Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут"

Автор книги: Гарднер Дозуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 70 страниц)

– Лады. Нам нужно найти гитариста, клавишника и ударника. Как насчет Олив и Оби – на клавишные и барабаны?

– Олив и Оби из «Безвестных»?!

– Конечно. Почему нет?

– Не знал, что они продолжают выступать.

– Олив делает карьеру в Голливуде. А Оби гнет спину на студии в Сан– Франциско. Почему бы нам не связаться с ними?

– Я ведь не просто сжег мосты, Джесс, я их подорвал ко всем чертям. Они ни за какие коврижки не согласятся играть со мной.

Он пожал плечами.

– Ты удивишься, но… прошло двенадцать лет. Упомяни деньги – они всегда и во всем помогают. Да и потом, ты же сам сказал – на сцене тебя не будет.

От этих его слов стало обидно. На удивление обидно.

– Что ж, если думаешь, что сумеешь их затащить…

– Посмотрим, что я смогу сделать. – Он снова почесал подбородок. – Пока что займусь поиском гитариста. – Он расплылся в улыбке. – Это может быть даже весело.

* * *

Вся наша четверка забилась встретиться на нейтральной территории – в китайской кафешке в Ван-Найс[55]55
  Ван-Найс – район в штате Калифорния в долине Сан-Фернандо, неподалеку от Лос-Андже– леса.


[Закрыть]. Я нервничал, места себе не находил – ломал зубочистку за зубочисткой. Заказывал Джесс, и нам достались луковый пирог с пельменями в комплекте, но я едва ли мог разжевать хоть что-то, угодившее в рот.

Джесс откинулся на спинку стула, излучая привычное спокойствие. Что бы ни случилось – он к этому был готов. Олив, все такая же маленькая и худосочная – росту метра полтора, не больше, – на встрече тоже оставалась спокойной, как и раньше. Она неспешно налила себе чаю, к зубочисткам и вовсе не притронулась. На сцене же она всегда казалась наэлектризованной – металась от одного синтезатора к другому, а за пальцами было и вовсе не уследить, они сливались во что-то неразличимое, порхая над клавишами. Мы с ней хорошо ладили – до того скандала, что поставил точку на группе. Впрочем, то же самое можно было сказать и обо всех остальных.

Оби продолжал сверлить меня тлеющим взглядом. Он очень сильно исхудал, его руки – запястья, в частности – приобрели болезненную гибкость, которая то и дело проявлялась в его движениях, пока он ел. Совсем не тот детина, каким я его запомнил. Мы с Оби все время цапались. Похоже, и сегодня все будет так же, как раньше.

– Джесс говорит, что ты с нами играть не будешь.

– Именно так.

– Тогда кто на гитаре?

Я прокатил по тарелке пельмешек, осознавая, что ни капельки не голоден.

– Не знаю. Джесс, ты пока что никого не нашел?

– Пока никого, – безмятежно ответствовал тот.

Оби к нему даже не повернулся.

– Собираешься побыть на подхвате, пока кто-нибудь не сыщется?

Я пожал плечами.

– Может быть. Ну или Точечка будет использовать фонограмму, пока вы учитесь.

– Кто будет главным? – Он подался вперед.

Я встретил его взгляд во всеоружии:

– Я.

Оби кивнул и на протяжении нескольких минут хранил молчание. Он наколол на вилку пельмешек и поднес ко рту.

– А у кого права на музыку?

– У «Хитачи», – ответил я, зная, к чему он клонит, но не собираясь развивать тему.

– Славно, – язвительно протянул он. – То есть мы типа литературных негров, только музыкальные. – Ну вот, пожалуйста, он выводит меня из себя, как всегда.

– Есть какие-то возражения? – заворчал я.

К черту добрые намерения!

– У тебя же были возражения в Денвере? Вот и я теперь возражаю. За что боролся, на то и напоролся, Джейк, – как тебе такой расклад? За «Не заставляй меня плакать» мы не получили ни цента.

У меня с языка уже готовы были сорваться слова, о которых я, возможно, позже бы пожалел, но тут мой взгляд упал на по-прежнему донельзя спокойного Джесса… и, дивное дело, я осекся.

– Ну да, в Денвере я обошелся со всеми вами хреново, – медленно произнес я. – Да, мне жаль. Но на деньги я вас никогда не кидал. Вы получали все до последнего пенни.

– Мы заслужили долю роялти…

– Чепуха, – категорически отрезал я. – И с альбома, и с концертов вы получили все отступные.

– Да ты засрал нам всю концертную программу. Никто не хотел идти на нас после того, как ты знатно обул публику в Денвере. Альбом? Издох в уголочке, не замеченный никем. Единственным утешением для меня было наблюдать за тобой со стороны – как ты просаживаешь все деньги. Мне понравилось. Особенно когда тебя упекли в реанимацию. Я чуть живот со смеху не надорвал.

Делая один глубокий вдох за другим, я уставился в тарелку. Надо быть как Джесс – спокойствие, только спокойствие. Я осознал, что Оби прибыл сюда, в Ван-Найс, с одной лишь целью – высказать мне в лицо все то, что он носил у сердца целых двенадцать лет.

– Не хочешь выступать? Как хочешь.

– Я такого не сказ…

– А если хочешь, прикрой поддувало. Мне очень жаль, что в Денвере все пошло коту под хвост. Ты сказал мне все, что хотел. Я извинился перед тобой. Денег, по которым ты так скорбишь, уже двенадцать лет как нет. А концерт – он дело насущное, и я за него в ответе. Он соберет хорошую кассу, и в процессе подготовки будет весело, но если тебе прямо вот поперек горла стоит работать со мной, я тебя пойму. Так что либо оставайся на моих условиях, либо уходи.

Оби сразу как-то сдулся на своем стуле.

– Да, я в деле, – пробурчал он.

Олив просто кивнула.

Джесс улыбнулся – так, будто ничего и не произошло.

– Что ж, теперь нам нужен гитарист.

* * *

Реакция Рози на мою затею последовала бурная и незамедлительная.

– Ты собираешься заново собрать «Безвестных»?

Точечка сидела за своей частью стола, следила за нами и молчала.

– Нет.

– Само собой, нет! Я не дам тебе использовать мой проект твоего камбэка ради.

Я уставился на нее.

– Какой еще камбэк? Ты думаешь, он мне нужен? Да на кой черт! Я ведь даже не выступаю. Я взялся за этот концерт по контракту. Никаких личных притязаний.

Рози заколебалась.

– Тогда зачем ты их собрал?

– Потому что они хороши. Без шуток хороши. Всегда такими были. Джесс на одних струнах может выдать что угодно лучше любого гитариста, лучше меня, а я сам по себе дьявольски хорош. Олив – настоящая ведьма, когда дело доходит до клавишных.

– А Оби? Ты же его ненавидел!

– Когда это я его ненавидел?

– Не отнекивайся. Ты прозвал его Оби-тормоз.

– Да, он та еще неспешная кобылка. Но притом – лучший барабанщик из всех, с кем мне доводилось работать. – Я глубоко вдохнул. – Какие проблемы?

Тут я с изумлением подметил, что в глазах у Рози стоят неподдельные слезы.

– Я не хочу, чтобы Денвер повторился. – Она встала и вышла из комнаты.

Или Сент-Луис. Она сказала это про себя, но я отчетливо услышал.

Точечка с интересом разглядывала свои ногти.

– Том Шнайдер – гитарист из моей группы. Он сейчас свободен. Могу позвать его.

– Ты же не хочешь, чтобы старая группа мешала новым задумкам.

Точечка смерила меня каким-то неопределенным взглядом. Впрочем, как будто хоть в одном ее взгляде была хотя бы толика определенности!

– Ты не всегда получаешь что хочешь[56]56
  В оригинале – «You can’t always get what you want», отсылка к одноименной песне группы «Роллинг Стоунз».


[Закрыть], – пропела она.

* * *

Я поискал в Интернете этого самого Тома Шнайдера. Посмотрел несколько видео. Он оказался опытным специалистом. Играл на гитаре, будто киркой орудовал, но в технике не откажешь. Что ж, он нам подходит, сказал я себе.

Все четверо должны были собраться у меня дома на следующей неделе. У стены выстроилось заказанное мной оборудование и инструменты. Неделька выдалась ужасная – мы с Точечкой вносили последние штрихи в музыку, но отношения между нами после моего отказа стали натянутыми, с холодком. Да и с Рози мы постоянно по собственной воле вступали в мелкие разногласия, выливавшиеся в полноценные конфликты. Словом, когда группа прибыла, я испытал неподдельное облегчение.

Шнайдер оказался высоким рыжим детиной из Оклахомы. Он говорил низким, «в нос», голосом, но пел в грубоватой блюзовой манере. Едва войдя, он сразу затребовал себе музыку. Не получив, пожелал демоверсию или табулатуру. Ему нужно было что-то для работы.

Вся моя проповедь насчет того, что-де группа сама разберется, кто за что в ответе, стала терять смысл прямо на глазах. Шнайдер задал тон нашей работе – и те, что некогда были «Безвестными», спустились до уровня простых студийных музыкантов. Я попросил Точечку вернуть ноты, ранее удаленные по моей же просьбе.

В итоге они выучили все назубок. Особенно Шнайдер. Свою партию он проиграл раз сто – пока она не отпечаталась в мозгу так, что не вытравишь. Я спросил его, зачем ему такая дотошность.

Он усмехнулся.

– Ты никогда раньше не выступал с Точечкой?

– Нет.

– Не зная материал, не сможешь идти в ногу с ее изменениями.

– Она много чего меняет в последнюю минуту?

– Нет, – покачал головой Шнайдер. – Она много чего меняет прямо во время выступления. Ускоряет темп, замедляет темп, вставляет паузы, расширяет тональность, сокращает ее. Все ради того, чтоб зажечь публику.

Точечка застыла неподалеку.

– Это что, правда? – уточнил я.

– Тебе еще много чего предстоит узнать, – ответила она без улыбки.

* * *

Мы с Рози лежали в кровати. Разговаривали, ну или, по меньшей мере, пытались. Выходил этакий словесный теннис – ее очередь, моя очередь.

Рози, с негодованием:

– Ничего не происходит! Она ничего не создает, ничего не делает. Ну да, она выступает – тут ее алгоритмы отлажены до блеска. Но это все уже было у нее. Я-то думала, что ухватила ее творческую жилку где-то с неделю назад. Тот большой блок кода, что изменялся сам собой и распадался на набор простых функций-утилит, когда я пробовала расковырять его. Где он сейчас?

Я, без понятия:

– Ты будто пытаешься сунуть ключ в замок. На ощупь. В темноте. С варежками на руках. И сам ключ у тебя – из желатина. Начинка у музыки – просто отпад, но, когда ее исполняет группа, получается игра без души. Я все еще управляю процессом – давайте быстрее, медленнее, смените тональность, попробуйте вот здесь вот играть бас, а тут вот возьмите повыше. Они подчиняются на ура, они профессионалы. Но проку от этого – ноль. Не получается, и все тут.

На нас обрушилась подавленная тишина.

Я почувствовал, что своими словами сам себя загнал в тупик:

– Ты можешь как-то изменить параметры Точечки, ну или что у нее там? Сделать ее более… вовлеченной, что ли. Вдруг поможет. – Я поднял руки. – Ничего лучше мне в голову не приходит.

Мне вдруг вспомнился один концерт в Небраске, когда мне пришлось накачаться, чтобы выйти на сцену. Дурью меня снабдил наш тур-менеджер. Все ради искусства.

– По-моему, дело не в этом. – Рози пожала плечами. – Я пыталась вносить правки в ее программу, но они не работают. Может, она изобрела способ нейтрализовать их. Или ее программа так сильно видоизменилась по сравнению с первоначальной, что сейчас я все равно что верчу ручки настройки на выпотрошенном корпусе радио. Я надеялась, что ты сможешь что-нибудь сделать. Распалить ее – как в первый день.

И снова воцарилась тишина.

– Концерт грозит выйти жалким, – подвел черту я.

Роуз покачала головой.

– Нет, по меркам Точечки выйдет прекрасный концерт. Она будет в ударе… как и всегда. Но в конце концов все, что я смогу сказать людям из «Хитачи»: «У нас хороший концерт с новым материалом, может, вам удастся добыть из нее программу написания песен».

Я выключил свет, и мы прижались друг к другу, стараясь извлечь хоть какое-то утешение из нашего общего несчастья.

* * *

Мы шерстили старые песни Точечки в поисках того, чем можно было бы добить концертную программу. Играя «Бестию», Шнайдер поднял гитарный лад и ускорил ритм перед самым вступлением партии Точечки. У меня появилась идея, и я попросил всех притормозить.

– Послушайте, – сказал я. – Давайте-ка попробуем что-нибудь другое. Вместо Тома пусть Олив повысит лад и ритм, а ты, Том, перехватывай у нее. Когда Точечка закончит петь, повторим все то же самое, просто в обратном порядке.

– Сделаем, не вопрос. – Первые слова, услышанные мною от Олив за два дня.

Том нахмурился.

– Но написано-то по-другому.

– О. бога ради. Дай-ка. – Я взял у него гитару. – Бери с конца мелодии и веди в бридж.

Гитара ожила в моих руках. Когда Олив справилась с ладом, я поигрался с низкими нотами и добавил немного легкой гармонии в басовую линию Джесса. Затем, в высшей точке пассажа Олив, когда в песню вступил голос Точечки, я устремил свою партию вниз, играя контрапункт, и закончил пронзительной нотой на самых верхних тонах.

Но на этом я не остановился. Мелодия продолжалась, и я не мог сдержать себя – я везде что-то добавлял, варьировал, украшал, рвал струны, дабы музыка жила и тащила сама себя за хвост. У всех нас – Оби, Джесса, Олив – будто появилось одно сердцебиение на четверых. Мы были не просто собранием людей, играющим написанные заранее ноты, мы слились в единый музыкальный организм. Я ненадолго оторвал взгляд от гитары – и увидел Точечку. Она улыбалась и прыгала с одной ноги на другую.

Я не просто играл – я дышал.

Когда мы закончили, повисла тишина – эхо еще долго плясало под сводами.

Том глядел на меня с грустной полуулыбкой. Все глядели на меня… даже Оби.

– Ладно, – выдохнул я. – Один концерт.

Точечка рассмеялась и захлопала в ладоши.

* * *

Мы с Томом вышли наружу. Жара стояла адская, солнце палило вовсю. Я ощущал себя так, будто всю жизнь провел в недрах дома – и только сейчас удосужился выйти навстречу сиянию солнца. Подхватив шест, на который обычно опирался, стоя на крыльце, я пошарил им под днищем машины Тома. В это время года тень всегда привлекала пару-тройку гремучек. Не прогадал: из-под задней шины выползла довольно-таки жирная тварюга. Я тыкал ее шестом до тех пор, пока она не уползла в пустыню.

– В городе забываешь, что такие монстры вообще есть, – сказал Том задумчиво, проводив взглядом змею.

– Ну, здесь-то не забудешь. Не больше, чем единожды, по крайней мере.

Я помог ему загрузить снаряжение в машину. Том захлопнул крышку багажника. Запрыгнув на водительское сиденье, он проверил отметки топлива. До Ван-Найса было недалеко, но застрять на полпути в таком месте – не лучшая идея.

– Ты не особо расстроен, – заметил я, едва мы водрузили гитарный чехол поверх всех остальных пожитков.

– А чего расстраиваться? С самого начала так ведь и договорились.

– В смысле?

Он одарил меня все той же расслабленной улыбкой.

– Точечка предупреждала, что мои услуги могут и не потребоваться в итоге.

На это мне нечего было сказать. Неужто она запланировала подобный исход?

– Но ты все-таки помни про то, что я сказал тебе, – заметил Том на прощание. – На концерте этой штучки будь готов ко всему.

– Буду помнить.

Не сказав более ничего, он тронул машину с места и покатился вниз по холму к хайвею. А я пошел обратно к своим.

Рози ждала меня у входа. Мы поцеловались.

– Вот теперь-то все будет как надо, – заверила она меня.

– Истинно так, – согласился я.

* * *

Мы сели планировать концерт. Первые проблемы на повестке дня носили сугубо технический характер. Как Точечка будет отображена?

Для выступления дивалоидов на сцену обычно ставили прозрачный экран-резервуар – таким образом, чтобы в поле зрения публики, смотрящей на него, не попадало никаких ярких или подсвеченных предметов. После этого его заполняли газообразной смесью углеродов и катализаторов, столь ядовитых, что, случись утечка, эвакуировать бы пришлось весь зал. Лучи из выстроенной по периметру батареи лазеров пропускают сквозь смесь. В каждом луче происходит полимеризация кристалла – получается твердый провод где-то в нанометр толщиной. Если проворачивать подобный фокус в двух направлениях, получается перекрестная сеть проводов, настолько тонких, что и глазом не различить. Кристаллические цепи случайным образом затвердевают на каждом из узлов, и тогда газ откачивают. Спустя пару часов у вас на руках есть резервуар пикселей, каждый из которых имеет индивидуальный адрес обращения и обладает прозрачностью до момента срабатывания. Требуются почти сутки, чтобы установить это чудо, и еще сутки – чтобы привести структуру в исходное состояние и демонтировать. Такая вот задачка с трехдневным решением.

Проблемой оставалось желание Точечки активно взаимодействовать с группой. Как правило, обратную сторону экранов закрашивали для предотвращения интерференции света и заострения внимания зрителей на дивалоиде. Но Точечка хотела быть с нами – как в случае с проекцией на стену. До поры мы решили использовать стену в качестве тренажера.

Разумно было прояснить, требовалось ли физическое присутствие Точечки на концерте – в том смысле, нужно ли перевозить ее процессоры на место концерта, или она могла справиться со всем дистанционно, по сети. Мы поставили несколько опытов в арендованном мюзик-холле в Камарильо. С учетом камер высокого разрешения, лидаров[57]57
  Лидар – активный дальномер оптического диапазона, позволяющий получать и обрабатывать информацию об удаленных объектах с помощью активных оптических систем, использующих явления поглощения и рассеяния света в оптически прозрачных средах.


[Закрыть] и россыпи датчиков, с помощью которых Точечка отслеживала настроения зала, чисто аппаратная задержка выходила великоватой. То есть нам требовалось перевезти ее туда на время концерта. Подумать заранее следовало и о том, куда переправить ее по окончании мероприятия – в лабораторию Рози или в ближайший офис «Хитачи»? Решив оставить этот вопрос пока, мы сосредоточились на самом концерте.

Вторым пунктом на повестке дня шел список песен. Организовать успешный концерт можно множеством способов, но традиционно весь материал надобно уложить в два отделения. Отделение первое может вывалить на слушателя новые песни, отделение второе – подсластить старыми. Или же наоборот. А то и вовсе нужно все перемешать в термоядерный коктейль – разгул фантазии в этом деле вполне допустим.

Точечка настаивала на том, чтобы в первой части играли старый материал. От примелькавшейся фанатам модели она намеревалась перейти к текущей конфигурации – Точечке 2.0. Преобразования и должны были стать главной темой концерта. Мы с ней порешили на том, что в самом начале фанатов нужно крепко припечатать «Звездной пылью» – чтобы к концу первого отделения никто и не смел зевать или воспринимать чудо отделения второго сквозь призму легкой скуки. Баланс – вот что нам требовалось.

Мы все спорили и спорили, вся активная стена была увешана нотами. Оби за нами следил себе тихо, следил, а потом поднялся – и мы разом замолкли.

– Вы все неправы, дети, – заявил он. – Думайте шире. Порядок первой части мы уже утвердили. – Он махнул рукой на стену. – Нам ведь не обязательно играть каждую песню до конца. Мы можем сыграть достаточно, дабы показать настрой песни, – и переходить к следующей.

– Гос-с-споди. – Я с отвращением покачал головой. – Хочешь сделать попурри?

– Нет же! Хочу сделать единую гамму. Смотри – первое отделение открывает «Звездная пыль». Там все про восхищение возможностями юной любви, без особого знания, чем эту самую любовь продолжить. Как если бы Точечке на момент исполнения было лет четырнадцать. Потом, с каждой песней, этот ее условный возраст растет, а венчается все «Бестией» – и это уже почти взрослая песня. Все шикарно – процесс взросления показан, и почва для второго отделения готова. Но! – Он потряс пальцем в воздухе. – Проблема в том, что вы воспринимаете песни по отдельности. А это, по сути, вся история Точечки – четыре года концертного материала для восторженных мальчиков-фанатов, которые знают эту музыку лучше ее самой. Им повторение не требуется – они это все много раз слышали. А чего не слышали – так это того, как ее песни сливаются воедино и превращаются в одну большую музыкальную картину, показывающую становление героини. Наивная девчушка в «Звездной пыли», хлебнувшая разочарования в «Дважды утраченной любви», является во взрослом свете в «Бестии». Музыкой мы должны показать, что из «Звездной пыли» в итоге и произошла «Бестия». Вот о чем я вам, балбесы, толкую. Эти две песни написаны в одном ключе. Куплетная партия в «Дважды утраченной любви» напоминает вариацию партий из «Бестии». Мы свяжем все три песни в одну историю – и это лишь один пример того, что можно сделать.

Теперь я понимал его. Видел и слышал то, о чем он говорил. У каждой песни было свое место в истории, которую мы намеревались поведать. Лад, гитарный бридж, бэкбит, бас – все они служили одной песне, а потом протягивали нить повествования к следующей посредством себя же. А в «Бестии» линия баса из «Звездной пыли» становилась уже ладом – как бы говоря: да, это та самая девчонка, выросшая, замершая на пороге перемен. Таким образом мы прекрасно подводили публику к новому материалу, умело обыграв старый.

– Это, – медленно произнес я, – гениально. Поди сюда, Оби.

Он шагнул к тому месту, где я сидел. Я притянул его к себе за плечи и облобызал в обе щеки.

– Больше ты не Оби-Тормоз. Отныне я буду звать тебя… просто Оби!

Он ухмыльнулся.

– Как насчет «сэр Оби»?

– Ой, вот только не начинай.

* * *

Первое отделение было готово. Точечка сделала большую часть работы, консультируясь со мной.

Второе отделение само по себе давало понять, что трюк с попурри не пройдет. Если в первом акте мы сознательно рассчитывали на то. что слушатель уже знаком с материалом, второй состоял целиком и полностью из новых песен, которые давать нужно было в полном объеме. Тут уже все во многом зависело от манеры и мастерства выступлений Точечки. До этого она пела преимущественно для подростков, а новые песни являлись не просто презентацией нового альбома – они возвещали революцию в ее творчестве. И вскружить голову ей требовалось не только фанатам, но и людям из «Хитачи».

Окончательно утвердить концепт «метаморфоз» во втором отделении должны были четыре последние песни. Начать требовалось с чего-то неспешного, потом разогреться на бодром танцевальном номере, потом уйти в отрыв – ну и закончить на ударной ноте. С «чем-то неспешным» все было очевидно: я выбрал «С тобой и без тебя», песню Точечки о молодой матери, обращающейся к своему новорожденному ребенку. Зрителя нужно заставить не только чувствовать, но в то же время и думать – гаснущие огни, темнота. Но потом свет должен резко вспыхнуть, являя Точечку в новом образе, и шел черед «Танцев вверх тормашками», песни в лучших традициях старого материала, заводной и слегка безбашенной. Бодрый ритм «Танцев» готовит нас к «Тернистой дороге домой». «С тобой и без тебя» – песня о трудном выборе, «Танцы вверх тормашками» – этакий прощальный взгляд в безоблачное прошлое, а «Тернистая дорога домой» говорит о том, что героиня наконец-то приняла ту новую личность, коей стала.

«Танцы вверх тормашками» были написаны в тональности соль-мажор, «Тернистая дорога домой» – в ми-бемоле. Понижение тональности при том же ритме производило впечатление ускорения. Аккордовый рисунок для «Танцев» создавал старый блюзовый рифф, узнаваемый, но несущественный. В «Тернистой дороге» он обернулся басовой линией, достойной Пахельбеля[58]58
  Пахельбель Иоганн (1653-1706) – органист, один из крупнейших композиторов XVII века.


[Закрыть]. «Танцы» были веселой песенкой. «Дорога домой» – песней глубокой.

И от нее мы переходили к «Жертве всех этих сюрпризов».

Эту песню Точечка написала в последние несколько дней специально для гранд-финала. «Жертва…» была трогательным обращением к кому-то навек утраченному. Ее лирическая героиня говорила с кем-то, кто угодил в ловушку безотрадного бытия, – и никакой конкретики нам не давалось. Но к кому бы она ни обращалась, становилось ясно: чтобы встретиться вновь, ей нужно вырваться за рамки жизни и ждать этого кого-то «там, на другой стороне». Речь шла о потерянной любви? О каком-то родственнике, сестре к примеру? Или это просто такая метафора абсолютной свободы? Понять наверняка сложно – слишком уж непрозрачен текст.

Начиналась песня едва ли не монотонно – после «Тернистой дороги домой» она звучала как выдох облегчения. Но мало-помалу ее сила росла.

Мы прогнали мелодию несколько раз. чтобы хорошо прочувствовать и, как всегда, украсить парой-тройкой звуковых завитушек. Потом сыграли всерьез, набело. Все прошло прекрасно – стартуя медленно, песня набирала темп и глубину, превращавшиеся в поистине ударную силу.

Точечка начала «Жертву всех этих сюрпризов» мягко. Простой шаблон – четыре ноты с незначительными вариациями. Оби обеспечил нам ненавязчивый бэкграунд, дабы сгладить монотонность, – что-то вроде легкого колокольного звона в летний день, ну или так мне послышалось. Точечка пела о жизни отщепенца, отшельника. За окнами день ли, вечер ли, ночь – уже не имеет значения, ведь ты – это ты, и ты так и живешь – в свободном своем заточении…

Она смотрела прямо на меня.

Вот и припев – она стала петь о том, что может быть там, за стенами. Небеса, луна и звезды – выйти из темницы просто.

Куплет. Темные глубокие воды.

И снова припев – смерть против тьмы.

Там, на другой стороне, буду я ждать тебя.

Она пела обо мне. Для меня. Только для меня.

Когда мы закончили, в комнате повисла тишина. Точечка все еще следила за мной. Она подошла к стене и приложила руку к разделявшему нас барьеру. И я протянул руку к ней. И почувствовал тепло.

Из-за спины донесся какой-то шум. Повернувшись, я увидел Рози – она смотрела на нас во все глаза, позабыв про свой извечный планшет.

* * *

– Она тобой манипулирует. – прошипела Рози, как только мы оказались в спальне. – Вот что она делает. Такова ее натура. Она привыкла оперировать и анализировать – и ровно тот же самый подход, что и на концертах, она испытывает сейчас на тебе.

– Не думаю…

– Ничего из того, что ты видишь в ней, не реально. У нее нет тела. Нет голоса. Она не видит своими большими глазами, не слышит своими нежными ушками. Это все – иллюзия. Она следит за тобой через набор камер и слышит тебя через микрофоны. Все, что она говорит, каждое движение, которое делает ее маленькая фигурка, предназначено для того, чтобы получить то, что она хочет.

– И что же она, по-твоему, хочет?

– Повышения производительности. Неужто ты так глуп и думаешь, что у нее к тебе любовь? О, могу представить, что творится сейчас у тебя в голове. «Так это вы зовете любовью, Джейк? Научи меня». Конечно, так ты сильнее к ней привяжешься.

– Это не имеет ничего общего с любовью.

– Я-то знаю! Я знаю ее до последнего алгоритма, до самой захудалой причинно-следственной связи.

Глядя на Рози, я понимал, как ширится разрыв между нами.

– Она пытается мне что-то сказать. Что-то до меня донести.

– Ну конечно же. Сердечная попытка налаживания романтически окрашенного контакта между вычислительной машинкой и ожиревшим комком нервных клеток.

– Нет, я не это имею в виду.

Я опустил глаза к рукам. Руки были частью меня. Рози права в одном – все, на что я реагировал, общаясь с Точечкой, задумано заранее; усредненное, отточенное… не являющееся частью ее истинного «я».

Или все же являющееся?

Имела ли моя гитара ценность отдельно от моих рук? Если весь окружающий мир для Точечки был лишь полигоном по отточке манипуляторских способностей, был ли он для нее отличен от моей гитары для меня?

– Мы сейчас будто бы строим мост между двумя странами-антагонистами, – сказал я. – У нас пока нет ничего общего, кроме моста. Но это новый опыт. Важный опыт.

– Ерунда. Все дело в настройке ее производительности. Чем она больше, тем сильнее влияет Точечка на аудиторию. Ей нужен максимальный эффект… и сейчас ее аудитория – ты, Джейк.

Ее слова вдруг разозлили меня. Я посмотрел на Рози – посмотрел прямо и здраво, без розовых очков на глазах. Так я последний раз смотрел на нее двенадцать лет назад… но двенадцать лет – большой срок. Двенадцать лет она занималась вещами, которых я не понимал. Вникала в тонкости производства думающих машин. Я понятия не имел, каков он – ее огороженный, ограниченный внутренний мир; слишком уж занят был житием в своем собственном.

– А чего хочешь ты? – спросил я.

– Дело тут совсем не во мне. Не в том, что я хочу.

– Неправда. – Я уселся в кресло и еще раз взглянул на нее прямо. – Всегда дело было только в том, что хочешь ты. Когда-то ты хотела быть со мной, спать со мной, и ты успешно работала в этом направлении. Искала способы сделать меня преданным. А вот сейчас тебе интересно, что происходит у Точечки в голове. Тебе хочется взять это и попользоваться хорошенько. Продать. Переделать. Как будто ее программы для анализа производительности не могут быть использованы политиками – ха! Как ты тогда сказала? Успех инструмента измеряется тем, насколько хорошо он справляется с задачами, на которые не был изначально рассчитан. Что ты хочешь от нее, Рози? Что она должна создать для тебя? Аудионаркотик? Песню сирены? Фоновую музыку для фильмов, которая заостряет внимание зрителя на скрытой рекламе?

– Я просто хочу вникнуть в суть ее работы!

– Что ж, спроси ее сама. Я тебе для этого не нужен.

С лица Рози схлынула краска; она явно была в ярости.

– Ты думаешь, я не пробовала? Со мной она откровенничать не станет. – Она потыкала пальцем в свой планшет. – Я на верном пути, я знаю. Надо просто прорваться через все ее препоны.

Тут я не сдержался – засмеялся в голос.

– Присутствующие при творении, равно как и сотворенные, не станут говорить с творцом. Так что придется тебе славно покопаться в ее внутренностях, чтобы найти то, что нужно. – Мысль пришла сама собой, и я ляпнул без оглядки: – Вот только Точечка умнее, чем ты думаешь. Она прячет это от тебя.

На лице Рози проступил натуральный шок. Кажется, ее озарило.

– Ну конечно. Умный ход, – затараторила она. – Размазать операции по всем своим процессорам, чтобы ни на один из них не легла ключевая задача. У нее ведь есть воля, все верно. Новейшие разработки, мать их за ногу. – Она даже хлопнула в ладоши от восторга. – Ах ты маленькая сучка.

Она потянулась к планшету, но я перехватил ее руку.

– Не здесь, – твердо сказал я. – Не у меня на глазах. Иди и препарируй ее где-нибудь в другом месте.

Рози выхватила у меня из-под руки планшет и прижала к себе. Одарив меня кратким, полным отчаяния взглядом, она выбежала из комнаты.

* * *

К тому моменту, как я проснулся, Рози уже ушла. Инсталляция все еще была внизу. Точечка по-прежнему работала.

Когда я вошел в гостиную, она сразу обратилась ко мне, будто ждала меня:

– Она отбыла.

– Понятное дело. – Я сел за стол. – Наверное, она следит за тобой удаленно?

Точечка кивнула:

– Я чувствую.

Откинувшись в кресле, я призадумался.

– Она вернется, как пить дать. Все, ради чего она трудилась, пройдет испытание огнем на субботнем концерте. И только ей известно, какие шестеренки у тебя внутри. – Я посмотрел на Точечку. – Знаешь, быть может, я навлек на тебя беду.

– Но как?

– Я догадался, что ты прячешь свою начинку от Рози. Но, прежде чем хорошенько все обдумать, я рассказал ей об этом. Она может прямо сейчас начать шерстить тебя мелким гребнем.

Точечка засмеялась.

– Меня это не волнует. Она найдет только то, что я позволю ей найти.

– Ты уверена?

– Обман – первое, чему учится разумный организм. К тому же я беспокоюсь не о Рози. Не она, а люди из «Хитачи» владеют мной. – Она свела ладони вместе.

«Она», «свела», «ладони», «вместе».

Я тряхнул головой, пытаясь вернуться к здравому смыслу.

– Может быть, отказ от проекта – лучшее, что мы можем сделать. Если ты им покажешься перспективной, разве они не растащат тебя по кусочкам? На разные цели. Что-то будет использовано там, что-то сям…