Текст книги "Опрокинутый тыл"

Автор книги: Генрих Эйхе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

■ .............му (фамилия командированного Берзь•

I )| II и 1 и ни 11. на фронт не менее десяти бро-' "с *1 1111 и ошских набегов по речным системам

■ пи ....... I иуасмсгами и 37-миллиметровымп

■ (III < ф. 142, он. 1, д. 2, л. 44.)

мить прежде всего политических врагов Октября – эсеров и меньшевиков, имевших еще крепкие позиции на некоторых заводах Урала, а также от того, удастся ли создать перелом в настроении рабочих масс²⁷ и трудового крестьянства, Берзин вместе с партийными руководителями принимает исключительные меры к решению прежде всего этих политических и партийных задач ²⁸.

Принятые меры не могли не дать результатов. 26 июля 1918 г. областной Совет в лице Ф. Голощекина, Н. Толмачева и Сафарова телеграфировал в Бюро печати Совнаркома: «Угроза взятия Екатеринбурга подняла рабочие массы. Все окрестные заводы и мастерские останавливаются – рабочие встают в ряды армии. Перелом в настроении большой, инициатива исходит снизу» ²⁹.

На первый взгляд телеграмма эта находится как будто в явном и резком противоречии с тем, что говорилось выше о настроении рабочих. Но это не так, ибо: 1) речь идет о различных заводах и различных рабочих районах; 2) донесения Берзина относятся к началу июня, телеграмма же датирована концом июля, т. е. почти полутора месяцами позднее; 3) за истекший промежуток времени ход событий показал всем силу Красной Армии на фронтах и прочность власти Советов в тылу.

13 июня 1918 г. Совнарком вынес решение о создании Революционного военного совета Восточного фронта для объединения действий советских вооруженных сил, ведущих борьбу против мятежного чехословацкого корпуса и белогвардейцев. 14 июня Реввоенсовет республики телеграфировал Берзину о назначении его командующим 3-й революционной советской армией, в состав которой входят все войска Северо-Урало-Сибирского фронта. Для организации штаба армии предлагалось привлечь бывших офицеров – слушателей военной академии в Екатеринбурге.

Командующим Восточным фронтом был в то время левый эсер Муравьев, поднявший в июле 1918 г. мятеж против Советской республики в связи с эсеровским мятежом в Москве. Но еще до открытого выступления Муравьев всячески дезорганизовывал и ослаблял фронт против Чечека, а накануне своего ареста подписал приказ прекратить военные действия против чехов и белых, чтоб двинуться на Москву. Будучи тайным врагом Советской власти, которому удалось занять высокий и ответственный пост командующего войсками фронта, Муравьев за три недели своего командования ничего не сделал, чтобы энергично и умело осуществить решение Совнаркома о реорганизации вооруженных сил Республики, героически боровшихся в бассейне Волги против объединенных сил чехословаков и белогвардейцев. Между тем обстановка была чрезвычайно сложной и трудной. «Фронт, – доносил в конце июня 1918 г. тому же Муравьеву помощник командующего вновь созданной 3-й армией С. М. Белицкий, – подвергается сильной опасности роста контрреволюционной заразы в тылу. Необходимы срочно несколько броневиков и хотя бы один бронепоезд. Держимся зубами за каждую пядь советской земли, но шесть направлений на внешнем фронте и четыре направления на внутреннем заставляют нас просить поддержки» *.

Можно было бы привести целый ряд телеграмм, в которых Берзин и руководство 3-й армии обращалось и с просьбами, и с требованиями в центральные военные организации об оказании помощи.

Такой беспокойный командарм оказался не ко двору председателю РВСР Троцкому. Совершенно неожиданно штаб 3-й армии получил приказ о назначении вместо Берзина командующим войсками армии бывшего генерала Надежного, состоящего военным руководителем Уральского военного округа. Местные партийные

* ЦГАСА, ф. 142, on. 1, д. 2, л. 32,

49

4 Опрокинутый тыл

руководители не нашли это назначение приемлемым, и 18 июля за подписями Ф. Голощекина, Н. Толмачева, С. Анучина и двух членов президиума областного Совета была послана телеграмма В. И. Ленину, Я– М. Свердлову и Троцкому: «Срочно убедительно просим к аппарату для личных переговоров» ³⁰. Неизвестно, состоялись ли эти переговоры, но в делах архива имеется телеграмма члена РВСР Смилги, адресованная РВС Восточного фронта: «Вчера по приказанию Троцкого принял командование Северо-Урало-Сибирским фронтом (старое наименование 3-й армии. – Г. Э.). Положение чрезвычайно серьезное. Чехословаки рвут у Кузино ³¹ линию железной дороги Пермь – Екатеринбург. Бросайте все резервы в Пермь. Торопитесь назначением нового командования армией» ³².

Назначение Смилги – несомненно результат протеста названных партийных работников. Но, будучи вынужденным отказаться от назначения Надежного, Троцкий не думал вернуть Берзина на пост командующего. Им был назначен Смилга, человек, совершенно не подготовленный к командованию войсками целой армии, в то время как Берзин (офицер старой армии) имел известный опыт первой мировой войны, а также немалый уже опыт командования войсками в гражданской войне³³.

На этом история с назначением командующего 3-й армией не кончилась. 23 июля в штаб ее прибыл генштабист царской армии Богословский, назначенный командармом вместо Смилги. «В течение минуты, – говорилось (в насмешку над штабом армии) в посланной им в тот же день в Казань Главкому И. И. Вацетису телеграмме, – принял третью армию... Вся тяжесть операции противника перенесена на ст. Кузино, что является угрозой Перми. Двухмесячный отпор противнику на растянутом фронте создал то, что в моих руках нет ни

Одной свежей части, которой я мог бы проявлять сопротивление. Состав частей армии позволяет только сдерживать противника на подступах к Екатеринбургу, на удержание которого не имею надежд. Остановив свои действия на активной обороне, предполагаю отходить широким фронтом к северо-западу. Хотел бы получить директиву и ориентировку как военную, так и политическую» ³⁴. Подписи члена РВС армии или комиссара штаба на телеграмме нет.

С чисто деловой стороны телеграмма не может вызвать никаких подозрений, но вот финал этой истории. Приняв дела и ознакомившись с общим положением, Богословский исчез 24 июля и больше не появлялся. Не явился он и на совещание преподавателей военной академии, которое, как доносил упомянутый Белицкий, было созвано «для выработки дальнейшей военной политики» ввиду создавшейся тогда угрозы потери Урала. «Богословский, – писал Белицкий, – повлиял на то, что остальные чины штаба тоже перешли по его примеру на сторону врага» **.

Трудно понять, о выработке какой военной политики пишет Белицкий. Видимо, следуя указаниям Муравьева, руководство 3-й армии пыталось использовать присутствие в Екатеринбурге профессорско-преподавательского состава бывшей царской военной академии, чтобы получить консультацию по конкретным вопросам командования войсками при обороне Урала. Никакой пользы совещание экспертов не дало, а принесло несомненный вред²⁰.

Богословский оказался серьезным и коварным врагом. Он готовился не просто перебежать к белым и в качестве дара принести им самые достоверные, исчерпывающие и самые наисекретнейшие сведения о состоянии и планах действий «своей» армии. Он чувствовал себя настолько в безопасности, имея в кармане приказ Троцкого о своем назначении, что просил Главкома Вацетиса дать ему, Богословскому, «ориентировку и директиву как военную, так и политическую» на будущее. Это была крупная игра матерого врага Советов. Она могла стоить Советской республике гибели всей 3-й Красной армии и поражения всего левого крыла Восточного фронта, если бы не бдительность коммунистов штаба армии, контрразведывательных органов и чекистов, от которых предателю пришлось спасаться поспешным бегством– он не успел довести до конца свои коварные замыслы. Казалось бы, случай этот должен был отрезвляюще подействовать на Троцкого и его советчиков. Однако, не считаясь с мнением Уральской областной партийной организации об оставлении командармом Берзина, Троцкий дал приказ о назначении на его место бывшего полковника Угрюмова, занимавшего должность военного руководителя на красноуфимском направлении войск той же 3-й армии ³⁵.

Пока шла борьба вокруг назначения командующего армией, положение на фронте продолжало ухудшаться; надо полагать, что немалую роль в этом сыграли предатели Богословский и бежавшие с ним работники штаба армии. В эти тяжелые для 3-й армии дни руководство ее в лице Ф. Голощекина, Н. Толмачева, С. Анучина и помкомандарма С. Белицкого послало следующую телеграмму в Смольный: «Положение ухудшается. Екатеринбург под непосредственным ударом. Сдан не только Невьяно-Петровск, а даже Уфалей. Продвижение противника продолжается. Части фронта деморализованы. В резерве ничего. Высылайте все, что можете. Матросов шлите прямо...» ³⁶

И, как всегда, революционный Петроград не оставил просьбы без внимания. Отряд матросов численностью 400 штыков, следующий по наряду в Архангельск, был тут же со ст. Вологда повернут на Пермь с назначением в 3-ю армию. Почти одновременно в Пермь прибыл эшелон бойцов-эстонцев, направленный на фронт из 1-го района Петрокоммуны.

Как раз в эти дни в южных уездах Вятской губернии находилось несколько рабочих продовольственных отрядов общей численностью около 1 тыс. человек с пулеметами и 2 тяжелыми орудиями. Все это было срочно брошено под Екатеринбург для его обороны. Но в это время совершенно неожиданно для командования 3-й ар-

Мйи открылось еще одно новое направление действий – чехобелым удалось захватить г. Елабуга на Каме, что создавало серьезную угрозу открытому правому флангу и глубокому тылу армии ³⁷.

Фактическим командующим оказался С. Белицкий, но, кто бы ни был им формально, всем было ясно, что исход борьбы зависит от наличия средств и сил, от общей дружной работы. Вот почему снятый Троцким с командования армией Берзин и номинальный командарм Смилга перенесли центр тяжести всей своей работы в Пермь, где В. Трифонов уже до прибытия их сделал многое для укрепления армии. Вместе с Берзиным и Смилгой он составил штаб резерва, основной задачей которого было изыскивать на месте материальные средства для питания армии всем необходимым, формировать новые части, готовить маршевое пополнение и резервы. Созданный явочным порядком по инициативе названных лиц и без ведома и разрешения центра «нештатный» орган сыграл исключительно большую роль в поднятии боеспособности армии в рассматриваемый период ²¹.

Первое серьезное поражение войск 3-й армии произошло в конце июня 1918 г. на челябинском направлении. Эсерам и башкирским националистам удалось спровоцировать восстание части жителей заводов Кусинского, Бакалинского, Мясогутовского и Саткинского, а также части крестьян и башкир. Число мятежников доходило до 5 тыс., и они начали активные военные действия в непосредственном тылу войск 3-й армии названного направления. Получив тревожные донесения, помкоман-дарм С. Белицкий во главе небольшого отряда прибыл на ст. Бердяуш в штаб обороны района. Первое же донесение Белицкого гласило: «Части в беспорядке бегут в северном направлении. Пришлось разоружить и под конвоем направить в Екатеринбург наш Пермский отряд...» ³⁸.

Потеря района Златоуст, Миасс получила в документах того времени название «Златоустовская катастрофа», так как она сыграла решающую роль в потере района Уфы и облегчила врагам установление связи между группами Чечека и Войцеховского.

В докладах с фронта С. Белицкий давал следующее объяснение причин катастрофы. Лучшие боевые части миасского фронта были в виде отдельного отряда отправлены в тыл для подавления эсеровского восстания в названных выше районах. Оставленная на фронте завеса не выдержала натиска группы Войцеховского, так как, несомненно, восстание в тылу и наступление с фронта были согласованы. Отступающие эшелоны красных, проскочив Златоуст и отойдя на платформу Кусино, сами сожгли мост через р. Ай позади себя. Получив провокационные сведения, что впереди противником уже занята ст. Бердяуш, и не приняв меры к их проверке, находившиеся в эшелонах красные сожгли железнодорожные мосты и впереди себя в сторону названной станции, уничтожили два бронепоезда и весь наличный подвижной состав, после чего направились пешком на Кусинский завод и далее на север. Сил восстановить положение в 3-й армии не оказалось, и ей пришлось спешно оттянуть свой правый фланг на запад и северо-запад.

Одержанные врагами успехи позволили Войцеховско-му бросить главные силы группы на Екатеринбург и 27 июля 1918 г. захватить его. Значительную помощь оказала ему в этом активно выступившая контрреволюционная офицерская подпольная организация города.

Продолжая развивать успех, противник отбрасывал войска 3-й армии на запад, стремясь выполнить поставленную в директиве генерала Шокорова задачу – «овладеть Пермью, где укрепиться, ожидая прибытия союзников».

Вторая существенная неудача постигла красные войска в западном секторе указанного выше уфимского плацдарма.

Еще 8 июня 1918 г. Подвойский отдал из Уфы приказ командующему Урало-Оренбургским фронтом Яковлеву собрать все силы, находящиеся на ст. Кинель и отошедшие от Самары, и разделить их на две группы: правую– под командованием Блохина с включением в нее «абдулинцев, бугурусланцев, боевиков Ревякина» (все это названия созданных на месте по инициативе местных партийных и советских органов малочисленных отрядов. – Г. Э.) и прибывшего Казанского отряда с артиллерией; задача группы – оборонять подступы к ст. Кинель и железную дорогу на Уфу; левую – под командованием Гузакова из частей, отступивших от Самары, также местных отрядов и 1-го Бузулукского кавалерийского полка; задача группы – оборонять ст. Кинель и железную дорогу на Оренбург. Действия обеих групп должен объединить названный Яковлев в качестве командующего фронтом ³⁹.

Но уже 16 июня, т. е. через восемь дней после издания приказа, наступающие с запада чехобелые из группы Чечека заняли ст. Толкай (70 км восточнее ст. Кинель) и продолжали движение в сторону Уфы. Приказ Подвойского оказался невыполненным и, как показали дальнейшие события, вообще и невыполнимым. Не встречая организованного и серьезного сопротивления красных, белочехи ехали прямо в железнодорожных эшелонах и 5 июля 1918 г. заняли без боя Уфу, а несколькими днями позднее вошли в районе ст. Миньяр (115 км восточнее Уфы) в связь с частями группы Вой-цеховского. Закончив операцию, отряд чехобелых повернул на запад. Получив главным направлением наступления полосу вдоль Волго-Бугульминской железной дороги в сторону Симбирска и преследуя отступающих красных из района Уфы на север и северо-запад, он занял уже 13 июля Бугульму (300 км западнее Уфы), а через день ст. Шантала ⁴⁰ (120 км западнее Бугульмы). Сильное сопротивление оказали красные в районе г. Ме-лекесс, но, потерпев неудачу, вынуждены были отступить. По каким-то соображениям они повернули на юг в сторону Самары, открыв тем самым для врагов важное железнодорожное направление на Симбирск. Не встречая в дальнейшем сопротивления, наступающие вдоль железной дороги чехобелые подошли к Симбирску с востока и совместно с наступавшими по западному берегу Волги с юга частями Каппеля заняли город 22 июля 1918 г.

Отмеченные события не могли не оказать влияния на общую обстановку. Левый фланг фронта, создать который против Чечека в районе ст. Кинель пытался Н. И. Подвойский приказом от 8 июня 1918 г., должен был прикрывать направление на Оренбург. Тем самым он должен был обеспечить с запада тыл советских частей, которые под названием Оренбургского фронта и под командованием упомянутого Г. В. Зиновьева вели борьбу с белоказаками и белобашкирами Дутова на Южном Урале, имея также задачей действовать против уральских белоказаков. Неустойчивое положение войск Яковлева в районе ст. Кинель и занятие чехобелыми 19 июня Бузулука создали серьезную угрозу тылу Зиновьева. Еще больше ухудшилось положение его войск в результате Златоустовской катастрофы и падения 5 июля Уфы. В связи с этими неудачами Подвойский со всем своим импровизированным полевым штабом уехал из Уфы, предоставив Зиновьева полностью самому себе. Если и до этого не было взаимодействия между всеми тремя созданными Подвойским фронтами (Урало-Оренбургским под командованием Яковлева, Оренбургским под командованием Зиновьева и Златоустовским, фактически входившим в состав 3-й армии как наследницы бывшего Северо-Урало-Сибирского фронта), то с отъездом штаба Подвойского и падением Златоуста, Уфы, Бугульмы и Бузулука группа Зиновьева оказалась совершенно отрезанной с севера и запада от Красной Армии. Правда, дорога в Туркестан была пока в руках советских войск, но надо было считаться с тем, что и она может оказаться перехваченной войсками Дутова, к тому же отступление в Туркестан не давало перспектив возможного в ближайшем будущем восстановления положения и связи с Советской республикой ²².

Общий ход борьбы окруженных со всех сторон войск Зиновьева рисуется в следующем виде. Главными противниками его были белоказаки и белобашкиры Дутова– всего около 13 тыс. штыков и сабель, в том числе на оренбургском направлении 4 тыс., на ташкентском 3400 и на орском 3300. Силы Зиновьева насчитывали 15—18 тыс. штыков и сабель при 48 орудиях и 14 пулеметах. Белогвардейское командование придавало крупное значение скорейшему овладению районом Верхнеуральска. Для усиления Ханжина из Сибири был срочно переброшен отряд есаула Анненкова, впоследствии известного карателя, начальника колчаковской партизанской дивизии. Отряд, состоявший из отборных белогвардейцев, захватил Верхнеуральск 24 июля. Принявшее угрожающие размеры крестьянское восстание в районе Славгорода вынудило белых немедленно вернуть Анненкова в Сибирь. Уход ударников-анненковцев заметно ослабил Ханжина. Ему вместе с Дутовым понадобилось около трех месяцев, чтобы овладеть г. Орск. Героическая активная оборона Орска сыграла большую роль в развитии событий, сковав значительные силы белых. В оперативном отношении оборона Орска имела не меньшее значение, чем прославившаяся оборона Уральска летом 1919 г., но о ней нет еще ни одного исследования, а имена самоотверженных защитников города незаслуженно забыты.

Борьба на Южном Урале закончилась тем, что часть красных отрядов под командованием Г. В. Зиновьева отошла на юго-восток ⁴¹, создав примерно на рубеже городов Орск, Актюбинск новый фронт, прикрывающий Туркестан с запада. Другая часть отдельными отрядами пробиралась на север в сторону Верхнеуральска, чтобы потом прорваться еще дальше на север к правому флангу 3-й Красной армии в районе Кунгура.

В течение почти десяти месяцев шла вооруженная борьба красных отрядов ⁴² против контрреволюционных сил Оренбургского казачьего войска, начавшись в ноябре 1917 г. и закончившись в сентябре 1918 г. Бесчисленны в ней героические подвиги отрядов рабочих, красногвардейцев и революционных казаков (под командованием братьев Кашириных, Н. Томина, В. Блюхера, Елькина и др.), созданных на месте и прибывших из других районов Урала и Поволжья. Действующие здесь красные отряды сковывали силы Дутова, нанося неоднократно сокрушительные удары и не давая ему возможности послать войска под Самару, Симбирск, Казань на помощь Чечеку и самарскому Комучу. Именно в этом заключалось крупнейшее оперативно-стратегическое значение действий красных в районе Южного Урала в рассматриваемый период. Когда наконец в начале сентября 1918 г. Дутов «освободился» от них, было уже поздно помогать уральским белоказакам, отступающим из-под Самары, Вольска. Уральцы отходили на свои станицы, а Дутов готовился защищать область Оренбургского казачьего войска, стремясь на уфимском совещании белогвардейских правительств выторговать себе возможно более высокую цену, но безуспешно. От двух казачьих армий никто в состав Директории не попал, несмотря на то что в этот период удельный вес белоказаков в общей массе контрреволюционных вооруженных сил был значительным.

4. НАШЕСТВИЕ СОЮЗНИКОВ

Обширный край от оз. Байкал до Тихого океана, официально считаясь после чехословацкого мятежа территорией временного сибирского правительства, фактически оставался во власти местных правительств, организационно не связанных с ним и ничем ему не обязанных. Между тем русский Дальний Восток имел для белой Сибири крупнейшее значение и не только как глубокий тыл. Прежде всего то была территория, через которую пролегал единственный путь подвоза войск интервентов, а также военных материалов, доставлявшихся Антантой морем во Владивостокский порт. Не удивительно поэтому, что в октябре 1918 г. военный министр, он же командующий Сибирской отдельной армией, генерал Иванов-Ринов выехал на Дальний Восток с задачей реорганизации вооруженных сил края и с целью добиться признания местными правительствами власти Омска.

Разъезжая по Дальнему Востоку, Иванов-Ринов посылал Омску систематически шифровки с характеристикой обстановки. В одной из них говорится, что японцы решили играть первенствующую роль в интервенции союзников, опираясь на свою многочисленную нетронутую войной армию. В Японии сильно течение, стремящееся использовать положение России для закрепления своего экономического господства на Востоке. «Это течение, – говорится в шифровке, – поддерживается генштабом, угрожает агрессивными последствиями или во всяком случае аннексией под тем или иным предлогом. В интересах сторонников этого течения поддерживать на Дальнем Востоке анархию и противогосударственность. Средствами для поддержания анархии японский генштаб считает тайную поддержку атаманов. Протесты перед японцами и другими союзниками не приведут ни к чему...» *

Лицо хищнического японского империализма и методы его действий раскрыты в шифровке достаточно полно. Исторический интерес документа состоит в том, что написано все это ярым врагом Советов еще сорок шесть лет тому назад.

Атаманов было в то время на Дальнем Востоке три: Гамов на Амуре, Калмыков в Уссурийском крае, Семенов в Забайкалье. Характерно, что, принимая меры к тому, чтобы силой ликвидировать атаманство, Иванов-Ринов занял в отношении Семенова благожелательную, даже дружественную позицию. Он утвердил Семенова командиром корпуса и командующим войсками Приамурского военного округа, хотя в его распоряжении имелись доказательства, что Семенов такой же ставленник японцев, как и другие атаманы. Позицию Иванова-Ринова объяснить нетрудно – она была вынужденной. Избранный походным атаманом всех казачьих войск Дальнего Востока (Забайкальского, Амурского и Уссурийского), Семенов сумел создать самостоятельно и независимо от Омска внушительную по тому времени вооруженную силу, насчитывавшую около 20 тыс. человек. О немедленном удалении его лично нечего было и думать. Это привело бы к открытию внутреннего фронта в Забайкалье – в глубоком тылу белогвардейских армий, ведущих напряженную борьбу с Красной Армией в Приуралье и в бассейне Волги, означало бы потерю Омском дальневосточного казачества и привело бы, а это было самое главное, к потере единственного железнодорожного пути, связывающего Сибирь с Владивостокским океанским портом. Да и не было в то время у Омска сил для вооруженной борьбы с Семеновым.

Но вопрос о Семенове был для омского правительства только одним из требующих срочного и умелого решения вопросов подчинения себе Дальнего Востока. Сложнее и труднее обстояло дело с другим претендентом на высшую власть в крае – генералом Хорватом⁴³.

Как только летом 1918 г. власть на Востоке была захвачена интервентами, Хорват создал свое правительство, став одним из самых серьезных конкурентов омским и самарским главарям контрреволюции. Хорват был для них во много раз опаснее, чем все дальневосточные атаманы, вместе взятые. Во-первых, это был опытный в административных делах и дипломатических ходах царский генерал, известный долгие годы как либерал, пользующийся большим влиянием среди цензовых элементов края и Маньчжурии. Во-вторых, он распоряжался средствами КВЖД и обладал реальной силой в виде войск полосы отчуждения, имел слаженный штаб²³, состоящий из большого числа генштабистов и генералов. В-третьих, – и это имело важнейшее значение– между Хорватом и представителями Антанты давно уже установились тесные отношения. В глазах их он являлся вполне приемлемой фигурой, способной возглавить борьбу с Советами на Дальнем Востоке. Чтобы бороться с таким противником и его обезвредить, требовались другие приемы, а не просто военная сила. Учитывая это, Иванов-Ринов сразу же занял позицию полного во всем соглашения с Хорватом и его кликой. Омские руководители пытались уклониться от удовлетворения предъявленных через Иванова-Ринова претензий Хорвата, но безуспешно. 28 октября 1918 г. последовало назначение Хорвата верховным уполномоченным правительства на Дальнем Востоке с предоставлением ему особых прав и полномочий. Забегая вперед, следует сказать, что должность эту Хорват сохранил за собою в течение почти десяти месяцев и при Колчаке.

Решив указанным путем вопрос о двух самых опасных на Дальнем Востоке конкурентах Омска (Семенове и Хорвате), уже не представляло большого труда разделаться с остальными, тем более что и Семенов и Хорват тут же включились в это дело.

Сказанным не исчерпывается значение поездки Ива-нова-Ринова. Дальний Восток был в то время центром пребывания представителей держав Антанты. Здесь они образовали консульский корпус, пытавшийся играть политическую роль. Сюда морем прибывали военные и дипломатические миссии и особоуполномоченные. Сюда съезжались представители их деловых кругов, чтобы не упустить выгодного момента при дележе богатств русского Дальнего Востока. Отсюда шла в столицы держав Антанты вся и правдивая, и лживая информация – словом, здесь, можно сказать, делались политика и большой бизнес. За свое месячное пребывание на Дальнем Востоке Иванов-Ринов предпринимал все, чтобы установить контакт с нужными людьми.

Первая из встреч состоялась в Чите, где, как отмечали белогвардейские газеты, высокий комиссар Англии генерал Нокс ждал целых 16 часов и принял его «с подобающей его положению торжественностью». Еще по пути в Читу встретил Иванов-Ринов два эшелона войск 25-го английского пехотного полка, направленные в Красноярск и насчитывавшие 850 солдат при 6 пулеметах; ожидалась отправка из Владивостока еще 1500 солдат того же полка.

В посланной Ивановым-Риновым 17 октября 1918 г. в Омск шифровке говорится: «Нокс проявляет горячую готовность помочь нам. Передал ему подробные письменные материалы об армии и сметы на ее содержание. Получил обещание снабдить нас всем необходимым, включая артиллерию и вооружение, по расчету на 100 тыс. бойцов. Нокс разделяет мои опасения относительно намерений японцев произвести аннексию Восточной Сибири. По совету Нокса, сделал во Владивостоке представление союзникам не поддерживать деньгами и оружием отдельные отряды, вносящие анархию. Эта мера, по мнению Нокса, парализует деятельность японцев, поддерживающих авантюристов, и распространяемую ими смуту с целью оправдать оккупацию Дальнего Востока» *. Далее в шифровке сообщалось, что 14 октября прибыл в Иркутск батальон английского полка и что Ноксом вызваны и будут направлены на фронт против Красной Армии 5 тыс. канадцев и одна гвардейская часть английской армии. Сам Нокс – первый посланный империалистами Англии на помощь русским белогвардейцам «варяг» – был встречен и принят со всей помпой (почетные караулы, парады, банкеты с речами о «вечной дружбе России с союзниками» и т. д.). Ведь особенно радовало сердце омских главарей то, что он категорически высказал «горячую готовность» помочь всеми ресурсами Англии.

Сложнее складывались отношения у Иванова-Рннова с представителями другой великой державы – Франции.

В телеграмме атамана Забайкальского казачьего войска полковника Зимина, посланной им 24 сентября 1918 г. Иванову-Ринову как военному министру, говорилось: «Начальник французской военной миссии майор Ирвинг обратился ко мне с просьбой от правительства французской республики формировать из добровольцев Забайкальского казачьего войска отряд особого назначения для военных действий под общим руководством и ответственностью главного уполномоченного французской республики по военным делам в России для защиты от большевиков и немцев» ⁴⁴.

Сообщение Зимина заслуживает внимания как доказательство того, что еще один член «сердечного согласия» ⁴⁵, а именно Франция, пытался также обзавестись «своим атаманом» в развертывавшейся между «союзниками» борьбе за захват восточной окраины России⁴⁶.

В качестве «союзника России» выступала и Япония. Как бы там ни было, омскому правительству приходилось считаться и с нею. С первых дней высадки японского десанта во Владивостоке империалисты Японии вели себя полноправными хозяевами, наводняя край своими войсками, официальными и тайными агентами. Уже 12 октября 1918 г. в Чите появилась японская военная миссия генерала Мутто, а 13 октября часть этой миссии во главе с майором Микэ выехала из Иркутска в Омск.

Собственно говоря, то не была миссия в обычном понимании этого слова: кроме многочисленных офицеров в Иркутск прибыл также вооруженный отряд в 300 штыков при 3 орудиях. После встречи с Мутто Иванов-Ри-нов послал Омску пространную шифровку, примечательную во многих отношениях. Японцы учинили белогвардейцу форменный допрос «по всем статьям»: состав и прочность правительства, сколько в Сибири социалистов, их влияние, цель его поездки и т. д. Интересовали их особенно военные вопросы: состояние армии, ее снабжение, когда будет восстановлен фронт под Самарой и т. д. ⁴⁷. Попытки Иванова-Ринова представить положение белой Сибири в радужных красках провалились полностью. Японцы оказались прекрасно осведомленными обо всем, даже в подробностях отправки войск на фронт против Красной Армии. Интерес для нашего исследования представляют заявления Иванова-Ринова, что самарский фронт будет восстановлен приблизительно через месяц, а Пермь будет взята не позднее двух недель, как только на фронте сосредоточится Средне-Сибирский корпус, находящийся в пути уже по ту сторону Урала.

Мутто заявил, что «большие препятствия выступлению японцев в России оказывает Америка», но что посланная в Омск группа офицеров имеет целью ознакомиться с положением и в случае нужды будет вызвана «реальная помощь» ⁴⁸.

Па следующий день в Иркутск прибыл председатель совета министров Омска Вологодский, возвращавшийся из Владивостока после совещания с представителями союзников по вопросам снабжения. Мутто задавал ему те же вопросы. Новым был лишь вопрос о взаимоотноше-йиях с Хорватом. «Судя по тону и характеру вопросой,—* писал Иванов-Ринов, – генерал Мутто к прочности нашего положения относится, по-видимому, скептически» *.