Текст книги "Русская Атлантида
Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское в истории и русской государственности. Факты, мифы и размышления"

Автор книги: Геннадий Кудий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Начиная с тех пор, проблема сепаратизма на землях восточнее Березины обострялась неоднократно. Во многом вследствие драматического раскола в рамках ВКЛ единых ранее русских земель на «собственно Литву» (нынешние Литва, Центральная и Западная Беларусь, Волынь) и «земли прислухаючие» (т. е. подчиненные или подвластные ей), случившегося в XV веке. Тем самым на территории нынешних Беларуси и части Украины образовались свой центр и своя периферия, что постоянно провоцировало периферийную знать к поиску более престижных положений в соседних державах. Так, в 1487–1493 годах на службу в Москву «вышли» князья Воротынские, Бельские, Мерецкие, Вяземские. «Выходили» они не с пустыми руками, а со своими уделами, расположенными по восточным границам ВКЛ и в верховьях реки Оки, которые далее с помощью военной силы присоединились к восточному соседу. Эти переходы спровоцировали первую московско-литовскую (Пограничную) войну 1487–1494 годов, в ходе которой Иван III в 1492 году совершил первый большой поход на Смоленск. Одновременно очередной набег на владения ВКЛ организовал союзный Москве крымский хан Менгли I Гирей. Литвины сопротивлялись слабо, и московскому войску Ивана III удалось овладеть многими городами противника, в том числе Вязьмой, которая пала в начале 1493 года. Не готовый к отпору столь массированной экспансии, новый великий литовский князь Александр Ягеллон в 1494 году вынужден был заключить мир. По нему к Москве отходили вяземские земли ВКЛ, а само оно отказывалось от претензий на Великий Новгород. Александр также признал переходы многих своих князей в московское подданство и женился на дочери Ивана III Елене. В свою очередь Москва отказывалась от претензий на Брянск.

Иван III Васильевич (1440–1505).

Александр Ягеллон (1461–1506).

Сказать, что такая ситуация страшно нравилась местному населению, значит, ничего не сказать. Московско-литовские войны, продолжавшиеся нескончаемой чередой на протяжении более чем 200 лет, крайне негативно отразились на социально-экономическом и политическом развитии западнорусских, восточнобелорусских и восточноукраинских земель, подвергавшихся постоянному разрушению и опустошению. Вот что, например, писала Ивану III его дочь Елена, которую он сам выдал замуж за великого литовского князя Александра Ягеллона: «Отец, батюшка, дорогой, я твоя раба и послушница, но что же ты делаешь?! Весь народ в Литве недоумевает, неужели отец отдал свою дочь замуж только для того, чтобы отнимать у нее ее же земли? Перестань, я же здесь королева и великая княгиня, а муж мой – такой же, как ты, великий князь и брат твой! Зачем ты меня грабишь, зачем мои земли отнимаешь, поселенья жжешь и разрушаешь, людей наших убиваешь?» Посольская переписка XV–XVI веков между ВКЛ и Москвой свидетельствует: это далеко не единственный пример, когда дочь увещевает отца. Тот же все пропускал мимо ушей и лишь твердил об одном: «Ты верна греческому закону? Тебя там муж не притесняет?» Не притеснял! Елена до конца жизни осталась верна православию, и, кстати, только по этой причине ее не короновали как польскую королеву. Простому православному населению Великого княжества Литовского, в массе своей жившему богаче и свободнее, чем в Московском государстве, было еще сложнее разобраться в происходящем, так как единоверцы с Востока не только методически и жестоко жгли их жилища и разоряли земли, но и часто не щадили при этом ни мала ни велика. Ясно, что и ответ завоеватели получали адекватный.

Дружинники ВКМ и ВКЛ XV в.

Московское войско в походе, конец XV в.

Короче, мир длился недолго. В конце 90-х годов XV века на сторону Москвы перешли князья Семен Бельский, Семен и Иван Можайские, а также Василий Шемятич. Власть Москвы распространилась на богатые приграничные (помежные) земли, что с естественной закономерностью привело к очередной московско-литовской войне 1500–1503 годов, крупнейшее сражение которой произошло 14 июля 1500 года на реке Ведрошь под Дорогобужем в Смоленской земле. Войско ВКЛ было разгромлено, а его командующий – гетман и князь Константин Острожский оказался в плену. Великое княжество Литовское вынуждено было срочно пойти на заключение мирного договора 1503 года.

В результате этих двух войн к Московскому государству отошли значительные территории – Чернигово-Северская земля и восточная часть Смоленской земли с городами Чернигов, Новгород-Северский, Брянск, Велиж, Гомель, Любеч, Мценск, Путивль и другими. Однако противная сторона не смирилась с потерями и войны за земли «отчины» между Московской и Литовской Русью с этого времени становятся обыденными, возникают с пугающим постоянством и носят весьма кровопролитный характер. Правда, после ряда походов в пределы друг друга и боевых столкновений в 1507–1508 годах (третья московско-литовская война), которые не принесли результата ни одной стороне, было подписано соглашение о «вечном мире», зафиксировавшее признание границ, установившихся после предыдущих войн, но оно тоже оказалось весьма недолговечным.

Противостояние Московской и Литовской Руси в XVI веке. Начало заката ВКЛ

Глобальные причины московско-литовского противостояния

Отношения ВКЛ и Московского государства на протяжении всего XVI века были враждебными и развивались под знаком укрепления могущества Москвы и расширения ее притязаний на литовско-русские земли. Существенно уступая объединенному потенциалу Польши, Великого княжества Литовского, Большой Орды, Ливонского Ордена и Великого Новгорода, но искусно маневрируя и воюя со всеми окрест, великий князь Иван III сумел создать мощное Московское государство, объявил себя Государем всея Руси и добился того, что Москва почти всегда оказывалась в выигрыше, даже когда обстоятельства к тому мало располагали. С 1502 года соправителем Московского государства являлся еще старший сын Ивана III и Софьи Палеолог Василий Иванович, взошедший на московский престол после смерти отца в 1505 году под именем Василий III. Через год скоропостижно скончался Александр Ягеллон и на польском престоле достаточно случайно оказался Сигизмунд I Старый, пятый сын Казимира IV Ягеллона и Елизаветы Австрийской, он же великий князь Литовский Жигимонт I Казимирович в 1506–1529 годах.

Расширению внешней экспансии Московского государства по всему периметру его границ способствовал резко выросший к тому времени экономический, людской и военный потенциал страны. По всем признакам в конце XV века Великое княжество Московское перешло к формированию войска на самой широкой основе, очень похожей на мобилизацию всех слоев населения, способных носить оружие. Из летописей и хроник явствует, что в великокняжеские походы тогда ходили служивые люди в очень большом числе, бояре со своими дружинами и военными холопами, дети боярские и дворяне. Есть также сведения о том, что формировались полки из горожан, собирались и полки посошных людей – с четырех сох выставлялось по коню и человеку, а с 10 сох по тяжеловооруженному всаднику в доспехах. Возможно, это войско уступало в профессионализме войску Дмитрия Донского, но в целом находилось на более высоком уровне военного дела: наряду с поместной (дворянской) кавалерией главными средствами боя постепенно становились артиллерия и пищали.

Василий III (1479–1533).

Сигизмунд I (1467–1548).

Войско Великого княжества Литовского, в принципе, строилось по схожей схеме. В нем тоже доминировало шляхетское (дворянское) ополчение, но уже были и артиллерийские части, и пешие полки горожан, вооруженные пищалями, и легкая татарская конница. Правда, есть основания полагать, что с точки зрения организованности и дисциплины литовско-русское войско выглядело слабее. Здесь сказывалась разница политических систем обоих государств: жесткая московская вертикаль власти, на наш взгляд, порождала не менее жесткую войсковую организацию, тогда как шляхетская вольница в ВКЛ этому способствовала много меньше. Надо полагать, что и как инициатор военных действий Московское государство к ним тоже готовилось лучше и в военном, и в политическом отношении. По крайней мере, в ходе первых двух московско-литовских войн крымские татары по договоренности с Москвой регулярно совершали набеги на земли ВКЛ, грабили и уводили в плен его население. В конце XV века татары разорили Мозырщину, затем сожгли Брест и опустошили Туровскую землю. Летом 1502 года они вновь прошлись по землям вдоль Припяти. Войска князя Слуцкого и гусары Великого княжества Литовского разбили татар на реке Уша, но в августе 1502 года Баты-Гирей захватил посады Слуцка, ограбил Копыль, Несвиж, Клецк и Новогрудок. В 1503 году его нападение на эти земли повторилось. Отдельные отряды татар доходили до Вильни, а княгине Слуцкой Анастасии пришлось лично возглавить оборону города: она надела доспехи, вывела городское ополчение против татар и обратила их в бегство. Позднее князь Семен Слуцкий догнал беглецов и разгромил их окончательно. В 1506 году сокрушительное поражение татарам у Клецка нанес князь Михаил Глинский. Его воины освободили из плена около 40 тысяч человек. Однако и после этих крупных поражений татары продолжали нападать на Великое княжество Литовское, что требовало отвлечения сил для борьбы с ними, в том числе с московского направления, где захватническая политика Москвы в отношении ВКЛ идеологически прикрывалась нуждами защиты православия. Объявив себя преемницей Древней Руси, крестницей Византии и главой всех православных христиан Восточной Европы, Московское государство в своей внешней политике стало исходить из того, что все славянские земли Литовской Руси являются его вотчиной, хотя этот постулат на самом деле совершенно не отвечал действительности.

Начнем с того, что в 1448–1589 годах московское православие было не более чем Автокефальной Церковью – в мировом масштабе его никто не признавал, а потому никакой «наследницей православной Византии» Москва в принципе быть не могла. Между тем Великое княжество Литовское и Русское являлось самостоятельным государством, где Киев был наследником самого себя и никакой Москве свою свободу и какое-то «свое наследие столицы Руси» отдавать не собирался. Правили в Киеве такие же князья Рюриковичи, как и в Москве, Твери или Рязани – тоже Великих княжествах. Наконец, именно Киев считается крестителем Руси и Матерью городов Русских, а вовсе не юная Москва, которой в те времена не было даже в виде хутора. В общем, здраво рассуждая, исключительные претензии Москвы на наследие Киевской Руси выглядят даже более карикатурно, чем возможные аналогичные претензии Суздаля, Твери, Рязани или Мурома (все финские топонимы, как и Москва), основанных на несколько веков раньше нее. Даже Крещение Руси в 988 году (возможно, 2–3 годами позднее) в общих чертах надо признать не более чем учреждением с позволения киевского князя Владимира поместной Церкви, управляемой епископатом на местных кафедрах.

Откуда Киев вообще стал «разменной монетой» в этом деле, сказать трудно. Почти все российские авторы, энциклопедии и учебники истории используют формулировку типа: «В 1362 году после битвы на Синей Воде литовский князь Ольгерд захватил русские земли Киева». От Карамзина до Льва Гумилева и Олега Платонова это подавалось так: «Литва захватила Киев у России», что, по сути, является историческим нонсенсом, так как никакой «России» в 1362 году не было и в помине. Тогда существовали лишь отдельные славянские княжества и Орда, с которой, собственно, Ольгерд и воевал (киевляне в большинстве своем были на его стороне). А признавая наличие «татаро-монгольского ига», освобождение хотя бы киевских земель от него выглядит больше подвигом, чем захватом, тем более что сразу после присоединения к Великому княжеству Литовскому этим землям был возвращен статус Великого княжества Русского.

Вот где собака зарыта. В Орде ярлыком на владение древнерусскими землями Северо-Восточной Руси, как известно, наделяли преимущественно московских князей из рода Александра Невского, так сказать, за честную службу. Соответственно, «преступление» ВКЛ перед Москвой в данном случае состояло в том, что, освободив Киев от Орды, оно тем самым лишило московских князей их «законного» (по ордынскому ярлыку) права на владение Киевщиной как вассальной землей московских вассалов Орды. В равной или почти в равной степени все это относится и к другим идеологическим обоснованиям претензий Москвы на земли «отчины». Ведь те же смоленские земли на самом деле были землей кривичей (славянизированных западных балтов), а вовсе не «русскими». Еще более сомнительной выглядит претензия на «воссоединение остальных русских земель», которые к тому времени и так уже были воссоединены Великим княжеством Литовским и Русским и вроде как неплохо себя в нем чувствовали. Более того, перед лицом московской угрозы долго выражали свое желание войти в состав ВКЛ Великое княжество Тверское, Псковская и Новгородская республики. Вот почему в Литовско-Русском государстве с московской трактовкой «отчины» соглашались, мягко говоря, немногие, если таковые были вообще. Другое дело, что без ликвидации ВКЛ империей Московское государство стать не могло по определению.

Четвертая московско-литовская война 1512–1522 годов вновь разразилась по инициативе Великого княжества Московского, после того как в ноябре 1512 года Василий III объявил войну Сигизмунду I Старому, а московское войско двинулись на Смоленск и в декабре того же года взяло его в осаду. Осада города продолжалась до февраля 1513 года и закончилась неудачей. Такой же безрезультатной была и осада Смоленска летом 1513 года. Для третьей осады Василий III собрал большую армию, в которую, кроме тяжелой осадной артиллерии, был включен новый для Московского государства род войск – пищальники. Общее руководство кампанией осуществлял Даниил Щеня, а смоленской операцией руководил Михаил Глинский. После месячной осады и продолжительного артиллерийского обстрела из 144 (по другим сведениям из 300) орудий город прекратил сопротивление. Московские войска начали продвижение вглубь территории Великого княжества Литовского.

Литовский всадник.

Московский всадник.

На оршанском направлении в это время действовал отряд воеводы Шадрина, состоящий из нескольких сотен дворянской конницы. После капитуляции Смоленска туда еще были направлены летучие отряды князя Михаила Глинского порядка 1000 человек и князя Михаила Булгакова-Голицы из новгородских и псковских детей боярских. Эти «загоны» занимались разорением территории противника и сбором разведывательной информации. Вскоре московская армия взяла Дубровно, а следом – Друцк. Но и Сигизмунд Старый ускоренно собирал силы для отпора противнику. Приближалась решающая схватка.

В это время Михаил Глинский, по природе своей интриган и завистник, в очередной раз переметнулся от Василия III к Сигизмунду I и сообщил ему о составе русских войск и маршрутах их продвижения, Причиной «измены» считается недовольство Глинского тем, что Василий III обещал ему Смоленск в вотчину, но свое обещание не выполнил (по другим данным, Василий обещал ему не Смоленск, а княжество в Литве).

Основные силы русской армии концентрировались около Смоленска, сам же Василий III «надвигся к Дорогобужу, а многих князей и воевод с силою постави от литвы по дорогам к Смоленску стерегучи». После ареста князя Глинского стало известно про его сношения с королем Сигизмундом и о том, что последний теперь точно знает количество московских войск. Возникла необходимость срочно собирать рассеянные «загонные» отряды. С этой целью Василий III «по изменников Глиньского ссылке для его споны послал на Дрютские поля со князем Михаилом (Булгаковым) снятися бояр своих Григория Фёдоровича да конюшего и боярина своего Ивана Андреевича и иных воевод с людми своего дела беречи… а велел им постояти на Непре». Воеводы должны были собрать рассредоточенные «загонные» отряды. После чего Василий III приказывал «всем воеводам за собою идти».

Армия короля польского и великого князя Литовского Сигизмунда двигалась от Минска к Борисову, достигнув которого Сигизмунд провел смотр войск на Борисовских полях. После смотра большая часть армии под командованием великого гетмана литовского Константина Острожского и гетмана надворного Короны Польской Януша Сверчовского выступила к Орше. Зная из сообщения Глинского о количестве и составе московских войск на оршанском направлении, король, оставшийся в Борисове, сохранил при себе отряд в 4000–5000 человек. Поскольку тема Оршанской битвы в связи с приближающимся 500-летием этого события политизируется, попытаемся подробнее разобраться, что же тогда произошло на самом деле.

Как уже отмечалось выше, военный потенциал Московского государства к тому времени был существенным. Однако становление его войска тогда находилось в переходной стадии. В частности, резко возросла роль служилой поместной конницы, действовавшей весьма эффективно. Значительную роль играли «городовые полки», ядром которых была «московская рать», состоявшая из жителей Москвы. Организация русской армии оставалась прежней: она делилась на полки – большой, правой и левой руки, сторожевой и засадный. Во главе полков стояли полковые воеводы, часто по нескольку на полк, а во главе всего войска великий князь ставил большого воеводу.

Остается неясным вопрос о верховном командовании армией под Оршей. В разрядных списках значатся два воеводы большого полка: «в большом полку быти боярину князю Михаилу Ивановичу Булгакову да конюшему Ивану Андреевичу (Челяднину)». Таким образом, Челяднин был вторым воеводой, а Булгаков первым. Есть основания предположить, что после объединения ратей под Оршей воеводы должны были поменяться местами. Иностранные источники тоже не дают прямого ответа на вопрос о верховном командовании. В некоторых из них большим воеводой назван Челяднин, в других Булгаков. Выше всех по своему статусу был воевода Григорий Челядин-Давыдов. Летописи сообщают, что он находился в расположении армии перед битвой, однако ни один источник не сообщает о его участии в самом сражении. Вероятно, Челядин-Давыдов находился в армии с инспекцией и покинул расположение войск до битвы. Не было там и Даниила Щеня, не говоря уже о Василии III. Все это позволяет предположить, что силы московского войска, сосредоточенные под Оршей, вряд ли можно рассматривать как главные.

Традиционно называется следующая диспозиция полков перед битвой. Большой полк под командой Челяднина состоял из трех воеводских полков: полка самого Челяднина в составе муромских детей боярских, полка Григория Челядина-Давыдова из великокняжеского двора и полка Ивана Дмитриевича Пронского из тульских детей боярских. Передовой полк состоял из двух воеводских полков: Ивана Тёмка-Ростовского из костромских детей боярских и Никиты Васильевича Оболенского из помещиков Бежецкой пятины. Полк правой руки образовывали три воеводских полка: полк Михаила Булгака-Голицы из помещиков Шелонской пятины и полки князей Андрея и Дмитрия Ивановичей Булгаковых из помещиков Водской пятины. Полк левой руки составляли два воеводских полка: Андрея Оболенского из помещиков Обонежской пятины, а также полк Дмитрия Васильевича Китаева и мирзы Сивиндука с мещерскими татарами.

Вопрос численности московской армии на Друцких полях остается открытым, но польско-литовские источники того времени называют огромные цифры. Король Сигизмунд в своей эпистоле папе римскому Льву X, например, сообщал об «орде московитов» в 80 тысяч человек. Польский историк XVI века Станислав Сарницкий только в полку правой руки насчитал 12 тысяч человек. Князь Михаил Глинский «завербовал» для московского князя некоторое число ливонских наемников и т. д. При этом совершенно неясно, почему при таком явном численном перевесе русских войск Сигизмунд, которому точная численность войска противника была известна, оставил при себе 4-тысячный корпус, или около 15 % от общей численности его армии. Русские летописи – Софийская и Новгородская по списку П.П. Дубровского, наоборот, отмечают численное превосходство польско-литовских войск. Таким образом, все это здорово попахивает пропагандой с обеих сторон.

Предельную численность московских вооруженных сил в XVI веке разные историки оценивают от 70 тысяч до 150 тысяч человек, но последнюю цифру можно рассматривать лишь как почти нереальный предел мобилизационных возможностей государства. Ясно, что действующая армия в любом случае могла составлять лишь часть от общей численности вооруженных сил страны. Применительно к Московскому княжеству того времени это обстоятельство имеет особое значение еще потому, что в 1507–1552 годах ему приходилось сражаться на три главных фронта одновременно: против Великого княжества Литовского, Крымского и Казанского ханств, имея в качестве потенциальных противников также Ливонский орден и Швецию. Американский историк Д. Смит, анализируя состояние военного дела в XVI веке и характер действия московской полевой армии, полагает, что ее численность не могла превышать 35 тысяч человек.

Н.В. Смирнов, отмечает, что ко времени Оршанского сражения у московских воевод должно было быть уже значительно меньше ратных людей: «…с самого начала похода из армии шел постоянный отток служилых людей. Прежде всего это были раненые и заболевшие дворяне, получавшие право покинуть действующую армию. Очень часто рядовые дети боярские отправлялись в тыл с посланиями, сеунчами, челобитными, сопровождали пленных и трофеи. В итоге, чем дольше длился поход, вне зависимости от степени его успешности, тем меньше оставалось служилых людей „по отечеству“ в составе дворянской корпорации». К моменту сражения под Оршей поход 1514 года завершался. Были позади долгий марш к Смоленску и его трехмесячная осада. Служилые «города», отправленные из-под Смоленска в поход под Оршу, являлись существенно меньшими, чем в начале похода. Уже с 1512 года в источниках появляется понятие «легкие рати», которые отправлялись в рейды по вражеской территории или для дальнего преследования противника. Личный состав для них специально выбирался из всех полков и включал в себя молодых, «резвых» детей боярских с большим числом хороших коней и с конными холопами при запасных и вьючных лошадях. Похоже, что московские полки, направленные за Днепр в 1514 году, представляли собой именно некий вариант такой «легкой рати» численностью не более 25 тысяч человек.

Войско Великого княжества Литовского также представляло собой феодальное ополчение. В 1507 году Виленский сейм постановил, что знать и вся шляхта должны в имениях переписать всех своих людей, обязанных служить, и представить списки в королевскую канцелярию. Такие переписи и смотры проводились регулярно. Войско ВКЛ собиралось в «поветовые хоругви» – территориальные воинские подразделения. По иному принципу строилось польское войско. Хотя большую роль в нем продолжало играть дворянское ополчение, поляки гораздо шире применяли наемную пехоту, вербуя наемников в Ливонии, Германии, Венгрии. Отличительной чертой наемных войск было массовое применение огнестрельного оружия. Общее руководство литовско-польскими силами в сражении под Оршей осуществлял гетман ВКЛ Константин Острожский, основной частью кавалерии командовал Юрий Радзивилл «Геркулес», а отдельными отрядами киевский князь Юрий Олелькович и И.Б. Сапега. Польские отряды возглавляли Януш Сверчовский и Войцех Самполиньский.

В отличие от московской армии войско ВКЛ делало ставку на взаимодействие всех его родов на поле боя. Предполагались совместные действия тяжелой и легкой конницы, пехоты и полевой артиллерии. По сведениям польского историка того времени Мацея Стрыйковского, численность объединенных союзных сил была около 25 000 человек, в том числе около 15000 литовского посполитого рушения, 3000 литовских господарских дворян, 5000 тяжелой польской кавалерии, 3000 тяжелой польской пехоты, но из этого числа 4000 человек осталось в Борисове. С. Сарницкий сообщает, что в битве участвовало 2000 тяжелой польской кавалерии, 3000 тяжелой польской пехоты и 12 000 литовской кавалерии. По оценкам польского историка З. Жигульского, всего под командованием Острожского было около 35 000 человек, в том числе 15 000 литовского посполитого рушения, 17 000 наемной польской конницы и пехоты с хорошей артиллерией, а также 3000 добровольческой конницы, выставленной польскими магнатами.

Однако, по наблюдению кандидата исторических наук А.Н. Лобина, есть серьезные основания сомневаться в истинности цифр, которые были озвучены королевской канцелярией. Окружная грамота короля Сигизмунда о выступлении в поход от 24 мая 1514 года касалась земель Великого княжества, способных мобилизовать до 16 000 войск, но мобилизация шла медленно. К 18 июля по реестрам в распоряжении короля оказалось всего 2000 человек. Большинство шляхты игнорировало приказ о мобилизации, и к концу августа в Минск собрались лишь около 7000–8000 человек.

Одновременно происходил сбор наемников, но здесь свое веское слово сказало неудовлетворительное состояние казны. На Петриковском сейме решили нанять не 12 000, как планировали ранее, а только 7000 наемников. 29 апреля было выделено жалованье на 2063 конных и 2000 пеших наемников, а 20 мая еще на 1600 конных и 1000 пеших. Всего на войну выступило 20 конных и 15 пеших рот (6663 человека). Еще три роты нагнали королевские войска позже. От Короны Польской выступили надворная королевская хоругвь Войцеха Самполиньского и отряд Яна Тарновского. Таким образом, по подсчетам А.Н. Лобина, общая численность армии Сигизмунда равнялась примерно 16 000 человек, а за вычетом войск, оставшихся с королем в Борисове, в битве при Орше принимали участие около 12 000 человек. С известной долей вероятности можно предположить, что численность войск противников при любом способе подсчета была приблизительно равна, но непосредственно участвующая в сражении литовско-польская армия была все же меньше.

Форсировав Березину 27 августа 1514 года, польско-литовская армия сбила московские сторожевые отряды на реке Бобр, а ее авангард под водительством И.Б. Сапеги на реке Друть. Узнав об этом, главные силы московских войск отошли на левый берег Днепра и расположились между Оршей и Дубровно на реке Крапивне. Острожский начал переговоры с московскими воеводами, но одновременно организовал переправу литовско-польских войск через Днепр. Для прикрытия своих действий он оставил на правом берегу реки у входа на брод некоторое количество легковооруженных воинов, гарцевавших на виду у московитов и создававших впечатление присутствия там всей армии. Но уже в ночь на 8 сентября литовская конница полностью переправилась на левый берег Днепра и прикрыла наводку мостов для пехоты и полевой артиллерии. С тыла у великого гетмана литовского Константина Острожского была река, правый фланг упирался в болотистую речку Крапивну. Свое войско он построил в две линии. В первой линии стояла конница. Польские латники, составлявшие ее четвертую часть, располагались в центре, образуя его правую половину. Вторую половину центра и оба фланга занимала литовская конница. Во второй линии встала пехота и полевая артиллерия. Похоже, отступать гетман не собирался изначально.

Бой под Оршей в сентябре 1514 г.

Польский гусарский доспех.

Московское войско построилось в три линии для фронтального удара. Два больших конных отряда встали по флангам несколько в отдалении, чтобы охватить противника, прорваться ему в тыл и окружить. Бой начался атакой полка правой руки под командой князя Михаила Булгакова. Считается, что князь Голица действовал по собственной инициативе, без согласования с Челядниным, с которым у него был местнический спор. Булгаков атаковал левый фланг литовско-польского войска, рассчитывая лишить противника маневра и зайти ему в тыл. Первоначально атака развивалась успешно. В результате нее даже погибли два представителя знатных литовских родов: Ян Зборовский и сиятельный барон Слупецкий. Надворная королевская хоругвь Войцеха Самполиньского и польский отряд Яна Тарновского пытались контратаковать полк Булгакова, но безуспешно. Наконец в контратаку пошли гусары под командой самого надворного гетмана Януша Сверчовского. Атака полка Булгакова захлебнулась. Русские летописи сообщают, что Челяднин не помог ему тогда из зависти.

После провала атаки полка князя Булгакова Челяднин ввел в бой основные силы. Передовой полк под командой князя Ивана Тёмка-Ростовского атаковал позиции пехоты противника. Левофланговый отряд князя Ивана Пронского пошел в атаку на правый фланг литовского посполитого рушения (ополчения) Юрия Радзивилла. Литовцы после упорного сопротивления намеренно обратились в заманное бегство и вывели противника в узкое место между оврагом и ельником под огонь своих пушек. Залп литовской артиллерии стал сигналом для общей контратаки союзников. «И вдругие Литва пришла на Ивана Андреевича, и начать Иван Андреевич своим полком битися с Литвою». Теперь, как сообщают летописи, уже князь Булгаков не пришел на помощь: «князь Михайло Ивану Андреевичу не поможе». Острожский перенес огонь артиллерии вглубь московского строя. Окончательно исход сражения решили польские латники, которые повторили атаку, но теперь уже на главные русские силы. Полки Челяднина обратились в бегство. Часть отступающих войск оказалась зажатой на берегу Крапивны, где и понесла основные потери. Как сообщает Псковская летопись: «Иные побегоша к Смоленску, а иные в реки непроходимые забегоша».

Сражение под Оршей.

Станислав Гурский так описывал поле боя: «В этом бегстве произошло избиение московитов. На поле были видны претерпевшие убийство тела, с вытекшей на землю кровью, лежащие без голов, рук или ног, а у иных голова была разбита палицей или рассечена надвое, у кого обнажен позвоночник, у кого выпали кишки, у кого отсечено от тела плечо с рукой, у кого разбиты мечом лицо или рот, кто разрублен от головы до пупа, в ком торчало копье, кто стонал, кто испускал дух, кто был раздавлен конями, кто завален огромными тушами лошадей». Одним словом, победа литовско-польских сил над московской ратью была полной, и это была первая победа такого масштаба за время всех четырех московско-литовских войн конца XV – начала XVI века. Другой вопрос: как и насколько она повлияла на общий ход дальнейших событий?

Польский король и великий князь Литовский Сигизмунд I в своих победных реляциях об Оршанской победе писал европейским государям, что литовцы взяли в плен 8 верховных воевод, 37 второстепенных начальников и 1,5 тысячи дворян, а всего убитых и пленных московитов, по сообщению короля, было 30 тысяч из 80-тысячного войска. В письме к своему послу в Риме архиепископу Яну Ласкому Сигизмунд I сообщает, что убитых было 16 тысяч, то есть в плен попало 14 тысяч московитов. При этом Сигизмунд утверждал, что московиты – не христиане, а жестокие варвары, сговорившиеся с турками и татарами разрушить христианский мир.