Текст книги "Заговор, которого не было..."

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Дробов отца своего в жизни не видел. Не то что воочию, но даже на фотографии. И, заметив, как с каждым днем все рельефнее становятся мышцы рук, спины, шеи, уверовал в то, что отец его был мужик крепкий.

И это была одна из немногих мыслей, посещавших его голову и не вызывавших озлобленности и раздражения. Если в детстве он ненавидел своего неизвестного отца, то в колонии стал как-то незаметно относиться к нему с симпатией.

Ну и что, что мать бросил? Такую оторву каждый бросит. Хорошо уже то, что отец оказался, скорее всего, мужиком крепким.

Крепким стал ко времени выхода из колонии и Дробов.

Когда к репутации «бешеного» добавилась слава «качка», Дробова и вовсе стали обходить стороной.

Его, конечно, побаивались. Но сказать, что сильно уважали, было бы явным преувеличением. Не было в Дробове ничего такого, что притягивало бы других, – ни ума, ни образованности, ни особых талантов, ни привлекательной внешности или симпатичных черт характера.

И сколько бы ни уверял себя Дробов – и раньше, до колонии, и там, за черной «колючкой», и потом, на относительной «свободе», что не нуждается он ни в женской любви, ни в мужской дружбе, в глубине души ему конечно же хотелось и того, и другого.

Оказавшись в своеобразном жизненном вакууме, когда человек в поисках признания выбирает себе один из двух путей – умственного или физического совершенствования, Дробов однозначно выбрал второе.

И чем больше он качался, чем больше прибавлялось силы, тем легче было отбирать у слабых и хилых их «пар– чушки» – ибо «качка» требует еды...

Из колонии Дробов вышел с накачанными мышцами рук, плечей, спины. Для чего помногу раз поднимал он в положении стоя и лежа разные железяки, собранные им в промзоне, – они там валялись в большом изобилии.

Твердыми стали мышцы. А сердце и раньше мягким не было.

Специальности толковой ему приобрести не довелось. По «малолетке» работал на циркулярной пиле, потом на алюминиевом заводе таскал опоки – не столько для труда, сколько для тренировки. Силы прибавлял.

А ум и душа отдыхали. Дробов не хотел их особенно тревожить.

С накачанными мышцами и без головы можно обойтись.

И злоба Дробова отдыхала до поры тоже...

Она дремала в Дробове до той минуты, покуда его кто– нибудь не задирал, что случалось по понятным причинам все реже и реже.

Или пока не попадали на его пути – ну, это уже после колонии – какие-нибудь чистенькие и благополучные людишки, которых он ненавидел так сильно, что мышцы болели.

Один раз он отметелил случайно попавшегося на пути студента, поздним вечером возвращавшегося со свидания. Уж больно он благополучным показался – шел себе в белой рубашке, чистенький, и что-то напевал. Ну, он и дал ему! Завалил, долго и остервенело бил ногами в пах, по почкам. Когда почувствовал, что боль в затылке проходит, перестал. Но студент уже не шевелился. Так и не знал Дробов, забил ли он того студента насмерть, или тот оклемался, вылечился.

Как-то незаметно жизнь шла. Колония, свобода, снова колония – уже взрослая – и снова, после короткого срока за кражу, – свобода.

После третьей короткой отсидки он устал. Все так же качал мышцы, не уставая. А душой, или тем, что у него было вместо души, устал.

Устроился слесарем тепловой установки в психбольницу.

Стояла психушка в городе как бы на отшибе, на краю областного больничного городка. Сарай-дровяник, где он когда-то потерпел фиаско, его уже не выводил из себя. Ночные поллюции у него давно кончились. И сексуальное наслаждение он давно получал не от женщин, даже не от распространенного в колонии онанизма, а в момент физического насилия.

Когда он бил, бил, бил – в лицо, в пах, в грудь, по почкам неизвестного ему человека, – не важно, мужчину или женщину, – испытывал сладостный оргазм. Но надо было быть осторожным. И он был осторожным.

Казалось, после последней ходки на зону этот мрачновато смотрящий исподлобья «качок» действительно завя зал—ни краж, ни разбойных нападений. Избитые же до полусмерти люди, время от времени привозимые в приемный покой горбольницы, не могли связно рассказать, кто и за что на них напал.

Дробов после последней ходки чурался чужих компаний. В психушке – понятное дело, друзей много не насобираешь. Чужих чурался, а своей компании у Дробова не было. Но он уже сложился для своей компании, сложился как человек банды. Еще до того, как на него вышли братья Ахтаевы.

Ба нд а

Банды складываются по-разному. Иногда у истоков стоит пахан будущей банды, который и подбирает себе кентов по какому-то ему понятному принципу. Например, только тех, с кем сидел, кого лично знает. Или если, скажем, во главе будущей банды стоит известный спортсмен, то и своих подельников он в основном отбирает из своего вида спорта – бокса, борьбы, стрельбы и т. д.

Часто банды подбираются по специальностям – есть глава банды, умеющий и любящий стрелять, он подбирает отличного водителя, грамотного взломщика, крепких «быков» для прикрытия.

Банда Ахтаевых складывалась, если так можно выразиться, по группе крови.

В ней были изначально братья Ахтаевы. А остальных подбирали в зависимости от готовности пролить чужую кровь.

Ну, и специальность тоже учитывалась.

У Сергея Дробова была репутация качка, душителя, «удава».

Тем и был банде интересен: братья Ахтаевы знанием анатомии и большой физической силой не отличались; Ильдару нанесли 38 ран, пока не посчитали его мертвым.

И то, что он выжил, его счастье.

Банде нужен был человек, учитывая ее будущую специализацию, обладавший большой физической силой и способный в неудобном положении лишить человека жизни, по возможности избежав при этом крови и криков жертвы.

Нужен был душитель.

Дробов на эту роль подходил как никто другой.

Во-первых, он был силен и злобен.

Во-вторых, не желая ходить в «шестерках», не рвался и в паханы. Романа Ахтаева такой расклад устраивал.

– «Жмура» быстро сделать можешь? – спросил он при первой встрече Серегу Дробова.

–А то...

-Чем?

– Чем надо?

– Сзади удавкой?

– Проще простого. Кого?

– Водилу. Есть на тачки хорошие покупатели. Но надо конкретные тачки – заданного цвета, марки. Находим тачку, садимся, я – спереди, ты – сзади. Удавку на шею, – и без крови, не испортив обивку выстрелами, берем машину. Как тебе план?

– Нормально.

Технология быстрого лишения жизни владельцев автомашин была отработана еще на первой «стрелке».

Дробову, мужику хотя и взрывного темперамента, но до поры до времени человеку спокойному, нелюдимому и неразговорчивому, такой расклад нравился.

Не надо кричать, угрожать, суетиться, не надо махать ножом, сея вокруг брызги крови.

Сдавил горло, отпустил, и «жмур» готов.

И главное – не надо ему, умирающему, в глаза смотреть.

Страсть как не любил этого дела Сергей Дробов.

Потренировались на свернутом одеяле в брошенной без колес и мотора старой «Волге» возле гаражей. Дробов сел на заднее сиденье с Веней. Роман – на переднее, с водителем.

Роман приставил «жертве» к горлу заточку, Дробов сзади накинул на шею удавку, сдавил. Веня сбоку ударил кастетом в правый висок.

–  Должно получиться, – удовлетворенно заметил Роман.

– Когда на дело? – нетерпеливо спросил Веня.

– А, копытом бьешь, братан? Скоро, скоро. Есть заказ на черный «ВАЗ». Хех-хе, в рифму вышло. Может, во мне поэт умер?

–   Пусть наши враги все умрут, – безапелляционно вдруг проворчал Сергей Дробов.

Роман удивился разговорчивости нового члена банды, но промолчал. Помолчав, заметил:

– Заказ конкретный, нужен черный «ВАЗ». За точность заказа – надбавка.

–А сколько? – не утерпел Веня.

–  Это уже мои проблемы, братан. А твоя проблема – бей в висок, чтоб дух вон. Сумеешь?

–Дурное дело нехитрое.

– Э, нет, дурное-то как раз и хитрое.

– Тачку куда ставить будем?

–  Опять погоним на Кавказ. Там платят лучше, там и концы в воду.

– До Кавказа еще дойти надо, если своим ходом. А ну как попадемся? – засомневался Дробов.

– Тебе чего бояться? Может, в твоей психушке тебе отпуск за свой счет не дадут?

– Дадут. У нас работа вредная. Дадут.

– Или ты, братан, боишься ментам в лапы попасть?

–      А что? Если возьмут, старый срок дадут и новый прибавят.

– Не боись, я тебе ксивы мировые выправил. Ни один мент не раскусит.

Вене было чего бояться... Если у Романа и Сереги срока были на зоне отпаханы, у него, у Веньки, срочок на шее висел... По глупости вышло. А иначе и не могло быть. Ума у него с детства не было.

Смерть бомжам и «голубым»

В те месяцы, когда писалась эта книга, в Москве стояли непривычные для ноября морозы. Зиму 1998/99 года вообще обещали холодной. Но чтоб за минус 20 было уже в ноябре, никто не ожидал. Газеты приносили сообщения о замерзших московских бомжах...

Десять лет тому назад зима в одном приволжском городе также выдалась на удивление суровой. И то, что бомжи, нищие, побирушки умирали от холода, мало кого удивляло.

Город содрогнулся от другого – они умирали от рук убийц.

Одного бездомного старика, побиравшегося у храма, нашли забитым до смерти, старуху, что собирала милостыню у «гастронома», нашли в хоздворе магазина забитой ногами. Инвалида без ноги и одной руки, может, «афганца», а может, просто бедолагу, лишившегося конечностей по пьяному делу, просившего подаяния в центре города, у центрального универмага, рядом с рестораном «Кавказ», нашли с разбитым черепом...

Люди эти были все бессемейные, да друзей близких было у каждого не так уж много. Были такие, что пожалели убитых, но не было таких, кто б решил отомстить, стал бы искать убийц.

Кроме милиции, конечно. Так ей, как говорится, по долгу службы положено.

Когда убили еще троих, милиция свела все возбужденные по фактам смерти дела в одно. Тут и прокуратура активизировалась. Почерк был один. Все жертвы были жестоко избиты. У всех было перерезано горло. Все жертвы побирались. Все собирали свою жатву в достаточных размерах, чтоб хватало на спиртное, курево и немудреную еду.

Тусовались бездомные попрошайки возле замороженной стройки торгового центра... Здесь отлеживались, отсыпались, выпивали и закусывали, засыпали и просыпались. Кому повезло. Некоторые не просыпались. Но ведь должны же быть свидетели, – не на шутку рассердились ребята из горпрокуратуры и местного уголовного розыска.

Логики никакой не выстраивалось. За что убивали? Именно – этих? А не тех или иных? И главное – кто?

За что убивали, выяснили скоро – за деньги. Все тела убитых были обобраны опытными руками уличных мародеров. А по свидетельствам очевидцев, к вечеру у каждого из убитых набиралось несколько рублей.

К расследованию подключился заместитель прокурора города Валерий Купченко. Сотрудники уголовного розыска ГУВД и прокуратуры начали целенаправленный поиск преступников.

Они ищут преступников, но и те на месте не сидят.

Что ни ночь, то новая жертва.

В дежурную часть Бережковского УВД поступил сигнал о том, что в заброшенном доме на седьмом километре пригородного шоссе нашли несколько убитых и, что особенно важно, тяжело раненных бомжей. Раненых, но живых.

Следственно-оперативная группа выехала на место преступления, где обнаружила двух убитых женщин и мужчину. Всем троим перерезали горло. По словам начальника РУВД Сергея Гущина, накануне вечером двое неизвестных ворвались в этот дом и с ножами и металлическими трубами набросились на мирно дремавших и достаточно беспомощных в эту минуту людей.

Двое избитых всего лишь до полусмерти через какое-то время смогли говорить.

Сыщики опросили еще два десятка бомжей.

И вскоре выявился круг подозреваемых.

Сложность заключалась в том, что никто из выживших не мог дать сколько-нибудь связного описания. Называли имена, которыми окликали друг друга убийцы, и очень в общих чертах описывали их внешность – молодые, в кожаных куртках черных, черных спортивных шапках.

Таких полгорода среди молодежи. Называли два имени: Веня и Вован.

По приметам их все же нашли.

Один из задержанных был 20-летний Вован, Владимир Третьяков из Саратова, сюда приехал на заработки. Был судим в прошлом за грабеж (отобрал машину у автолюбителя). Одно время подрабатывал грузчиком на рынке. Здесь и познакомился с будущим подельником.

Его товарищ – Вениамин Ахтаев, учащийся СПТУ. Весь город знал, что именно он забил ногами Толика Веретенникова, ухаживавшего за Валькой Ситниковой, – оба из того же СПТУ. Веня приревновал Толика к Вальке, или Вальку к Толику, это откуда смотреть, да и забил его ногами. Все знали, а доказать не смогли. Свидетелей не оказалось.

А тут свидетели нашлись. Инвалидам терять нечего. А жить все равно хочется. Веня же обещал всех под корень извести, если дань платить ему не будут. А если платить, на что же жить?

Так что у инвалидов выбора не было. Они все на Веню и показали. Он убивал. Он ногами топтал. Он горло перерезывал,

Когда Роман попал на зону, старший брат Александр женился и стал жить своим домом, Веня как с цепи сорвался. Мать для него никогда авторитетом не была. А отец к тому времени уж и помер.

После смерти Толика его все ж из СПТУ исключили. За неуспеваемость. И начал он работать грузчиком на рынке.

Да работа грязная и малоприбыльная. Стал подумывать о более доходном промысле. Выбирать было особо-то не из чего. Рэкет так рэкет.

Но в городе криминальные сферы давно были поделены между бригадами. Отобьешь кусок у «братана», тебе почки отобьют. Такой вот немудреный расчет. Конкуренция тут как бы исключалась сразу.

Надо было искать свое «поле чудес».

И они нашли такую вот «криминальную нишу».

Бомжей, инвалидов, попрошаек и нищенок.

То ли ими местная братва брезговала, то ли считала мелочью то, что они зарабатывали: в среднем на каждого в день выходило 5—10 рублей.

А в сумме? Хе-хе, как говорится, надо уметь считать, господа.

Хотя Веня и учился слабо, считать он умел. Если взять часть, с трех десятков бомжей выйдет полторы сотни.

А если взять все?

Выходило, что все взять выгоднее.

Считать-то Веня умел, но только до ста. А так-то он был признан олигофреном с легкой степенью дебильности. Так что сообразить, что будет, когда они убьют всех бомжей и отберут у них все деньги, ума уже не хватало. Как говорится, могли бы доить свою золотую коровку, запугав инвалидов и стариков до икоты и собирая с них ежедневный урожай, еще сто лет. А они решили разбогатеть сразу. Или по крайней мере в короткий срок.

Разбогатеть-то разбогатели, но и засветились.

Словом, взяли их. И – некуда деться, при таком количестве свидетелей пришлось им колоться.

Следствие было короткое и беспощадное.

20 мая 1989 года в здание Первомайской постоянной сессии городского суда доставили двух убийц и грабителей. Вене уже исполнилось восемнадцать. Так что грозило ему по всей катушке. И потому он немного нервничал. А когда он нервничал, то голова всегда болела, в ней яснело и она выдумывала самые нетрадиционные ходы. Их процесс уже завершился, и преступников везли в суд для оглашения приговора.

Как позднее установит следствие, побег бандитов из зала суда стал возможным из-за халатности старшего конвоира прапорщика Сергея Николаева.

При конвоировании преступников в зал суда не был проведен полный досмотр. Кроме того, в момент помещения осужденных в зале суда за металлические ограждения наручники с них были сняты раньше, чем закрыли дверь клетки.

Вениамин Ахтаев, как показало следствие по факту побега из зала суда двух опасных преступников, спрятав в одежде заточку, пронес ее в здание райсуда.

Освободившись от наручников, он приставил заточку к горлу прапорщика Николаева и забрал у него пистолет.

Затем бандиты разоружили других охранников и попытались бежать на автомобиле.

Милиционеры и собровцы перекрыли им дорогу.

Завязалась перестрелка, в которой погиб и.о. начальника криминальной милиции Приреченского района майор Григорий Желябинский.

Приехавший вместе с ним старший опердежурный ГУВД капитан милиции Александр Сергеев был тяжело ранен.

И тогда группа захвата открыла огонь на поражение.

Владимир Третьяков был убит на месте.

Вениамин Ахтаев был легко ранен и на захваченном у здания суда автомобиле скрылся с места преступления.

Прокуратура возбудила уголовное дело в отношении старшего контролера Сергея Николаева, – ему инкриминировалась должностная халатность, повлекшая за собой смерть человека.

Да что толку, хорошего этого человека – Григория Желябинского – не вернешь.

Что касается Вениамина Ахтаева, то его местные сыскари поклялись все же вернуть и снова посадить на скамью подсудимых.

Но странно – не больно-то умный Веня Ахтаев как сквозь землю провалился.

А и то сказать – искали его в городе и его окрестностях, операцию «перехват» сразу же провели, город «закрыли». А он на лодке переправился на баржу и на барже махнул в Ульяновск, только его и видели.

Там его, «выпулившись» из ИТК, и нашел старший брат, и сразу приспособил к делу.

Живой факел

Сергей Дробов и младший брат Веня составили костяк банды, которую создал, выйдя из заключения, Роман Ахтаев.

Фраза сидевшего за убийство бывалого зека, сказанная там, на зоне, Роману запомнилась.

– Следов не оставлять! И самый страшный след – живая жертва или свидетель. Мочить всех, понял, братан, всех! Без жалости: ты их пожалеешь, они тебя – нет.

Банда требовала свое. Это не в одиночку идти на «мокрушник». Тут думаешь и о себе, и о подельниках.

Роман, казалось, продумал все мелочи. Из украденного в автомастерских инструмента сделали заточки, из приобретенного в пригородном селе охотничьего ружья ЗК № 5260 с боеприпасами, – отличный обрез.

Когда братья вышли на Дробова, начали групповые тренировки.

Сергей набрасывал воображаемой жертве, скомканной из старого одеяла и ватника на переднем сиденье брошенной, без колес, машины, удавку; Роман бил заточкой сбоку; Веня добавлял кастетом в висок.

На «кукле» получалось все справно.

– Главное, – пояснял Роман, – действовать синхронно. Серега «струнку» накинул, мы с тобой, Веня, сразу бьем в жизненно важные центры. Ты понял, братан, в жизненно важные! Кастетом надо бить в висок, там кость самая тонкая, а заточкой – в шею и в сердце. А то помнишь, того мента в степи – уж кололи мы его, кололи, а он все не помирал. Так там – степь. А на шоссе может и не быть у нас столько времени, чтоб водилу отключить навсегда, превратив его в «жмура». Понял?

– Что я, дефективный, что ли, – обижался Веня, прошедший, увы, унизительный этап обучения в школе для умственно отсталых, или как нынче модно стало говорить, с «замедленным развитием».

Заказ из азербайджанского села Мюридак пришел на «ВАЗ-21061» – желательно черного, даже точнее – цвета мокрого асфальта, в хорошем состоянии.

А коли рынок сбыта обеспечен, чего с делом тянуть.

В ночь с 27 на 28 октября 1989 г. банда, состоявшая из двух братьев Ахтаевых и Сергея Дробова, остановила на Комсомольской площади машину под номером Е 89-92, которой, как потом выяснилось, управлял в тот трагический для него вечер В. А. Кордин.

Так уж получилось, что не видались бывшие солдаты и сержанты ОБАТО из местечка Талаги, что под Архангельском, много лет. Вот интересно устроена человеческая память: пока служили, не особенно и дружили. «Дедовщины» жестокой между ними не было – одного года призыва, но опять же кто сержант, кто ефрейтор, а кто и в дембелях – все рядовой. Так что не из одной компании. А оказались снова в родном городе – и вроде друг к другу не тянет. Однако приехал из другого города старый, талагских лет, корешок, и всех собрал на квартире у бывшего сержанта, начальника кислородной станции Вована Голубева. И так душевно посидели, столько смешного вспомнили.

– Вот я и говорю, – философствовал чуть захмелевший Володька Лебедев, сидя вальяжно на переднем сиденье шикарной «Волги», на которой в рабочее время Володя Кордин возил большого местного начальника. – Интересная это вещь – человеческая память. Все что плохого было, что спали мало, вкалывали много, и на железнодорожной станции чего-то там разгружали, и наряды на кухне – все забылось. Помнится только хорошее.

– Это точно, – соглашался Кордин, в отличие от друга, трезвый как стеклышко, – с ребятами посидел, а пить за рулем, конечно, не стал. Хорошая работа на улице не валяется. – А помнишь, парень в первой автороте был, голосок слабенький, а память... Все песни советских композиторов знал!

– А оркестр какой создали, вместе с сержантами-дембелями стройбата, один на весь гарнизон. Как он, оркестр этот, на танцах в солдатском клубе играл...

Жаловались старые вояки, сведенные случаем вместе, на дороговизну автомобилей, отсутствие запчастей, ворчание жен из-за «кружки пива», выражали недовольство, что охота еще не старым мужикам и приодеться, а денег катастрофически не хватает.

А тут и выскочили на проезжую часть два щуплых на вид пацана.

Кордин вроде бы и бровью не повел.

– Слышь, сержант, голосуют, – обратил внимание Лебедев.

– Сам вижу.

– Возьмем? Все тебе лишний рубль. А то и пивка в железнодорожном ресторане прикупим. А?

– Зависит, куда ехать.

– Далеко не поедешь?

–Наоборот, далеко только и поеду. Тогда и калым будет солидным. А так, до вокзала или до ресторана на пристани, не поеду. Себе дороже.

–      А и я бы с тобой. Меня дома никто не ждет. Жена завсегда рано ложится, ей вставать до первых петухов. И я б с тобой.

–   А что? С корешком спокойнее. А то пошаливать стали. Я имею в виду не у нас в городе, а по России. Водил убивают, машины толкают на Кавказе. Промысел. Вдвоем спокойнее. Не, ты, может, и не стал бы брать. Близко – не выгодно, далеко – опасно, – приговаривал ворчливым тоном трезвый Кордин, притормаживая «ВАЗ» у обочины.

–  Слышь, командир, до Воротниково не возьмешься подбросить?

–  Путь не близкий. На обратную дорогу вряд ли кого найду.

– Оплатим в оба конца.

–      Двойная плата – это хорошо. А с чего танцуем? – не сдавался Кордин.

Парень с черными, слегка раскосыми глазами, смуглой кожей и шрамиком на чуть выдающейся скуле заверил, что не обидит.

–Только нас не двое. Щас третий, братан старший, подойдет.

–Не страшно, салон большой, все трое на заднем сиденье уместитесь.

Предложение водителя несколько сбивало разработанную членами банды стратегию поведения в салоне.

– А может, подбросим сначала вашего приятеля к нему домой, а потом и рванем налегке по шоссе в сторону деревни? – с надеждой в голосе спросил скуластый.

– Не может. Мы с корешем давно не видались. Поговорить надо. У вас свой разговор, у меня – свой. А вас, как обещал, в деревню вашу подброшу. О чем базар?

Веня спорить не решился, чтоб не спугнуть водителя: решил дождаться Романа.

Подошел Роман, незаметно выскользнув из ворот стоявшего вторым от угла старого, довоенной постройки дома.

Он быстро оглядел машину, остался ею доволен, махнул подельникам и сам сел в салон.

–  Едем или ждем кого? – напористо спросил он присутствующих.

–  Хозяин барин, – степенно проговорил Кордин. – Мое дело маленькое.

–  Ну и езжай. Тебе сказали, куда? – хрипловатым негромким голосом сказал Роман.

Что-то в его каркающем хриплом голосе не понравилось Кордину. Не столько сам голос, сколько таившаяся в интонации угроза.

Он еще секунду посидел, навалившись грудью на баранку, словно сомневаясь, брать ли заказ у таких странно настороженных людей, но желание заработать немного денег победило, и он отогнал свои страхи. Резко взял с места и вывел машину на трассу.

Дорога на Воротниково не близкая. О многом можно поговорить.

Однако беседа не клеилась.

Кордин молчал, не сумев прогнать тревогу и сосущее где-то под сердцем чувство непонятной тоски.

Лебедев тоже, словно чего-то испугавшись, или, может, наконец стал действовать алкоголь, молча смотрел на дорогу, стремительно бросавшуюся под колеса «ВАЗа», а такая однообразная картина в сочетании с приличной дозой водки, выпитой с товарищами по армейской службе, неизбежно клонит ко сну. Серьезных оснований бороться со сном у него не было, если не считать таким обстоятельством некую злую энергию, исходившую от пассажиров, и гнетущую тишину, повисшую в салоне, как только они плотно заняли заднее сиденье.

Так, в тишине, прошло с полчаса.

– Слышь, командир, надо бы привал устроить.

– На предмет? – не сразу понял Кордин.

– Ну, ты недогадливый, командир. Элементарно. Поссать надо мужикам, – хохотнул младший из сидевшей на заднем сиденье троицы.

–  Гигиеническая остановка, – пытаясь шутить, но все так же с мрачным, неподвижным лицом объявил водитель.

Троица пассажиров отошла в одну сторону, чуть углубившись в лес с дороги, – а Кордин и Лебедев не рискнули отходить далеко от машины и справили нужду в березняке у самого шоссе.

– Не нравятся мне они, – проговорил Лебедев.

–  А нам с ними детей не крестить. Отвезем, «бабки» свои получим, и назад; заброшу тебя к жене под теплый бочок, и сам на боковую. Шеф у меня мужчина серьезный, опозданий не любит. Надо выспаться.

Однако спокойно Кордину выспаться в эту ночь не довелось. Точнее так, беспокойная ночь предстояла Лебедеву. А вот Кордину...

Но он был еще жив, еще прикидывал, как он будет этой своей жизнью пользоваться, какие такие планы реализует завтра, через день, через неделю...

А жить-то ему тем временем оставались считанные минуты.

...Наконец все собрались снова в салоне «ВАЗа».

Кордин опустил усталые руки на баранку.

Накрутился за день. Вроде не штангу поднимаешь, а на поворотах так наломаешься, что плечи, локти, кисти рук болят. Казалось бы, ноги у водителя отдыхают. А вы попробуйте посидеть скрючившись восемь—десять часов. Коленки потом не разгибаются...

Лебедев поуютнее запахнулся в дубленочку, настроился подремать.

Всего несколько минут и побыл на октябрьском ветру, а уж продрог.

Не успел Кордин повернуть ключ зажигания, как почувствовал, что ему нечем дышать.

Сидевший позади него Серега Дробов накинул на шею водителя удавку и резко свел руки, перехватил поудобнее, и так же резко развел их.

Кордин захрипел.

Лебедев успел открыть глаза, но увидеть хрипевшего в удавке приятеля уже не успел. Сидевший позади него Рома дважды всадил остро заточенный нож ему в бок и в спину. В бок постарался всадить так, чтоб не попортить дубленочку – Лебедев, начав задремывать, распахнул ее, так что вышло. А вот от удара в спину, конечно, получился разрез, зашивать придется. Жалко, хорошую вещь попортил. Он оглянулся на Дробова. Молодец, аккуратно придушил водителя, куртка-«пилот» в целости. Водитель еще хрипит, но против Сереги ни одна шея не устоит, усмехнулся Роман.

Однако Кордин, извиваясь на переднем сиденье, как-то изловчился, вывернулся, и придушить его до смерти у Дробова все не выходило.

– Помогите, мать вашу... – хрипло выдавил он. —• Ишь, изгинается, сука...

В салоне было тесно, и додушить Кордина им так и не удалось.

Однако втроем затянули его руки назад, заломили, связали удавкой.

– Так-то он никуда не денется. А и «папа-мама» после удавки твоей не скажет, – хохотнул Веня. – Пусть сидит. Давай его на заднее сиденье, тащи.

Недодушенного водителя бросили кулем на заднее сиденье, обыскали карманы.

– Денег – кот наплакал... Разве это деньги? – разочарованно заскулил Веня.

– Тут поважнее денег кое-что есть, – радостно прервал его Роман. Он выбрал из пачки документов одно удостоверение, высоко поднял его над головой. – Да за эту ксиву сколько ни дай, все мало...

Веня и Дробов подошли ближе, рассматривая в руках старшего Ахтаева удостоверение на право хранения и ношения охотничьего ружья.

– Помогите, помогите, – раздалось с переднего сиденья машины.

Банда резко обернулась, синхронно, не сговариваясь, переглянулась.

–  Это что за голос из помойки? – куражась спросил Веня.

– Это второй, кент водителя, ожил, – мрачно резюмировал Дробов.

Лебедев, получивший несколько серьезных проникающих ранений, действительно, как ни странно, ожил на переднем сиденье машины, застонал.

Роман сунул удостоверение во внутренний карман куртки, дал команду, махнув рукой, вытаскивать раненого Лебедева из машины.

Веня и Дробов вытащили как мертвяка еще живого Лебедева, вытянули за руки, бросили на обледеневшую, жесткую землю.

Роман подошел, глянул сверху, равнодушно, без злобы еще пока, ударил с размаху ногой в пах, потом той же ногой, посильней размахнувшись, как бьют пенальти, – в лицо, с разворотом...

Лебедев затих.

Роман сам, словно не пахан, а рядовой член банды, подошел к багажнику, пошарил, нашел то, что искал – канистру с бензином.

– А он мне и говорит, – обернувшись к подельникам, словно продолжая давно начатый рассказ, повторил свою излюбленную фразу из заветов опытного рецидивиста: – Главное, говорит, пацан, это когда убиваешь и никого рядом из свидетелей нет, это чтоб мертвяк был натуральный.

– Это как? – не понял Веня.

– Учись, пока я жив, – весело захохотал Роман и стал аккуратно поливать бензином лежавшее недвижимо на мерзлой земле тело Лебедева. Похлопал рукой по карманам:

– А спички где?

– В поезде, – в рифму ответил Веня.

– Пошути у меня. Сколько раз говорил тебе, берешь чужое – возвращай. В следующий раз возьмешь прикурить и не отдашь, руки оборву...

Злобно матерясь, Роман направился к брату и Дробову, которые, после того как Роман взял из багажника канистру, решили повнимательнее обыскать его и сейчас копошились в нем, рассматривая в полутьме найденные вещи.

–  Гляди, гляди, – завопил Веня, – братан, ты глянь только, твой «факел» ноги делает. Никак домой намылился?

Веня протянул спички брату.

– Держи. Догоняй, а то не поспеешь за ним, ишь как бежит резво, – загоготал довольный шуткой Веня.

Роман выхватил спички, бросился вдогонку. Он, во– первых, любил доводить дело до конца, во-вторых же, как уже отмечалось, приучал себя и банду не оставлять живых свидетелей.

Дробов, оставив и багажник, и гогочущего Вето, и истекающего кровью Кордина, бросился вдогонку за паханом.

Да накладка вышла.

То ли Лебедев в состоянии аффекта рванул слишком быстро, умело использовав несколько секунд форы, предоставленной коротким замешательством среди бандитов, то ли, напротив, истекая кровью, упал где-то среди кустов густого подлеска и стал в темноте ночи совсем невидимым, а только не нашли они его. Да и ориентацию потеряли – в какую сторону бежал-то? Вроде все кусты и перелески ощупали – нет мужика.

Понуро вернулись к машине...

– А говорил, живых не оставлять? – начал было подначивать старшего брата Веня. Да осекся, встретив волчий взгляд Романа.

– А кто виноват, сучок драный? Кто слабо его ударил в висок? У другого давно бы коньки откинул. А кто его ножом пырял, так, что он, вишь, бегает как олень? Кто? Бей в следующий раз точнее, сопляк. – Роман несильно, но хлестко ударил брата по губам. У того слезы навернулись на глаза, он обиженно фыркнул, хотел было что-то возразить, но удержался. Знал – с Романом в такие минуты лучше не спорить.