Текст книги "Плоть и кровь"
Автор книги: Гарольд Роббинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА VIII
Не прошло и десяти минут после побудки, как дверь барака распахнулась, и Хамид прокричал с порога:
– Смирно!
Девушки повскакивали с коек, кто в чем. Хамид вошел в комнату, а за ним появилась женщина-командир. Ее цепкие черные глаза быстро обежали весь барак, при этом она не обращала ни малейшего внимания на то, что некоторые девушки не успели одеться. Последовала долгая пауза, прежде чем она заговорила – звонким, бесстрастным голосом:
– Сегодня—ваш последний день в лагере. Ваше обучение закончилось, так же, как и наша работа. Лагерь закрывается. Каждая из вас получит особое назначение.
Вытянувшись в струнку, девушки во все глаза смотрели на командира.
– Я горжусь вами, – сказала та. – Всеми, до одной. Некоторые наши лидеры с недоверием восприняли эту идею, чуть ли не с отвращением: мол, женщина, да еще арабка, не может стать достойным бойцом, она годится лишь на то, чтобы готовить пищу, убирать и растить детей. Мы доказали их неправоту. Вы стали членами «Аль Икваха», равными среди равных, прошли тот же курс обучения, Что и мужчины, и справились не хуже них.
Девушки молчали. Женщина-командир продолжила:
– В вашем распоряжении один час, чтобы уложить личные вещи и быть готовыми покинуть территорию лагеря. Я лично сообщу каждой о ее назначении. Вам запрещается обсуждать эти назначения между собой: они станут важнейшей военной тайной. Любая обмолвка будет приравниваться к измене и караться смертной казнью – потому что одно неосторожное слово может стоить жизни вашим товарищам по оружию.
Женщина-командир подошла к двери и снова обернулась.
– Да здравствует Победа! Аллах да поможет вам! – ее рука взметнулась в салюте.
– Да здравствует Победа! – хором повторили девушки. – Смерть врагам!
Едва за начальницей закрылась дверь, как комната огласилась громкими криками:
– Пахнет серьезным!
– Это на целый месяц раньше, чем предусматривалось!
– Что-то случилось!
Лейла не принимала участия в общем галдеже. Она отперла тумбочку и принялась выкладывать одежду, которая была на ней в день прибытия в лагерь. Молча сложила аккуратными стопками на кровати все свои пожитки, включая лифчики, трусики, туфли, чулки и солдатские сапоги. Потом открыла небольшой чемодан и вытащила оттуда голубые джинсы, купленные перед отъездом из Франции. Вот когда Лейла по-настоящему поняла, до чего же она изменилась! Джинсы, в которые раньше она едва влезала, теперь не держались на талии и сползали с бедер. Рубашка болталась, как на вешалке, – пришлось закатать рукава. Концы рубашки Лейла завязала узлом на талии и сунула ноги в мягкие, удобные сандалии. Потом убрала в чемодан расческу, зубную щетку, набор косметики и проверила тумбочку. Пусто. Щелкнул замок.
Девушка села на кровать и закурила сигарету. Остальные все еще обсуждали, что взять, что оставить. Лейла поймала на себе взгляд египтянки?
– Ты надела свое?
– Ну да. Командир же сказала: личные вещи.
– А форма? – спросила другая девушка.
– Если бы ее нужно было взять, нам бы так и сказали.
– Пожалуй, Лейла права, – подхватила Соад. – Я тоже ничего не имею против штатской одежды – хотя бы ради разнообразия. – Через минуту она с негодованием воскликнула – Ничего не годится! Все стало велико!
Лейла рассмеялась.
– Не беда. Представляешь, как здорово будет покупать новое!
Она вышла на улицу. Солнце еще не поднялось высоко над горой. Утренний воздух был свеж и прозрачен. Лейла сделала глубокий вдох.
– Ну что, готова? – раздался за спиной голос Хамида. Он только что вышел из барака, с неизменной сигаретой, приклеенной к губе.
– Как всегда, – отрапортовала она.
Хамид задумчиво посмотрел на девушку.
– Ты не такая, как другие, и знаешь это.
Лейла промолчала.
– Тебя ничто не вынуждало идти сюда. Ты очень богата и могла бы иметь все, что пожелаешь, – в глазах наемника сквозило одобрение.
– Да? А откуда тебе известно, чего я хочу?
– Неужели ты принимаешь всерьез весь этот треп? Я прошел три войны – каждый раз одно и то же. Лозунги, клятвы, угрозы, напыщенные слова о возмездии. Когда в разговор вступают пули, всему этому конец. Большинство сразу же показывает спину и улепетывает во все лопатки. Остаются одни фанатики.
– Может, когда-нибудь всеизменится, – предположила Лейла.
Хамид прикурил вторую сигарету прямо от первой.
– Как ты думаешь, что будет, если мы и впрямь отвоюем Палестину?
– Народ получит свободу.
– Свободу—чего? Голодать? Ведь несмотря на все миллионы, которые сыплются на арабов со всех сторон, народ все так же голодает.
– Это тоже должно измениться.
– По-твоему, Хусейн, нефтяные короли, даже твой отец с принцем Фейядом добровольно поделятся своими богатствами с массами? Сейчас, по крайней мере, им приходится идти на уступки. Но после победы давление на них прекратится – и что тогда? Кто заставит их поделиться? Нет, они просто станут еще богаче.
– Дело народа – взять свою судьбу в собственные руки!
Хамид горько рассмеялся.
– Жалко, что здешняя лавочка закрывается. Это была недурная работенка. Теперь придется искать другую.
– Что ты хочешь сказать? Разве тебе не дали новое задание?
– Я же профессионал. Мне платят тысячу ливанских фунтов в месяц. Не представляю, где еще я стану получать столько денег. Придется вкалывать за сто пятьдесят в месяц. Нет, по мне уж лучше Братство. Оно щедрее и почему-то может себе позволить швыряться деньгами.
– Разве ты не веришь в наше дело? – поразилась Лейла.
– Верю, конечно. Только не в вождей. Их слишком много, и каждый только и думает, как бы набить мошну и стать важной шишкой.
– Не все же такие.
Хамид усмехнулся.
– Ты еще слишком молода. Потом узнаешь.
– А что все-таки случилось? Почему внезапная перемена в планах?
Наемник пожал плечами.
– Понятия не имею. Приказ поступил ночью, и командир была удивлена не меньше нас. Всю ночь провела в сборах.
– Правда, она выдающаяся женщина?
Хамид кивнул.
– Если бы она была мужчиной, у меня было бы больше веры в наших руководителей, – он бросил на девушку испытующий взгляд. – Ты мне кое-что задолжала.
– Да? – растерялась Лейла. – Что же?
Хамид указал на барак у нее за спиной.
– В отряде четырнадцать девушек, и ты единственная, кого мне не удалось трахнуть.
Лейла засмеялась.
– Прошу прощения.
– Да уж, конечно, – полусерьезно сказал он. – Тринадцать – несчастливое число. Что-то должно произойти.
– Ну, это вряд ли. К тому же, можно посмотреть с другой стороны. Будет к чему стремиться.
Он ухмыльнулся.
– Спорим? Если мы еще когда-нибудь встретимся – неважно, где, – это обязательно случится.
– По рукам!
Они обменялись рукопожатием. Сириец заглянул Лейле в глаза.
– А знаешь, ты совсем не плохой боец для девчонки.
– Спасибо.
Хамид посмотрел на часы.
– Как думаешь, они уже собрались?
– Должны. У нас не так уж много барахла.
Он бросил окурок, открыл дверь барака и зычно, как на полигоне, гаркнул:
– Эй, девушки! Строиться по двое!
Через два часа состоялась прощальная аудиенция у женщины-командира. Пока девушки ждали на улице, у них на глазах полным ходом шла ликвидация лагеря. Повсюду сновали мужчины и грузовики; из штаба выносили мебель, обмундирование и оружие. Лагерь стал похож на призрачный город из сказки. Песок пустыни попадал в раскрытые окна и двери, спеша вновь предъявить права на все вокруг.
Девушки, точно зачарованные, следили за тем, как машины увозили разный скарб. Осталось демонтировать само здание штаба.
Лейла шла первой по алфавиту. Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь и приблизилась к столу командира, ловко отдав честь.
– Аль Фей явилась!
В голубых джинсах это выглядело не так уместно, как в форме.
Женщина-командир устало приветствовала ее.
– Вольно. Да здравствует победа. – Она сверилась со списком. – Твоя фамилия Аль Фей?
– Да, мэм, – Лейла впервые подумала о ней как о женщине.
– Ты возвращаешься к матери в Бейрут. Там с тобой свяжутся и объявят о новом назначении.
– Это все, мэм? Больше ничего?
– Пока все. Не беспокойся, ты о нас еще услышишь.
– А как я узнаю? Будет какой-нибудь пароль или…
Начальница перебила ее:
– Узнаешь, когда придет время. В данный момент твоя обязанность – вернуться домой и ждать. Не вступай ни в какие политические организации, как бы они ни были притягательны. Живи сама по себе и выполняй все установления своей семьи. Ясно?
– Да, мэм.
Женщина-командир несколько мгновений смотрела на Лейлу. Она как будто хотела что-то сказать, но передумала.
– Счастливо. Можешь идти.
Лейла взяла под козырек, повернулась кругом и вышла из комнаты. В коридоре подруги пытливо всматривались в ее лицо, но она не проронила ни Слова.
На улице стоял еще один грузовик. Хамид сделал приглашающий жест рукой:
– Ваш лимузин подан.
Девушка молча залезла в кузов и села на скамью.
Меньше чем через полчаса грузовик был полон. Все хранили непривычное молчание, словно вдруг стали чужими. Каждая получила приказ и боялась проболтаться.
Соад первой нарушила это безмолвие.
– А знаете, – гортанным голосом произнесла она, – я буду скучать по лагерю. Все было не так уж и плохо. Во всяком случае, я никогда еще так качественно не трахалась.
Девушки расхохотались и вдруг затараторили хором. Им и впрямь было что вспомнить и над чем посмеяться: позади остались ошибки, аварии, трудности быта… Прошло еще полчаса, но грузовик не трогался с места.
– Чего мы ждем? – крикнула одна из девушек.
– Командира, – пояснил Хамид. – Она сию минуту выйдет.
Он угадал: через несколько секунд в дверях штаба показалась женщина-командир. Девушки разом притихли и воззрились на нее. Они впервые видели ее не в хаки. На командире был не особенно хорошо сшитый шерстяной костюм французского покроя; жакет казался слишком длинным, юбка – коротковатой. Швы на чулках перекрутились. Она неуверенно ступала на высоких каблуках и словно вдруг утратила свое превосходство. С одутловатым лицом, она казалась не слишком уверенной в себе.
«Будь она чуточку полнее, – подумала Лейла, – ее ни за что бы не отличить от моей матери и любой другой женщины нашего рода».
Хамид распахнул дверцу; начальница вскарабкалась в кабину и села рядом с шофером. Сам Хамид забрался в кузов.
– Поехали, – скомандовал он водителю.
Грузовик выехал на шоссе, туда, где уже стояла колонна, поджидая последнюю машину с мебелью. Наконец, она появилась и загудела, давая сигнал. Головной грузовик тотчас тронулся с места, и вскоре все уже катили по направлению к прибрежной полосе.
Перед крутым поворотом девушки бросили прощальный взгляд на лагерь. Он был полностью разорен—словно здесь и не жили люди. Снова воцарилось молчание; каждая думала о своем.
Меньше чем через час они услышали где-то позади, со стороны лагеря взрывы, затем гул самолетов, и наконец, прямо над их головами пронеслась эскадрилья. Первый грузовик охватило пламя.
Хамид привстал в кузове и крикнул шоферу:
– Израильские бомбардировщики! Съезжай с дороги!
Однако сквозь шум тот не разобрал его слов. Вместо того, чтобы свернуть с шоссе, он прибавил газу, рванул вперед и врезался в переднюю машину. В то же мгновение над колонной на бреющем полете пролетел бомбардировщик. В воздухе засвистали пули. Взорвался еще один грузовик. Девушки кричали и пытались выбраться из кузова.
– Разбегайтесь, прыгайте в кювет! – скомандовал Хамид.
Лейла механически подчинилась. Она ударилась о землю, перекувырнулась и поползла к обочине, укрывая голову от пуль.
Над ними вновь взревели двигатели. На этот раз девушка увидела, как сверху летят бомбы. Вспыхнуло сразу несколько машин.
– Почему мы не отстреливаемся? – раздался чей-то вопль.
– Чем? – ответил другой голос. – Все оружие сложено в одно место.
В канаву рядом с Лейлой, всхлипывая, спрыгнула одна из девушек. Лейла не подняла головы: прямо на них пикировал самолет.
Бомба угодила в машину, в которой они ехали. Грузовик разлетелся на тысячу мелких кусочков. Послышался жуткий, почти звериный вой. Пространство вокруг Лейлы усыпали осколки металла и части человеческих тел. Девушка вжалась в канаву, стараясь найти убежище в этой зловонной яме. Она сама не знала, как ей удалось уцелеть. Самолеты ревели в воздухе, вновь и вновь атакуя несчастную колонну. Они улетели так же неожиданно, как появились, взмыв высоко в небо и повернув на запад. Солнце осветило голубые звезды на крыльях.
Несколько минут стояла мертвая тишина, потом послышались стоны и крики о помощи. Лейла осторожно подняла голову.
На шоссе началось движение. Девушка повернулась к женщине рядом с собой и узнала Соад.
– Соад, – прошептала Лейла. – С тобой все в порядке?
Египтянка с трудом проговорила:
– Кажется, я ранена.
– Давай помогу.
– Спасибо, – Соад попыталась приподнять голову, но вдруг откинулась на землю. Изо рта у нее хлынула кровь, глаза остекленели.
Лейла с ужасом смотрела на нее. Она никогда еще не видела смерти, но сразу догадалась, что произошло. Девушку бросило в дрожь. Она заставила себя отвернуться и встать.
Наконец ей удалось выкарабкаться из кювета. Земля была усыпана осколками. Прямо перед Лейлой валялась чья-то рука; на одном Пальце сверкало кольцо с бриллиантом. Девушка отшвырнула этот страшный предмет и поплелась к грузовику. От него ничего не осталось, кроме груды искореженного металла и дерева. Всюду были разбросаны части человеческих тел. Лейла тупо посмотрела на них и подошла к кабине. Труп женщины-командира наполовину вывалился наружу. Юбка задралась, обнажив мощные бедра.
Боковым зрением Лейла уловила неподалеку какое-то движение. Один из уцелевших солдат наткнулся на оторванную руку и теперь стаскивал с пальца бриллиантовое кольцо. Наконец он отбросил мертвую конечность, внимательно рассмотрел драгоценность и опустил в карман. Внезапно он почувствовал на себе взгляд Лейлы. Девушка молчала.
Солдат смутился.
– Мертвым ничего не нужно, – и побрел восвояси.
К горлу девушки подступила тошнота, и ее вырвало прямо на дорогу. Лейла едва не потеряла сознание, но вдруг чья-то сильная рука обняла ее за плечи.
– Ничего, – произнес Хамид. – Ничего.
Ее всю вывернуло и выпотрошило, она была страшно слаба и вся дрожала. Но так приятно было спрятать лицо у него на груди!
– За что? – рыдала она. – За что они так поступили с нами? Мы им совсем ничего не сделали!
– Это война, – сказал Хамид.
Лейла подняла глаза и увидела у него на щеке кровь.
– Наши руководители знали о предстоящем налете, поэтому и свернули лагерь?
Он не прореагировал.
– Но это же абсурд! – не унималась Лейла. – Собрать в одном месте все грузовики, весь скарб и людей. Идеальная мишень!
Лицо наемника по-прежнему ничего не выражало.
– Разве для этого нас учили? Чтобы потом повести на убой, как баранов?
– Вечером по радио это преподнесут совсем иначе. Интуиция мне подсказывает, что мы героически подбили не менее шести израильских бомбардировщиков.
– О чем мы говорим? – рыдала Лейла. – Ты с ума сошел! Мы же не произвели ни одного выстрела!
Хамид очень ровным голосом ответил:
– Да, это так. Но сто миллионов арабов этого не знают.
– Израильтяне! Это просто звери! Мы были беззащитны, но их это не остановило!
– Если верить радио, вчера мы одержали крупную победу, – возразил Хамид. – Взорвали в Тель-Авиве школьный автобус с тридцатью учениками. Полагаю, сегодняшним налетом они хотели выразить свое отношение.
– Братство право, – кипятилась Лейла. – Единственный способ остановить этих скотов – уничтожить их всех до одного!
Хамид помолчал, затем достал сигарету и закурил, выпуская из ноздрей дым.
– Слушай, малышка, давай-ка уберемся отсюда. Нечего нам тут делать, а путь впереди неблизкий.
– Может, задержимся, чтобы предать их земле?
Он махнул рукой куда-то назад. Лейла обернулась и увидела мужчин, рывшихся в обломках.
– Смотри. Сейчас они заняты поисками всего, что только можно найти. Потом они будут драться за это между собой, а после этого ты останешься единственным трофеем, за который еще можно будет драться. Ты единственная оставшаяся в живых женщина.
Она на мгновение лишилась дара речи.
– Не думаю, – продолжал Хамид, – что твое горячее желание утешать товарищей по оружию простирается на двадцать-тридцать человек сразу.
– А ты не думаешь, что они пустятся за нами в погоню?
Сириец наклонился и поднял что-то, лежавшее возле его ног. Лейла впервые заметила, что он держит в руках автомат, а к ремню пристегнута кобура.
– Ты ждал того, что случилось?
Хамид пожал плечами.
– Я – профессионал. Оружие было спрятано под скамейкой, и я первым делом схватил его, когда поднялась паника и все начали прыгать вниз. У меня было предчувствие. Говорил же тебе: тринадцать—несчастливое число!
–
ГЛАВА IX
Бейдр наблюдал за тем, как Джордана пересекает комнату. Он был доволен своим решением. Джордана обладала тактом, которого недоставало ему самому. Сейчас она сердечно прощалась с четой Хатчинсонов. Ей удалось произвести хорошее впечатление на жен, а это, несомненно, скажется на отношении к нему банкиров. Теперь они—одна команда.
Несомненно, сыграло роль и его новое предложение насчет дележа прибыли. Пятнадцать процентов будет распределяться между служащими, при этом основной капитал должен оставаться неприкосновенным. Всех этих людей роднило одно общее свойство – алчность.
К нему подошел Джо Хатчинсон.
– Я рад, что мы встретились, – приветливым тоном истинного калифорнийца проговорил он. – Когда ведешь с кем-нибудь дела, крайне важно знать, что этот человек разделяет твои взгляды.
– У меня то же ощущение, – ответил Бейдр.
– Девочки прекрасно поладили, – Хатчинсон посмотрел на свою жену. – Ваша супруга пригласила Долли следующим летом погостить у нее на юге Франции.
– Вот и замечательно, – улыбнулся Бейдр. – Вы тоже приезжайте. Будет очень весело.
Калифорниец подмигнул.
– Мне приходилось слышать о француженках. Это правда, что они купаются без бюстгальтеров?
– На некоторых пляжах.
– Обязательно приеду. С самого начала войны не был в Европе. Потом меня подбили в Северной Африке. Единственные женщины, которых я там встречал, были грязные шлюхи. Уважающий себя джентльмен не стал бы с ними якшаться. Еще подцепишь гонорею, или какой – нибудь ниггер с перышком подстережет тебя в темной аллее.
По-видимому, Хатчинсон не отдавал себе отчета в том, что говорит о родных местах Бейдра. Стоявший перед ним человек никак не ассоциировался для него с туземцами.
– Тяжелые были времена, – дипломатично заметил Бейдр.
– В вашей семье кто-нибудь воевал?
– Нет. Наша страна очень маленькая, и, скорее всего, никто не счел бы ее заслуживающей внимания.
Бейдр умолчал о том, что принц Фейяд заключил договор, по которому, в случае победы Германии, его род стал бы контролировать все нефтяные месторождения Ближнего Востока.
– Как вы думаете, – не отставал американец, – будет Новая война на Ближнем Востоке?
Бейдр посмотрел ему прямо в глаза.
– Вы можете только гадать – так же, как и я.
– Ну что ж, если это все-таки произойдет, вы поддадите им жару. Давно пора поставить евреев на место.
– У нас не слишком много евреев среди клиентов, да? – осведомился Бейдр.
– Нет, сэр, – выразительно заявил банкир. – Мы их не очень-то приваживаем.
– Поэтому мы и расторгли соглашение по Ранчо дель-Соль? Потому что некоторые директора – евреи?
– Вот именно. Они хотели сотрудничать с сионистскими банками Лос-Анджелеса.
– Мне просто интересно. Кто-то сказал, будто нам специально сбивали цену. Лос-Анджелес ссудил их по номиналу, а мы вроде бы запросили полтора пункта сверху.
– Евреи намеренно подставили нам ножку, – подтвердил Хатчинсон.
– В следующий раз вы им подставите. Я хочу, чтобы наш банк стал конкурентоспособным. Это единственный способ привлечь солидных предпринимателей.
– Даже евреев?
Голос Бейдра утратил всякое выражение.
– Не следует смешивать разные вещи. Мы говорили о долларах. Долларах США. Та сделка могла принести нам два миллиона за три года. Даже если снизить процентные ставки на полпункта, все равно остается полтора миллиона. Это тоже деньги, которые мне бы не хотелось упустить.
– Но сионисты продолжали бы сбивать цену.
– Возможно, – ответил Бейдр. – Тогда мы могли бы дать понять, что отныне являемся равноправными финансистами.
– О’кей, – согласился Хатчинсон. – Вы—босс, вам виднее.
– Кстати, – припомнил Бейдр, – названная вами сумма на строительство Города Развлечений все еще в силе?
Да, двенадцать миллионов долларов. Японцы настаивают на ней.
– Застолбите это дело и по этой цене.
– Но постойте. У нас нет сейчас таких денег.
– Я сказал: застолбите, а не немедленно вносите деньги. Полагаю, к концу недели у нас появится партнер.
– Чтобы, как вы выражаетесь, застолбить, потребуется задаток десять процентов, то есть, миллион двести тысяч. Иесли партнер не подвернется, плакали наши денежки. Боюсь, что ревизорам это не понравится.
– Я все-таки рискну. В худшем случае сам внесу деньги. Если же все пойдет как надо, никому не придется вкладывать ни пенни. Шесть миллионов дадут японцы, а остальные шесть поступят через нью-йоркский банк от ближневосточной фирмы – это троекратно окупится за счет процентов от денежных поступлений и дивидендов по акциям. Деньги имеют способность к росту и самовозобновлению.
Наконец Хатчинсоны ушли. Джордана вернулась в гостиную и без сил упала в кресло.
– О, Господи! Просто не верится.
– Чему? – улыбнулся Бейдр.
– Что таких зануд носит земля. Я думала, они все давно вымерли. Когда я была маленькой, частенько встречала подобные типы.
– Как правило, люди не меняются.
– Я так не считаю. Ты ведь изменился. И я тоже.
Бейдр поднял на нее глаза.
– И не обязательно к лучшему, да?
– Это зависит от восприятия. Вряд ли я смогла бы вернуться к прежнему образу жизни. Так же, как и ты не согласился бы вернуться на родину и навсегда остаться там.
Бейдр не ответил. В определенном смысле Джордана была права. Он вряд ли захотел бы повторить жизненный путь своего отца. Мир полон соблазнов.
– Я бы не отказалась покурить, – многозначительно произнесла Джордана. – Нет ли у Джабира гашиша?
– Наверняка есть. – Бейдр хлопнул в ладоши, и из соседней комнаты появился слуга.
– Да, господин?
Бейдр что-то быстро сказал по-арабски. Через минуту Джабир вернулся с серебряной папиросницей. Он открыл ее и протянул Джордане. Она бережно взяла аккуратно свернутую пахитоску, после чего Джабир предложил портсигар Бейдру, и тот последовал примеру жены.
Джабир поставил папиросницу на кофейный столик и, чиркнув спичкой, дал Джордане прикурить, вежливо соблюдая при этом дистанцию. Потом он точно так же помог Бейдру.
– Спасибо, – вымолвила Джордана.
Джабир ответил по-арабски, всем своим видом изображая покорность:
– Вы оказали мне честь, госпожа, – и он незаметно удалился.
Джордана вдохнула ароматный дым и сразу почувствовала успокаивающее действие гашиша.
– Изумительно, – проговорила она. – Никто не умеет готовить его лучше Джабира.
– Его родные выращивают травку у себя на плантации, недалеко от того места, где родился мой отец. Арабы называют ее травой, из которой делаются грезы.
– Я того же мнения, – вдруг рассмеялась Джордана. – Знаешь, с меня, кажется, уже довольно. Усталость как рукой сняло.
– Со мной то же самое, – Бейдр опустился в кресло напротив, положил пахитоску в пепельницу и взял руку жены. – Чего бы ты сейчас хотела?
К глазам Джорданы подступили слезы.
– Вернуться в прошлое – когда мы только познакомились. И начать все сначала.
– Я тоже, – признался Бейдр. – Но это невозможно.
Джордана во все глаза глядела на него, по щекам струились слезы. Она вдруг спрятала лицо в ладонях.
– Бейдр, Бейдр! Что с нами случилось? Почему все пошло наперекосяк? Мы так любили друг друга!
Он притянул ее голову к своей груди и вперил унылый взор в пространство.
– Не знаю, – еле слышно вымолвил он и вспомнил, как она тогда была прекрасна.
Он вспомнил холодный, ослепительно белый свет, белый снег и белые здания вокруг площади, где должна была состояться инаугурация. Дело было в январе 1961 года. Великая страна праздновала вступление в должность новогопрезидента, молодого человека, которого звали Джон Фитцджеральд Кеннеди.
Полгода назад никто на Ближнем Востоке не слышал этого имени. Потом его вдруг выдвинули кандидатом от Демократической партии, и Бейдр получил телеграмму от принца Фейяда:
«Какова его позиция по ближневосточному вопросу?»
Последовал лаконичный ответ:
«Произраильская. Больше ничего не известно».
На следующий день состоялся столь же немногословный телефонный разговор.
– Найдите возможность вложить миллион долларов в избирательную компанию Никсона.
– Это будет нелегко, – ответил Бейдр. – В Соединенных Штатах существуют ограничения для подобного рода деятельности.
Принц отреагировал коротким, хитрым смешком.
– Политики везде одинаковы. Я убежден, что вы найдете способ. Мистер Никсон и мистер Эйзенхауэр поддержали нас в 1956 году, когда англичане и французы пытались наложить лапу на Суэцкий Канал. По крайней мере, мы покажем, что умеем быть благодарными.
– Попробую, – пообещал Бейдр. – Но мне кажется, стоило бы также вложить средства и в кампанию Кеннеди – на всякий случай.
– С какой стати? Или ты считаешь, что у него есть шанс?
– Судя по предварительным данным, нет, но Америка есть Америка. Никогда не знаешь заранее.
– На твое усмотрение, – разрешил принц. – Мне начинает казаться, что ты уже больше американец, чем араб.
Бейдр рассмеялся.
– Американцы так не считают.
– Как поживает твоя семья? – неожиданно поинтересовался принц.
– Прекрасно. Вчера я разговаривал с ними. Жена и дочери сейчас в Бейруте.
Тебе следовало бы их навестить. Я все еще рассчитываю на наследника. Не затягивай с этим делом. Годы идут, я не молодею.
– Да хранит вас Аллах, – сказал Бейдр. – Живите вечно.
– В раю – пожалуй, – приглушенный голос Фейяда тем не менее, эхом разнесся по всей линии, – А на земле – нет уж!
Бейдр в задумчивости положил трубку. Принц ничего не говорил просто так. Неужели до него дошли слухи, что у Мариам после рождения последней девочки больше не будет детей? Но если так, вряд ли он стал бы упоминать о наследнике. Скорее настоял бы на том, чтобы Бейдр развелся и женился во второй раз. По мусульманским законам бесплодие считалось поводом к разводу, но Бейдру не хотелось на это идти. Не то чтобы он любил Мариам – этого он никогда к ней не чувствовал, а чем дальше, тем меньше между ними оставалось общего. Мариам была слишком провинциальна и питала нескрываемую неприязнь к Европе и Америке. Она была счастлива лишь в своем домашнем окружении, маленьком, целиком понятном ей мирке. Вот в чем дело, подумал Бейдр. Она слишком арабка. Ему не улыбалось вновь жениться на арабской девушке.
Может быть, принц прав и он слишком вошел в роль западного предпринимателя? Во всяком случае, он определенно отдавал предпочтение западным женщинам. В них била ключом жизнь, они отличались хорошим вкусом, имели свой стиль и пользовались свободой, недоступной для женщин его народа.
Имея приятелей-бизнесменов в обеих партиях, Бейдр нашел способ вложить деньги в обе избирательные компании. Поэтому принц получил специальное приглашение от инаугурационного комитета. Сославшись на нездоровье, Фейяд поручил Бейдру представлять его на вышеупомянутой церемонии.
Бейдр стоял на трибуне для иностранных гостей, довольно близко от помоста, на котором и должно было разыграться действо. Он не особенно уютно себя чувствовал наледенящем ветру, несмотря на белье с механическим подогревом, которое надел под обязательный фрак, жемчужносерый жилет и такие же брюки. Легкая шляпа, надвинутая от ветра на самые уши, не очень-то спасала от холода.
Он оглянулся по сторонам. Некоторые дипломаты и их жены оказались лучше подготовленными к предстоящему торжеству. Они были старше и наверняка участвовали не в одной такой церемонии. Бейдр заметил, как они время от времени делали глоток-другой из маленькой серебряной фляжки; многие прихватили с собой термосы.
Бейдр взглянул на часы. Было четверть первого. Церемония задерживалась: она должна была начаться ровно в полдень. От солнечного света и снега у Бейдра слезились глаза; он хотел достать темные очки, но, убедившись, что никто их не носит, передумал. Наконец на помосте началось движение, потом раздались аплодисменты. Вновь избранный президент взошел на трибуну.
В нем чувствовалось что-то очень молодое и уязвимое. Он шел вперед уверенным шагом, ветер трепал его волнистые волосы. Казалось, он не замечал холода. Он единственный из всех был без шляпы.
Минутой позже священнослужитель обратился к нему с благословением. Голос церковника звучал напевно, как у проповедников всех конфессий. Молодой президент застыл на месте, молитвенно сложив руки и почтительно склонив непокрытую голову. Бейдр подумал, что Аллах не допустил бы столь долгой проповеди на таком морозе.
Когда священник закончил, вперед выступил старик с белыми волосами и лицом, словно высеченным из того же гранита, что и окружающие площадь здания. Вокруг зааплодировали. Это был Роберт Фрост, один из величайших американских поэтов.
Он начал читать по бумажке, изо рта струился пар. Бейдр не мог разобрать слова и перестал прислушиваться.
Поэту мешали бьющие прямо в глаза солнечные лучи, поэтому из толпы выделился еще один человек и собственной шляпой прикрыл пюпитр от солнца. Рядом с Бейдром опять зашептались. Это оказался Линдон Джонсон, будущий вице-президент Соединенных Штатов. Старик что-то буркнул, и Джонсон отошел в сторону. Фросту пришлось продолжать речь по памяти. Голос поэта довольно громко Разносился над площадью, но Бейдр не слушал. Его внимание привлекла девушка, стоявшая на центральной трибуне, в третьем ряду за спиной президента.
Она казалась рослой, но вообще трудно было сказать; трибуна была устроена таким образом, чтобы всем было видно и слышно. Девушка не носила головного убора; длинные прямые светлые волосы обрамляли довольно смуглое лицо. Над слегка выступающими скулами светились ярко-голубые глаза. У нее было широкое лицо с почти квадратным подбородком. Девушка внимала прославленному поэту, слегка приоткрыв рот, благодаря чему стали видны ровные белые зубы. Когда старик умолк, она улыбнулась и горячо захлопала в ладоши. Что-то подсказало Бейдру; она из Калифорнии.
Президент принес присягу и, подойдя к пюпитру, начал свою тронную речь. Бейдр весь обратился в слух.
Одно место в его речи заставило Бейдра предположить, что президент знаком с текстом Корана. Это было так созвучно Священной Книге: «Доброта не есть признак слабости; искренность требует проверки испытаниями»…
По окончании речи Бейдр поискал глазами голубоглазую девушку, но она ушла. Он искал ее повсюду в толпе, но так и не нашел.
Ее лицо постоянно стояло у него перед глазами. Бейдр несколько раз смотрел церемонию инаугурации по телевизору, но оказалось, что она ни разу не попала в кадр.
