Текст книги "Тысяча городов (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Все это были интересные вопросы. Они привели к еще более интересному вопросу: мог ли Абивард позволить себе выяснить?

Он неохотно решил, что не может. Ему отчаянно нужна была эта кавалерия, чтобы отразить нападение видессиан, а из Тикаса, если он был лоялен, получился умный, находчивый генерал. Проблема была в том, что из него вышел умный, находчивый генерал, даже если он не был лояльным, и это делало его более опасным, чем неумелый предатель. Абивард делал все возможное, чтобы не беспокоиться об этом. Он знал, что его лучшего будет недостаточно.

Ненавидя каждое слово, он сказал: «Если ты сохраняешь свое положение, ты делаешь это как моя охотничья собака. Ты понимаешь, достопочтенный сэр? Мне не нужно отдавать тебя Автократору, чтобы избавиться от тебя. Если ты ослушаешься меня, ты покойник».

«Клянусь Богом, я понимаю, господин, и клянусь Богом, я буду повиноваться каждому твоему приказу.» Тикас сделал жест левой рукой, который использовал каждый последователь Четвертого Пророка. Вероятно, он хотел этим успокоить Абиварда. Вместо этого это только усилило его подозрения. Он сомневался в обращении Чикаса так же сильно, как и во всем остальном, связанном с отступником.

Но ему нужны были всадники, которых Тикас привел из Васпуракана, и ему нужны были те связи, которые Тикас все еще имел в армии Маниакеса. Предательство было обоюдным, и Тзикас все еще ненавидел Маниакеса за то, что он стал Автократором вместо кого-то более достойного – кого-то, например, как Тзикас.

Абивард невесело усмехнулся. «Что тебя забавляет, лорд?» – Спросил Тзикас, изображая вежливый интерес.

«По крайней мере, только этот один человек в безопасности от ваших махинаций», – сказал Абивард. Одна из обескураживающе подвижных бровей Тзикаса приподнялась в немом вопросе. Со злобным удовольствием Абивард объяснил: «Ты можешь хотеть мой пост, и ты можешь хотеть пост Маниакеса, но Шарбараз, царь царей, да продлятся его годы и увеличится его царство, находится вне твоей досягаемости».

«О, действительно», – сказал Тзикас. «Перспектива свергнуть его ни разу не приходила мне в голову.» Судя по тому, как он это сказал, и по его действиям, то же самое не относилось к Абиварду или Маниакесу.

Абивард мрачно наблюдал, как вдалеке загорелся еще один из Тысячи городов. «Это безумие», – воскликнул он. «Когда мы брали видессианские города, мы брали их с целью сохранить их в целости, чтобы они могли приносить доход Царю Царей. Сожженный город не приносит дохода никому».

«Когда мы вошли в Видессос, мы вошли как завоеватели», – сказал Туран. «Маниакес не стремится к завоеваниям. Он жаждет мести, и это меняет способ, которым он ведет свою войну ».

«Хорошо сказано», – сказал Абивард. «Я не думал об этом именно в таком ключе, но ты, конечно, прав. Как нам остановить его?»

«Избей его и прогони прочь», – ответил его лейтенант. «Другого способа сделать это, который я могу придумать, нет».

Это было легко сказать, но оказалось труднее сделать. Будучи незаинтересованным в завоеваниях, Маниакес не утруждал себя размещением гарнизонов в захваченных городах: он просто сжигал их и двигался дальше. Это означало, что он сохранил свою армию в целости вместо того, чтобы разбить ее на небольшие группы, которые Абивард мог бы надеяться разгромить поодиночке.

Поскольку все видессианские силы были конными, Маниакес двинулся через равнину между Тутубом и Тибом быстрее, чем Абивард мог преследовать его с армией, все еще в основном состоящей из пехоты. Мало того, он, казалось, продвигался по земле Тысячи городов быстрее, чем приказ Абиварда открыть каналы и затопить равнину доходил до правителей городов. Те наводнения, которые действительно имели место, были небольшими, лишь незначительно повлияли на Маниакес и были устранены гораздо раньше, чем следовало.

Абивард, наткнувшись на крестьян города Нашвар, делающих все возможное, чтобы восстановить прорванный канал, в гневе столкнулся с губернатором города, пухлым маленьким человеком по имени Берошеш. «Неужели я должен допустить, чтобы мой народ голодал?» губернатор взвыл, делая вид, что хочет разорвать свою одежду. Его речь с акцентом выдавала в нем местного жителя, а не истинного макуранца с высокого плато на западе.

«Неужели ты позволишь, чтобы все Тысяча городов страдали из-за того, что ты не делаешь все возможное, чтобы изгнать врага с нашей земли?» Абивард вернулся.

Берошеш выпятил нижнюю губу, совсем как дети Абиварда, когда они были раздражены. «Я делаю то же самое, что и любой из моих соседей, и ты не можешь отрицать этого, господь. Чтобы вы выделили меня – где же там справедливость? А? Вы можете ответить?

«Где справедливость в том, что ты не встаешь на сторону Царя Царей?"» Ответил Абивард. «Где справедливость в том, что ты игнорируешь приказы, исходящие от меня, его слуги?»

«В том же месте, что и правосудие ордена, чтобы причинить себе такой большой вред», – парировал Берошеш, не отступая даже на ширину пальца. «Если бы вы могли каким-то великим волшебством заставить всех моих коллег-чиновников подчиняться в одинаковой степени, это было бы другое дело. Все пострадали бы вместе, и все в равной степени. Но ты просишь меня взять все это на свою голову, потому что другие губернаторы городов ленивы и трусливы и не сделают ничего подобного, пока ты не встанешь над ними с кнутами ».

«И что бы они сказали о тебе?» Мягким голосом спросил Абивард. Берошеш, очевидно убежденный, что он воплощение добродетели, изобразил выражение, которое больше подходило бы лицу невесты, чья девственность была поставлена под сомнение. Абиварду захотелось рассмеяться. «Неважно. Тебе не обязательно отвечать на этот вопрос ».

Берошеш ответил, причем довольно пространно. Через некоторое время Абивард перестал слушать. Он пожалел, что у него нет магии, которая могла бы заставить всех градоначальников Тысячи городов подчиняться его приказам. Однако, если бы существовала такая магия, цари Царей использовали бы ее в течение сотен лет, и восстаний против них было бы намного меньше.

Затем ему в голову пришла другая мысль. Он выпрямился в своем кресле и сделал большой глоток из кубка финикового вина, который поставила перед ним служанка. Напиток был таким же отвратительно сладким, как и всегда. Абивард едва ли обратил на это внимание. Он поставил кубок и указал пальцем на Берошеша, который неохотно замолчал. Тихо, задумчиво Абивард сказал: «Скажите мне, ваши маги много чего делают с каналами?»

«Нет, не мой», – ответил губернатор города, разочаровав его. Берошеш продолжал: «Мои маги, господин, похожи на тебя: они люди высокогорья и поэтому мало что знают об обычаях этой земли. Однако некоторые из волшебников города время от времени проводят ремонтные работы на берегах. Иногда один из них может сразу сделать то, на что потребовалось бы несколько дней большой команде мужчин с мотыгами и лопатами. А иногда, магия – это то, чем она является, нет. Почему ты спрашиваешь?»

«Потому что я хотел спросить, не...» Начал Абивард.

Берошеш поднял правую руку ладонью наружу. Возможно, он был напыщенным, но он не был глупым. «Ты хочешь сотворить волшебство, чтобы открыть все каналы одновременно. Скажи мне, если я не прав, господь».

«Ты прав», – ответил Абивард. «Если бы мы собрали здесь волшебников из нескольких городов, все они, как ты говоришь, из страны Тысячи городов, чтобы они знали воду и грязь и что с ними делать"…» Его голос затих. Знать, что хочешь делать, и уметь это делать – не обязательно одно и то же.

Берошеш выглядел задумчивым. «Я не знаю, пытались ли когда-нибудь подобное. Должен ли я попытаться выяснить, господь?»

«Да, я думаю, ты должен», – сказал ему Абивард. «Если у нас здесь есть оружие против видессиан, не думаешь ли ты, что нам следует узнать, можем ли мы им воспользоваться?»

«Я займусь этим», – сказал Берошеш.

«Я тоже», – заверил его Абивард. Он слышал этот тон в голосах чиновников раньше, когда они давали обещания, которые не собирались выполнять. «Я поговорю с магами здесь, в городе. Ты выясни, кто такие маги в близлежащих городах, и пригласи их сюда. Не говори слишком много о причинах, иначе шпионы донесут Маниакесу, который может попытаться помешать нам.»

«Я понимаю, повелитель», – сказал Берошеш торжественным шепотом. Он нервно огляделся. «Даже у полов есть уши».

Учитывая, сколько прошлого любого города в округе лежало прямо под ногами, это могло быть правдой буквально. Абивард задавался вопросом, слышали ли эти мертвые уши когда-либо о плане, подобном его. Затем, что более важно, он задался вопросом, сделал ли это Маниакес. Автократор удивил Макурана и удивил самого Абиварда. Теперь, возможно, Абивард вернет должок.

Абивард никогда прежде не входил в комнату, в которой находилось полдюжины магов. Перспектива показалась ему пугающей. В своем мире, с обычными инструментами войны, он был человеком, с которым приходилось считаться. В их мире, который был каким угодно, только не мирским, он обладал меньшей властью контролировать события, чем самый скромный пехотинец его армии.

Несмотря на это, волшебники считали его важным человеком. Когда он собрался с духом и вошел к ним, они вскочили на ноги и очень низко поклонились, показывая, что признают, что он намного выше их по рангу. «Мы будем служить тебе, господь», – сказали они почти хором.

«Мы все будем служить Царю Царей, да продлятся его дни и увеличится его царство», – сказал Абивард. Он указал на жареных перепелов, хлеб с медом и кувшины финикового вина на буфете. «Ешьте. Пейте. Подкрепитесь.» Судя по чашкам, которые держали некоторые маги, по просветам в маленьких буханках хлеба, по птичьим косточкам, разбросанным по полу, они не нуждались в его приглашении подкрепиться.

Они представлялись друг другу, иногда между глотками. Фалашам был толстым и веселым. Глатпилеш тоже был толстым, но выглядел так, как будто ненавидел мир и всех в нем. Мефиеш был лыс, и у него был самый блестящий скальп, который Абивард когда-либо видел. Его брат, Йешмеф, был почти таким же лысым и почти таким же блестящим, но носил бороду, заплетенную в косички, перевязанные желтыми лентами, что придавало ему вид смуглого подсолнуха. Утпаништ, перед которым преклонялись все, даже Глатпилеш, был древним и иссохшим; его внук, Кидинну, был в расцвете сил.

«Зачем ты призвал нас, повелитель?» – Спросил Глатпилеш у Абиварда голосом, который предполагал, что у него есть дела поважнее в другом месте.

«Разве ты не мог узнать это с помощью магии?» Сказал Абивард, думая: «Если ты не можешь, что ты здесь делаешь?»

«Я мог бы, да, но зачем тратить время и труд?" Ответил волшебник. „Магия – это тяжелая работа. Говорить всегда легко“.

«Слушать еще проще», – сказал Фалашам так добродушно, что даже суровый Глатпилеш не смог обидеться.

«Ты знаешь, что видессийцы вторглись в страну Тысячи городов„, – сказал Абивард. «Ты также можешь знать, что они разбили армию, которой я командую. Я хочу прогнать их, если смогу найти способ “.

«Боевая магия», – презрительно сказал Глатпилеш. «Он хочет, чтобы боевая магия прогнала видессиан. Он многого не хочет, не так ли?» Его смех показал, что он думал о том, чего хотел Абивард.

Скрипучим голосом Утпаништ сказал: «Предположим, мы позволим ему сказать нам, чего он хочет? Это может быть лучшей идеей, чем заставлять нас говорить ему. Глатпилеш пристально посмотрел на него и пробормотал что-то невнятное, но затих.

«То, чего я хочу, – это не боевая магия», – сказал Абивард, благодарно кивнув Утпаништу. «Страсть вовлеченных не будет иметь ничего общего с ослаблением силы заклинания.» Он засмеялся. «И я тоже больше не буду пытаться объяснять тебе твои собственные дела. Вместо этого я объясню, чего я действительно хочу.» Следующее короткое время он занимался именно этим.

Когда он закончил, ни один из волшебников на мгновение не произнес ни слова. Затем Фалашам разразился высоким, пронзительным хихиканьем. «Это не человек с мелочными мыслями, что бы еще мы ни говорили о нем», – заявил он.

«Ты можешь это сделать?» – Спросил Абивард.

«Это было бы нелегко», – прорычал Глатпилеш.

Надежды Абиварда возросли. Если вспыльчивый маг не отвергнет идею как невозможную сразу, это может даже означать, что это было легко. Затем Йешмеф сказала: «Это волшебство никогда не творилось, что вполне может означать, что это волшебство не может быть сотворено.» Все остальные волшебники торжественно кивнули. Маги были консервативными людьми, даже более склонными полагаться на прецедент, чем слуги Бога, судьи и клерки.

Но Утпаништ, от которого он ожидал, что он будет самым консервативным из всех, сказал: «Одна из причин, по которой это не было сделано, заключается в том, что земля Тысячи городов никогда не сталкивалась с врагом, подобным этому видессианцу и его войску. Отчаянные времена требуют отчаянных средств ».

«Могу призвать их», – сказал Мефиеш. К разочарованию Абиварда, Утпаништ не стал ему противоречить.

Кидинну сказал: «Дедушка, даже если мы сможем сотворить эту магию, должны ли мы? Разве это не причинит больше вреда, чем все, что делает видессианин?»

«Это непростой вопрос», – сказал Утпаништ. «Вред от этого Маниакеса заключается не только в том, что он делает сейчас, но и в том, что он может сделать позже, если мы не остановим его сейчас. Это может быть действительно очень большим. Наводнение... Он пожал плечами. „За годы, проведенные здесь, я видел много наводнений. Мы, живущие между реками, знаем, как бороться с наводнениями“.

Кидинну склонил голову, соглашаясь с доводами своего деда. Абивард снова задал свой вопрос: «Ты можешь сделать это?»

На этот раз волшебники не ответили ему прямо. Вместо этого они начали спорить между собой, сначала на макуранском языке, а затем, судя по звуку вещей, потому что он показался им недостаточно резким, на гортанном наречии, которым пользовались между собой жители Тысячи городов. Мефиеш и Йешмеф не нашли достаточно удовлетворяющим даже свой собственный язык, потому что после одной горячей перепалки они дернули друг друга за бороды. Абивард подумал, не вытащат ли они ножи.

Наконец, когда споры утихли, Утпаништ сказал: «Мы думаем, что можем это сделать. Все мы согласны, что это возможно. Мы все еще не решили, какой метод нам нужно использовать ».

«Это потому, что некоторые из этих болванов настаивают на том, чтобы относиться к каналам так, как если бы они были реками», – сказал Глатпилеш, – «когда любой дурак – но, очевидно, не любой идиот – может видеть, что они принадлежат к двум разным классам».

Добродушие Фалашама истощалось по краям. «В них течет вода», – отрезал он. «Выражаясь духовно и метафорически, это делает их реками. Они не озера. Это не купальни. Что это, если не реки?

«Каналы», – провозгласил Глатпилеш, и Йешмеф громко выразила согласие. Скандал начался заново.

Абивард немного послушал, затем резко сказал: «Хватит об этом!» Его вмешательство заставило всех волшебников, независимо от того, на чьей стороне они были, объединиться против него. Он ожидал, что это произойдет, и не был ни разочарован, ни рассержен. «Я признаю, что вы все более сведущи в этом вопросе, чем я мог надеяться быть...».

«Он признает, что солнце восходит на востоке», – пробормотал Глатпилеш. «Как великодушно!»

Притворившись, что он этого не слышал, Абивард продолжил: «Но важно не то, как ты творишь эту магию. Важно то, что ты ее творишь. И ты тоже должен поработать над этим как можно скорее, потому что вскоре Маниакес начнет задаваться вопросом, почему я остановился здесь, в Нашваре, и отказался от преследования его.» Вскоре Шарбараз, царь Царей, тоже начнет задаваться вопросом и, вероятно, решит, что я все-таки предатель. Или, если он этого не сделает, Тзикас скажет ему, что это так.

Кидинну сказал: «Повелитель, согласие относительно формы, которую должно принять это колдовство, жизненно важно, прежде чем мы действительно попытаемся это сделать».

Это имело смысл; Абивард не был в восторге от идеи вступать в битву без плана. Но он сказал: «Говорю тебе, мы не можем терять времени. К тому времени, как вы покинете эту комнату, разберитесь со своими разногласиями.» Внезапно он пожалел, что попросил Берошеша устроить такой роскошный пир для магов. Пустые желудки ускорили бы достижение консенсуса.

Его бескомпромиссная позиция вызвала еще больший гнев волшебников. Глатпилеш зарычал: «Нам легче согласиться превратить тебя в таракана, чем на то, как прорвать каналы».

«Однако никто не заплатил бы тебе за то, чтобы ты сделал это со мной», – легко ответил Абивард. Затем он подумал о Чикасе, а затем о Шарбаразе. Ну, волшебникам не обязательно было знать о них.

Йешмеф вскинул руки в воздух. «Возможно, мой придурок брат прав. Такое случалось и раньше, хотя и редко».

Глатпилеш остался совсем один. Он обвел взглядом остальных пятерых волшебников из Тысячи городов. Абиварду не понравилось выражение его лица – неужели то, что его оставили в полном одиночестве, сделало его более упрямым? Если бы это было так, смогли бы остальные маги продолжить заклинание самостоятельно? Даже если бы они могли, это, несомненно, было бы сложнее без их коллеги.

«Вы все дураки», – зарычал он на них, – «а ты, сиррах...» Он послал Йешмеф взгляд, который был почти буквально убийственным."– не годится ни на что лучшее, чем вожак, ибо ты показываешь себя неуклюжей овцой без яиц.» Он тяжело дышал, челюсти тряслись; Абивард задавался вопросом, не случится ли с ним от ярости апоплексического удара.

Он также задавался вопросом, захотят ли другие волшебники работать с Глатпилешем после его обличительной речи. Там, по крайней мере, он вскоре почувствовал облегчение, поскольку пятерка казалась скорее удивленной, чем возмущенной. Фалашам сказал: «Неплохо, старина.» И Йешмеф дернул себя за бороду, как бы показывая, что у него все еще есть то, что позволяло ему ее отращивать. «Ба», – сказал Глатпилеш, звуча сердито из-за того, что он не смог разозлить своих товарищей. Он повернулся к Абиварду и снова сказал «Ба», возможно, чтобы Абивард не чувствовал себя обделенным его неодобрением. Затем он сказал: «Ни у кого из вас нет ума, которым Бог наградил раздавленного комара, но я буду работать с вами только для того, чтобы не дать вам сбиться с пути без моего гения, который покажет вам, что нужно делать».

«Ваша щедрость, как обычно, непревзойденна», – сказал Утпаништ своим скрипучим голосом.

Глатпилеш испортил это, проглотив иронию. «Я знаю», – ответил он. «Теперь мы увидим, как сильно я сожалею об этом».

«Не так сильно, как остальные из нас, я обещаю», – сказал Мефиеш.

Фалашам раскатисто расхохотался. «Банда братьев, нас много, – заявил он, – и мы тоже сражаемся так.» Вспоминая драки, в которых он участвовал со своими собственными братьями, Абивард чувствовал себя лучше о перспективах того, что маги смогут работать вместе, чем с тех пор, как он вошел в комнату.

Поспорив о том, как затопить каналы, волшебники потратили еще пару дней на споры о том, как лучше всего реализовать этот подход. Абивард не слушал всех этих аргументов. Он действительно заходил повидаться с волшебниками несколько раз в день, чтобы убедиться, что они движутся вперед, а не ходят кругами.

Он также отправил Турана с частью собранных гарнизонных войск и несколькими всадниками, которых Тикас привел из Васпуракана. «Я хочу, чтобы ты преследовал Маниакеса и делал это явно и неприятно», – сказал он своему лейтенанту. «Но, клянусь Богом, не лови его, что бы ты ни делал, потому что он тебя изобьет.»

«Я понимаю», Заверил его Туран. «Ты хочешь, чтобы все выглядело так, как будто мы не забыли о нем, чтобы он не тратил слишком много времени на то, чтобы гадать, что мы здесь делаем, вместо того, чтобы преследовать его».

«Вот и все», – сказал Абивард, хлопнув его по спине. Он позвал слугу принести пару кубков вина. Когда он получил свое, он совершил возлияния Четверым Пророкам, затем высоко поднял серебряный кубок и провозгласил: «Смятение Автократору! Если мы сможем сбить его с толку на неделю, может быть, на несколько дней дольше, после этого он будет хуже, чем сбит с толку ».

«Если мы сделаем так, что он не сможет остаться здесь, ему тоже может быть трудно вернуться в Видессос», Сказал Туран с хищным блеском в глазах.

«Так что он мог бы», – сказал Абивард. «Это было бы более вероятно до того, как нам пришлось вывести наши мобильные силы из Видессоса в Васпуракан в прошлом году, но…» Его голос затих. Какой смысл был протестовать против приказов, исходящих непосредственно от Царя Царей?

Войска Турана выступили на следующий день с трубами в рога и развевающимися знаменами. Абивард наблюдал за ними с городской стены. Они выглядели впечатляюще; он не думал, что Маниакес сможет игнорировать их и продолжать грабить города. Прекращение этого было бы дополнительным преимуществом вылазки Турана.

Оттуда Абиварду был виден долгий путь через пойму Тутуба и Тиба. Он покачал головой в легком замешательстве. Сколько столетий накопленного мусора лежало у него под ногами, чтобы обеспечить ему эту выгодную позицию? Он не был ученым; он не мог даже начать догадываться. Но если бы ответ оказался меньше, чем общее количество его собственных пальцев на ногах, он был бы поражен.

Обзорная площадка была бы еще более впечатляющей, если бы было на что посмотреть. Но равнина была такой плоской, как будто женщина раскатала ее длинной палочкой, прежде чем положить на сковородку для запекания, – и климат страны Тысячи городов делал это возможным. Тут и там, вдоль канала или реки, несколько рядов финиковых пальм возвышались над полями. Однако большая часть сельской местности представляла собой грязь, а поверх грязи росли зерновые культуры.

Если не считать пальм, единственными разрывами в однообразии были холмы, на которых росли города поймы. Абивард мог видеть несколько из них, каждый увенчанный жилищем. Все были такими же искусственными, как тот, на котором он стоял. Великое множество людей жило на земле между Тутубом и Тибом в течение долгого, долгого времени.

Он подумал о холме, на котором находилась крепость Век Руд. В этом клочке возвышенности не было ничего рукотворного: сама крепость была построена из камня, добытого в ней. Сюда весь камень, вплоть до гирь, которые торговцы зерном использовали на своих весах, приходилось привозить извне. Грязь, снова подумал Абивард. Его тошнило от грязи.

Он задавался вопросом, увидит ли он когда-нибудь домен Век Руд снова. Он все еще думал о нем как о доме, хотя он почти не видел его с тех пор, как Генезий сверг Ликиния и дал Шарбаразу предлог и возможность, в которых тот нуждался, чтобы вторгнуться в Видессос. Как продвигались дела на крайнем северо-западе Макурана? Он годами ничего не слышал о своем брате, который управлял доменом вместо него. Продолжали ли хаморские налетчики наносить удары на юг через реку Дегирд и беспокоить владения, как они делали с тех пор, как Пероз, царь Царей, пожертвовал своей жизнью и своей армией в Пардрайанской степи? Абивард не знал, и на протяжении всех своих ранних лет он ожидал, что проживет всю свою жизнь в узких рамках домена и тоже будет счастлив, занимаясь этим. Как это с ним редко случалось, он подумал о женах, которых оставил в женских кварталах крепости Век Руд. Его пронзило чувство вины; их границы были намного уже, чем те, которые он знал бы, даже если бы оставался дихганом, как любой другой. Когда он покидал домен, он никогда не думал, что будет отсутствовать так долго. И все же многие, если не большинство его жен восприняли бы объявление о разводе как оскорбление, а не как освобождение. Он покачал головой. Жизнь редко бывает такой простой, как хотелось бы.

Эта мысль заставила его почувствовать себя добрее по отношению к спорящим волшебникам, которые трудились над созданием магии, которая заставила бы каналы поймы между Тутубом и Тибом изливать свои воды на землю. Даже то немногое, что он понимал в магии, убедило его, что они затевают нечто грандиозное и сложное. Неудивительно, что они поссорились, когда выясняли, как к этому подступиться.

Вещи, которые им понадобятся для заклинания, продолжали поступать: запечатанные кувшины с водой из каналов по всей стране Тысячи городов, каждая с аккуратной этикеткой, указывающей, из какого канала она взята; грязь из дамб, которая поддерживала каналы в надлежащем состоянии; пшеница, салат и лук, питаемые водой в каналах.

Все это Абивард инстинктивно понимал – они имели отношение к водным путям и земле, которую они затопят. Но зачем волшебникам понадобились такие мелочи, как несколько дюжин крупных перепелиных яиц, столько же ядовитых змей и столько смолы, чтобы покрыть пару винных кувшинов изнутри, было выше его понимания. Он знал, что из него никогда не получится мага, и поэтому не тратил много времени, беспокоясь о природе заклинания, которое попытаются сотворить волшебники.

Что действительно беспокоило его, так это когда волшебники попытаются это сделать. Если не считать разведения костра под их комнатами, он не знал, что он мог сделать, чтобы заставить их двигаться быстрее. Они знали, как важна здесь скорость, но один день перетекал в другой без применения заклинания

Пока он безуспешно пытался поторопить волшебников, прибыл гонец из Машиза. Абивард принял парня без особой радости. Он хотел, чтобы волшебники наводнили землю Тысячи городов, потому что это помешало бы прибытию посланника. Для Шарбараза, царя Царей, настало подходящее время услышать о его поражении от рук Маниакеса.

Конечно же, письмо было запечатано львом Царя Царей, оттиснутым красным воском. Абивард сломал печать, пробрался сквозь высокопарные титулы и эпитеты, которыми Шарбараз украсил свое имя, и добрался до сути послания: «Мы в очередной раз недовольны тем, что вы берете армию и ведете ее только к поражению. Знайте, что мы подвергаем сомнению ваше суждение о разделении ваших сил перед лицом врага и что нам дали понять, что это противоречит всем принципам военного искусства. Знай также, что любые другие подобные бедствия, связанные с твоим именем, окажут разрушительное и пагубное воздействие на наши надежды на полную победу над Видессосом ».

«Есть ли ответ, повелитель?» – спросил гонец, когда Абивард свернул пергамент и перевязал его куском бечевки.

«Нет, – рассеянно сказал он, – ответа нет. Просто подтверди, что ты дал это мне, и я прочитал это».

Гонец отсалютовал и ушел, предположительно, чтобы вернуться в Машиз. Абивард пожал плечами. Он не видел причин сомневаться в том, что каналы останутся незатопленными до возвращения человека – и, возможно, еще долгое время после этого.

Он развязал бечевку, которой было перевязано письмо Шарбараза, и перечитал его снова. Это вызвало еще одно пожатие плечами. Тон был именно таким, как он ожидал, с раздражительностью, которая была самым сильным элементом. Никаких упоминаний – даже малейшего представления – о том, что какое-либо из недавних поражений могло быть частично виной Царя Царей. Придворные Шарбараза, несомненно, поощряли его верить, что он не может поступить неправильно, не то чтобы он сильно нуждался в поощрении в этом направлении.

Но письмо было примечательно как тем, чего в нем не говорилось, так и тем, что в нем было сказано. В обычной придирчивой критике и тревогах не было ни малейшего намека на то, что Шарбараз думал о смене командиров. Абивард боялся письма от Царя Царей не в последнюю очередь потому, что искал Шарбараза, чтобы отстранить его от командования и заменить, возможно, Тураном, возможно, Тикасом. Мог ли он выполнять приказы видессианского отступника? Он не знал и был рад, что ему не пришлось выяснять. Доверял ли ему Шарбараз? Или Царь Царей просто еще больше не доверял Цикасу? Если последнее, то, по мнению Абиварда, это было разумно только по отношению к его суверену.

Он отнес письмо Рошнани, чтобы выяснить, смогла ли она увидеть в нем что-нибудь, чего он не заметил. Она прочитала его от начала до конца, затем посмотрела на него. «Могло быть и хуже», – сказала она, настолько близкая к тому, чтобы похвалить Шарбараза за последнее время.

«Так я и думал.» Абивард взял письмо со стола, куда она его положила, затем перечитал его сам. «И если я проиграю еще одно сражение, будет еще хуже. Он достаточно ясно дает это понять ».

«Тем больше оснований надеяться, что волшебникам удастся затопить равнину», – ответила его главная жена. Она склонила голову набок и изучающе посмотрела на него. «Как они продвигаются, в любом случае? Ты мало говорил о них в последнее время.»

Абивард рассмеялся и отдал ей честь, как будто она была его старшим офицером. «Я должен был бы знать лучше, чем думать, что молчать о чем-то – то же самое, что скрывать это от тебя, не так ли? Если ты действительно хочешь знать, что я думаю, то вот что: если бы придворные Шарбараза были чуть более противными, из них получились бы неплохие колдуны.»

Рошнани поморщилась. «Я не думала, что все так плохо».

Все разочарование Абиварда выплеснулось наружу. «Что ж, так и есть. Если уж на то пошло, это еще хуже. Я никогда не видел такого злословия. Йешмеф и Мефиеш следовало бы стукнуться лбами друг о друга, так или иначе, это то, что сделал бы мой отец, если бы я вот так поссорился со своим братом. А что касается Глатпилеша, я думаю, ему нравится быть ненавистным. Он определенно заставил всех остальных ненавидеть его. Единственные, кто кажутся хорошими и порядочными парнями, это Утпаништ, который слишком стар, чтобы приносить столько пользы, сколько мог бы, и его внук Кидинну, который самый молодой из всех, и поэтому его не воспринимают всерьез – не то чтобы Фалашам воспринял бы всерьез что-либо по эту сторону вспышки мора.»

«И это были добрые волшебники?» Спросила Рошнани. В ответ на кивок Абиварда она закатила глаза. «Тогда, может быть, тебе стоило нанять несколько плохих волшебников.»

«Возможно, мне следовало бы это сделать», – согласился Абивард. «Я скажу вам, что я думал о том, чтобы сделать: я думал о том, чтобы сделать каждого мага в этой команде короче на голову и показать головы следующей партии, которую я наберу. Это могло бы привлечь их внимание и заставить работать быстро.» Он с сожалением развел руками. «Однако, каким бы заманчивым это ни было, сбор новой партии занял бы слишком много времени. Хорошо это или плохо, но я застрял с этими шестью ».

Тогда он предположил, что это было поэтической справедливостью, что вскоре после того, как он назвал шестерых магов из страны Тысячи Городов всеми именами, какие только мог придумать, они послали к нему слугу, который сказал: «Господин, волшебники просили передать тебе, что они готовы начать заклинание. Ты будешь смотреть?»