед ним на тарелке, Роман и Иса обговаривали второй заказ.

– Следующий машина нужен белий...

– Белые «Волги» редко попадаются.

– Тогда красний...

–Вы что там, в своем ауле, рехнулись? Куда на красной «Волге» ехать, барашков пасти? Да и не делают красных «Волг».

–Ах, жалко. У нас любят, чтобы цвет отличался, чтобы машин бил на всех непохожий.

–  Могу черную «Волгу» с «мигалкой» достать. Но везти ее надо будет в Азербайджан в трейлере. Так попадешься.

–   Зачем попадешься? Деньги ГАИ платишь, дальше едешь.

– Не, с «мигалкой» «бабками» не обойтись. Засекут.

– А белий не можешь?

– Не ручаюсь.

–  Что ты можешь, слушай? Неаккуратно работаешь. Зачем кровь на заднем сиденье остался? Зачем свежий барашка в «Волге» вез? Свежий мяс в грузовик возят. Какой нерях!

Кто знает, почему Роман именно на это слово так взъелся. Но услышал «нерях», схватил острый, заточенный нож, которым Дробов соскабливал мясо с бараньих косточек, прижал лезвие к небритой шее Исы:

– Ты, паскудник, запомни на будущее и кентам своим накажи: что закажете, то и получите. Деньги, о которых договоримся, все до копеечки – в момент передачи «тачки». А если учить меня будешь, яйца отрежу, в рот твой поганый засуну и зашью суровыми нитками. Есть вопросы, старый козел?

Вопросов у Исы не было.

Роман довольно откинулся на стуле. Осклабился кривой улыбкой.

– Не боись, старик, со мной по-хорошему, и я по-хорошему. Зачем нам лишняя кровь?

На самом деле Роман любил кровь. И разборки любил.

На одном из допросов он скажет следователю Коржеву:

– При виде крови мы звереем.

– Кто «мы»?

– Мы, Ахтаевы. Это черта у нас такая семейная.

– И Александр?

– И он. Боится, но до первой крови. А после крови – все смелые.

– Кто ж первую кровь пускает, чтоб все смелые были?

–  Поймал меня, ментяра, ладно... Я и пускаю. Я, я, я бью первым! И что ты мне сделаешь? Больше срок дашь? Не испугал. Мне и на зоне теперь паханом быть. Понял? Ты так и будешь шестерить в своей прокуратуре, а я – паханом. И на зоне, и на воле.

– Недолго уж, – усмехнулся Коржев. – Следствие заканчивается. Я про тебя уже все теперь знаю.

Он действительно многое узнал в ходе следствия про Романа Ахтаева.

С 15 лет по тюрьмам и зонам, «ментов» ненавидел лютой ненавистью. А «ментами» считал всех представителей правоохранительных органов, по ведомствам их не делил.

Уверил себя, что преступники попадаются, потому что оставляют свидетелей. И дал зарок, создавая банду, в которую вовлек всех своих братьев – и старшего Александра, и среднего Вениамина, и младшего Равиля, – более он ошибок допускать не будет.

Свидетелей надо «мочить». Роман всех в страхе держал – и родных братьев, и физически сильного и не менее злого Дробова. В зоне Роман не признавал даже самых крутых авторитетов. Весь в шрамах. Чудом живым выходил из разборок. Но заслужил в конечном итоге репутацию «бешеного», которого не трогали даже «воры в законе». Злые, желтые как у волка, чуть раскосые глаза постоянно искали вокруг опасность, обиду, врага. Первая реакция на любой внешний раздражитель: «Убью!» Когда насиловал, а без насилия любовь не признавал, приставлял нож к горлу и шипел: «Убью». Когда проводил разборки с теми, кто покупал у него машины «из-под трупа», тоже, чуть что, недовольство какое или меньшая, чем договорились, сумма, обещал: «Убью!» Почерпнуто из многочисленных свидетельских показаний. Роман, когда читал эти показания, крестики карандашом ставил против фамилий свидетелей (свидетель, к сожалению, при нынешнем законодательстве у нас очень беззащитен перед изобличаемым преступником; по закону следователь обязан давать читать свидетельские показания подследственному, словно «подставляя» их возможной мести), серьезно обещал следователю: выйду с зоны, всех «замочу», из-под земли достану. Потом задумчиво добавлял: «Тебя, может, и не стану...»

Из рассказа следователя областной прокуратуры

«...Иногда мелочь помогает продвинуться. Я имею ту характерную мелочь, которая раскрывает преступника, ну, или точнее, подследственного. Преступником его суд назовет. Хотя у меня, конечно, свое мнение складывается задолго до суда, да я ведь до суда интервью не даю. Да, так вот, был такой тяжелый момент. Фактов набралось вагон и маленькая тележка. И вдруг Роман перестал давать показания. Мне еще как минимум два события преступления раскручивать. А он как отрезал. Молчит на допросах. И так три месяца! А у нас – сроки! Да и не в сроках формальных дело, надо ведь заканчивать. Материала для осуждения всех членов банды было уже достаточно, но не могу я передавать такое незаконченное дело в суд, душа против, люблю законченность, гармонию какую-то... А для того, чтобы все дела свести в одно большое, мне надо, чтобы Роман заговорил. А он молчит третий месяц. И так я ломал голову, и этак. Разные материалы, вещдоки, свои записочки, сделанные в разное время, раскладывал на полу в кухне. Жена с сыном и дочкой спят, десятые сны видят. Я курю, пью холодный чай, потому что от курева уже в горле першит, и все на полу свой «пасьянс» раскладываю. Ну, нашел я письмо, изъятое во время обыска у Романа. Причем письмо было вскрыто, значит, он читал его. Пишет ему некая девушка, скажем, Зина: вот ты уехал, милый мой Роман, я скучала, скучала, но теперь мне легче, у меня появился Мурзик, с такими же, как у тебя, чуть раскосыми глазками.

Ну, думаю, тут что-то есть. Я – к Роману. Кто такой Мурзик? Он отмалчивается. А потом из него выплеснулось: «Начальник, – говорит, – что хочешь скажу, помоги разыскать их. Мурзик, я так понимаю, – мой сын. Девушку эту я плохо помню. Случайная встреча была, неделю мы с ней в Верхневолжске хороводились. Как-то глянулся я ей. А мне все одно: баба и баба. Веришь, нет, всегда баб больше или меньше, но силой брал. А эта дала сама, да как-то охотно. Мне бы задуматься, может я ей в самом деле глянулся. А я сдуру посчитал, что оторва, раз сама дает. Ну, поматросил и бросил. Ты знаешь, почему нам пришлось из Верхневолжска срываться. И стала меня вдруг тоска глодать. Веришь, начальник, ночами не сплю... А все потому, что письмо от Зинки получил перед самым арестом. Ничего толком узнать не успел. Сперва не думал об этом, другие заботы были. Как от тебя, тягучего, отлипнуть, выкрутиться. А теперь вижу, серьезные у меня перспективы. И захотелось мне найти их, Зинку с сыном. Мало ли как жизнь сложится, если вообще мне ее оставят. А сын – он всегда сын, продолжение жизни. Даже и такой хреновой, как моя».

А теперь представьте: на конверте нет обратного адреса, и фамилии Зины ни я, ни Роман не знаем. А мне позарез надо, чтоб он опять заговорил. Поверите ли, нет, но Зину мы нашли. За 10 дней. При этом следователи и опера проделали работу не меньшую, чем та, что потребовалась, чтобы изобличить Романа! И нашли! А как же. Я слово дал: найду, он «колоться» начнет. Тут ведь не торговля с подследственным: ты мне, я тебе. Просто такие отношения сложились: каждый свое слово держит, и все... И оба слово свое сдержали. Роман «бормотать» начал, все, что я от него ждал, сказал. А что? Мазурик – он тоже человек. Мерзавец, садист иногда, но и обыкновенные человеческие чувства в нем присутствуют. При этом у меня нет никаких иллюзий: через 15 лет, если суд оставит ему жизнь, он может найти меня и «пришить», может изнасиловать и убить жену, может сына моего «опустить» и утопить... Никаких то есть гарантий на будущие человеческие отношения. Может быть, в зоне охладится, но вряд ли. Там добрый человек не добреет. А злобный свою злобу холит и лелеет 10—15 лет и выходит этой злобой переполненный. Ну, и на кого прежде всего ее выплескивает? На свидетелей, подельников, которые на него «набормотали», и на оперов, которые брали, на следователей прокуратуры, которые его дело раскручивали... А вы спрашиваете, почему я, спортсмен, курить не бросаю... Специфика работы.

В плане злобы Роман, конечно же, не человек. Но я, пока идет следствие, должен обращаться с ним как с человеком. Иначе сам им перестану быть. И, кстати, заметьте, такая интересная деталь, если перестану относиться к правонарушителю как к человеку, труднее дело раскручивается. Вот я за семь лет в областной прокуратуре не одно убийство «вел». И заметил, что самые отъявленные «мокрушники» откровеннее с тем следователем, который не демонстрирует свою брезгливость, ненависть. Следователь ведь не судит, он расследует. И в ходе этого процесса должен быть беспристрастен. А они ценят такую беспристрастность и скрытую за нею силу. И начинают давать показания даже тогда, когда это им во вред. Из принципа. Не знаю, как насчет воровского «кодекса чести», но у преступников есть свои принципы, даже у самых отъявленных мерзавцев. Тут ведь какая интересная взаимосвязь получается: он, преступник, не благодарность к тебе испытывает, что с ним, «как с человеком». Тут другое. Просто сокрытие факта преступления есть по сути слабость сильного преступника, его слабинка. Он таким образом как бы признает, что боится и следователя, и наказания. А признался – показал свою силу, свою смелость. Мол, ни тебя, ни лагеря, ни жизни в зоне, ни смерти-казни он не боится. Такая игра всегда идет на допросе. Ну, я обобщать не хочу. И следователи разные, и преступники, и ситуации. Но у меня так часто бывало. И так было во время следствия по делу о серии убийств, совершенных бандой братьев Ахтаевых».

Убийство после свадьбы

...Ночи напролет, разложив на кухоньке своей однокомнатной квартиры материалы дела, он все раскладывал свой пасьянс, все искал версии и варианты. И чем дольше сидел в своем прокуренном «кабинете», тем все больше убеждался: должны быть за бандой и другие кровавые следы. Ритм у них был такой, что с момента начала своих «боевых действий» до момента ареста, учитывая, что, по словам Романа, «от крови – звереют», должны были наследить где-то еще...

С симбирскими сыскарями и следователями областной прокуратуры был уже давно налажен отличный контакт.

Созвонился. Вылетел туда. На малую родину Ахтаевых. Все-таки, сколько ни говорят «не воруй, где живешь, не живи, где воруешь», правило это сплошь и рядом нарушается. Выяснили, что давно «зависло» здесь дело об убийстве некоего Кенарева. То есть, как оказалось, многие следы вели к двум братьям: Роману и Вениамину. Но доказать не удавалось, да и самих братьев в городе в наличии не было: один находился в СИЗО, другой – в бегах.

Взяли на заметку факт нераскрытого убийства по месту жительства Ахтаевых, но за неимением тогда времени следственные действия предпринимать не стали. Только запомнили, что убийство по почерку и особой жестокости сильно напоминало манеру банды.

А когда взяли Вениамина, стали работать с ними: с одним – Коржев у себя на севере, с другим – его самарский коллега. И вышли на убийство в Ульяновске. Картина выстроилась такая...

...Гуляла свадьба. За столом было немало людей заслуженных: и постами заметных, и военными орденами выделяющихся. Так что на роль свадебного генерала Роман Ахтаев никак не подходил. Но, крепко выпив, закуражился. Захотелось признания. Если не уважения в глазах окружающих, то хоть страха. За речью, как говорится, уже не следил, и состояла она почти целиком из выражений нецензурных. Его пытались урезонить, уговаривали не портить праздник родственнику. Но кураж у обычного-то выпивохи остановить трудно. А тут куражился бывший лагерный авторитет, «пахан», имеющий уже и свою банду, почуявший, вкусивший чужой крови, видевший не раз страх в глазах других людей... Назревал скандал, который мог кончиться большой кровью. Знавшие Романа родные и знакомые, увидев сжавшиеся в щелочки желтые, наливающиеся холодным бешеным огнем глаза, попытались увести его из-за стола. Роман матом отсылал добровольных парламентариев, оскорблял присутствующих – и женщин, и мужчин, старых и молодых, словом, провоцировал застолье на действия, ответ на которые не заставил бы себя ждать. Школьный приятель Романа Серега Кенарев, увидев, что жесткая рука Ахтаева побелела костяшками на рукоятке большого ножа для разделки баранины, бросился к нему.

–  Ром, я что хочу сказать, – заторопился Серега. – У меня бражка дома отличная. Может, ну их, вино это и водяру, пойдем бражки свежей похлебаем. Ты ведь знаешь, как я тебя уважаю, еще со школы...

Вот этих слов об уважении Роману как раз и не хватало. Можно было, не теряя лица, уйти из надоевшей компании, не захотевшей слушать его лагерные «романы». И он, на удивление встревоженных хозяев и гостей, легко дал себя увести.

Пошли домой к Кенареву. Увязался с ними и младший брат Веня. Стараясь отвлечь братьев, смягчить рвущуюся озлобленность на всех вокруг за то, что не проявили должного уважения, Серега засуетился... Приведя братьев в комнату, посадил на тахту, дал смотреть семейные альбомы. А сам на кухне шустрил.

Когда вернулся в комнату, увидел: Вениамин разрисовывает шариковой авторучкой фотографии родственников Кенарева, а Роман ходит по комнате, выдергивая ящики из стенки, из комода, разбрасывает вещи по полу, что-то ищет, словно для себя подбирает понравившееся.

– Да вы что, мужики, да я ж вот бражки принес, выпьем, поговорим. Только ты, Ром, вещи-то обратно сложи в ящики, жена ругаться будет.

Роман хладнокровно отобрал понравившиеся вещи, сложил в попавшуюся под руку сумку. Бешено глянул на Кенарева, но промолчал.

– Да, ладно, что там, берите, что хотите. Пейте брагу– то, а у меня живот вдруг схватило, извините.

Он быстро пересек узкую как пенал прихожую и юркнул в туалет.

Роман взял со стола, с тарелки с мясом, вилку и нож, вышел в прихожую, сжавшись в тугой комок, одним ударом ноги вышиб дверь.

...Через минуту вернулся, вытер, тщательно обтерев рукоятки, нож и вилку о висящее на вешалке детское пальтецо, бросил на пол.

– Ить найдут, Ром, все следы не сотрешь, – заканючил Веня.

Роман прошел на кухню, включил на полную мощь четыре конфорки плиты, вернулся в комнату, облил одеколоном детскую кроватку, вытянутое из шифоньера постельное белье, бросил зажженную спичку...