Текст книги "Заговор, которого не было..."
Автор книги: Георгий Миронов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Георгий Миронов
ЗАГОВОР которого не было...
ЗАГОВОР которого не было...
Документальная повесть, или Уголовное дело № Н-1381/214224
о так называемой «Петроградской боевой организации»
Пугающее зеркало истории
Историю нужно знать не только для того, чтобы понимать: кто мы, откуда и куда идем. Но и для того, чтобы избежать ошибок предков и не повторить преступлений предшественников.
Россия не раз проходила этап «смуты», чудовищных социальных потрясений. Один из таких периодов пришелся на 1918—1922 гг., когда «красный» и «белый» террор, жестокость чрезвычаек, контрразведок, ревтрибуналов превзошли все, что могло бы представить себе даже самое воспаленное воображение.
Сегодня уже не секрет, что органы ВЧК, созданные для «защиты революции», наряду с естественным исполнением правозащитных функций и принятием внесудебных решений осуществляли политические репрессии против миллионов граждан. В первые годы советской власти, когда новой прокуратуры еще не было, а старая осталась в прошлом, единственный контроль за деятельностью органов ВЧК осуществляли руководящие органы РКП (б). Пример юридического нонсенса (наряду с ЧК, которые, защищая народ, его же и истребляли): партийные инстанции без соблюдения каких-либо принятых в юриспруденции процедур решали вопросы о наказании, вплоть до расстрела, или освобождении, оправдании арестованных граждан...
«Белый» террор, благодаря многолетней деятельности писателей, историков, журналистов и кинематографистов, более или менее известен читателю. О «красном» стали писать и говорить лишь в последние годы.
Вся человеческая история убедительно свидетельствует: посеешь вражду – пожнешь ненависть, посеешь одну смерть – пожнешь сотни, жестокостью еще никого не удавалось переубедить, а без переубеждения, лишь на штыках, – долго не продержится ни одна идеология...
Книга, которую вы держите в руках, уважаемый читатель, рассказывает об одной из страниц истории «красного террора». Речь пойдет о деле № Н-1381/214224 – о так называемой «Петроградской боевой организации», или «Заговоре Таганцева».
Почему же к «Делу Таганцева», о котором в последнее время уже не раз появлялась информация в прессе, интерес у широких кругов читателей не ослабевает? Наверное, это происходит потому, что многое в этом деле осталось недосказанным, нераскрытым, неисследованным. С другой стороны, причины интереса общественности к этому делу, возможно, связаны с тем, что к уголовной ответственности по нему привлекались известные люди: поэт Гумилев, скульптор Ухтомский, ученый-химик Тихвинский. Кроме того, были расстреляны или осуждены на лагерную муку представители древних дворянских фамилий России, много сделавших для блага Отечества: Голицыных, Голенищевых-Кутузовых, Дурново, Крузенштерн и др. Очень важно и то, что по «делу» проходило явно много для тех лет «резидентур» иностранных разведок. К тому же это было еще и первое крупное дело, от начала и до конца сфабрикованное Петрогубчека, и первое крупное политическое дело, инспирированное, фактически, по прямому «заказу» властных структур тех лет с целью – создать прецедент осуждения по политическим мотивам большой группы представителей тех классов, сословий, профессий или менталитета, которые никак не вписывались в прокрустово ложе новой идеологии.
Вот почему среди осужденных по «делу» профессора Владимира Николаевича Таганцева так много дворян, офицеров русской армии, представителей университет– ской профессуры, технической интеллигенции, типично русских интеллигентов, многие из которых так романтически восторженно встретили и февраль, и даже Октябрь 1917 года, но, в ужасе от «белого» и особенно «красного» террора, отшатнулись от политики вообще и оказались лишними на советском «празднике жизни».
По «Делу Таганцева» проходит много бывших кронштадтских моряков. И это закономерно. Ибо после подавления в крови кронштадтского восстания нужно было доказать всей стране и всему миру, что подняли руку на «завоевания Октября» не обычные русские матросы, в массе своей крестьянские сыновья, а некие вражеские заговорщики, шпионы, контрреволюционеры. Нужно было создать прецедент – «второй Кронштадт», как точно обозначил направление раскрытия «заговора» В. И. Ленин, – осудив как вражеских агентов оставшихся в живых кронштадтских моряков и навсегда вычеркнув из российской истории попытку «народного бунта» против «народной власти».
Ушедший с политической арены тоталитарный режим любил создавать прецеденты. Но если, скажем, в английской юриспруденции к прецедентам обращаются для того, чтобы доказать правомерность того или иного приговора, создатели тоталитарного общества в Советской России стремились в первые же годы его существования заготовить достаточное количество таких прецедентов, которыми можно было бы раскручивать маховик массовых репрессий.
«Заговор Таганцева» стал своего рода пробным камнем, оселком, или, как у нас на Урале говорят, осельем, на котором оттачивалось острие топора массового террора 30-х гг. И еще: он стал уникальным опытом создания массовыми арестами и казнями, а также кампанией в прессе, – атмосферы страха, взаимного доносительства, стукачества...
Как бы трудно сейчас ни жилось, согласимся: то, что человек сегодня у нас чувствует себя достаточно свободным хотя бы в плане своих политических симпатий или антипатий, и уверен, что за инакомыслие или за иные, чем, скажем, у его непосредственного начальника или коллег, даже – у президента или премьер-министра, — убеждения его не расстреляют, не сошлют на лесоповал, не лишат элементарных человеческих прав, – все это уже определенное достижение и перестройки, и первых лет демократического правления. Но для того, чтобы лучше оценить приобретенное, нужно чаще оглядываться назад.
Читая «Дело Таганцева», очень скоро начинаешь понимать, что истинным «начальником террора» был вовсе не экзальтированный, психически неуравновешенный русский паренек Орловский, а, скорее, следователь. Яков Агранов, один из тех, кто фабриковал «заговор». А еще точнее – «начальниками террора» были те, кто в угоду своим непомерным политическим амбициям, политическим доктринам, идеологическим концепциям придумали «перевернутый мир» тоталитарного общества и из Кремля руководили фабрикацией отдельных крупных политических процессов и катком массовых репрессий в стране в целом. Только поняв это, вы поймете и другое: существует чудовищная закономерность: развязывающий репрессии от них и погибает. Инициаторы и «фабрикаторы» «дел» 20-х гг. погибали в лагерях и в подвалах НКВД в 30-е гг., инициаторов и исполнителей массовых казней 30-х гг. постигла та же участь. Об этом неплохо бы сегодня помнить тем, кто вновь призывает «выйти на баррикады», или искать «агентов влияния» и «новых врагов». Опыт истории показывает: любой экстремизм самоубийственен, ибо на первом витке «террора против инакомыслящих» ты поражаешь выявленного «врага», на втором погибаешь сам. Я очень рад, что после августа 1991 г. всем нам, и правителям, избранным народом, и народным депутатам, и самому народу хватило и государственной мудрости, и мудрости народной, чтобы не развязать очередной виток «охоты на ведьм». А ведь раздавались призывы возродить практику анонимных доносов, судить всех, кто не вышел из партии до августа 1991 года, репрессировать всех, кто принадлежал к прежним властным структурам. Страшно подумать, к чему это могло привести. Впрочем, мы ведь уже знаем, к чему это приводило ранее: террор, какого бы цвета он ни был, развивается по законам ядерного взрыва...
И здесь я хотел бы подчеркнуть одну важную мысль. Оглядываясь назад, восстанавливая, а не переписывая заново страницы истории, очень важно сохранить беспристрастность, оставаясь в своих оценках, по возможности, «над схваткой», пытаясь понять в историческом контексте каждую из сторон, участвующих в непримиримой схватке – гражданской ли войне, идеологическом ли противостоянии инакомыслящих и государства. Речь идет о беспристрастной позиции юриста и историка. Конечно же, нравственная оценка этих преступлений, кем бы они ни были совершены, должна присутствовать всегда: и в обычном судебном процессе, и в таком необычном, как суд истории...
Однако когда мы обращаемся к конкретным правовым (а в данном контексте – не правовым) действиям, то, кроме нравственной оценки, юристы, изучающие дела о преступлениях тоталитарного режима против своего народа, дают этим действиям и юридическую оценку. Именно юридический беспристрастный анализ и позволяет опытным прокурорским работникам – с чистой совестью и безупречно с точки зрения юриспруденции – готовить материалы к реабилитации невинно осужденных.
Процесс этот начался давно, еще в период хрущевской «оттепели». Но тогда он велся как бы «выборочно», с оглядкой на тех, кто был причастен к произволу и продолжал занимать высокие партийные и государственные посты. Так, например, «ленинградское дело» и ряд других «дел» были признаны сфабрикованными, а подавляющее большинство проходивших по ним граждан реабилитированы.
Говоря в те годы с трибун, в печати о необходимости восстановления справедливости, укреплении законности, «бонзы» командно-административной системы хотели лишь выпустить пар, по сути ничего не меняя в этой системе и управляемом ею обществе. И громко требовали «повышать и впредь революционную бдительность коммунистов и всех трудящихся».
Результаты не замедлили сказаться: процесс реабилитации пошел на убыль, о трагических событиях прошлого стали вспоминать все реже и реже, а вскоре последовали и новые политические преследования. Вспомним писателей Даниэля, Синявского, Солженицына, академика Сахарова и многих других.
С начала демократических преобразований в обществе работа по реабилитации пошла по восходящей. Причем она заметно активизировалась после принятия Закона «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.91. Сейчас ею занимаются квалифицированные и опытные сотрудники прокуратуры России, так как правовые вопросы реабилитации отнесены законодательством к компетенции органов прокуратуры.
В многогранной деятельности, связанной с реабилитацией невинно осужденных в 20—50-е гг., прокурорским работникам важно не только добиться конечного результата, квалифицированно и беспристрастно разобраться в деле. Им хочется по-человечески понять – почему такое вообще могло произойти? Как работал механизм политических провокаций тех лет? Как вели себя на следствии и следователи, и арестованные? Как принимались внесудебные решения и как такая надсудебная инстанция, как руководство партии большевиков, принимала решение – кого «казнить», кого «миловать».
Думаю, что это нужно не только работникам правоохранительных органов, но и всему народу...
Ведь это сегодня в своем абсолютном большинстве общество однозначно отрицает любой террор, будь он «белый», «красный» или «коричневый». А в те годы, когда «красный террор» тяжелым катком прокатился по России, ему нашлось множество оправданий и объяснений. Да и потом, в 30—70-е гг., коммунистической пропагандой было сделано все, чтобы вначале его оправдать, а потом – просто забыть, принизить его масштаб, смягчить формы и методы... Наша история была еще раз основательно переписана, при этом из нее были вырваны целые страницы.
Сегодня мы пытаемся нашу недавнюю историю восстановить.
Должен честно признаться: при серьезном, тщательном изучении материалов политических процессов 20—30-х гг. более всего поражает вопиющая необъективность, которая буквально выпирает из всех известных «дел» тех лет.
И что самое поразительное, эта необъективность теоретиками и практиками от юриспруденции тогда возводилась во главу угла деятельности не только ЧК-ОГПУ– НКВД, но и суда, прокуратуры. Сплошь и рядом обвиняли и судили не за конкретные преступления, а за происхождение, воспитание и образование, принадлежность к той или иной партии, политическому течению, к той или иной профессии, мировоззрению, религии... «В этом – смысл и сущность красного террора», – писал еще в 1918 г. один из крупнейших его теоретиков и практиков Мартын Лацис. Как борцы за свободу народа могли дойти до такого правового беспредела?
Обращаясь сегодня к «делам» начала 20-х гг., мне, как человеку, большую часть жизни прожившему в годы, когда массовые репрессии, повальный страх, повсеместное доносительство отошли в прошлое, важно понять и другое: как вообще в огромной стране с определенной, достаточно высокой нравственной культурой (не будем забывать: десятки миллионов людей жили по законам и канонам своих религиозных конфессий, что уже как бы ограждало их от совершения безнравственных поступков), в довольно короткий срок была создана обстановка всеобщей подозрительности и доносительной истерии?
И вновь следы юридических расследований ведут в первые годы советской власти. Еще в 1918 г., например, один из старых большевиков, известный революционер Г. Пятаков, бывший в те годы председателем ревтрибунала на Дону, призывал население к доносам и предупреждал, что всякое недонесение или умолчание будет рассматриваться как преступление против революции и караться по всей строгости законов военно-революционного времени. Закона о наказании за недонесение не было, а практика уже сложилась. В газетах открыто публиковались призывы арестовывать всех представителей «эксплуататорских классов», задерживать их в качестве заложников и при первой необходимости – расстреливать. И расстреливали – по всей России, без суда и следствия, от Дона до Петрограда, где особенно свирепствовал Г. Зиновьев, от Петрозаводска до Крыма, где безоружных пленных буквально утопили в крови Землячка, Бела Кун и тот же Г. Пятаков, – все трое, как писалось в их характеристиках тех лет, – пламенные революционеры, беззаветно преданные делу революции.
Как это ни парадоксально, но именно такие вот старые большевики, романтики революционной борьбы за народное счастье, выступали вместе с товарищами по руководству партией в роли истинных «начальников террора». И фактически в отношении к террору они оказывались в компании с Лацисом, Менжинским, Артузовым, Ягодой – с одной стороны, и Сталиным, Кагановичем, Молотовым – с другой.
Занимаясь своего рода восстановлением нашей подлинной истории, мучительно отказываясь от исторических стереотипов, мы делаем для себя все новые и новые открытия. После публикации ряда документов, в том числе ранее не известных записок В. И. Ленина, мы узнали, что «красный террор» был неизбежен, ибо его теоретики были готовы во имя захвата и сохранения власти не останавливаться перед любыми средствами.
Повесть «Заговор, которого не было...», безусловно, несет в себе авторскую позицию, по ряду моментов, возможно, субъективную и спорную. Но мы ведь живем в свободном государстве, где каждый волен излагать свою версию, свой взгляд.
В книге приводится много фактов. Отчасти уже знакомые вам по публикациям прошлых лет и здесь собранные вместе, они дают необходимое для восприятия давних событий ощущение исторического фона. Другие факты, малоизвестные для большинства читателей, даются по материалам, предоставленным сотрудниками Генеральной прокуратуры и ФСБ.
И все-таки чтение этой документальной повести, при всей трагичности описываемых в ней событий, оставляет простор для оптимизма: коли мы набрались мужества рассказать соотечественникам обо всех преступлениях тоталитарного режима, значит, нам наверняка удастся не допустить его повторения...
УТВЕРЖДАЮ Помощник Генерального
прокурора Российской Федерации старший советник юстиции Г. Ф. Весновская 27 апреля 1992 г.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
в отношении Таганцева В. Н.
по материалам уголовного дела № 214224
Фамилия, имя, отчество Таганцев Владимир Николаевич
Год рождения 1890
Место рождения г. Петроград
Место жительства до ареста г. Петроград, пер. Литейный, 46, кв. 20
Место работы и должность до ареста профессор-географ, секретарь Сапропелевого комитета Академии наук
Дата ареста, каким органом осужден (репрессирован), за что и по каким статьям УК, предъявленное обвинение (инкриминированные действия), последующие изменения состоявшегося решения по делу и мера наказания.
Арестован 1 июня 1921 г. Петроградской губЧК. По постановлению президиума ПетрогубЧК от 24 августа 1921 г. расстрелян. Согласно указанному постановлению являлся руководителем Петроградской контрреволюционной боевой организации, ставившей своей целью свержение советской власти путем вооруженного восстания, применения тактики политического и экономического террора.
Обвинение Таганцева основано на собственных неконкретных и противоречивых показаниях арестованного, первоначально показавшего лишь о своей спекулятивной деятельности, а затем заявившего, что саму организацию мыслил исключительно теоретически. Других доказательств виновности в деле не имеется.
Следствием по делу Таганцева руководил бывший особоуполномоченный ВЧК Агранов, который в 1938 г. Военной Коллегией Верховного Суда СССР осужден к ВМН за фальсификацию находившихся в его производстве следственных дел и другие нарушения законности.
Уголовное дело на Таганцева В.Н. не пересматривалось. На Таганцева Владимира Николаевича распространяется действие ст. 3, ст. 5 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года. Данные о реабилитированном и его родственниках Кому, когда и по какому адресу направлена справка о реабилитации.
Прокурор Управления
Прокуратуры Российской Федерации
старший советник юстиции Ю. И. Седов
I. Предыстория: «Черкнуть мне хочется на вашем приговоре...»
Дело это, по которому в 1921 г. привлекалось к уголовной ответственности 833 человека, занимает 382 тома. Читать их интересно и жутко. Интересно, потому что это история нашего многострадального Отечества, потому что привлеченные по делу представляли практически все сословия, классы, многие национальности, профессии России тех лет, и уже потому «дело» отражало «революционную ситуацию», эпоху.
Не менее важно и то, что «Заговор Таганцева», которого не было, и «дело» никогда не существовавшей «Петроградской организации» отражали еще и наиболее типичные методы следствия, показывали, как «защищалась революция» от своего же народа. Словом, самое обычное, типичное и нетипичное дело той суровой поры, когда жила Россия под дамокловым мечом произвола Чрезвычайной комиссии. Как писал один из чекистских поэтов в своем признании, опубликованном в сборнике «Улыбка Чека»:
Черкнуть мне хочется на вашем приговоре Одно бестрепетное «К стенке! Расстрелять!!».
«Дело Таганцева»... В свое время, рассматривая материалы уголовного дела № Н-1381 в связи с предстоящей реабилитацией Н. Гумилева (30.09.91 судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда РСФСР» Н.С. Гумилев был реабилитирован), я поражался чудовищной жестокости и бессмысленности этой провокации, задумывался над тем, нельзя ли, не откладывая, очистить от скверны не только имя великого поэта, но и имена сотен других людей, проходивших по делу о «Заговоре Таганцева».
Работая несколько лет назад над серией очерков о русских поэтах-эмигрантах, в частности, об Ирине Одоевцевой, читая ее мемуары о Петрограде 1921 г., еще парижского издания, я удивлялся явной немотивированности ареста и, тем более, убийства Николая Степановича Гумилева. «Если и все остальные участники «Заговора Таганцева» такие же уголовники, – приходила в голову мысль, – то гигантское дело с сотнями арестованных и невинно убиенных приобретало фантасмагорические очертания. В публичных лекциях той полудемократической, но еще вполне цензурной поры я, мотивируя поступок поэта, приводил такой пример: Н. С. Гумилев (об этом вспоминает Ирина Одоевцева) в своей пустой, холодной и голодной квартире приручил мышку и подкармливал ее скудными крохами еды, которую иногда удавалось доставать в Петрограде 1920 года. На вопрос молодой поэтессы: «О чем же вы с ней вечерами беседуете?» – Гумилев ответил: «Ну, этого я вам сказать не могу, это было бы неблагородно». Дворянин, офицер не мог «выдать» даже мышку. Мог ли он выдать товарища по окопам Первой мировой, или, как ее тогда называли – «германской», войны! Арестован он был 03.08.21 по показаниям о том, что подполковник царской армии Вячеслав Григорьевич Шведов, хороший знакомый профессора В. Н. Таганцева, дал Гумилеву для изготовления прокламаций 200000 руб.
Ирина Одоевцева и в своих мемуарах, позднее изданных у нас в России, и в интервью журналистам после возвращения на родину утверждала, что даже видела эти деньги у Гумилева в ящике его стола (каков конспиратор-подполыцик!). Очень хотелось тогда узнать о том, что не было никаких денег, что ни в чем не виноват поэт Николай Гумилев перед советской властью... Разве мало было примеров того, как арестовывали и казнили невинных людей. Но нет... Материалы дела, с которыми довелось познакомиться лишь в 1992 г. в процессе подготовки этих материалов к реабилитации всех привлеченных по делу и невинно репрессированных людей, свидетельствуют: Николай Степанович от советской власти в восторге не был (и тут многим из нас еще придется преодолеть стереотип прошлых лет, когда любое выступление против советской власти воспринималось как преступление и любой «контрреволюционер» – как негодяй и подлец). Однако, как были вынуждены признать и петроградские чекисты, никакой активной контрреволюционной деятельности поэт не проводил. Что, впрочем, и неудивительно, ибо было у него другое предназначение – писать стихи. Отказать же товарищу, просившему, по одной версии, просто взять деньги на сохранение, по другой – якобы на печатание прокламаций, он не мог. Не мог и донести на него. Донос, по крайней мере в России в те годы, среди порядочных, честных людей, особенно дворян и офицеров (сословный кодекс чести), считался большим позором. Но именно за «недоносительство» и был осужден и расстрелян большой русский поэт, хотя такая статья и появилась значительно позже в советском Уголовном кодексе. Что же было на самом деле? Это с полной достоверностью уже, наверное, не удастся установить. Но вот, что было «в деле», установить легко. «Допрошенный на предварительном следствии Гумилев Н. С. признал получение 200 ООО рублей, однако показал, что ничего совершенно не делал для организации, в ней не участвовал и никого в нее не вербовал» – что наверняка соответствует действительности, ибо, как мы уже подчеркивали, организации-то, собственно, и не было, как не было «Заговора Таганцева», к которому «пристегнули» поэта.
Читаю в «Деле» далее: «Допрошенный 6.08.21 г. Таганцев В. Н. показал, что «на расходы Гумилеву было выдано 200 000 рублей и лента для пишущей машины. Про группу свою Гумилев дал уклончивый ответ, сказав, что для организации ему нужно время. Стороной я услыхал, что Гумилев весьма отходит от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался, как и Шведов, и Герман (два других, кроме Таганцева, члена «Комитета боевой организации» так называемой «Петроградской боевой организации»), и политических прокламаций нам не пришлось ожидать».
«Ожидать не пришлось...» Организации Гумилев не создал, прокламаций, как убедились чекисты, не печатал. Весь грех – хранил у себя 200000 рублей. Где-то даже довелось читать, что был Гумилев чуть ли не казначеем контрреволюционной организации в Петрограде. Ну разве не смешно?
Читаю справку, подготовленную Отделом по реабилитации жертв политических репрессий Генеральной прокуратуры РФ уже в наши дни: «При проверке обстоятельств совершения Гумилевым Н. С. указанного «преступления» была получена из Управления эмиссионно-кассовых операций Госбанка СССР справка, согласно которой, «исходя из отношения реальной ценности денег, 200000 рублей на 1.04.21 г. составляли 5,6 руб. 1913 г.». Такая вот «казна» была...
И только сравнительно недавно по многочисленным запросам и просьбам русской интеллигенции (в 1921 г. на такие просьбы власть предержащие, естественно, не реагировали, осень же 1991 г. была в этом плане иной эпохой) «Дело Гумилева» было пересмотрено, и определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 30.09.91 постановление Президиума ПЧК от 24.08.21 о расстреле Гумилева Н. С. отменено, уголовное дело прекращено за отсутствием состава преступления».
Поэта, увы, не вернуть. Но настало время реабилитировать тех, кто был так же незаконно репрессирован вместе с ним, одновременно с ним по «сшитому» петроградскими чекистами делу о «Петроградской боевой организации»! И такая работа началась, активизировавшись после принятия Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.91. К «Заговору Таганцева» обратились наиболее опытные и квалифицированные сотрудники Генеральной прокуратуры России и Министерства безопасности Российской Федерации.
И в настоящее время все участники так называемой «Петроградской боевой организации», «за исключением лиц, в отношении которых отсутствуют решения следственных органов», реабилитированы...
Один из итальянских фильмов, кажется, так назывался: «Следствие закончено, забудьте...» Следствие и «переследствие» закончены, невинно убиенные наши соотечественники реабилитированы. Забыть? Что-то не получается... Хочется разобраться – почему такое вообще могло быть? Как работал сам механизм чекистских провокаций тех лет? Как вели себя на следствии арестованные? Это ведь все загадки, или точнее – задачки из области исторической психологии, решение которых небесполезно и сегодня. Интересно проследить на примере «Заговора Таганцева» и, если так можно выразиться, «демографию террора» – какие слои российского населения репрессировались (как видно из дела, далеко не только представители «привилегированных классов»), какие группы населения «пользовались особым успехом» у чекистов (применительно к этому делу, например, – это бывшие кронштадтские моряки, бежавшие после подавления восстания в Финляндию и пытавшиеся пробраться обратно на родину, – их просто десятками «пристегивали» к «Заговору Таганцева» как финских шпионов) и т. д. Словом, «Дело № Н-1381» интересно и как наиболее типичное, и как весьма специфическое для тех лет, отражавшее и конкретное время, и конкретное место (Петроград). Вот почему первым моим желанием было написать аналитическую статью.
Но, читая «расстрельные списки», я все острей и мучительней ощущал наш долг перед погибшими. Хотелось «всех поименно назвать» – университетских профессоров, юных студенток, отважных, служивших верой и правдой Отечеству офицеров, малограмотных кронштадтских матросов из крестьян, финских контрабандистов, переводивших через границу в Финляндию «политических беженцев» тех лет, далеких от политики домохозяек, откровенно аполитичных интеллигентов и так же откровенно антисоветски настроенных «контрреволюционеров», пытавшихся хотя бы рассказать миру о «красном терроре».
Поэтому я решил совместить обе эти задачи в серии очерков, составивших документальную повесть.
Поначалу было несколько вариантов ее названия: «Заговор Таганцева», «Дело № Н-1381», «Петроградской боевой организации не было...», «Второй Кронштадт» (так сами чекисты называли свой «большой успех» по разоблачению несуществовавшей контрреволюционной организации в Петрограде, сравнивая его с победой над мятежниками Кронштадта. Учитывая бессмысленную жестокость победы, возможно, в таком сравнении и был смысл), и, наконец, «Начальник террора». Откуда возникло это последнее название? По «Делу Таганцева» проходил Василий Иванович Орловский (о нем мы расскажем несколько подробнее ниже), на которого, несмотря на отсутствие каких бы то ни было доказательств, изобретательные чекисты «повесили» обвинения во взрыве памятника Володарскому, попытке убийства и ограбления поезда Красина и многое другое. Так вот, в «Деле В. И. Орловского» сказано: «Активный участник «Петроградской боевой организации» был избран (!) начальником террора...» Несуразность придуманной «должности» была столь явна, что просилась в заголовок книги, ибо несуразна, фантасмагорична, чудовищна была вся эта спровоцированная, надуманная и откровенно сфальсифицированная история с «Заговором Таганцева». Конечно же, не был Василий Иванович «избран» на эту никогда не существовавшую должность в несуществовавшей организации. Но словосочетание емкое и весьма красноречивое. Ведь, по сути дела, «начальниками террора» в России чувствовали себя все работники чрезвычайных комиссий, от рядового исполнителя приговоров до самого «железного Феликса». Тем не менее окончательное название повести («Заговор, которого не было...») представляется мне как автору наиболее верным и обобщающим.
Но прежде чем перейти к анализу «дел» «контрреволюционных организаций», составивших одно большое «дело» под названием «Заговор Таганцева», мне хотелось бы предложить читателю, малознакомому с эпохой, несколько исторических реминисценций.