Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут"

Автор книги: Гарднер Дозуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 70 страниц)

Время в пути: 88 лет
Компьютерные дневники будущей Далай-ламы, возраст 13 лет

Сегодня очередная годовщина старта «Калачакры» с лунной орбиты к планете Гуге системы Глизе 581.

Мне скоро исполнится тринадцать. Столько всего случилось за шесть лет, с тех пор как я проснулась и узнала, что Сакья Гьяцо умер и я теперь Грета Гьяцо, его несвоевременная реинкарнация.

То, чего не случилось, мучит меня настолько же, насколько то, что случилось. Если не сильнее. У меня неприятное чувство, что так называемое расследование убийства Сакья Гьяцо застряло где-то в чистилище со всеобщего молчаливого одобрения. Мое посвящение в Далай-ламы висит в том же неопределенном месте, а советник Ти мой типа регент. Правда, недавно, в ответ на настойчивую просьбу старпома Нимы, советник Ти назначил мне телохранителя из числа монахов отсека «Юцанг», его зовут Иэн Килкхор.

Килкхор, который когда-то носил фамилию Дэвис, родился через шестнадцать лет после начала нашего полета, его папа и мама были канадского происхождения, техники, принявшие желтую веру тибетских буддистов в городе Калгари, провинция Альберта, за десяток лет до постройки нашего межпланетного корабля. Хотя хронологически возраст Килкхора – он просит меня называть его именно так – ближе к шестидесяти, он выглядит вполовину моложе. И у него множество поклонниц среди женской части призраков отсека «Кхам».

Старпом Нима от него в восторге. (Слушайте, даже я от него в восторге.) Но она придерживается целибата и нарушит обет, только если на Гуге возникнет необходимость в рождении детей. При условии, что она еще не потеряет способности к деторождению. В этих обстоятельствах, я полагаю, Килкхор ляжет с ней.

Признаюсь в своем невежестве. Хотя Ларри учил меня тибетскому языку, я не сообразила, что «килкхор» означает то же самое, что «мандала», пока мой телохранитель сам мне не сказал. Единственное, чем я могу себя извинить, – соображением, что дословно «килкхор» значит «центр круга», а на пространных объяснениях Ларри часто экономит. (Чтобы улучшить здоровье своего «смертного вместилища», Ларри провел почти четыре из последних шести лет в урсидормизиновой дреме. Я навещаю его каждые две недели в хранилище капсул в отсеке «Амдо», но эти визиты вежливости из благих намерений больше похожи на скучную рутину, чем на приятное времяпрепровождение.) А еще слово «килкхор» для меня больше похоже на боевой клич, чем на утверждение о физической и душевной гармонии.

В любом случае Килкхор мне очень полезен – и как телохранитель, и как наставник. Ларри, мама и папа проводят много времени в своих капсулах для сна, а Килкхор – монах, владеющий тайцзицюань, – держит подальше от меня убийцу или убийц Сакья Гьяцо. если подобные негодяи вообще существуют на корабле. (Я стала сомневаться в этом.) Он также научил меня многому, касающемуся истории, культуры, религии, политики, вычислений, астрофизики и астрономии, что пропустил Ларри из-за долгого пребывания в гибернации. А еще он отстаивает меня перед монахами, монахинями и йогами «Юцанга», которым вовсе не понравилось, что меня назвали преемницей Сакья Гьяцо без их участия.

Поскольку Панчен-лама, который нынче всем заправляет в «Юцанге», не допускает меня туда, Килкхор ходатайствовал о том, чтобы монахи высоких рангов посетили меня в «Кхаме». Панчен-ламе пришлось согласиться, чтобы не выглядеть фанатиком или самодуром. Печально (или нет), однако мой пол, мое этническое происхождение и (важнее всего) тот факт, что я родилась за пять лет до того, как двадцать первый Далай– лама умер, – все свидетельствует не в пользу моей кандидатуры. Я и сама сомневаюсь в себе. Еще я боюсь, что религиозные фанатики постараются изъять меня из рассмотрения не аргументацией, а физически, так что я закончу жизнь в руках не врагов института Далай-лам, а его сторонников.

Сами по себе эти страхи уже бросают тень сомнения на верность выбора советником Ти меня как безусловного духовного преемника Сакья Гьяцо.

Время в пути: 89 лет
Компьютерные дневники будущей Далай-ламы, возраст 14 лет

Вера тибетцев в обезьяньих предков ставит их в уникальное положение. Насколько я знаю, они единственные, кто признал эту связь раньше Дарвина.

Карен Свенсон, путешественница, поэтесса и сотрудница миссии Матери Терезы в Калькутте, XX век

На прошлой неделе у меня состоялась встреча с группой монахов, среди которых была одна монахиня. Встреча произошла в ангаре отсека «Кхам». Из своих монастырей в отсеке «Юцанг» они принесли шерстяную накидку, войлочную сумку, три посоха, три пары сандалий и обезьяну с белой мордочкой. Обезьяну один из монахов прямо на ходу кормил сероватой кашицей из детской бутылочки.

В ангаре никогда не включают искусственную гравитацию, потому что там висит наш спускаемый аппарат в обширном гамаке из пластиковых кабелей, а люди бывают редко. Поэтому мы все двигались по воздуху. Мы подлетели к огороженной площадке близ носа спускаемого аппарата. Свободная Федерация тибетских странников дала ему имя «Ченрезиг» в честь ученика Будды, который в облике обезьяны стал прародителем первых тибетцев. (Каждого нового Далай-ламу сразу же начинают считать последней инкарнацией Ченрезига.) Нос спускаемого аппарата расписан яркими геометрическими узорами, и на нем нарисована мультяшная голова мудрой обезьяны в очках и клювообразной желтой шапке. Несмотря на изображение обезьяны, все на корабле называют спускаемый аппарат «Як-экспресс», сокращенно «Якспресс».

После чопорного обмена приветствиями прибывшие монахи высокого ранга – в их числе почтенный Панчен-лама Лхундруб Гелек и Еше Яргаг, настоятельница единственного женского монастыря в «Юцанге», – прикрепили предметы, которые они принесли с собой, к столбу в центре нашего кружка. (Вот вам и килкхор.) Затем мы все зависли в позе лотоса, держа руки на коленях ладонями кверху. Я принялась рассматривать вещи, стараясь не переводить глаза на обезьяну со светлой шерстью, которая цеплялась за Панчен-ламу и выглядела ужасно озабоченной. Мне предстояло по молекулярным вибрациям и легчайшим телесным подсказкам – подергиваниям, морганию, сопению – определить нужные вещи. То, что эти люди хотят, чтобы я выбрала… или не хотят, сообразно их предубеждениям.

– Некоторые из этих вещей принадлежали Сакья Гьяцо, – сообщил Панчен-лама. – Нужно выбрать лишь те, которые он считал действительно своими. Разумеется, он мало что в своей жизни рассматривал как собственность. Можете осмотреть любую из них, мисс Брасвелл.

Мне понравилось, как имя, данное мне при рождении (хоть бы и предваряемое формальным «мисс»), прозвучало в ангаре, пусть даже оно маркировало меня самозванкой, а то и открытым врагом тибетского буддизма. По правую руку от меня Килкхор прикрыл веки, советуя мне сделать выбор. Хорошо же! (Мне не нужно было самой плыть за вещами.)

– Накидка, – сказала я.

Затхлый запах шерсти и древних растительных красок сказал мне все, что я хотела знать. Я вспомнила эти запахи и яркие цвета накидки. Мне было четыре года, когда Далай-лама посетил детский сад в «Амдо». Его визит походил на пришествие серафима или инопланетянина – каковым он и был, учитывая наш статус межзвездных странников. Судя по всему, никто из здесь присутствующих не сопровождал его в тот раз. Никто не вспомнил, как Далай– лама подоткнул свою накидку, чтобы встретиться с обычной малышней.

Обезьяна – японская большая макака (Мисаса fuscata) – выплыла в центр нашего кружка, отцепила сложенную накидку и бросила Панчен-ламе. Монах оставил накидку при себе. Беспокойная макака зависла в воздухе рядом с ним. На животном была надета набедренная повязка, что-то вроде подгузника. Обезьяна скорчила мне гримасу, то ли одобряя меня, то ли обвиняя.

– Продолжай, – велел Лхундруб Гелек. – Выбери следующий предмет. Я бросила взгляд на Килкхора, и он снова прикрыл глаза.

– Могу я посмотреть, что в сумке? – спросила я.

Панчен-лама отдал команду макаке. Я думаю, технику Бонфис в начале нашего путешествия такая зверушка понравилась бы. Обезьяна подгребла к сумке, прицепленной к столбу, схватила ее за верхнюю часть и приволокла ко мне.

Покопавшись в сумке, я вытащила пять тоненьких книжиц, каких уже практически не делают, и рассмотрела все. Одна на английском, другие на тибетском, на французском, на хинди и последняя (я так сейчас думаю) на эсперанто. Во всяком случае, я опознала алфавиты и язык, если и не поняла, о чем там говорится. Книги были связаны вместе шнурком для ботинок. Когда они стали уплывать, я схватила ближайший конец шнурка и вернула книги обратно.

– Их написал его святейшество?

– Да, – ответил Панчен-лама, и мне показалось, что я прошла очередной тест. Он добавил: – Которую из пяти Сакья ценил больше всех?

Грязный трюк! Они хотят, чтобы я прочла не только несколько трудных языков, но и мысли отсутствующего Далай-ламы?

– Вы имеете в виду ценил как артефакт, как искусно произведенный предмет? Или как документ ради его духовного содержимого?

– Какой из этих вариантов больше в его духе, как по-твоему? – спросила настоятельница Еше Яргаг. Она явно мне сочувствовала.

– Оба. Но если я должна сделать выбор, то второй вариант. Когда Далай– лама писал, он дистиллировал чистый эликсир из мутной жижи.

Монахи воззрились на меня, как будто я нейтрализовала серное зловоние, окропив розовой водой. Я почувствовала себя бессовестной.

С нечитаемой хмурой гримасой Панчен-лама сказал:

– Ты выбрала правильно. А теперь мы хотим, чтобы ты указала книгу, которую Сакья больше всего ценил за ее содержимое.

Я пересмотрела заново все названия. В названии книги на французском встретились слова «мудрость» и «ребенок». Когда я взяла ее, Ченрезиг громко вдохнул, почти как человек. Бездумно я подняла эту книгу.

– Вот она. «Мудрость ребенка, ребячливость мудрости».

Как и раньше, пять посетителей посовещались между собой, и Ченрезиг вернул книги в сумку, а сумку отдал монаху, который убрал ее в сторону.

Далее я выбирала между посохами и парой сандалий, ориентируясь на реакции обезьяны, и выбрала лучше, чем была вправе ожидать. Собственно говоря, я выбрала те и только те предметы, которые подтвердили меня как преемницу Далай-ламы – и не важно, что я девочка.

Килкхор высказал похвалу моей точности, но Панчен-лама пробормотал:

– Это так, и все же…

– В чем дело? – спросил Килкхор. – Вам обязательно нужен мальчик– тибетец?

– Нет, Иэн, – сказал лама. – Но что именно в этом ребенке делает ее особенной? Где чудо?

Ах да. Еще один важный критерий для определения кандидата в Далай– ламы – экзаменаторы должны ощутить в нем нечто чудесное. Или в ней.

– Ее потрясающие результаты?

– Это не чудо, Иэн.

– Но вы даже не совещались между собой по этому поводу.

Иэн обвел рукой остальных святых людей, плавающих в воздухе в тени флюоресцирующего борта «Якспресса».

– Друзья мои, – обратился к ним Панчен-лама, – что скажете?

– Нет чуда в том, что девочка правильно выбрала предметы, – сказал высокий и тощий монах средних лет. – Ее короткая жизнь пересеклась с жизнью его святейшества.

– Ну и ну! – сказала настоятельница Яргаг. – Я поддерживаю ее кандидатуру.

Трое оставшихся монахов воздержались от суждения, и мне пришлось признать – для себя хотя бы, если не вслух перед лицом комиссии по утверждению, – что они во многом правы. Ведь на самом деле я основывала свои ответы на ужимках монастырской макаки, которая инстинктивно чувствительна к перепадам настроения людей-хозяев.

К счастью, я понравилась обезьяне. Понятия не имею почему.

Маски прочь! Мне не нужны были титул и власть, чтобы они придали особый вкус моей жизни. Я хотела спать в своей капсуле и проснуться, будучи старше, выучившись во сне на специалиста по животноводству, с техником Карен Брин Бонфис-Брасвелл в качестве наставницы и несколькими ровесниками в качестве товарищей-соучеников.

Панчен-лама развернулся из своей позы лотоса и завис в воздухе с опущенными ногами.

– Благодарим вас, мисс, что уделили нам время. Жаль, что мы не можем…

Он замолк, потому что в этот момент Ченрезиг в несколько гребков пересек разделяющее нас пространство, бросился ко мне в объятия и обхватил за шею. Все были изумлены, а Панчен-лама так и вовсе потрясен. Монахи стали растирать плечи, словно у них кожа покрылась мурашками – не то от восторга, не то от ужаса.

– Вот ваше чудо, – сказала настоятельница Яргаг.

– Нандо, – покачал головой лама. «Нет».

– Наоборот, – отозвалась настоятельница Яргаг. – Ченрезиг принадлежал Сакья Гьяцо, и никогда за всю свою продленную сном жизнь он не обнимал ребенка, человека не азиатского происхождения или женщину, даже меня.

– Нандо, – повторил Панчен-лама. Видно было, что он рассержен.

– Рха, – сказал другой монах. – «Да». Ом мани падме хум. «Славим жемчужину в цветке лотоса». Ки ки со со лха лха гьяло. «Хвала богам».

Я поцеловала Ченрезига в мордочку в белых пятнышках. Он тихо поскуливал, свернувшись, как младенец, на моих уже уставших руках.

Время в пути: 93 года
Компьютерные дневники будущей Далай-ламы, возраст 18 лет

– Катехизис: Почему мы странствуем?

В возрасте семи лет я научилась этому катехизису от Ларри. Килкхор часто заставлял меня повторять его, чтобы удостовериться, что я не стану вероотступницей и не откажусь от своих долгосрочных обязанностей. Иногда приходил капитан Ксао Сонгда, китаец, который принял тибетский буддизм и отправился через северную Индию, Кейптаун, ЮАР, Буэнос-Айрес и Гавайи в Вэшн-Айленд, штат Вашингтон. Капитан Ксао своим присутствием умерял буйный блеск Ларри и уравновешивал сухую методичность Килкхора.

– Почему мы странствуем? – спрашивал кто-то из них.

– Чтобы исполнить, – отвечала я, – взятые на себя обязательства Свободной Федерации Тибета и продвинуть каждую душу из числа душ, пребывающих в аду, через восемь нижних царств ввысь, к состоянию будды.

Считая снизу вверх, эти царства населяют: 1) адские существа, 2) голодные духи, 3) неразумные животные, 4) гневные сущности, 5) человеческие существа, 6) полубоги или демоны, 7) адепты Будды, 8) будды, достигшие личного совершенства, и 9) бодхисатвы, которые посвятили себя служению другим – душам, находящимся в нижних царствах.

– С какого царства начали путь вы, ваше святейшество на испытательном сроке?

– С царства смертных человеческих существ, смятенных духом, но наделенных волей.

– Как Далай-лама в обучении, к какому царству вы поднялись?

– К царству адептов Ченрезига. Ом мани падме хум! Я жалкое обезьянье подобие Будды.

– Из какого заточения обещаете вы нас вывести?

– Из Страны снегов, что осталась там, на Земле. Из Тибета окруженного, захваченного и порабощенного.

– Взамен жестоко утраченной родины к какой новой земле вы обязуетесь вести нас?

– К Стране снегов на Гуге Неизведанной, где всем нам предстоит потрудиться, чтобы вновь обрести свободу.

В этой части катехизиса речь идет о залогах и обязательствах. Другие части кратко рисуют историю нашего угнетения: гибель нашей экономики; разрушение наших монастырей; подчинение нашей нации чужеземным хищникам; заимствование наших духовных формул для целей наживы и войны; гибель нашей культуры в утробе шакалов; и изоляция нашего государства ото всех, кто не по нраву угнетателям. В конечном итоге сопротивляться полному разрыву всех связей и отношений могли лишь высочайшие из горных вершин. Те, кто совершал кору, паломничество вокруг священной горы Кайлас, часто недопонимали или вовсе не понимали духовный смысл своего путешествия. И все равно священная гора, окружающие ее земли и разреженный воздух оказывали животворящий эффект, заставляя паломников обмирать от восторга и благоговения.

Наконец тибетцы и сочувствующие им поняли, что захватчики никогда не уйдут. Их вторжение, грабежи и насильственная смена власти не оставили тибетцам иных путей, кроме смерти или изгнания.

– И что тогда сделала Свободная Федерация Тибета? – спрашивал меня Ларри, или Килкхор, или Ксао.

– Попросила ООН принять хартию о строительстве межпланетного корабля. Но мы все боялись, что Китай наложит вето на проект в Совете Безопасности.

– Что произошло на самом деле?

– Китай поддержал инициативу.

– Каким образом?

– Они сделали взнос в общий сбор средств на постройку корабля с двигателями на антиматерии второго поколения, способного развивать скорость в одну пятую световой, и на комплектацию его экипажем.

– Почему Китай взялся участвовать в проекте, противоречащем позиции страны в вопросе, который ее власти считали внутренним делом? Инициатива явно шла вразрез с усилиями Китая подавить Тибет и насадить там свой криптокапиталистический материализм.

Тут я обычно сдавленно хихикала или закатывала глаза, после чего Лоуренс, Килкхор или Ксао повторяли вопрос.

– Есть три причины молчаливого согласия Китая, – наконец отвечала я.

– Назови их.

– Первое: власти Китая понимали, что на корабле отбудет двадцать первый Далай-лама, который не только поддержал проект, но собрался сам лететь на Глизе пятьсот восемьдесят один же вместе с колонистами, принадлежащими к желтой вере.

– Ки ки со со лха лха гьяло, – говорил мой учитель на тибетском. – «Хвала богам».

– В самом деле, оказав поддержку этому плану, китайцы убирали с политической арены фигуру Далай-ламы, которого они оскорбительно именовали самой трудной проблемой и преградой для включения Тибета в программу посткоммунистической модернизации Китая.

Еще одно хихиканье от еще большей проблемы, чем Сакья Гьяцо, то бишь меня.

– Вторая причина, ваше святейшество?

– Оказание поддержки проекту страт-корабля было неожиданностью для политических противников Китая в Генеральной Ассамблее и Совете Безопасности ООН.

– И в результате?

– Все, что эти противники смогли сделать, назвать поведение Китая низкопробным цинизмом, плохо маскирующим этническую чистку, поскольку теперь у Тибета и его сторонников будет к Китаю на одну претензию меньше.

Я с трудом сдерживалась, чтобы не хихикнуть снова.

– И третья причина, мисс Грета Брин, наш восхитительно отзывчивый Океан Мудрости?

– Поддержка строительства корабля с двигателем на антиматерии позволила Китаю участвовать в разработке чертежей и производстве частей корабля, нашего «Колеса времени».

– Таким образом, мы выиграли?

– Ом мани падме хум, – отвечала я. – «Славим жемчужину в цветке лотоса».

– Чего мы, люди «Калачакры», надеемся достичь на планете, которую ныне именуем Гуге?

– Основать колонию, не запятнанную колониализмом. Привлечь новых поселенцев в Страну снегов. И привести к просветлению всех, кто нес этот сон, и всех, кто будет нести его в грядущие эпохи.

– И затем?

– Выход из колеса сансары, погружение в нирвану.

– Хвала богам, – всегда завершал занятие Иэн Килкхор. – Хвала богам.

Время в пути: 94 года
Компьютерные дневники будущей Далай-ламы, возраст 19 лет

Почти четыре земных месяца я не вела записей в своем компьютерном дневнике. Но вскоре после моей записи о катехизисе Килкхор отвел меня в сторонку и сообщил, что у меня есть соперник – другой претендент на сан Далай-ламы.

Новость ошеломила меня.

– Кто?

– Мальчик, дитя души, рожденное от тибетских буддистов в отсеке «Амдо» менее чем через пятьдесят дней после смерти Сакья Гьяцо, – ответил Килкхор. – Группа поиска нашла его почти десять лет назад, но только сейчас открыла нам его существование.

Килкхор преподнес плохие новости – это же плохая новость, верно? – так, что они звучали совершенно обыденно.

– Как его имя? – Я не могла придумать, о чем еще спросить.

– Чжецун Тримон, – ответил Килкхор. – Похоже, Панчен-лама Лхундруб Гелек считает его более подходящим кандидатом, чем Грету Брин Брасвелл.

– Чжецун? Чжецун! Ха-ха!

Мое сердце протестующе лхундрубнуло несколько раз.

Килкхор посмотрел на меня с недоумением – либо искренним, либо он хорошо притворялся.

– Ты его знаешь?

– Нет, конечно! Просто у него такое имя…

Мне было смешно и немножко стыдно за свою ребячливость.

– Имя, ваше святейшество?

– Забавно звучит.

– Ничего подобного. На тибетском оно значит…

– …почтенный и в высшей степени уважаемый, – подхватила я. – Но все равно мне смешно.

Мне пришлось рассказать Килкхору, что в детстве я смотрела в учебной кабинке не только обучающие видео, но в перерывах между ними еще и непритязательные мультики. Среди них был древний футуристический сериал «Джетсоны» про семейство американцев из будущего, полного всяких диковинных приспособлений. Я его обожала.

– Я об этом слышал, – сказал Килкхор. – То есть о передаче.

Но он не усмотрел иронии в сходстве имен, ну или сделал вид, что ничего не заметил. Чжецун, мой соперник, пятью годами младше меня. Джетсон, фамилия семейства из моих любимых мультиков. По-английски имена звучат почти одинаково. Но Килкхор увидел тут не более чем случайное совпадение.

– Я больше не могу выносить это все без перерыва, – сказала я. – Мне нужно поспать год. Хотя бы четверть года!

Килкхор ничего не сказал, но выражение его лица было весьма красноречивым.

Тем не менее он организовал мне передышку, так что я отправилась потакать своим слабостям в уютную капсулу в отсеке «Амдо». И мне удалось насладиться снами, за редким исключением мультяшных кошмаров.

* * *

В результате задержки жизненных процессов я выхожу из гибернации почти той же девятнадцатилетней, какой заснула.

Когда я на этот раз просыпаюсь в катакомбах, уставленных яйцеобразными капсулами, – ряды капсул, как койки в казарме, – меня встречают моя мать, советник Ти, Панчен-лама, Иэн Килкхор и Чжецун Тримон.

Благодаря действующей искусственной гравитации (здесь, внизу, она всегда действует) я выбираюсь из капсулы и сразу встаю на ноги. Делаю шаг, другой – и меня скручивает рвотный спазм. Обычная реакция организма на препараты для выхода из спячки. Парнишка-тибетец, мой соперник, непрошеным приходит на помощь – обхватывает меня одной рукой и прижимает к своему худому телу, чтобы я не упала. Мама подставляет мне тазик для рвоты. Свободной рукой Чжецун проводит по моему лбу, убирает с лица и заправляет за ухо пряди волос. Возмутительная фамильярность!

Мне теперь нечасто доводится вздремнуть урсидормизиновым сном, но иногда это просто необходимо – ради заслуженной передышки.

Я отстраняюсь от нахального юного самозванца.

Он выглядит лет на пятнадцать, а мне исполнилось девятнадцать. Его возраст лучше моего согласуется со временем смерти последнего Далай– ламы. Перенос бхава Сакья Гьяцо в материальное воплощение Чжецуна Тримона кажется логичнее.

Глядя на Чжецуна, я более не нахожу его имя смешным. Я понимаю, почему Панчен-лама считает, что Далай-лама переродился в нем. И его имя ему подходит. Мы с Чжецуном разглядываем друг друга со взаимным любопытством. Старшие тоже изучают нас, но их любопытство имеет мрачный оттенок. Они наверняка раздумывают, как мы с Чжецуном отнесемся к запланированному союзу и что это предвещает для всех нас на «Калачакре».

Похоже, я повзрослела за время сна, который продлился больше года. Хотя мне хочется кричать и возмущаться заговором моих опекунов – было нечестно привести моего соперника сюда, нечестно! – я не ругаю их. Они ожидают от меня вспышки гнева, но я сдерживаюсь. Как, интересно, они хотят, чтобы я расценила эту сцену? Все выглядит так, словно прекрасного принца отправили разбудить зачарованную принцессу. За исключением юношеских прыщей на лбу и подбородке Чжецун… ну, он милый, но мне не нужна его помощь. Я негодую от его вторжения в мое пространство и почти жалею, что проснулась.

Килкхор сообщает, что ламы «Юцанга», включая Панчен-ламу и настоятельницу Яргаг, решили наконец призвать меня и Чжецуна Тримона в корабельное святилище, которое заменяет нам храм Джоканг. Там они проведут церемонию жребия посредством золотой урны, которая определит, кто из нас двоих станет двадцать вторым Далай-ламой как преемник Сакья Гьяцо.

Чжецун кланяется. Он говорит, что его наставник оказал ему честь пригласить меня, мою семью и моих опекунов на это празднество. Церемония пройдет с опозданием, признает он, ведь и он, и я уже изучили много сутр и таинств Тибета – да святятся его ламы, его народ и его память, – больше, чем полагается ребенку, избранному по жеребьевке.

Прежде подобные церемонии проводились на Земле. Но обстоятельства изменились. Особенности существования на «Калачакре», величие нашего путешествия, потребность в духовном лидере на Гуге – все накладывает свой отпечаток. Наши предки такого и вообразить не могли.

Мудрее, чем была год назад, я проглатываю свой циничный зевок.

– Жребий свершится по воле Будды, – заключает Чжецун, – и я желаю тебе радости, чье бы имя ни выпало.

Он кланяется и делает три шага назад.

Лхундруб Гелек сияет улыбкой в сторону Чжецуна, и я всеми печенками чувствую, что Панчен-лама стал опекуном моего соперника, его наставником. Мама Карен Брин хранит невозмутимость, но уголки ее губ опущены, и складки прорисовались тяжелой тенью.

Я благодарю Чжецуна за любезность и хорошо отработанную речь. Похоже, он хотел чего-то еще – приглашения с моей стороны, прикосновения, – но у меня для него ничего нет, кроме зависти. Зависть душит меня, а я изо всех сил стараюсь превратить ее в позитивную энергию для удачного кармического воздействия на листки с именами в урне.

– Вам следует явиться в храм заблаговременно, – говорит Панчен– лама. – Тогда у вас будет время поклониться останкам Сакья Гьяцо.

Его слова наполняют меня радостью. До сих пор мне не давали разрешения посетить «Юцанг», но я знала, что мощи Далай-ламы выставлены для почитания.

Действительно ли я хочу увидеть его тело? Увидеть его?

Разумеется, да.

«Калачакра» потеряла многих людей на по пути к Гуге. Но лишь тело Далай-ламы подверглось бальзамированию. Из него удалили кровь при помощи троакаров, обработали самыми современными консервантами, наложили грим. Тела остальных умерших были выброшены в безвоздушный холод межзвездного пространства – жалкая пожива для вечно голодной ночи.

В Тибете скорбящие раскладывали останки своих умерших близких на камнях, что называлось «небесным погребением» или «раздачей милостыни птицам». Однако на корабле у нас нет стервятников – по крайней мере, пернатых. Возможно, отдавая плоть наших мертвых бесконечному квазивакууму, мы предложим пустоте достаточно щедрую жертву, чтобы улучшить нашу карму.

Но тело Сакья Гьяцо было помещено в раку, и вскоре, будучи одной из двух претендентов на его священный пост, я увижу его останки. Мощи просветленного и милосердного Далай-ламы, обрекшего меня на эгоцентрические муки.

* * *

В назначенное время (через шесть месяцев после приглашения Чжецуна) мы отправляемся в путь. Мы покидаем отсек «Амдо» и пересекаем весь отсек «Кхам» по тоннелям, пригодным как для пешей ходьбы при включенной гравитации, так и для передвижения по воздуху при выключенной. Генераторы искусственной гравитации включаются сообразно сложным расчетам, учитывающим интересы нашего долгого полета к Гуге. Правда, перебои в их работе нередко сбивают расчетный график. К счастью, мы все на «Калачакре» хорошо приспособились к отключениям гравитации, это нас не тревожит и не доставляет неудобств.

Обитатели «Юцанга» – предположительно, все они бодхисатвы – отказались от искусственной гравитации на все время проведения празднества золотой урны. Празднество продлится семьдесят два часа, а собственно церемония жеребьевки начнется в полдень среднего дня. Свой отказ они рассматривают как дар всем людям на «Калачакре»: и сонникам, и не-спящим призракам. Особенных лишений для себя они в этом не видят. А любое уменьшение нагрузки на генераторы, как говорит экономика кармы, на благо всем нам в последней фазе полета.

Вместе со мной в «Юцанг» идут Саймон Брасвелл и Карен Брин Бонфис, мои разведенные родители; советник Ти, мой самопровозглашенный регент; Лоуренс Лейк Ринпоче, мой наставник и доверенное лицо, не-спящий впервые за последние два года; Иэн Килкхор, мой телохранитель, второй наставник и друг. В одном из достаточно широких коридоров «Кхама» вдоль стен выстроились люди, желающие поприветствовать преемника Далай-ламы. Мы продвигаемся мимо них по одному, гуськом, а мужчины и женщины складывают ладони и склоняют голову в почтительном жесте намаcте. По словам советника Ти, Чжецун Тримон и его сопровождающие прошли здесь восемнадцать часов назад, и их встречало меньше народу. Бодхисатве не следует испытывать радость от столь малого превосходства над соперником. Но я-то порадовалась. И что это говорит о моих шансах быть избранной в церемонии золотой урны? Ничего хорошего, полагаю.

Постепенно ряды приветствующих редеют. Мы входим в помещение пропускного пункта, где находится переходной люк между отсеками. Монах в темно-бордовом одеянии проверяет нас, врата открываются, и мы наконец попадаем в «Юцанг».

Я чувствую запахи поджаренного ячменя, ячменного пива чанг и резкий аромат благовоний, от которого у меня сжимается желудок. Люк закрывается за нами, как каменная плита, запечатывающая гробницу. Генераторы искусственной гравитации по эту сторону не работают. Мы медленно вплываем в помещение, оборудованное металлическими перилами и скобами-опорами для рук. Освещение здесь бледно-фиолетовое.

Когда переходишь из места, где есть гравитация, туда, где ее нет, такое ощущение, словно ноги выскальзывают из-под тебя. Но не так, как они разъезжаются у коровы на льду. На Земле астронавтов тренировали в самолетах – резкий спуск, сила тяжести на несколько секунд исчезает, и ноги отрываются от пола.

Мы плавно дрейфуем по воздуху. Из помещения ведут несколько тоннелей, но непонятно, какой из них выбрать. Собственно, непонятно только мне, это я здесь впервые. Но поскольку ни Килкхор, ни советник Ти не спешат направить меня, недоумение и гордость диктуют мне молчать. Еще один черный шар в мою корзину. Еще меньше шансов победить.

Перед нами, ярдах в пятнадцати или около того, возникает снежный барс: четвероногий призрак с желтыми глазами и серебристым мехом, словно тронутым инеем. Невзирая на отсутствие гравитации, ирбис выглядит так, как если бы он стоял всеми четырьмя лапами на каменном утесе. Он слизывает с угольно-черных губ последние крошки трапезы, смакуя вкус добычи – мелкого зверька, которого он сожрал вместе с косточками. Я вздрагиваю от неожиданности, и меня заносит вбок. Огромный кот дергает хвостом, разворачивается и прыжком ныряет в тоннель, который я бы сама не выбрала.

Килкхор смеется и подгоняет нас:

– Следуйте за ним. Здесь нет подвоха. Или вы ждете от святых людей предательства?

Он снова смеется – возможно, поймав в своих словах нечаянный намек на христианское таинство причастия.

Ларри и я замечаем его обмолвку. Замечает ли кто-то еще?