Текст книги "Заговор, которого не было..."

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Рассказывает следователь областной прокуратуры Михаил Коржев

«Дело «банды Ахтаевых» – нетипичное для областной прокуратуры. Ведь сразу же при расследовании преступлений банды пришлось выйти за границы области. Оно нетипично и по характеру совершенных преступлений: особая жестокость, цинизм преступников, их полная уверенность в своей безнаказанности, в том, что их никогда не найдут, потому что следы стерты, свидетели убраны, а жертвы никогда не заговорят... Их кураж – постоянные поездки по разным городам, перелеты. Они не были даже собственно гастролерами в других городах. Они давно потеряли чувство своей малой родины. Им все равно, где было убивать, где пропивать награбленное. Они как волки, вкусившие свежей крови, шли на ее солоноватый запах от трупа к трупу, убивали, куражились над жертвами, добивали, чтоб наверняка. Они были подлинными интернационалистами – им все равно, кого было убивать – татар, башкир, калмыков, русских, украинцев, белорусов... И все равно, за сколько: за несколько десятков рублей, оказавшихся в кармане жертвы, за несколько сотен, полученных от перепродажи по дешевке машины убитого... Убийство ради убийства? Скорее – убийство ради странного, жалкого и жестокого самоутверждения. Убийства из злобы. Злобы на здоровых и больных, богатых и бедных, удачливых и неудачников. Каждого можно было ненавидеть за что-то, свойственное только ему. Злоба переполняла и братьев Ахтаевых, и Алиева, и Дробова.

Это нетипичное «дело». Но отражение становящейся, к сожалению, типичной обстановки взаимного недоверия, взаимной ненависти, озлобленности одних национальных групп и социальных слоев на другие. Они совершали преступления не ради куска хлеба, не прокорма ради. Так же как и большинство социальных и межнациональных конфликтов совершаются не из-за земли и хлеба. Как обрести душу людям, ее потерявшим? Как стать человеком тому, кто потерял человеческое лицо? Я не знаю. Пусть об этом

думают философы. Наше дело – бандитов ловить...»

* * *

Судебно-медицинская экспертиза потом обнаружит на теле убитого Кенарева 21 колото-резаное проникающее ранение грудной клетки с повреждением легких, повлекшее за собой смерть потерпевшего.

Следствие потом разыщет все похищенное в ту ночь в квартире Кенарева и составит такой вот скорбный реестр: денег 14 рублей, два кольца стоимостью 3 и 4 р., духи стоимостью 15 р., тушь для ресниц – 25 р., телогрейка – 10 р., брюки 80 р.

Жена Кенарева в ту ночь вернулась поздно, но, узнав, что муж пригласил к ним домой братьев Ахтаевых, просто побоялась идти. Те и трезвые могли изнасиловать, а уж от пьяных можно было ждать чего угодно. Квартира была полна дыма, занавески и тюль на кухонном столе обгорели. На полу были разбросаны монеты, вещи. В комнате на диване и в детской кроватке тлели матрацы, часть которых она тут же выбросила на улицу...

Муж лежал в ванной, дверь которой была выломана (ванна и туалет у них совмещенные). Он был уже мертв. Без пожарных обошлись, потушив огонь вместе с соседями, а вот «Скорую» вызвали. Милицию вызывать не спешили. Нужно было решать, указывать на Ахтаевых или сделать вид, что не знают убийц Сереги Кенарева. До утра потянули. Утром заглянул Веня. Сказал, что мужа убил его брат Роман, что воспрепятствовать ему он не мог («ты же знаешь Романа? Бешеный!») и что если она хочет сохранить жизнь себе и ребенку, то ей и соседям лучше об этом молчать.

Заговорила она только после того, как все братья Ахтаевы были арестованы...

Рассказывает следователь областной прокуратуры Михаил Коржев

«Убийство Кенарева продолжало нас беспокоить. Нюы хом мы чувствовали, что рано списывать его в «нераскрытые», это во-первых, а во-вторых, уж очень почерк казался знакомым. Не может быть, что никаких следов не оставили Ахтаевы, если это были они, в той кровавой драме в Симбирске...

В конце концов мне пришлось зимой выехать туда, помочь поработать следственной группе, которая продолжала свои попытки раскрыть это старое дело. И одновременно, почти в один день, допрошенные в разных городах, припертые собранными нами фактами, доказательствами, Роман и Вениамин Ахтаевы дали показания, признав себя виновными в убийстве Кенарева. Все, кажется, можно было ставить точку... Их показания были закреплены новыми свидетельствами, собранными нами в зимнем Симбирске.

Но тут еще один любопытный эпизод выясняться стал. Роман ведь был к нам этапирован из колонии, где он отбывал наказание по статье 218 – за хранение оружия (обреза). После того, как был изобличен в участии в серии убийств с особой жестокостью, стала выявляться его главенствующая роль в банде, появилось, как уже говорил, основательное подозрение, что «подсел» он умышленно, чтобы уйти из поля зрения следствия, избежать наказания за более серьезные преступления. Но подозрение надо еще доказать. Хотя прием в уголовном мире не новый, но... Словом, поднял то старое дело, по которому он был арестован и осуж ден по 218-й. Выяснилось, что когда его брали «с обрезом», он был задержан вместе с одной молодой женщиной, Настей Пожаровой (о ее драматической судьбе я расскажу ниже. — Г. М). И эта Настя вообще не была после задержания допрошена работниками милиции. Это, конечно, серьезное профессиональное упущение. Ведь, хотя, как я выяснил уже позднее, она была с Романом всего часа три, она могла знать и, как выяснилось, знала кое-что про него. Я из чего исходил: все эти три часа он колесил по городу, сильно нервничал, часто останавливались у кафе, баров, выпивали, курил постоянно, то есть явно находился в состоянии стресса.

Ведь расчет его мог сработать, а мог и сорваться. Сдастся, как последний фраер, добровольно «ментам», а они на него и навесят все эти убийства, которые тянутся за ним, пусть и не беспокоя по ночам кровавыми подробностями, но вселяя глубоко спрятанное от «подельников» ощущение страха перед разоблачением. Но, видимо, самоуверенность Романа победил страх. Убедил себя, что все концы спрятаны, жертвы мертвы, свидетели убраны, машины убитых проданы. Словом, надо, вслед за «концами», прятать и себя. Лучше всего в так ему хорошо знакомой «зоне».

Вызвал я в Ульяновск наших оперов из областного центра, начали ходить по следам банды Ахтаевых. И насобирали столько всего... И кражи, и грабежи, и изнасилования, и разбойные нападения... Нашли и Настю. Вспомнила она слова, раздраженно брошенные Романом в машине после очередной рюмки коньяка то ли в кураже, то ли в запале... «Знала бы ты, девонька, какой след за мной кровавенький». Настя тогда мало чего поняла, а вскоре и Романа взяли. Слышала, вроде посадили его за хранение обреза. Ну, пропал куражный парень с жесткими, желтыми, чуть раскосыми глазами. Так ухажеров у длинноногой замужней Насти всегда хватало. Если бы тогда, сразу после ареста Романа, ребята из симбирской милиции покрутились побольше, опросили всех, с кем он был последние часы, может, эта случайно брошенная фраза заставила бы их как-то соотнести личность Романа с нераскрытыми убийствами по области. Но... Все показалось таким простым...

Ахтаевы, припертые доказательствами по всем эпизодам, по всем убийствам, решили, что этого что-то слишком много. Зоны они не боялись. Все уже несколько «ходок» сделали. Смерти кто же не боится? А «дело» то выходило на «расстрельные» статьи...

И стали братья «мудрить». Брать на себя все новые и новые убийства. Рвались в другие города, надеясь, что там, где они чужие, легче будет совершить побег. Ахтаевы шли на побег...

Они и до того покушались на побег из СИЗО. Роман уже несколько раз пытался бежать. У всех у них, в их камерах (а содержались они, естественно, в разных камерах) были найдены заточки, ножовочные полотна, за плату или обещание большой платы доставленные с воли.

Ахтаевы становились неуправляемы. Все более агрессивными во время допросов. Они явно были готовы пойти на новое убийство: охранников, контролеров, следователя, или на то, чтобы взять кого-то из них в заложники и попытаться, поторговавшись, все-таки бежать.

Стали мы тщательно проверять все преступления, которые они на себя «наговорили». Часть подтверждалась, часть – нет. Причем однозначно... Не могли они совершать эти преступления либо потому, что были в это время в другом месте, а то и в заключении, либо потому, что никаких следов, свидетельских показаний на эту тему не находилось.

Ну, мелкие преступления, которые они брали на себя и которые подтверждались фактами, мы могли доказать и без следственных экспериментов, без выезда на место происшествия. Понимая агрессивность Ахтаевых, их готовность пойти на любую кровь, лишь бы выбраться на свободу, мы без крайней нужды старались их с места не трогать. Контролера, пойманного на передаче заточек, ножовочных полотен, естественно, отстранили, возбудили уголовное дело. Охрану усилили.

Поняв, что «мелочевкой» нас не расшевелить, неожиданно стали брать на себя еще 10 убийств, причем совершенных на территории Армении, Азербайджана, Калмыкии, в местах достаточно труднодоступных, тем более учитывая идущую в Закавказье войну. Задача перед нами встала непростая. Группа у нас была небольшая: три следователя, пять оперов. Учитывая вообще загруженность уголовного розыска и прокуратуры, рассчитывать на какую-то большую помощь людьми не приходилось. Не реагировать на признание подследственных в совершении особо тяжких преступлений ни закон, ни совесть не позволяют. А начать раскручивать в местах боевых действий десять новых убийств, выезжать туда с крайне агрессивными подследственными, при нашей-то малочисленной группе, тоже более чем легкомысленно. К тому же интуиция подсказывала ответ на вопрос о странной откровенности матерых убийц. И отказаться от следствия нельзя, и проводить нет возможности, во всяком случае, силами работников областной прокуратуры.

Вот тогда и было принято решение передать дело для дальнейшей разработки в Следственное управление Генеральной прокуратуры Российской Федерации».

Продолжение рассказа следователя областной прокуратуры Михаила Коржева

«Чем еще «Дело Ахтаевых» интересно с криминалистической точки зрения. Доказали мы, допустим, абсолютно убедительно, факт совершения ими десяти убийств. А подследственные вдруг начинают брать на себя еще десять. Ну, связь у них, как ни старайся ее исключить, всегда есть. К сожалению, «покупают» и контролеров. Только за передачу информации, или, скажем, за передачу двух ножовочных полотен, когда они побег готовили, машину обещают. Тоже надо полным идиотом быть! Ведь сели за убийство владельцев и водителей машин. Так польститься на машину из-под убитого, которую тебе убийцы приведут! Это еще если приведут... Нет, совсем люди свихнулись.

Так я что сказать-то хотел. Берут они на себя десятку. Первое желание, как я вам вчера говорил, на радостях (дело будет более громкое и крупное, да еще в сознанку идут) выехать с ними на место предполагаемого преступления, ну, где они якобы совершили убийства, трупы зарыли или утопили и т. д. Но порыв свой сдерживаю. Посылаю оперов, следователей. Те все досконально и капитально проверяют. Нет, не было, не могло быть совершено преступление там, так и тогда, подозреваемые «вешают лапшу на уши». Значит, что происходит? Они нарочно, как я говорил раньше, в сознанку идут, чтобы их вывезли на место убийства, чтобы оттуда совершить побег. И заранее, наверное, готовят его, кентов своих туда собирают, машины подтягивают, оружие. Но я почему этот сюжет опять вспомнил? Вот послушайте.

Парадокс в том, что убийства, которые по делу пока не проходят, совершить они МОГЛИ. И, может быть, совершили. Потому что три года мы это дело крутили и, если основывать свои предположения на характере личностей подследственных, то не покидает впечатление айсберга. Скажем, десять убийств мы раскрутили, а еще двадцать скрыты? Может такое быть? Мало что ли прецедентов, когда убивали по двадцать и по пятьдесят человек. Тот же Чикатило. Маньяк, скажете, на него накатывало, не мог без этого уже жить? Так ведь и банда Ахтаевых, извините, не простые корыстные преступники, хотя в каждом убийстве присутствует, как правило, грабеж, разбой и кража личного имущества. Но ведь машины продавали за бесценок, брали у убитых пустяки всякие: перочинные ножи, брелоки, солнцезащитные очки, старые стоптанные кроссовки. Почитайте обвинительное заключение... Кровавый айсберг...»

Убийство Мухи

...Заметая следы, кровавой дорожкой появлявшиеся везде, где гуляла и жировала банда, Роман взял билет на самолет и вылетел в Вятку к Сереге Дробову. Нужно было разработать новый план, рассчитанный на убийство водителей и завладение их транспортными средствами.

То есть, попросту говоря, «тачки» шли хорошо, на Кавказе и в Закавказье на них покупатели уже в очередь выстраивались. Надо было спланировать так, чтобы паузы между нападениями на водителей были короче и чтобы мочить их удавалось банде без следков.

Дробов тупой, да не дурак. Котелок варит. Один котелок хорошо, а два лучше. Советов от братьев Роман не ждал.

Нужно было подумать и о кадрах. Новые планы требовали расширения организации. И, пока остальные братья были далеко, в порядке, так сказать, прикидки, репетиции, с новыми кадрами планировал Рома Ахтаев провести акцию в самой Вятке или в ее окрестностях, на шоссе, ведущем к югу.

Тут расчет какой? Минимальная банда – три человека, меньше уже нельзя. Больше – надо подумать. Три человека хорошо, если брать одного водилу, а если с ним его кент, пассажир, а машина как раз такая, какую заказали азеры, то что ж, от дела отказываться? Три – в самый раз. У них были отработаны обе методики: когда Рома на переднем сиденье, на месте пассажира, а один из братьев и Дробов сзади, и второй вариант, когда все трое сзади, против водилы и его пассажира. Пока братья были заняты другими делами в Самаре, Ульяновске и Нижнем, Рома решил подобрать с помощью Дробова еще одного кента в Вятке и тут же его опробовать в деле, совершив нападение втроем на одного из автомобилистов, перегонявших из Тольятти на север новенькие «Жигули».

Дробов предложил некоего Алиева, жившего в пригородном поселке Солнцево.

Теперь нужно было подумать об оружии, не все же удавками да ножами пользоваться. Тем более, что ножами, как ни тренировались на «чучеле», с одного удара никому не удавалось убить жертву.

Эдуард Алиев предложение вступить в банду принял охотно. И тут же предложил на предмет «ствола» пощупать некоего Муху – Васю Мухачева.

Сейчас уже трудно определить, действительно ли были у Мухи, промышлявшего карманными кражами, запас ювелирных украшений и обрез одноствольного охотничьего ружья, или это придумал Эдя Алиев, чтобы сразу произвести своей компетентностью впечатление на своего будущего «пахана», предстать перед ним необходимым и толковым членом банды...

Сам Мухачев уже ничего следствию пояснить не может. А участники его убийства в показаниях путались до самого последнего своего часа... Протоколы допросов свидетелей, знакомых Дробова, Алиева и Мухачева, подтвердили лишь один неоспоримый факт: и Алиев, и Дробов давно испытывали к Мухачеву неприязненные отношения. То есть они нарочно вывели «пахана» на эту жертву, стремясь решить сразу два полезных дела: ликвидировать сообща ненавистного им по ряду причин сверстника и заодно, чем черт не шутит, разжиться у удачливого вора по кличке Муха кое-каким им награбленным барахлишком...

Как обычно, на дело пошли втроем: Роман, Дробов и Алиев.

Муху дождались в подъезде дома № 34 по улице Лациса, объяснили причину своего появления в столь поздний час необходимостью познакомиться с его коллекцией ювелирных украшений, собранных за длительное время в результате занятия его ремеслом. А заодно освободить его в его же интересах, из соображений его безопасности, от владения огнестрельным оружием.

Муха юмора не оценил. Стал все отрицать – и наличие «банка» украшений, и «ствол».

Вначале убеждали, предлагали купить все украшения «оптом», благо что есть хорошие покупатели на Кавказе.

– Ты только покажи. Может, нам твои «цацки» и «рыжевье» и не подойдут, может, золотишко у тебя «цыганское» и камешки – стекла...

– Нет у меня ничего, – твердо стоял Муха. – Что беру с клиента, то сразу барыгам и сбрасываю. Процент в «общак» четко несу. Какие ко мне претензии? Будете давить, пожалуюсь Бородину.

Бородин был в городе «в авторитете». С ним портить отношения никто не хотел. Да и не собирались Роман и его подельники лезть в чужую «епархию». Другие цели, другие средства.

Предложили вступить в банду, расписали в красках, как хорошо им живется, – пара часов работы с клиентом в «тачке», на следующий день – чистые «бабки» от азеров на местном рынке, и – гуляй, Вася.

Однако Вася если и хотел гулять, то в одиночку. И в банду идти отказывался, грозясь своими, насколько знали Дробов и Алиев, явно преувеличенными связями с Бородиным.

Пришлось его немного пощекотать «перышком».

А заточка у Романа острая... Чуть-чуть и прикоснулся к шее Васьки Мухачева по кликухе «Муха», а уж и кровь пошла, красная полоска на горле осталась.

Васька кровь ладошкой вытер, побледнел. Боль в шее не такая уж и сильная. Но – страшная. Она как бы предвещала страшную, острую, мучительную боль, которая хлынет от горла по всему телу, если нож Романа пройдет сквозь кожу и жилы чуть глубже...

Всегда многословный, болтливый, куражливый, с песенками блатными да прибаутками, стал вдруг Муха молчаливым и сдержанным и без лишних слов направился вместе с бандой на квартиру Дробова для «продолжения разговора».

Как он и предчувствовал, «продолжение разговора» оказалось чрезвычайно болезненным.

Но и после изощренных воздействий на центры боли окровавленного Мухи он отказывался показывать тайники в своей квартире, где, по словам Эди Алиева, хранилось золото, бриллианты и оружие.

–  Ну, ты, козел, сам выбрал свой путь, – вытер окровавленный нож о изрезанную рубаху Мухи Роман. – Ты что, совсем тупой? Либо ты сдаешь нам «клад» и «ствол», либо мы тебя кончаем. Оставить тебе жизнь – себе дороже.

Муха тупо молчал.

Ему накинули на плечи старую куртку, найденную в шкафу у Дробова. Мухину хорошую оставили взамен. Кое– как тряпьем завязали раны. Поставили на ноги.

– Сам идти можешь? – прокричал в глухое после удара сковородкой ухо Васьки Мухачева Эдя Алиев.

Муха молчал.

Под руки его вывели из квартиры.

К Мухе домой идти не решились, у его старшего брата была двустволка, мало ли что. Повели Муху сразу в район биохимзавода.

Возле теплотрассы дали дрожавшему мелкой дрожью Мухе глотнуть водки из горла. Из той самой бутылки, что у него же в подъезде еще и отобрали.

Зашли поглубже в голый, припорошенный снегом кустарник. Роман сорвал с шеи Мухачева окровавленный махровый шарф, передал Дробову. Тот не раздумывая и не примериваясь, накинул шарф на шею Мухачева, дернул на себя. Мухачев упал на колени. Роман зашел спереди, размахнувшись, с силой ударил пленника ногой в подбородок. Тот негромко охнул, кровь полилась из горла, он давился выбитыми зубами и все никак не мог вдохнуть воздух. Ему казалось, вот вдохнет разок, и все снова будет хорошо. Он упал на четвереньки, скребя окровавленными пальцами скомканный от топтания нескольких человек на одном месте снег...

Дробов сделал последний рывок и ногой отбросил вроде бы вялое и мертвое тело Мухачева в сторону.

Однако тот на удивление оказался живуч. Он немного посучил ногами, сделал наконец вдох, выдохнул пузырящийся кровью воздух вместе с передними зубами, хотел что-то сказать да не успел.

Роман и Эдя Алиев с двух сторон подбежали к нему и вонзили ножи в вялое тело. Один спереди, другой сзади. И раз, и два, и три, и четыре, и пять... Пока не перестала пузыриться кровавая пена у него на губах. Роман еще пару раз воткнул нож в опавший вялый живот, переставший уже вздрагивать от неровного дыхания и яростного дерганья сердца, гнавшего и гнавшего кровь во вновь открывшиеся на теле от ударов ножами отверстия.. Потом вытер нож о кровавую рубаху.

– Кажись, все, – удовлетворенно заметил он. – Живучий, гад. Ну, Эдя, – обернулся он к новому члену банды. – Горяч ты, азартен. Экзамен выдержал. Да это не все.

Эдя молча отирал снегом окровавленный нож.

–  Теперь с тебя спрос: где «ствол», где «клад»? Не найдешь, с тобой такой же разговор будет. Понял? Ты понял, с кем связался? Щенок... У нас тут не детский сад имени Клары Цеткин. Тут за каждое слово ответ держать должен.

-Да я...

–  Не мое дело. Ищи. Без «ствола» и «клада» завтра не приходи. А не придешь, под снегом сыщу.

Взять с мертвого тела Мухи было, собственно, нечего. Довольно приличная куртка осталась в квартире Дробова. Разве что ношеные кроссовки.

–  А можно я кроссовки с него сыму, мои похуже? – спросил Эдя.

– Это можно, – милостиво согласился Роман.

Дробов оглядел с сомнением ношеные кроссовки на ногах Мухи, покачал головой.

–Хотя, – произнес глубокомысленно вслух, – до завтра в них походишь, не порвутся. А завтра, – и он красноречиво пощелкал «стрункой»-удавкой перед побледневшим лицом Алиева.

Не дожидаясь повторения разрешения, Алиев быстро расшнуровал смерзшиеся шнурки на кроссовках Мухи, снял свои, попытался натянуть на ноги Мухе, но они почему-то не натягивались.

– Странно, а мы с ним один размер носили, – удивился Эдя.

Потом эксперты оценят кроссовки, снятые с Мухи, в 55 р.

На том и кончилась жизнь непутевого парня по фамилии Мухачев и по кличке Муха.

Труп закопали в снегу под густым, запорошенным снегом кустом.

А черную лыжную шапочку Мухи, которая во время его убийства оказалась отброшенной в сторону, поленились специально закапывать. Вот старые кроссовки Эдькины бросили рядом с телом, забросали снегом. А шапочку искать не стали и, случайно найдя, когда уж труп был закопан, бросили небрежно под куст.

– Кому она тут нужна? – резюмировал Рома.

Это уже потом, спустя месяцы, Дробов и Алиев, по отдельности, приведут следователя областной прокуратуры Михаила Коржева на место преступления, и они найдут и тело Мухи, порядком утраченное, и старые кроссовки Алиева, принадлежность которых Эде экспертиза однозначно докажет, и истлевшую шапочку Мухи под кустом...

И желтая от выпадений осадков с биохимзавода, ставшая за несколько месяцев желтой из черной, шапочка найдет свое место в куче других вещдоков, ляжет маленьким желтым кирпичиком в сложную систему доказательств.

В мае 1990 года следователь прокуратуры Михаил Коржев убедительно докажет роль и участие в убийстве Мухачева каждого из членов банды – Романа Ахтаева, Сереги Дробова, Эди Алиева.

И все потому, что найдут труп Мухачева. А то что за разговор об убийстве без трупа?

Но еще в апреле ничего не было ясно.

Дробов взял на себя вину за убийство в пригородном поселке Солнцево некоего приятеля по кличке Муха. Потом вдруг заявил, что в припадке сумеречного состояния души напрасно оговорил себя и что убил Муху Эдя Алиев.

Как ни старался следователь изолировать подследственных Алиева и Дробова, тем более, устранить любую их связь с Романом Ахтаевым, исключить напрочь возможность переброски «маляв» или тем более устно передаваемого внутри СИЗО «цинка» – известия с воли, приходилось признать, что Роман как-то со стороны влияет на своих «шестерок» и «валетов».

– Все валите на Алиева, – должно быть, приказал Роман. – У него судимостей меньше, ему срок меньший дадут, если что. А мы под вышаком ходим, нам напрягаться в «чистосердечных признаниях» не стоит.

Но у Коржева сложилось совсем другое представление о том, как был убит Муха. Ему многое рассказали неживые свидетели происшествия, свидетелей не осталось, только убийцы, а они пытались морочить голову Коржеву. Он полагался на «голоса» вещдоков, на то, что сумеет в процессе допросов поймать «подельников» на противоречиях.

На столе лежали вещдоки, в столе – данные судмедэкспертиз, справки криминалистов и страничка «чистосердечных показаний» юной и доверчивой жены Алиева Лизы. Первым он вызвал на допрос Эдуарда Алиева. Тот вошел вихляющей походкой, чуть куражась.

Но на лице его была маска страха...