Текст книги "Заговор, которого не было..."

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Хочется понять трагедию этих людей, и попытаться восстановить их подлинный облик, затушевываемый на протяжении семидесяти лет фальсификациями и политическими провокациями...

Знакомство с материалами полиции позволяет в какой– то мере заглянуть и в личную жизнь Тихвинского, увидеть один из возможных мотивов его прихода к большевикам. В одной из справок сказано: «по данным, относящимся к 19.10.1911 г., Тихвинский М. М. был женат на девице Марии Петровне, урожденной Андреевой. Имеет сына Евгения, родившегося 1 декабря 1893 г. Жена проживает с сыном отдельно от мужа по особому виду на жительство». Какая семейная драма стоит за сим простым фактом – я не знаю. Но еще один факт проливает некий дополнительный свет на личную жизнь профессора: по мнению полицейского осведомителя, «сближение Тихвинского с большевиками произошло через его сожительницу Веру Александровну С., убежденную социалистку-революционерку»...

«Учитель, сотвори ученика...»

Не сложилась личная жизнь, пришло увлечение романтичной и страстной натурой – Верой Александровной Соломон, эсеркой. Она втягивает молодого борца за справедливость в группу боевиков-эсеров, готовивших теракты. Разочарование в деятельности эсеров приводит его в большевикам. И у них он участвует в подготовке терактов. Наконец, дождался справедливости – октябрьский переворот 1917 приносит народным массам свободу и социальное равенство. И вот тут Тихвинский разочаровывается в большевистских идеях, выходит из партии... Крайне противоречивая, по своему цельная личность... Но выход из партии для него еще не конец. Он ведь остается ученым, и значит – жизнь осмысленна...

И еще раз совершим смещение во времени. Как помнит читатель, в 1911 г. Тихвинского, по требованию Министерства народного просвещения, как политически неблагонадежного лишают профессорской кафедры. Но ведь у него нельзя отнять его идеи, его знания. Жизнь продолжается. Он работает как инженер, разрабатывает в Баку в лаборатории Товарищества братьев Нобель (ох, отольется ему еще знакомство с Нобелем...) технологию получения бензола и толуола. Коли государственные учреждения Российской империи отказывают ему в службе, он служит частной фирме. Заметим, не иностранной, ибо Э. Л. Нобель, по происхождению швед, был русским подданным с 1880 г. Кстати, после прихода к власти большевиков (почти до этого момента у него и работал М. М. Тихвинский) сотрудничал с ними, дружил даже с некоторыми из них, работавшими в ВСНХ, и уж во всяком случае не давал никаких оснований для обвинения его в кознях против России и русского народа.

К истории взаимоотношений Тихвинского с Нобелем, имевшей для него трагические последствия, я еще вернусь. Здесь же отмечу, что уже с мая 1917 (февральская революция сменила людей в министерских кабинетах) Михаил Михайлович вновь профессор Петербургского университета. Кстати, некоторое время его студентом был Н. Н. Горбунов, будущий личный секретарь В. И. Ленина, с интересом, должно быть, следивший в 1921 г. за перепиской Ильича, от которой зависела жизнь его бывшего профессора. Автора этих строк, написавшего на заре перестройки книгу «Сердцем и именем Ленина», в которой он пытался разобраться с «объективными и субъективными факторами российского большевизма», когда-то очень растрогал такой факт: умирает Ленин, и Н. Н. Горбунов снимает с себя орден Красного Знамени и прикрепляет к груди вождя, еще в Горках. Так что тот орден, который тысячи людей видели на груди Ленина в январские дни 1924 г., ему не принадлежал, Ленин не имел правительственных наград. Но охотно награждал соратников. Таких преданных, как Горбунов, – орденом, таких «отступников», как знакомый ему со времен первой российской революции Тихвинский, – пулей... Что же касается Горбунова, то его поступок и сегодня представляется красивым и трогательным: положить орден своему учителю на грудь. Только как быть с другим учителем, приговоренным в 1921 г., совсем недавно, – к смерти за мифические преступления? Попытался Горбунов вступиться за него? Замолвил словечко за бывшего профессора? Или учитель учителю – рознь? Не каждому хранишь преданность, не о каждом хранишь память? Ну да ладно, нашлись и в 1921 г. люди, попытавшиеся вступиться за М. М. Тихвинского. Правда, среди них не оказалось самого Ильича! А он ведь так давно знал Михаила Михайловича.

«И освобождения быть не может...»

Сразу после ареста профессора Русское физико-химическое общество обратилось с ходатайством об освобождении арестованного по делу контрреволюционной «Петроградской боевой организации» крупного специалиста в области химии профессора Тихвинского М. М. В этой связи 27 июля 1921 г. Председатель СНК В. И. Ульянов (Ленин) направил заместителю Председателя ВЧК И. С. Уншлихту письмо с просьбой «срочно сообщить причины ареста... в Петрограде химика Тихвинского и бывшего министра С. С. Манухина, и возможно ли их освобождение». Как видим, не сразу Владимир Ильич отказался от старого знакомца по большевистскому подполью.

Уже 29 июля 1921 г. Уншлихт в ответном письме Ильичу сообщает:

«Предсовнаркома тов. Ленину.

В ответ на Ваш запрос по делу арестованных гр. Манухина и Тихвинского согласно полученной справки из Петроградской губчека сообщаю, что они арестованы по делу Таганцева, на них имеются достаточно веские документы и материалы (единственная справка князя Ухтомского о жутком состоянии музейного дела! — Авт.) и освобождены они быть не могут. Более подробные сведения затребованы из Петроградской губчека с нарочным и при получении сообщу дополнительно...»

Председателем Петроградского губчека в период расследования «дела Таганцева» был член партии с 1906 г. Б. А. Семенов (1890—1940). На своей кровавой должности старый партиец находился с апреля по ноябрь 1921 г. Надо думать, подготовленная им справка показалась руководителям ВЧК вполне убедительной, а им Ленин доверял, видимо, больше, чем лично знакомому М. М. Тихвинскому...

И вот что еще парадоксально в этом странном деле: Ленин знал и ценил Тихвинского не только как «спеца» времен подполья, но и как крайне нужного Советской России видного специалиста народного хозяйства. И, в отличие от документов, подтверждающих преступный характер действий профессора, которых на самом деле нет, – материалов, свидетельствующих о приносимой им Отечеству пользе, – множество. Да и сам В. И. Ленин не скрывал своего уважительного отношения к ученому, активно включившемуся в решение научно-технических проблем Советской Республики. Так, в октябре 1920 г. Ленин в заметке (она опубликована в XXXVIII томе «Ленинского сборника») писал: «Тихвинский консультировал с Артемьевым (по поводу взрывов на расстоянии...)».

М. М. Тихвинский был среди тех ученых (группа сравнительно небольшая, обо всех участниках было известно Предсовнаркома), которые разработали и представили в НТО ВСНХ «Проект организации экспериментальной мастерской для консультации по конструированию, изготовлению моделей, выполнению новых изобретений в натуре и т. д.».

8 декабря 1920 г. состоялось заседание коллегии НТО ВСНХ под председательством зам. председателя коллегии НТО ВСНХ М. Я. Лапирова-Скобло. Был утвержден, после обсуждения доклада о создании такой экспериментальной мастерской по изобретениям, Ученый совет для общего руководства, организации и направления дел. В него вошел и профессор М. М. Тихвинский.

Другой факт: в январе 1921 г. велись переговоры с голландским нефтепромышленным синдикатом «Ройял– Датч» – о предоставлении ему прав на экспорт нефтепродуктов из Бакинского и Грозненского районов добычи нефти. В связи с этим В. И. Ленин 1 февраля 1921 г. делает набросок Постановления СНК о нефтяных концессиях, где записывает: одобрить идею в принципе, начать переговоры, послать «высококомпетентную комиссию в Баку и Грозный и заслушать ее доклад в краткий срок: 1. Губкин. 2. Тихвинский». Как говорится, хватило вождю двух пальцев, чтобы перечислить ведущих специалистов отрасли... А вот уже и один палец загибает Ильич, когда речь идет о конечной экспертизе: 8 февраля 1921 г. (до ареста ученого остаются считанные месяцы) В. И. Ленин пишет записку

Л. Б. Красину, где среди прочих два вопроса: «Нашли спецов здесь, которые напишут? В Питере? Тихвинский?. »

На том же листке (во время обсуждения вопроса о нефтяных концессиях в ходе заседания Совнаркома) Л. Б. Красин отвечает В. И. Ленину: «...Надо председателем послать Тихвинского и наметить отсюда бакинских спецов...»

25 февраля 1921 г., во время заседания СТО Н. Н. Горбунов передает В. И. Ленину записку: «Приехал проф. Тихвинский, который говорит, что Вы его вызывали, и просит назначить ему свидание». Ленин отвечает: «Принять, к сожалению, теперь не могу. Примите Вы и поговорите с ним вообще (в частности, поподробнее о Грозном и Баку, о нефтяной промышленности, угрозе обводнения и проч., ИТ. п.)».

Все, как будто бы, прелестно, все три участника драмы и давние знакомцы беседуют тепло и благожелательно о «нефтяных делах», налицо взаимное уважение и общность интересов. Ленин охотно советуется с профессором – и напрямую, и через ученика Тихвинского и своего любимца Н. Н. Горбунова. Так, 26 февраля вождь дает своему секретарю среди других и поручение попросить профессора М. М. Тихвинского дать заключение по имеющимся материалам о целесообразности сдачи в иностранную концессию нефтяных промыслов, о затоплении нефтяных месторождений и о мерах, необходимых для их сохранения. (До ареста «советчика» вождя мирового пролетариата остается уже совсем немного...)

Так что же, все-таки, произошло? Почему Ленин столь легко отказался от ценного специалиста, «отдав» его на растерзание, почему не поверил, не проверил факты? Может быть, припомнил выход Тихвинского из РКП(б)? Но это было известно и ранее. Что же послужило поводом для ареста профессора?

История одной провокации

Тут нам придется расстаться с еще одним стереотипом, сформировавшимся в нашем сознании начиная с конца 50-х гг. Речь идет о нравственных качествах старых большевиков. Наши представления о них формировались более семи десятилетий и прошли при этом несколько этапов. Первый – в 20-е гг., когда кристально чистыми представали перед нами все большевики с дореволюционным стажем. Потом, как правило, с середины 30-х гг., мы стали узнавать, что среди старых большевиков были кристально чистые (правда, с каждым годом их в списках оставалось все меньше), и были отвратительные двуличные мерзавцы, банда убийц, шпионов, отравителей... После XX съезда, после реабилитации ряда старых большевиков, мы узнали, что почти все (за редкими исключениями, а спустя пару десятилетий, и без исключений) бандиты, предатели, убийцы и террористы – на самом деле кристально чистые большевики, а вот те немногие, уцелевшие в кровавой мясорубке 20—50 гг., – как раз и есть убийцы и мерзавцы.

Казалось, все встало на свои места: репрессированные – хорошие. Те, кто репрессировал, – плохие. Но старуха-история вновь посмеялась над нами. Понемногу и ранее, и уж – обвалом – после августа 1991 г. стала появляться информация о том, что почти все старые большевики, и даже их первых вождь – В. И. Ленин, по части нравственности были далеко не без греха. И те, кто был репрессирован, был репрессирован не потому, что выступал против произвола и беззаконий, а по всяким другим причинам, первой среди которых была безнравственная борьба за власть, за влияние, наконец, за подходы к государственным привилегиям, к кормушке...

Такое вот разочарование ждало тех из нас, кто с октябрятских и пионерских лет воспринимал историю своего отечества в обойме заданных исторических клише.

Когда началась волна реабилитаций старых большевиков, уничтоженных Сталиным и его подручными, эти виднейшие революционеры вызывали живейшую симпатию и сочувствие.

Среди них был и И. Т. Смилга – герой гражданской войны, видный организатор народного хозяйства 20-х – начала 30-х гг. Биография, представавшая перед читателем тех лет, была вполне привлекательной: после окончания боев гражданской войны Смилга был направлен на работу в Госплан, где и служил до 1926. Одновременно с 1925 по 1927 он – ректор и профессор Института народного хозяйства им. Г. В. Плеханова. Тут, правда, возникли временные трудности в связи с близостью к оппозиции, руководимой Л. Д. Троцким. Но после высылки Троцкого из Москвы в 1928 г. Смилга отошел от оппозиции и демонстративно разорвал отношения с Львом Давидовичем. В начале 1930 г он вновь восстановлен в партии и назначен зам. начальника Мобилизационного управления ВСНХ. Но все это было потом. А тогда, в 1921 г., когда профессор Тихвинский с увлечением выполняет личные поручения товарища Ленина, решая важные задачи, предлагаемые ему ВСНХ и СТО, Смилга был, можно сказать, прямым начальником профессора Тихвинского – как член Президиума ВСНХ, курирующий топливную отрасль.

Чрезмерная жестокость, равнодушие к людским судьбам, готовность ради сегодняшней сомнительной тактической выгоды пожертвовать тысячами жизней, готовность пойти на провокацию, обман (заманивали противников в плен, в заложники и устраивали внесудебные расправы над ними) – все это, увы, были черты, присущие Смилге – как одному из революционных вождей гражданской войны. Конечно, людям свойственно ярче раскрываться в пограничных обстоятельствах, в критических ситуациях. Но и в обычной, повседневной жизни человек остается самим собой. Так что для меня не было каким-то страшным откровением, когда я узнал, занимаясь «Делом Таганцева», что пламенный революционер Смилга выступил в нем как самый обыкновенный провокатор. И, по сути дела, – именно он является главным виновником гибели профессора Тихвинского...

История этой провокации такова. Я уже упоминал ранее мемуары генерал-лейтенанта русской армии, академика В. Н. Ипатьева, который, попытавшись честно служить большевикам, быстро разочаровался в их нравственных и деловых качествах и при первой же возможности стал «невозвращенцем». В 1945 г. он выпустил в Нью-Йорке свои воспоминания, в которых ряд страниц уделяет этой провокации – странной и неприятной. Не верить в данном случае Ипатьеву нет оснований и потому, что многие факты его воспоминаний подтверждаются иными документами, и потому, что у него была репутация человека правдивого, и потому, что приводимые им факты четко укладываются в структуру человеческих взаимоотношений в нашем Отечестве в те печальные годы. Итак, В. Н. Ипатьев описывает один товарищеский ужин, на котором присутствовали только члены Президиума ВСНХ. Среди них были Н. А. Богданов, незадолго до того назначенный на пост председателя вместо А. И. Рыкова, И. Т. Смилга, П. Середа, А. Н. Долгов, Г. Пятаков, В. Н. Ипатьев...

Интересна и такая деталь, хотя и не имеющая прямого отношения к рассматриваемому нами делу, но весьма характерная для нравов тех романтических лет, когда, как мы знаем по фильмам и книгам, многие комиссары падали в голодные обмороки, сопровождая эшелоны с хлебом. «Хотя в то время спиртные напитки были еще запрещены, – пишет В. Н. Ипатьев, – но хозяин (Председатель ВСНХ Н. А. Богданов) заготовил изрядное количество водки и вина и великолепную закуску» (дело происходит 26 мая 1921 г., страна пухнет от голода... — Авт.). Во время этого ужина произошел разговор, раскрывающий хотя бы повод, если не причину ареста Тихвинского.

«Смилга очень разоткровенничался и рассказал нам, как он без ЧК изловил всех нобелевских нефтяников, которые якобы были в связи с правлением фирмы Нобель и К°, находящимся за границей. В числе таких нефтяников был и профессор Тихвинский, с которым я был в очень дружественных отношениях еще задолго до войны (они вместе в 1915—1916 гг. работали в лаборатории Товарищества бр. Нобель – над изготовлением толуола и бензола. – Авт.). До прихода большевиков он находился на службе у Нобеля... Однажды он получил письмо из-за границы от одного из членов правления фирмы Нобель, с запросом о материальном положении служащих фирмы, оставшихся в России, и с предложением помочь им деньгами. М. М. Тихвинский довел до сведения своего начальства содержание этого письма и, вероятно, просил Карпова узнать мнение по этому поводу самого Ленина. Обо всем этом он говорил мне сам, и, кроме того, после казни М. М. Тихвинского я слышал тот же самый рассказ и от Ш. Ш. Елнина, его хорошего знакомого и сослуживца. В скором времени М. М. Тихвинский получил ответ самого Ленина:

«Я ничего не имею против того, чтобы к нам притекало золото из-за границы, только бы поменьше посылали его туда».

Вследствие такого ответа главы правительства фирма Нобель стала переводить небольшие суммы денег в распоряжение М. М. Тихвинского для раздачи некоторым бывшим служащим фирмы.

Во время одного путешествия Смилги по Волге для осмотра всех складов нефти он познакомился с заведующим флотилией наливных судов, перевозящих нефть из Баку. Этот начальник транспорта, фамилию которого я не помню, заведовал этой флотилией до войны у бр. Нобель и потому хорошо знал всех наиболее видных работников фирмы.

Смилга рассказал нам, что он пригласил этого начальника флотилии на ужин и после хорошей выпивки и закуски сумел так повести дружескую беседу, что выпытал у него фамилии всех лиц, которые получали денежную помощь от товарищества бр. Нобель. Все это было сделана при свидетелях-большевиках. Как только Смилга приехал в Москву, он сообщил обо всем ЧК (прямо по Н. И. Бухарину – все большевики становились чекистами! — Авт.), и она тотчас арестовала всех указанных лиц: я не могу припомнить, был ли в числе их также начальник флотилии. М. М. Тихвинский, конечно, был арестован в первую голову и был расстрелян в сентябре 1921 г., причем ему вменялось в вину главным образом то, что он посредством тайной корреспонденции доносил фирме Нобель во всех деталях о состоянии добычи нефти и производства нефтяных заводов. Этот рассказ Смилги произвел на меня тягостное впечатление»...

Не скрою, и на меня тоже. Как, вероятно, и на большинство читателей.

Ипатьеву память не изменила: действительно, перечисленные «преступления» как раз и вменялись в вину профессору М. М. Тихвинскому.

И при этом – никаких доказательств! Правда, можно было бы считать доказательством – доказательством невинности арестованного, – резолюцию В. И. Ленина, фактически санкционировавшего материальную помощь, великодушно оказанную А. Нобелем бывшим своим сотрудникам в голодной России. Других же доказательств в деле нет, – нет ни одного, пусть даже голословного свидетельского показания...

И Ленин поверил в шпионскую деятельность хорошо ему знакомого и весьма полезного Советской России ученого. Может быть, потому, что был готов поверить. Если вся интеллигенция, по его словам, была «говно», то чем лучше ее отдельный представитель! А может, и не поверил... Просто не стал вступаться за него, ибо судьба какого– то одного человека его не сильно беспокоила. Он ведь думал о счастье всего народа... Так или иначе, но ответ его на просьбу Русского физико-химического общества был лаконичен и безапелляционен (еще одна печальная улыбка старухи-истории: записку эту, как обычно, Ильич переслал через своего секретаря, но в данном случае смертный приговор учителю был передан через его ученика!).

Эпилог

«т. Горбунов! Направьте запрос в ВЧК. Тихвинский не случайно арестован: химия и контрреволюция не исключают друг друга».

После отправки этого письма профессор Михаил Михайлович Тихвинский, 24 августа приговоренный к расстрелу постановлением Президиума Петроградской губчека, был расстрелян.

Не помогли просьбы русских ученых-химиков, ходатайства главного нефтяного комитета, запросы – напрямую в Петрогубчека – Центрального правления нефтяной промышленности, обращения лично знавших профессора большевиков.

Не остановило отсутствие каких-либо подтверждающих вину документов и свидетельств.

Не показалось странной бессмысленная – без доказательств – формулировка, предложенная Президиумом Петроградской ЧК:

«М. М. Тихвинский – активный член Петроградской боевой контрреволюционной организации, был осведомлен о целях, задачах и тактике организации. Давал сведения для напечатания в заграничной белой прессе о состоянии нефтепромышленности Нобелю в Стокгольм. Использовал боевую организацию для посылки за границу сведений о нефтепромышленности».

Не спасло то, что его лично знал до революции вождь мирового пролетариата В. И. Ленин.

Не отвело руку палача то, что Предсовнаркома В. И. Ульянов-Ленин не только ценил опыт и знания профессора Тихвинского, но и фактически санкционировал его контакты с А. Нобелем в Стокгольме, исходя из гуманных соображений помощи его бывшим сослуживцам...

Да что там... Конечно же, Михаил Михайлович Тихвинский был обречен. Не Яковом Аграновым, и не Владимиром Ульяновым-Лениным. А той системой, при которой человеческая личность, ее интересы и жизнь – ничто...