Текст книги "Серебряная пуля"

Автор книги: Гарри Стейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Как я погляжу, – заметил Рестон, – ты, наверное, без пропуска, да?

Логан кивнул.

– А у тебя есть?

Тот поставил поднос и вынул карточку из кармана пиджака.

– Ну, чтобы ты знал, где его взять, поговори с помощницей Шейна. – Он улыбнулся. – Или с самим Шейном, если осмелишься.

– А ты как узнал?

– Некоторые из нас появились здесь на несколько дней раньше и все разузнали. – Садясь, он указал на тарелку с омлетом и ломтиками бекона. – Надеюсь, ты ничего не имеешь против, если я нажрусь как свинья?

– Давай, это же твое тело.

– А я очень люблюего обижать. – Рестон набил полный рот. – А ты как, нормально себя чувствуешь? Ты как будто расстроен.

– А ты разве нет, после того дня?

– He-а. Слушай. Мы едва ли попадем в поле зрения этих типов. Во всяком случае, они и так уже уничтожили до основания наши финансы, ну и что еще они смогут сделать?

Логан невольно улыбнулся.

– А кто устраивает сегодняшнюю встречу?

– Ларсен.

– Правда? – Логан почему-то вздрогнул. – Он меня ненавидит.

– Ну, тогда добро пожаловать! – Он быстро вытер губы салфеткой. – Слушай-ка, что я тебе скажу. Не принимай все это близко к сердцу. Научные сотрудники не такие важные персоны, чтобы Ларсен кого-то из них ненавидел. Слишком сильное чувство.

– Возможно, ты и прав.

– А ты не собираешься ничего поесть? Зачем ты накачиваешь чаем пустой желудок?

– А что?

Он пожал плечами.

– Да просто добрый совет. По-моему, Ларсену не очень-то понравится, если ты будешь бегать туда-сюда во время собрания.

Ларсен вел себя точно так же, как и при первой их встрече. Он восседал во главе большого стола, предназначенного для подобных заседаний. По одну сторону от него – заместитель Кразас, по другую – угрюмая секретарша с тоскливым лицом. Глава департамента медицины вел заседание сухо, без всякого юмора.

Открыл он его, указав на два толстых блокнота в переплете, заранее положенных перед каждым новичком.

– Ваше первое задание – изучить материалы в этих тетрадях. Никаких оправданий, никаких исключений.

Вот так. Ни слова приветствия, шутки или хотя бы попытки изобразить коллегиальность.

– А теперь, – продолжил Ларсен, – вы все знаете, кто я такой и для чего мы здесь собрались. Мы предоставляем вам возможность принять участие в разработке новой программы, потому что мы сочли каждого из вас способным внести посильный вклад в лечение рака. Моя задача – проинформировать вас, что, по крайней мере, в течение первого года, ваша работа будет заключаться в том, чтобы обеспечить поддержку старшим сотрудникам. Вы должны будете делать то, что вам скажут, и никакой самодеятельности.

Для Логана и других это явилось новостью. Конечно, они знали, что в институте действует строгая иерархия и первогодки обязаны заниматься не исследованием, а вести пациентов.

Интересно, подумал Логан, совпадает ли его впечатление от услышанного с реакцией остальных. Он быстро поднял глаза от блокнота – все строчили за Ларсеном, не поднимая головы.

– Каждый из вас будет наблюдать за ста двадцатью пятью – ста пятьюдесятью пациентами и фиксировать ход развития болезни, – продолжал Ларсен. – Двадцать будут находиться в определенном месте в определенное время. Насколько вы понимаете, наша цель заключается в том, чтобы разрабатывать и проводить испытания новых методов лечения рака. Каждый пациент в институте дал согласие участвовать в четко контролируемом эксперименте. Одна из ваших главных задач – следить, чтобы пациенты ни в коей мере не нарушали инструкции, чтобы они понимали – если не будут им следовать, их исключат из программы. – Он помолчал. – Некоторые воспринимают это как жестокость. Но как ученые мы лучше знаем. Мы понимаем, что в программе, тщательно разработанной исследователями, правила должны строго соблюдаться.

Помолчав, он кивнул в сторону Кразаса:

– Некоторые из вас уже знакомы с доктором Кразасом. Он сделает краткий обзор проводимых сейчас испытаний. Все, что вы услышите, – закрытая информация. Разглашение ее без разрешения явится основанием для незамедлительного увольнения.

Произносить подобную угрозу не было нужды – это бессмысленное оскорбление молодых высококвалифицированных специалистов, собравшихся здесь. Однако Логан чувствовал, что это не намеренная грубость, просто отражение сущности натуры Ларсена.

– Доктор Кразас, предоставляю вам слово.

Кразас вдруг обворожительно улыбнулся. И добился желаемого эффекта – холодная атмосфера, воцарившаяся в комнате, мгновенно потеплела.

– Во-первых, – начал он, – я хотел бы вас поприветствовать, уверен, что могу сказать от имени всех старших сотрудников: мы ваши коллеги и друзья.

Логан посмотрел на Ларсена, тот уставился прямо перед собой с каменным лицом. «Конечно, – подумал он, – этот парень будет тем еще другом».

– А теперь, – продолжал Кразас, – возможно, некоторые уже знают, что я страстный поклонник кинорежиссера Альфреда Хичкока. И для этого есть причины. Я верю, что Хичкок мог бы стать прекрасным исследователем раковых болезней. Почему? Потому что он благоразумен, он аккуратен и изобретателен. Качества, которые вы должны в себе культивировать. И он знает, что такое отчаяние и страх. И не только знает, но и умеет обходиться с ними. – Судя по тому, как он многозначительно посмотрел на сидящих за столом, Логан понял – это была дежурная фраза Кразаса.

Кразас снова улыбнулся и дотронулся до блокнота на столе.

– Я уверен, вы знаете, что наш курс экспериментального лечения включает в себя три фазы. Первая – новая, совершенно новая форма лечения. Злокачественные образования в данном случае находятся на продвинутой стадии, и мы, без сомнения, понимаем, что шансов на успех мало. – Он помолчал, отпил воды из стакана. – Поэтому, разумеется, и наше понимание успеха меняется. Нас интересует уровень токсичности и определение дозы лекарств, которую человеческий организм в состоянии выдержать. А действие лекарств на злокачественное образование является только второстепенной заботой.

Он поднял блокнот.

– Читая эти материалы, вы заметите, что мы ведем только две протокольные записи по первой фазе. Это означает, что никто из вас не будет иметь дело более чем с двумя-тремя пациентами, участвующими в этом исследовании. Поскольку у пациентов весьма запущенное заболевание, они требуют к себе значительного внимания. – Он помолчал, взглянув на Ларсена. – Само собой разумеется, мы не обманываем больных. В нашем институте к этике относятся серьезно. Но, когда пациент в отчаянном положении, не всегда следует сообщать ему всю правду. Вспомните о Хичкоке: у пациентов, теряющих надежду, пропадает и стимул оставаться в рамках программы. – Он откашлялся и выпил еще воды. – Далее – только небольшое количество лекарств, использовавшихся на первой стадии, процентов десять, используется во второй фазе. Там проводятся сложные исследования, цель которых – определить эффективность воздействия соединений на злокачественное образование в определенном органе. В свою очередь, не более чем десять процентов этих лекарств, точнее, один процент в общей сложности, проходит испытания в третьей фазе, на которой опробуется новое лечение, отличающееся от самых последних терапевтических методик. Когда пациент ставит свою подпись о согласии, он не знает, будет ли он получать официальное лечение или экспериментальное. Но могу вам сказать, что наша политика заключается в том, чтобы никогда не давать больному раком нейтральные лекарства для его успокоения. Это – мошенничество самого жестокого свойства.

Он помолчал.

– Мы знаем, что все участники эксперимента – а это и наши пациенты, и их семьи, – как правило, настроены более или менее оптимистично. Они пришли сюда не просто потому, что здесь все бесплатно. Они надеются на излечение. Но мы – ученые, наши надежды велики, но ожидания вполне реалистичны. И, если исследования третьей фазы дают результат чуть выше обычного стандартного лечения или заметно улучшают состояние больного, это достижение. Но не думайте, что успехов не бывает. Я допускаю, что вы все знакомы с таким лекарством, как кисплатин?.. – Он помолчал, оглядев серьезные лица за столом, и, казалось, ждал ответа.

– Используется при лечении тестикулярного рака, – сказал Рестон.

– Да. Но это еще не все. Я думаю, вы слишком молоды, чтобы помнить фильм «Песня Брайана», он шел с огромным успехом, когда я был в вашем возрасте. Его сюжет основан на истории одного футболиста, умершего от тестикулярного рака очень молодым.

– Брайан Пикколо, – тихо сказал Логан со своего места рядом с секретаршей Ларсена.

Ларсен быстро взглянул на него.

– Это не всеобщая дискуссия, доктор. И не телевизионный конкурс.

– Так вот, – продолжал Кразас, – в те годы, в начале семидесятых, уровень излечивания рака составлял порядка тридцати процентов, а сегодня какой?

Молчание.

Сабрина Комо, итальянка, наконец ответила:

– Я думаю, семьдесят пять процентов.

Кразас кивнул.

– В настоящее время, с кисплатином, уже ближе к восьмидесяти.

Он поднял один из блокнотов и со стуком уронил его на стол. Некоторые вздрогнули.

– Тяжелый, да? В нем и конспект ведущихся сейчас протоколов. Их тридцать шесть. Вы должны познакомиться с ними к среде. В этот день вы примете под свою ответственность всех ваших пациентов.

Даже в годы интернатуры никто из молодых врачей не слышал о такой нагрузке.

Через два дня каждый из них получит более полусотни больных раком. Пациентов, лечащихся лекарствами, которые до сего дня совершенно не были известны.

– Для вашего удобства, – сказал Кразас, – старшие сотрудники надиктовали историю каждого случая. Сегодня днем, попозже, вам объяснят, как оформлять аналитическое предписание. Эти предписания нужны, когда пациент или выписывается, или по другим причинам выбывает из программы.

Логан едва сдержал улыбку. «Выбывает из программы» – этот эвфемизм был для него новым. Даже после Клермонта.

– Точность этих предписаний должна быть стопроцентной, – монотонно продолжал бубнить Кразас. – Овладейте формой! К среде вы должны получить полную команду компьютерной системы.

Логан оторвался от записей и быстро улыбнулся Рестону. Все это было настолько ошеломляюще, что, кажется, ничего больше не оставалось, как улыбнуться.

– Что касается ваших обязанностей в больнице, один из вас всегда должен быть на этаже пациентов, круглосуточно. Вы можете распределить время и, если захочется поспать, найдите пустую палату.

Он повернулся к Ларсену.

– Ну, теперь, думаю, все.

Ларсен сухо кивнул.

– Вот что еще я хотел бы подчеркнуть. Каждый врач несет ответственность перед своими пациентами. Но его главная ответственность, первейшая – перед институтом. Это ясно?

Жуткий взгляд Ларсена прошелся по сидящим за столом. Потом робко поднялась рука. Барбара Лукас.

Разумеется, ей нелегко было обращаться к Ларсену, и ее голос слегка дрожал.

– Одна деталь. Произнося слово «врач», вы все время говорите – его ответственность, его приоритет. Мне просто интересно, здесь все же есть несколько женщин, не могли бы вы хотя бы иногда учитывать этот факт?

Наступила напряженная тишина. Лицо Ларсена побагровело. И Логан увидел, как начала пульсировать жилка на его виске. От страха большинство присутствующих женщин тупо уставились в стол, словно не желая иметь ничего общего со столь отчаянным камикадзе.

Невероятно, но казалось, Ларсен сохраняет спокойствие.

– Что, – процедил он сквозь сжатые губы, – что вы предлагаете?

Лукас, похоже, обрела уверенность.

– Ну, может, употреблять слова «он» и «она» или что-то в этом роде. Это было бы немного поточнее.

Он забарабанил пальцами по столу, казалось, обдумывая услышанное.

– Нет, доктор Лукас. Нет! – И вдруг его кулак с грохотом опустился на полированное дерево. – Может, молодым людям в Гарварде и удаются такие штучки, но здесь это не пройдет!

Он помолчал, потом вернулся к прежней теме и прежнему тону.

– После того как закончится ваш первый год работы с пациентами, на второй год вы перейдете уже в число сотрудников, если вы нам понравитесь. – Он бросил острый, как кинжал, взгляд в сторону Лукас. – Тогда вас прикрепят к какой-то лаборатории, где вы займетесь интересующей вас специфической темой.

За дверью конференц-зала резко зазвенел звонок. И тотчас, словно приказ командира, из громкоговорителя раздался женский голос.

– Шифр голубой. Двенадцатый этаж. Комната тридцать восемь.

– Не обращайте внимания. – Это были первые слова, которые произнесла секретарша, почти шепотом, но Логан их услышал.

Ларсен наклонился к ней.

– Это миссис Конрад.

Он поколебался, нахмурился, потом встал.

– Доктор Кразас, – сказал он, быстро направляясь к двери. – Надеюсь, это все?

* * *

– А кто такая миссис Конрад? – отважился спросить Логан несколько часов спустя.

Рич Левитт, старший сотрудник, чей список пациентов должен унаследовать Дэн, взглянул на него через свой аккуратно убранный стол.

– Жена сенатора Конрада… – Он поднял бровь, ожидая, когда сказанное дойдет до Логана. – Северная Каролина. Сенатский комитет по ассигнованиям.

– А…

– А что?

Логан пересказал ему эпизод во время встречи.

– Только не рассказывай мне, что ты впервые столкнулся с действительностью. А каким образом, ты думаешь, это место финансируется?

Дэн кивнул. Ну, конечно, ясно, у каждого медицинского учреждения, каким бы демократичным оно ни задумывалось, при всеобщем равенстве существует еще как бы равенство внутри равенства. Что его смущало – прямота, с которой здесь говорили про это. В конце концов, АИР – правительственное учреждение. И все, работающие на программу, подчиняются одним и тем же правилам.

– Ну, мне казалось, что АИР выше политики, – признался Дэн.

– Знаешь, давай скажем так: просто этой даме уделяется больше внимания, чем другим пациентам. И запомни – это не твоего ума дело. Миссис Конрад нет в твоем списке больных. – Он улыбнулся и покачал головой. – Выше политики, говоришь? Да эти ребята живут и умирают в конгрессе. Некоторые проводят там, на Холме, полжизни, пытаясь вытрясти деньги на свои любимые проекты.

– А в нашем списке пациентов есть очень важные персоны?

Левитт протянул Дэну список, в котором стояли галочки.

– Два конгрессмена. Помощник по административным вопросам человека номер два в сенатском комитете по вооружению. Супруга одного чиновника из Министерства труда, супруга какого-то деятеля из Министерства обороны. – Он потер лоб и улыбнулся. – В случае чрезвычайной ситуации совсем неплохо. Но все-таки наши пациенты ни в какое сравнение не идут с миссис Конрад. Да ты и сам видел, если даже Ларсен из-за нее подпрыгнул.

Логан не совсем понимал, как относиться к Левитту. Он редко сталкивался с такой несовместимой смесью самоотверженности и потрясающего цинизма. Ему пришло на ум, что именно в нем и есть отражение самой сути института.

– Так миссис Конрад сейчас здесь самая главная персона?

– Безусловно. – Он помолчал. – Ну, насколько мне известно.

– А что это значит?

Левитт вздохнул.

Нет, он совсем не против того, чтобы дать ответ на любой вопрос новичка, глаза которого округлились от удивления, но все же главное – передать ему своих пациентов, а самому заняться делами поинтереснее.

– Иногда, точнее, довольно редко здесь появляются люди, с которыми имеет дело только руководство института. Их могут даже регистрировать под вымышленным именем.

– Ты шутишь?

– Нет, тем более что это не такая уж тайна для окружающих. – Он взглянул на часы. – Слушай, думаю, самое время посетить моих пациентов, которые скоро станут твоими.

– Хорошо, – сказал Логан, – по крайней мере, это мне более знакомо.

– Может быть, хотя здешние пациенты не такие, к каким ты привык.

Логан опять смутился.

– Ну, у меня вообще-то была большая практика в Клермонте, и я имел дело с последней стадией рака…

– Нет, – прервал его Левитт. – Существенная разница. Тех пациентов ты лечил индивидуально и в зависимости от меняющихся обстоятельств мог импровизировать. Так?

– Конечно.

– Ну так вот. Я не могу объяснить более доходчиво, Логан, но здесь у тебя будет нулевая возможность такого варианта лечения. Вообще никакой. Твоя работа – четко следовать предписаниям. В точности сохранять цикл. Иногда ты вынужден будешь действовать вопреки своему мнению, каким бы верным оно ни казалось.

Логан молча воспринимал услышанное.

– Да, придется психологически перестраиваться, чтобы приспособиться.

– А что будет, если пациент начнет задавать вопросы о лечении?

– Это все время происходит. Твоя же задача – проследить, чтобы пациент не отступал от курса. Иначе ты спутаешь звенья цепи исследования и не будет возможности узнать, как пациент реагирует на лечение и какова длительность этой реакции. Когда пациенты начинают покидать АИР, то утверждают, что работа делалась небрежно или что лечение слишком токсичное. – Он помолчал. – Поверь, если пациент, лечащийся по курсу, уходит от тебя, то старший, ведущий исследование, способен на все. Некоторые из этих ребят просто убийцы.

– Да, мне тоже так показалось.

Левитт кивнул.

– Я слышал о таком случае недавно у Шейна. Ну что ж, добро пожаловать в АИР.

– Некоторые из этих ребят… – Логан на секунду умолк, кажется, готовый взорваться в любую минуту.

– Ну, к этому ты скоро привыкнешь.

– Я хочу сказать, одно дело младшие сотрудники. Они ведь просто ненавидят друг друга.

– Точно, – улыбнулся он. – Когда я впервые сюда пришел, один парень показал мне диаграмму, в которой он отразил взаимоотношения между главными соперниками: каждый из старших был обозначен кругом, линии, обозначающие нормальные взаимоотношения, – черными чернилами, а линии ненависти – красными. – Он сделал эффектную паузу. – Так что я тебе скажу, диаграмма походила на спутанные провода телефонной станции.

– Но ведь в этом нет никакого смысла. Даже в Клермонте…

– А ты вообще имеешь понятие о том, какое жуткое соперничество идет за фонды? Это как игра – каждый раз кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает.

Левитт объяснил Логану, что у Шейна и Стиллмана давняя вражда. Когда-то давно Шейн поддержал молодого исследователя, подошедшего очень близко, вернее, даже разработавшего новое лечение рака груди. Он использовал выстрел шприцем с моноклоновыми антителами прямо в кровь с биохимической целью – найти и уничтожить злокачественную клетку. Стиллман яростно воспротивился (и победил), уверив, что данные для выводов неполные. А вскоре после этого он разработал способ лечения на той же самой основе. В общем, все просто – Стиллман считал лечение рака груди своей сферой. И то, что вокруг его темы крутился Шейн, сделало их врагами на всю жизнь. Причем Шейн нажил не одного врага – у Стиллмана в союзниках полдюжины ключевых фигур института. Один другого стоит. Оба ненавидят друг друга. А Ларсен, может, ненавидит Шейна даже больше, чем тот его.

– А здесь в чем дело?

Он пожал плечами.

– Да ничего такого. Как вода и масло. Для Ларсена Шейн – средоточие всего самого отвратительного не только в науке, но и в жизни. И наоборот.

Логан уже многое стал понимать.

– А Ларсен со Стиллманом ладят?

– Ладят? – спросил тот удивленно. – Ты хочешь сказать – друзья?

Он остановился, словно ища нужные слова.

– Слушай, я попытаюсь упростить. У каждого наверху есть свое маленькое феодальное владение и свои собственные верноподданные. Конечная цель каждого – победить или повергнуть остальных. Но иногда из стратегических соображений они выбирают разных союзников для борьбы с общим врагом. Дошло?

– То, что ты говоришь, похоже на средневековье.

Логана едва ли можно было считать наивным, но он удивился такой откровенности.

Левитт улыбнулся.

– Да, но мне никогда не приходилось слышать, чтобы здесь использовали булавы и кипящее масло.

Логан сдержанно кивнул.

– Значит, судя по твоим словам, мне лучше держаться одинаково ровно со всеми.

– Тебе лучше приготовиться к тому, что можно ожидать от пациентов…

– Ну, с этим я знаком. Дрянным отношением меня не удивишь.

– Это ты так думаешь. Здесь люди другого полета. Многие сделали все возможное и невозможное, чтобы сюда попасть. Своим врачам они уже заявили: «Больше я не буду принимать то дерьмо, которое вы мне даете». Им пришлось пройти длительный курс лечения, который ничем не кончился. И институт – зона риска, немногие стыдливые мимозы способны здесь адаптироваться. Да, они борются. Ничего удивительного.

Левитт кивнул.

– Правда в том, что если у тебя рак, то лучшего места для лечения нет. И со стороны пациентов должно быть полное подчинение, это их часть сделки, и иногда за это заставляют тебя платить.

Он пошел к выходу, Логан следом.

– Я пытаюсь тебе объяснить, что конфликты между нами и пациентами неизбежны. Потому что, по сути дела, у нас разные цели. Мы заинтересованы в том, чтобы найти, как лечить рак, они хотят, чтобы их рак был вылечен. Никто из них никогда не употребляет термин «подопытная свинка». Но многие пациенты в конце концов приходят к мысли, что, дав подписку, согласились именно на это.

– Понял, – мрачно констатировал Логан.

– Нет еще, но уже близок к пониманию. – Завернув за угол, они подошли к лифту со светящимися огоньками. – Давай пойдем посмотрим Рочелл Боудин.

– А что у нее?

Логан прочитал несколько десятков историй болезней, оставленных Левиттом.

– Массивная средостения болезни Ходкина. Она одна из пациенток Ларсена.

– Ах да, правильно. – Как всегда, Логан запоминал людей по их болезням, а не по именам. – Она в группе для опробирования новой лекарственной комбинации против болезни Ходкина. И она сейчас на экстракте коры надпочечников, на химии.

Речь шла о третьей фазе. АСЕ – химиотерапия из трех комбинаций, используемых в лечении, которое двадцать пять лет назад начал доктор Кеннет Маркелл, ныне глава АИРа. И это лечение если и не давало стопроцентного эффекта, то значительно уменьшало опухоль в восьмидесяти процентах случаев.

– Так в чем проблема? Разве в отчете не говорится, что все у нее идет хорошо?

– Проблема в том, что эта женщина – мать всех проблем. – Он помолчал. – И отец тоже есть.

Это, как скоро понял Логан, относилось к мужу пациентки, Роджеру, который, казалось, проводил большую часть времени в больнице вместе с женой. Он все время находился рядом, вероятно, взяв на себя роль человека, подвергавшего сомнению каждое движение доктора.

Через две минуты после их появления Логан никак не мог решить, кто из них ему нравится меньше – бесконечно жалующаяся Рочелл, воспринимающая свою болезнь как заговор против нее с целью подорвать ее счастье, или надменный Роджер, поставивший перед собой задачу служить постоянным упреком. И Логан в этой ситуации решил отойти в сторону и понаблюдать, как Левитт будет справляться с этим.

Сегодняшняя проблема заключалась в том, что Рочелл должна была начать новый цикл химиотерапии. Конечно, у большинства пациентов химия вызывает страх, но они, подавив его в себе, все же принимают лекарства.

Но не Рочелл.

– Это надо отложить, – сказал Левитту ее муж. – Она еще не готова.

– Я очень сожалею, – захныкала женщина.

– Боюсь, это невозможно, миссис Боудин. Мы уже договорились.

– Вы, доктора, делаете все, что вам взбредет в голову, – резко сказал Роджер.

– На самом деле, – ровным голосом сказал Левитт, – вы знаете, что нет. Мы следуем только предписанию.

– К черту предписания! Посмотрите на нее. Она великолепно выглядит, прекрасно себя чувствует, зачем ей опять глотать лекарства?

– Я чувствую, что больше уже не могу, – простонала Рочелл, и ее нижняя губа задрожала. – Нечестно доводить меня до такого состояния. От одной мысли об этом мне уже делается дурно.

– Они просто пользуются твоей добротой. Другим пациентам выдают куда меньше лекарств.

– Это неправда.

– Ну конечно, вы можете так говорить, вы же не разрешаете нам с ними общаться.

– Мы обязаны сохранять их анонимность, как и вашу. – Левитт шумно выдохнул, пытаясь держать себя в руках. – Я понимаю, лечение чрезвычайно неприятное, и, слава Богу, опухоль действительно уменьшилась. А то, что мы делаем, так на это есть основания. Мы тщательно изучили лабораторные данные…

– Мы тоже, – отрезал Роджер. – И мы думаем, что незачем принимать лекарства. По крайней мере, мы настаиваем на снижении дозы.

– Сожалею, но это невозможно.

Роджер Боудин покачал головой, будто не верил в очевидную тупость врача.

– Я не хотел бы этого говорить, но мы проконсультировались кое-где, чтобы получить объективную оценку.

– Что вы сделали?

Если он хотел завладеть вниманием Левитта, ему это удалось, вне сомнений, на миг Логану показалось, что коллега лишился рассудка. Но профессионализм возобладал.

– Миссис Боудин, – сказал он вежливо, повернувшись к пациентке, – ваше право получать информацию. И также ваше право в любое время отказаться от лечения. – Он уставился в пол и откашлялся. – Если вы выбираете такой вариант, будьте добры сообщить мне как можно скорее, чтобы я успел приготовить соответствующие бумаги.

Левитт играл с огнем. И Логан это понимал. Действительно ли он может ее отпустить? Или просто убежден, что они блефуют?

Все верно. Почти тут же Роджер пошел на попятную.

– Я не имею в виду это. Нет, ничего подобного. Тот человек, мой кузен, и мы с ним просто поговорили.

Левитт холодно смотрел на него.

– Я повторяю. Вы можете выбирать. Вам известны наши правила. А теперь мне нужно к другим пациентам.

Он повернулся и направился к выходу. Логан за ним.

– Доктор!

Они повернулись. Глаза Рочелл повлажнели.

– А вы могли бы зайти ко мне позднее? – Она была похожа на девочку. – Может быть, завтра? Я бы просто хотела вас кое о чем спросить.

Он кивнул.

– Конечно.

Как только они вышли в коридор, Левитт сцепил руки.

– Понял? – добавил он, широко улыбаясь. – Ведь это ты скоро пойдешь к ней.

* * *

Злокачественные клетки уже исчислялись десятками миллионов. Мигрируя из груди, они успешно осваивали новую среду. Они прекрасно приспосабливались в костном инфильтрате.

Она изо всех сил старалась не обращать внимания на ноющую боль. Она терпела. Она годами утверждала, что у нее нет никакой болезни. Но тиленол в ящике ее стола все же лежал, принося временное облегчение.

Болезнь развивалась. Злокачественные клетки вели себя не так, как нормальные. Каждая из них становилась профессиональным убийцей, поглощала питательные вещества, необходимые для жизни здоровых клеток. И тем самым выказывала презрение к физиологическому равновесию, необходимому для организма. Опухоль появлялась каждые три недели. Каждое новое поколение злокачественных клеток становилось еще агрессивнее.

Муж знал ее лучше, чем кто-либо еще. Перед сном он замечал, к сожалению, не впервые, что она все время трет поясницу. И, отмахиваясь от ее самоуверенности, он все же настаивал на том, чтобы показаться врачу.

* * *

Логан в ту ночь почти не спал, но это его мало беспокоило. Подоткнув под себя подушки, он сидел в кровати среди кучи блокнотов, пил черный кофе из кофейной чашки, некогда подаренной подружкой. На чашке красовались фотографии докторов Франкенштейна, Килдера, Менгеле и было написано: «Медицина – стра-а-анный бизнес». Он так увлекся записями, что почти до зари не смотрел на часы.

Это непростое задание надо выполнить во что бы то ни стало. Описания исследований, ведущихся в институте, не просто захватывали, они вдохновляли. Вот главное, что происходит в АИРе, а не стычки между сотрудниками, бюрократия или другие маневры. Такое есть везде, но только здесь можно заниматься увлекательнейшей работой.

Протоколы – душа и сердце института, его сущность и предмет гордости. Для молодого врача, изучившего записи, это шанс познакомиться с работами величайших умов в этой сфере, открывших перед ним будущее раковой медицины.

Все тридцать шесть протоколов, страниц по двадцать пять каждый, были полны непонятных терминов, скрытого подтекста, которые могли бы свести с ума неспециалиста. Но для Дэна каждый протокол – героическая детективная история. Потому что в каждом предлагался новый подход к лечению древней таинственной болезни: внушающая доверие теория роста и мутации злокачественных клеток, смелые гипотезы о том, как то или иное лекарство способно подействовать даже в, казалось бы, полностью безнадежных случаях.

Логан не удивлялся количеству экспериментов, проведенных против злокачественных опухолей в лабораторных условиях или на трупах. Он был готов и к тому, что возникнет множество проблем, остававшихся почти в каждом случае и в основном связанных с токсичностью. Примерно треть исследований концентрировалась на том, как нацелиться на клетки опухоли, чтобы не затронуть окружающие здоровые. Его несколько смущало то обстоятельство, что он никак не мог вычислить, сколько же наиболее эффективных лекарств стало известно ученым в течение десятилетий. Сотни тысяч вполне доступных соединений, их число росло день ото дня, но их потенциал так и не был определен, не говоря уж о том, чтобы он был использован. Во всяком случае, на сегодня все это оставалось тайной за семью печатями.

Логан настолько увлекся, что уже обдумывал, как производить отбор пациентов, какие методы лечения использовать, как строить статистический анализ. За холодными цифрами он видел реальных людей и понимал – увеличение числа выживших даже на несколько процентов будет означать благополучие множества семей.

Наутро Рестон увидел, как Логан бодро шагал к административному зданию.

– С кем это ты спал?

Логан рассмеялся.

– У меня теперь такое ощущение, что я ни с кем не смогу спать очень долго, по крайней мере, до тех пор, пока не найду кого-то, кто случайно знает метод лечения болезни Ходкина.

– А, значит, ты прочитал протоколы…

Логан кивнул.

– Боже мой, какую же здесь делают работу!

– Да, – улыбнулся Рестон. – Ты удивлен?

– Я хочу сказать, что когда читал, то все время думал: какого черта, для чего я нужен этим людям?

– Только вчера Ларсен поведал нам всем об этой отвратительной работе. – Джон фыркнул. – Ну не пудри мне мозги ложной скромностью. Ты думаешь о том, о чем и я: скоро ли я сам смогу писать такие протоколы?

Логан улыбнулся.

– Я? Да я смиренный младший сотрудник и знаю свое место.

– Черта с два!

– Ну, по крайней мере, для публики. – Он огляделся, вестибюль был битком набит народом. – Послушай, серьезно, такие разговоры не приведут нас ни к чему хорошему. Всем известны наши амбиции. Амбиции – одна из причин, почему они нас и пригласили сюда.

– Ну, может, контролируемыеамбиции. Они могут послужить делу.

Рестон кивнул.

– Ты прав. Но первоначально, – он понизил голос, – необходимо выяснить, кого из старших стоит попробовать сделать своим крестным отцом.

– Рестон, по-моему, ты выжил из ума.

– А ты слепой, глухой, немой или прикидываешься? Думаешь, ты сумеешь разобраться сам?

Логан покачал головой.