Текст книги "Заговор, которого не было..."

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Один Дробов сохранял олимпийское спокойствие.

Он подошел к телу Кордина, накинул ему на голову удавку, заметил:

–Давайте, кенты, хоть этого наверняка кончим, а то, не ровен час, и он сбежит.

Он перевернул стонущего, окровавленного Кордина на живот, так, чтоб ему удобнее было затягивать удавку, поставил правую ногу на спину жертвы, потянул удавку.

– Ну, все, кажись, кончается.

Озлобленные неудачей с другой жертвой, братья Ахтаевы бросились к телу умирающего Кордина, набросились на дергающееся в конвульсиях тело, один с ножом, другой с заточкой, и успели, пока он не затих окончательно и навсегда, нанести каждый по два удара в грудь и сердце.

– Ну, кажись, этого наверняка, – удовлетворенно бросил Роман.

Все трое тяжело дышали, сдерживая рвущиеся из груди злость и ярость.

Ударили каждый по мертвому уже телу, как бьют носком ноги по покрышке переднего колеса перед тем как ехать дальше.

– Ну, взяли...

Они взяли за руки-за ноги ставшее вялым и безжизненным тело, все еще тяжело дыша и матерясь, оттащили его в овраг, забросали срезанными ветками.

– Ну, теперь не найдут, – уверенно прошептал Дробов.

– Если только сам не покажешь, – недобро ухмыльнулся Роман.

– Как это? – удивился Веня.

–  А так, рассказывали мне на зоне, – попадешь под пресс сыскарей, покажешь все, что знаешь.

– Я никогда не покажу, – уверенно заметил Веня.

Забегая вперед, заметим, что показали место, где тлел

труп убитого ими Кордина, все.

Не сговариваясь, каждый в отдельности.

Это смелые они были, когда бесчувственное тело резали. А когда руки за спину в наручниках...

Ну, да это потом...

А пока, уже не думая ни об убитом Кордине, ни об умирающем где-то под кустами Лебедеве, почувствовав уже радостную эйфорию, делили трофеи.

На троих вышло немало за один заход.

Потом все эти вещи следователи прокуратуры найдут, обнаружат в домах бандитов, у их родственников и друзей, во время обысков (никто не поспешил сдать подаренные краденые вещи), так что можно теперь точно сказать, во что оценили бандиты убитых ими людей:

– магнитофон «Соната» – 85 р.

– кассеты к нему – 65 р.

–деньги – 120 р.

–джинсовая куртка – 160 р.

– часы марки «Слава» – 60 р.

– флакон одеколона «Цветочный» – 20 р.

– карманные часы «Молния» – 20 р.

– магнитофонная кассета – 4 р.

– бумажник – 3 р.

Они ласково трогали вещи, добытые в «бою», спорили, кому что останется, по-шакальи грызлись между собой, стремясь преувеличить свою роль в банде, в убийстве, доказывая, что именно ему должна принадлежать та или иная вещь.

Когда еще продадут они машину в азербайджанском ауле, когда получат поделенные за нее деньги, – а тут вот – свеженькое, только что отнятое добро. Им так приятно обладать: было не твое, а вот уже твое. И надо-то только и всего – сдавить удавку, ударить ножом, заточкой, пнуть...

Пройдет время, и жадность подведет бандитов. Все эти вещи найдут. И будут они свидетельствовать против трех нелюдей на людском суде. Опознанные родными и друзьями Кордина и Лебедева, эти вещи будут свидетельствовать против убийц тогда, когда сами они этого никак ожидать не будут.

Если бы я писал роман, а не строго документальную повесть, то, скорее всего, не решился бы дать этот эпизод. Критики порой и так называют некоторые мои романы, написанные на основе конкретных уголовных дел, криминальной фантастикой – уж больно неожиданны и нереальны некоторые детективные их обстоятельства. Что было бы, если бы в романе я написал, что изрезанный бандитами, избитый, истекающий кровью Лебедев выжил?

В первых эпизодах этой повести чудом выжил астраханский милиционер Ильдар, теперь вот Лебедев... Ну, одно чудо, это понятно, а два? Это уже писательская фантазия. Но материалы уголовного дела 21/3027 – вещь совершенно реальная, не придуманная. И факт сей легко проверить. Все обстоятельства дела, детали, вешдоки, даже обрывки фраз, сказанных тем или иным участником драмы и сохраненные протоколами допросов, все говорит о реальности происходящего. Изменены только фамилии и некоторые обстоятельства жизни героев до начала «боевых действий» банды Ахтаевых... Так что читателю придется поверить: Лебедев тоже остался жив.

Тяжело раненый, – медики потом насчитают множество ранений, от которых он по всем показаниям должен был умереть, – он остался жив.

Он останется жив и выступит на процессе свидетелем обвинения.

Самые обыкновенные, казалось бы, люди – и Ильдар, и Лебедев. Не герои. И выжили они не во имя какой-то высокой цели. Просто мы и сами не всегда знаем, какой огромной силой, жаждой жизни обладает человеческий организм.

Обычные люди. Обычная жажда жизни. И стремление вернуться к своим женам, детям, родителям. Извечные инстинкты человеческие. Какая в них сила... Поразительно. Судите сами:

«В теле Лебедева обнаружена колото-резаная рана живота с повреждениями печени, ранение квалифицируется как опасное для жизни. Обнаружена также колото-резаная рана грудной клетки справа в области 7-го ребра непроникающего характера. Все тело покрыто многочисленными ссадинами, ушибами, синее от гематом...»

Ему б умирать, а он жил.

Где прошел, где прополз несколько километров по лесу, добрался до деревни, постучал в ближайшее окно.

К окошку прильнуло бородатое лицо мужика средних лет.

– Тебе чего, парень? Поздновато уж в гости ходить.

– Помоги, слышь, друг. Порезали меня сильно. Вот-вот отключусь, а сознание потеряю, весь кровью изойду. Меня б перевязать, да «скорую» вызвать.

– Ишь ты, и впрямь весь в крови, – распахнул, не боясь, в холодную октябрьскую ночь окно селянин. – Стой там, сейчас выйду.

Помог взобраться по ступенькам, уложил на постель, наскоро перевязал раны живота и груди, дал напиться. Но лишь глоток. Не знал, какая рана, а от отца, ветерана, слыхал, что при ранениях живота пить нельзя давать. Да хорошо, раненый сознание потерял, ничего уж не просил. Но жил. Так что не похоронную команду вызывать надо было, а врача. Рана в груди пугала больше – кто ее знает, что задела. Может, и сердце или кровеносные важные сосуды. Но, судя по тому, что кровь, а ее, должно быть, за время пути, где на карачках, где ползком, потеряно немало, значит, либо лишь вяло текла, – ранения не так серьезны, как казалось, либо уж вся кровь вышла. Кто судьей возьмется быть? Ясно, что не бригадир полеводческой бригады. Врача надо, врача.

Оставив притихшего Лебедева, селянин бросился в колхозное правление – это тоже бежать в темноте с километр. Там телефон, на счастье, был. Оттуда он «скорую» из города и вызвал.

–   Свидетель Абрамкин, расскажите суду обстоятельства интересующего нас дела. Итак, что произошло в ночь на 28 октября?

– В ночь на 28 октября я спал, жена уехала к матери в соседнее село, с ребятишками. Я был в избе один. Может, если б семья, и побоялся бы открыть, а так – рисковал собой. А мужик я крепкий.

– Свидетель, вы не о себе, а об обстоятельствах дела.

– Так я и говорю об обстоятельствах. А обстоятельства были такие. Покурил я и прилег: темно уж на дворе. Слышу, будто кто скребется в стекло.

– Ставни были открыты?

– Ставни? Конечно. А окна были закрыты. Холодно уж. Октябрь. Я к окну. А там за окном – человеческое лицо окровавленное.

–Дальше? Каковы были ваши действия?

–  А какие тут могут быть действия, гражданин судья? Человек помирает, помогать надо.

– Что он вам сказал, когда увидел?

– Да что-то вроде «пусти, меня зарезали, умираю, замерзаю, спаси Христа ради», – вот так вот, вроде этого.

– И что вы сделали?

– Я вышел на улицу. А он уж лежит. Сознание потерял.

– И что дальше?

–      Дальше я его поднял, на себе в избу втащил, уложил, а сам побежал в колхозное правление.

– Зачем?

– Так «скорую» вызвать... Телефон только там и есть.

– «Скорая» когда пришла?

–Я так полагаю, через час; да тут быстрее и не добраться. Тем более, немного поплутали они, не сразу нашли, где к нашей деревне сворачивать с шоссе.

–   Пока врачи не приехали, Лебедев приходил в сознание?

– А как нет? Приходил.

– Что-нибудь говорил?

– Твердил одно: бандиты нас порезали, моего корешка, говорит, насмерть убили, и меня хотели убить, да я спасся.

– Что-нибудь странное вы замечали за Лебедевым?

–А как не заметить? Я еще когда в избу его волок, заметил – бензином от него, извиняюсь, сильно воняет. Удивился еще тогда – с чего бы?

– Он не говорил, «с чего»?

–      Да я думал тогда, что он бредит. Шептал: «Сжечь меня хотели, суки». Я извиняюсь, конечно.

– Что еще заметили?

–  Когда я с него его одежду, пропитанную бензином, грязную да мокрую снял, то увидал кровоточащие раны, которые и перевязал как мог.

– А что сделали с одеждой Лебедева?

– Как положено, передал следователю прокуратуры.

Так что у прокуратуры, возбудившей дело по факту

убийства и покушения на убийство с хищением автомобиля и ряда других предметов, принадлежавших жертве и потерпевшему, было уже достаточно улик.

Тем более, что нашлись потом и все похищенные вещи, даже декоративная головка с рычага переключения передач с фотографией обнаженной женщины, лично и собственноручно, по показаниям свидетелей, сделанная Кординым.

Следователь прокуратуры вспоминает...

«Интересно у меня с этой бандой получилось, – словно судьба меня на нее выводила и выводила. И главное – я был первым, кто начал расследование совершенных ею преступлений. И последним, по сути дела, кто этим занимался. А в промежутке столько крови, столько крови...»

Коржев Михаил Николаевич, следователь. В органах прокуратуры не первый год... Так уж случилось, что с самого начала специализировался на раскрытии изнасилований и убийств.

По «делу братьев Ахтаевых» начал работать в 1989 году.

«Я тогда служил следователем районной прокуратуры в Кирове. Поскольку районные следователи дежурят раз в неделю, то в день дежурства выезжают на все убийства. Порядок такой. Но вот ведь случилось, что не на одно даже, на несколько убийств, совершенных в нашем регионе, из тех, что сегодня проходят по «делу Ахтаевых», выезжал именно я...»

Бывают же такие совпадения.

«Можно пошутить, что в этом был их самый главный стратегический просчет. Убивали бы где-нибудь в другой области, может, и сошло бы с рук. А тут один и тот же следователь попался. Дело, конечно, не во мне. Любой профессионал, попади в его руки разные ниточки одного дела, непременно раскрутит весь клубок.

Так что, конечно, судьба, что мне довелось раскручивать всю цепочку совершенных ими убийств потом, позднее, уже в качестве фактического руководителя группы, и довести дело до суда. А можно и сказать – закономерность.

Однако тогда, в тот день, когда вызвали меня как дежурного следователя прокуратуры «на труп», было не до смеха...

И не то, чтобы мертвое тело было в новинку. Всякое за время работы на следствии повидал... Просто, как бы это объяснить...

Представьте себе: хороший, чистый, русский провинциальный город. И везде – хорошие люди, и в обкоме-гор– коме, и в милиции-прокуратуре. Взяток не берут, с населением по-человечески. Продавцы в магазинах если и воруют, то в меру. Патриархальные нравы. Учителя, художники, музыканты местные – такие, знаете ли, русские провинциальные интеллигенты-бессребреники... И концерты шефские, и выставки со свободным входом. Учителя вечера русской поэзии проводят. Библиотекари каждого читателя в лицо знают, и не только, что он уже прочитал, но и то, что прочитать должен.

И погода такая спокойная у нас... Зима – так зима. Снежок падает, легкий морозец. А и летом тоже без особой жары.

Вы понимаете, о чем я? У нас все в меру... гармонично как-то.

Ну, живые люди, всякое бывает.

И убийства бывали. Но все больше на бытовой почве, по пьянке. Значительно реже – из хулиганских побуждений, в драке. Но уж убили – так убили. Как говорится, ногами лежачего не бьют. А тут... Страшно вспомнить, во что убийцы тот первый из увиденных мной после «работы» банды Ахтаевых труп превратили...

Для нашего хорошего, русского провинциального (с гордостью, не с уничижением слово это произношу) города убийство с особой жестокостью – событие громкое. Сенсация.

Кто?

Ну, прокуратура, милиция перебирает версии, прикладывает к схеме убийства биографии бывших наших нарушителей, рецидивистов, отсидевших свое и вернувшихся на родину озлобленными и школу криминальную прошедшими...

Действовала банда. Скорее всего – банда. А у нас ничего на такое стойкое криминальное сообщество в 1989 году не просматривалось.

Я тогда на место происшествия выехал как дежурный прокурор. Расследовали уже другие люди. Но память у меня всегда хорошая была. И вот запомнились все обстоятельства дела, подробности места происшествия, характер ранений, более того, даже планы следствия. Успел познакомиться со следственными версиями, предположениями сыскарей милицейских по поиску преступников. И при хорошей памяти, даже спустя порядочное время, удержал в голове разные мелкие подробности, замеченные при осмотре мест происшествия... Маленькие камешки, которые, если доведется это дело расследовать, и будут месяц за месяцем складываться в одну большую, осмысленную мозаику, помогая искать единственно верное решение.

Ну, было страшное убийство... Идет по нему следствие... Меня вроде как это и не касается. У меня другие поручения.

А банда тем временем гуляет по России, оставляя после себя кровавые следы, да вот сыскари никак след не возьмут. Одни версии и догадки. А главное, каждое убийство, совершенное в разных городах и пригородах, рассматривается, анализируется, расследуется отдельно от Других.

И преступников разные следователи и сыскари ищут разные. Чтобы понять главное, что привело бы к успеху в расследовании этого дела, нужен был качественный сдвиг.

И вот летом 1990 года перешел я на работу в аппарат Кировской областной прокуратуры. И первое дело, которое мне дали расследовать уже в новом качестве, на областном, так сказать, уровне, было дело о нераскрытом убийстве с особой жестокостью.

Собственно, мне его тогда даже не поручили официально вести, а дали, как говорится, на подмену. Знаете, как актера в театре вводят в уже готовый спектакль: и слова плохо знаешь, и режиссерские гениальные замечания на протяжении всего репетиционного цикла слушал не ты, а другой, и с партнерами никакой поначалу системы контактов. Нуда, я заядлый театрал и книгочей: мы с женой, пока детишки не пошли, ни одной премьеры в театре русской драмы не пропускали. Да ничего, дети имеют тенденцию быстро расти. Подрастут, уже все вместе будем ходить на премьеры.

Так о чем я? О вхождении в дело. Если ты его совсем не знал, – и времени много надо, и усилий.

Товарищ, который уже полгода вел это дело от областной прокуратуры, уходил в отпуск, чтоб дело не застаивалось, его мне и подбросили. Молодой, пусть покопается. Может, что и раскопает. И главное – никто, естественно, не знал, не помнил, что я именно тот дежурный следователь райпрокуратуры, который в свое дежурство полгода назад на это самое убийство с особой жестокостью выезжал.

Надо сказать, в облпрокуратуре безнадежным это дело не считалось. Но и следственные версии пока что никуда конкретно не привели, ни на кого не вывели.

А у меня, между прочим, даром, что молодой, уже к тому времени в производстве было восемь дел, разных по трудности и вероятности довести их до суда. Но ведь – восемь... Только представьте: восемь раз в день подумай-ка о разных преступлениях, ум за разум зайдет.

А с другой стороны, когда обо всех восьми думаешь, невольно какие-то сопоставления имеют место.

Так ведь?

А, думаю, чем черт не шутит – всех рецидивистов мне не охватить, а уж тех, кто по моим восьми делам проходит, даже если и вовсе далеко его преступление лежит от этого убийства, я поспрашаю... Вдруг кто и расколется? Расчет, конечно, романтический. Но другого на тот момент я ничего не придумал. Все обстоятельства помнил, а с чего начать, не знал...

И надо сказать, что среди восьми дел было у меня дело об изнасиловании некоей гражданки Гусевой ее другом, и, судя по всему, давним ее сожителем. Дело, по внешнему рисунку, тухлое. Доказать можно, но очень трудно. Если свидетелей факта насилия нет, то, как говорят юристы, «слово против слова». Он говорит – по обоюдному согласию, она – имело место насилие. Может, она мстит, может, он врет.

Ну, дай, думаю, поговорю с подследственными по душам, и, как учили на криминалистическом семинаре, сделаю вид, что следствие располагает сведениями о более серьезных преступлениях, совершенных этим гражданином.

А надо сказать, что парень этот, работавший официально истопником в местной психбольнице, уже имел судимости. С одной стороны, это плохо – рецидивисты упрямо на следствии «не колются», даже когда следствие припирает их доказательствами к стенке. С другой стороны, «покупаются» даже чаще, чем новички. Опять же знают, что и поторговаться можно попробовать. Ты следователю «сливаешь» информацию по интересующему его делу, а он может представить тебя суду в более приличном виде, а если разговор в самом начале, то и оформить явку с повинной.

Фамилия этого страстного молодого человека была Дробов.

Сергей Дробов... Личность, надо сказать, малопривлекательная. Ну, готовлюсь я к первому допросу этого Дробова, в котором намереваюсь расставить ему сети. Попадет – значит, судьба ему такая. Не попадет – значит или невиновен, или дальше искать надо.

Да, вот насчет «дальше искать». Разрозненных сведений о некоей банде, совершающей убийства с особой жестокостью, в прокуратуре было накоплено немало. Просто камешки в мозаику пока не легли.

Опера уже выходили на ее след, следователи прокуратуры уже обсуждали резко сократившееся число версий. И рано или поздно, конечно, на них вышли бы. Но тут ведь так: «поздно» это значит еще гора трупов. А чтоб «раньше» – надо еще голову поломать...

Не буду тут приводить наш с Сергеем Дробовым долгий и утомительный диалог, в котором для него было расставлено множество ловушек. В некоторые из них он попал. От чего-то из болезненного самолюбия не смог отказаться, что-то вынужден был признать, руководствуясь принятыми у воров-рецидивистов правилами, но факт – попал...

Попал, как говорится, на «момент истины».

А дальше уж было технической задачей раскрутить его до конца. Надо сказать, человек он мрачный, нелюдимый, я бы даже сказал, закомплексованный. С такими преступниками вести диалог-бой и трудно, и легко.

Знаете, в борьбе есть прием, когда вы в момент атаки противника используете при контрприеме активность движения и вес противника. Ну, чтоб понятнее, условно говоря, на вас идет здоровый амбал, замахнулся, движется на вас в расчете, что будет противодействие, оборона, а вы, применив контрприем, не просто резко уходите в сторону, а еще и помогаете противнику как бы продолжить движение. Ясна моя мысль? В этом случае вес и агрессивность вашего противника ему не на пользу, а во вред. Чем тяжелее и энергичнее он в бою, тем скорее он промажет и упадет, взятый «на прием».

Дробов был насторожен, агрессивен, опытен. И, как это ни парадоксально, на этом и погорел.

Я сознательно на общие рассуждения разговор перевожу. Потому что, если я все свои следовательские «покупки» здесь вам расскажу, мне при расследовании очередного дела нечего будет противнику противопоставить. Он уж про рассказанную мной историю знать будет.

Так что не обессудьте, я сразу к концу этой микроистории: раскололся Дробов. И неожиданно дал следствию показания, которые и помогли оперативникам выйти на след банды. Конечно, и так бы вышли, но благодаря показаниям Дробова сделали это значительно раньше.

Дробов выложил имена членов банды, назвал ряд совершенных ими преступлений, ранее не попавших в поле зрения следствия.

Конечно, не сразу сдался Серега Дробов.

И вот, честно говоря, мне до сих пор не совсем ясно, – случайно попался Дробов на изнасиловании или нарочно решил «подсесть» по более легкой статье, скрыться в камере и затем в зоне от «расстрельной» статьи за убийство... Учитывая характер подследственного, его хитрость и озлобленность, и факт наличия ранее «любовной» связи с гражданкой, заявившей, что он ее изнасиловал, налицо, как говорится, сговор в криминальных целях, то есть в целях сокрытия преступления более тяжкого за менее тяжким.

Арест Дробов воспринял очень спокойно, на допросе держался уверенно. Для приличия поначалу отказывался, а на очной ставке с Натальей якобы раскололся и дал признательные показания.

Ну, что? Закрывай дело, пиши обвинительное заключение и передавай его в суд. Но Дробов все-таки попался...»

– Так, Дробов? Готов, как говорится, понести суровое наказание?

–  А что ж, гражданин следователь, коли приперли к стенке, то как бы не хотелось идти на нары, а придется.

– На нары тоже загреметь можно по-разному.

– Не понял?

– Можно на один срок, можно на другой, а можно и на «вышку» пойти.

–  Нет такого закона, чтоб за изнасилование – вышку. Тем более что вопрос тут тонкий. Это было даже не изнасилование, а преодоление легкого сопротивления. На грани добровольной сдачи.

– Я имею в виду не Наталью, которая свою роль сыграла. Давайте восстановим обстоятельства той страшной ночи в подробностях, в мелочах.

– Ну, значит, пришел я к ней вечером, часов в одиннадцать, принес «пузырь» «Кагора» и конфет россыпью, выпили по стакану...

–   И тут вы, Дробов, накинули жертве на шею свою удавку...

–  Вы про что, гражданин следователь? Какая удавка? Я накинул ей на шею шаль, что на рынке купил. Подарок.

–А что бы мог рассказать человек, которому вы не шаль на шею, а удавку набросили?.. Если бы он смог заговорить? А?

–  Да нет... Не может того быть... Не сможет он заговорить.

–А почему?

– Так... Это... Умер он.

-Кто?

– Так человек этот...

– Которому вы удавку на шею набросили и задушили?

– Нет, не душил я. Это они ножами, заточками, кастетами... Потом он...

-Кто?

– Ну, Роман, облил бензином и поджег... Я сам видел, как он горел... Как бежал к лесу, весь полыхая пламенем... Нет, не мог он выжить...

–А если мог? Если он сейчас уже поправляется? И скоро я смогу провести очную ставку? И он покажет, что именно вы душили его удавкой?

–  Нет... Нет, не было этого. Изнасиловал – да, признаю. Чего вам еще надо? Признал человек свою вину. Так вот он я – сажайте меня!

– Посадим, но ненадолго: сколько там придется сидеть до суда. И потом – после суда, пока к вам не применят высшую меру наказания. Я, конечно, не судья. Но думаю, что прокурор потребует вам и Роману смертной казни. Если...

– Если? Если что?

–  Если вы в ходе расследования этого и других совершенных вами и вашими подельниками преступлений не начнете сотрудничать со следствием. Поймите, Дробов, вы крепко вляпались. Это вам не драки, не кражи и даже не изнасилования. Это совершение ряда убийств в корыстных целях, целях завладения чужим имуществом, в составе группы, с особой жестокостью. Это – смерть, Дробов.

– Так я не отказываюсь, это, от сотрудничества... Так, гражданин следователь... Я ж просто подчинялся... Это Роман приказывал... Они с Венькой, младшим братом, и убивали... А я что. Накинул, это, удавку...

– Вот и на вас накинут удавку и... Вы помните, что было с вашими жертвами, когда на их шеи накидывали удавки? Они хрипели, кричали, просили о помощи? Или не получалось крика, не могли вырваться из посиневших губ слова, и они просто умирали, быстро и мучительно?

– Да нет, не так. Нет! Не получалось у меня быстро.

– Вы, вроде, не слабый человек, качаетесь?

–  Качаюсь. А сноровки не хватает. Так что накидывал – да, мучения, как вы говорите, жертвам причинял, – да. Но это другая статья, я не юрист, но я знаю! Не убийство это. Умирали те, наши жертвы, от ударов ножом и заточкой... Это Рома и Веня убивали. А я только душил...

– Только душил... Ну, если вы только душили, и смертной казни вам бояться не надо... кстати, смертная казнь через повешение у нас в стране не применяется. А жаль... Но расстрел тоже вещь неприятная. И главное, сделаете сейчас ошибку, не будете до конца искренни, исправить потом что-то будет уже невозможно. С того света не возвращаются, так что давайте, давайте, рассказывайте. И не спешите, подробности меня интересуют, подробности. Да не того, как вы по предварительному сговору якобы изнасиловали Наталью, а подробности: как убивали в сосновом лесу владельца автомашины ВАЗ и его товарища...

– Так, значит...

–  Ничего не значит. Убивали, да одного не убили. Он вас узнает, можете не сомневаться.

–Да я готов, готов. Гражданин следователь. Я – чистосердечно! Это они...

«Словом, дал Дробов исчерпывающие показания по событию преступления. Припертый собранными мной к тому времени доказательствами изложил все, что знал, очень близко к действительности. Очень близко потому, что когда он вынужден был ввести в свой рассказ братьев Ахтаевых, на них и стал валить основную вину в убийстве».

А вина-то делилась на всех...