Текст книги "Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 40 страниц)

– И ей это прекрасно удалось, не так ли? Он ею весьма заинтересовался. Разве ты не помнишь, что, после того как я послала к нему Хадассу, он ни разу больше не интересовался мной? – Юлия никогда не задумывалась об этом, пока ее об этом не спросила Калаба, и тогда Юлия поняла, что дело обстоит именно так. – Он проводил с ней целые часы, те часы, в которые она могла служить мне.

– Она действительно служила тебе. Она делала все, что ты ей только ни приказывала. Ты хотела, чтобы она отвлекла Клавдия, и она сделала это. Он интересовался у Хадассы вопросами ее религии.

Юлия холодно посмотрела на него.

– Откуда тебе это известно, если ты его об этом не спрашивал?

– Разумеется, я спрашивал его об этом! Ты помнишь, как я рассердился на тебя, когда ты послала к нему вместо себя Хадассу.

– Помню, – сказала Юлия, и ее глаза сверкнули ненавистью. – Ты рассердился, потому что я отдала ее ему. Я‑то думала, что ты беспокоишься обо мне, о моем браке. Но ведь это не так, правда? В ее голосе было столько горечи, она покачала головой и отвернулась.

– Как же я была слепа! – продолжала она с тихим смешком. – А вот теперь я оглядываюсь на прошлое, и мне все ясно. Все это время я думала, что ты приезжал, чтобы быть со мной, потому что ты был мне нужен. – Она резко повернулась к нему. – Но все было совсем не так, Марк. В Капую ты приезжал вовсе не ко мне. И на виллу в Риме ты вернулся, и в Ефес ты переехал вовсе не ради меня. Ты это делал ради нее.

Марк снова схватил ее за руки.

– Все это время я приезжал, чтобы быть с тобой. И не смей верить тем, кто утверждает иначе. – Поздно, очень поздно он понял, что Хадасса значит в его жизни гораздо больше, чем любая другая женщина из всех, которых он когда–либо знал. В первую очередь он думал о Юлии. До сего часа.

Юлия отвернулась, не в силах вынести его гневного взгляда.

– Интересно, что она говорила Атрету все то время, пока я посылала ее за ним в лудус? Как она настроила его против меня?

– Хадасса не виновата в том, что случилось с Атретом, – сердито произнес Марк. – И не сваливай на нее вину за свои собственные глупости. Ты сама оттолкнула его от себя, а вовсе не Хадасса.

– Если бы она сказала ему, что это его ребенок, как я ей велела, он бы пришел. А он не пришел! Наверняка она пришла к нему и пела псалмы, да плела свои истории. – Юлия расплакалась. – Если она сделала все так, как я велела, почему он не пришел ко мне? Откуда это ненавистное молчание?

– Потому что ты думала, что он будет жить с тобой так, как этого хочется тебе, – сказал Марк, – а это невозможно. – Испытывая жалость к сестре, Марк вздохнул и обнял ее. – С этим покончено, Юлия. Есть в жизни вещи, которые восстановить уже нельзя.

Юлия припала к нему и дала волю слезам. Успокоившись, она отошла и присела на холодную мраморную скамью в небольшом алькове. Марк сел рядом. Юлия печально посмотрела на него.

– Почему любовь так сжигает тебя, что кажется, будто она поглотила тебя целиком, а потом, когда все проходит, остается только вкус горечи на губах?

– Не знаю, Юлия. Я сам часто об этом думал.

– С Аррией?

– С Аррией и другими, – сказал он.

Юлия слегка нахмурилась.

– Только не с Хадассой. Почему?

– Потому что она не похожа ни на одну из тех женщин, которые были в моей жизни, – тихо сказал Марк и взял сестру за руку. – Сколько рабов готовы отдать жизнь, чтобы защитить своих хозяев? Если бы не Хадасса, Кай убил бы тебя. Она преданно служит тебе, и не по обязанности, как Енох или Вития, или другие рабы, а из чувства любви. Есть в ней что–то редкое и прекрасное.

– Что–то редкое и прекрасное… – машинально повторила Юлия. – Но все–таки она рабыня.

– Если ты освободишь ее, она будет свободной.

Юлия тут же подняла на него свой взгляд.

– Она мне нужна, – поспешно сказала она, чувствуя внезапно нахлынувшее на нее необъяснимое чувство паники. – И сейчас она мне нужна, как никогда.

Марк посмотрел на ее большой живот и закивал головой.

– Тогда я подожду, – тихо сказал он, – пока не родится ребенок.

Юлия не ответила. Она неподвижно смотрела в пол, и Марк почувствовал, как его охватил какой–то странный холод, когда он увидел пустоту в глазах своей сестры.

35

После долгих и тяжелых родов у Юлии родился сын. Акушерка передала кричащего младенца Хадассе. Это был прекрасный, здоровый ребенок, и Хадасса чувствовала удивительную радость, когда она осторожно омывала его и натирала солью. Завернув младенца в теплые простыни, она подошла, чтобы положить его рядом с матерью.

– Твой сын, моя госпожа, – проговорила она и улыбнулась, наклонившись, чтобы передать его Юлии.

Юлия отвернулась.

– Отнеси его к ступеням храма и оставь там, – прохрипела она. – Он мне не нужен.

Хадасса испытала такое чувство, будто Юлия ударила ее.

– Моя госпожа! Прошу тебя, не говори таких слов. Ты же не хочешь этого. Это твой сын.

– Это сын Атрета, – с горечью произнесла Юлия. – Пусть он вырастет храмовой проституткой или рабом, как его отец. – Она повернулась к Хадассе. – А лучше всего оставь его подыхать где–нибудь на скале. Он вообще не должен был родиться.

– Что она сказала? – спросила акушерка, держа в руках окровавленный кусок ткани, который она ополаскивала в холодной воде. Пораженная, Хадасса отступила несколько шагов от Юлии.

– Она сказала бросить его где–нибудь в горах. – Голос Юлии прозвучал как будто из темноты.

Инстинктивно Хадасса прижала ребенка к себе.

Акушерка запротестовала:

– Но у ребенка нет никакого изъяна. Он родился здоровым.

– А кто ты такая, чтобы тут рассуждать? Мать решает, как поступить с ребенком, а не ты. – В комнату вошла Калаба, которая ждала неподалеку, когда закончатся роды. – И если госпожа Юлия не хочет его, так тому и быть. Ее право либо отказываться от него, либо оставить у себя, если она захочет. – Акушерка отступила, не смея ей перечить. Калаба перевела свой холодный и бездушный взгляд на Хадассу.

Хадасса в отчаянии склонилась над Юлией.

– Прошу тебя, моя госпожа, не делай этого! Это же твой сын. Посмотри на него. Пожалуйста. Он так прекрасен.

– Не хочу я на него смотреть! – закричала Юлия, закрыв лицо бледными руками.

– И не смотри, Юлия, – мягко произнесла Калаба, по–прежнему не отрывая своего пристального и жгучего взгляда от Хадассы.

– Моя госпожа, ты потом будешь жалеть об этом…

– Если Атрет не захотел его, то и я не хочу! Зачем он мне нужен, если всякий раз, когда я буду смотреть на него, я буду чувствовать себя несчастной? Я не по своей вине забеременела. Почему я должна страдать за какую–то ошибку? Убери его от меня!

Малыш трогательно закричал, беспомощно двигая крохотными ручонками. Его маленький ротик был открыт и дрожал.

– Убери его отсюда! – завизжала в истерике Юлия.

Хадасса ощутила холодное прикосновение пальцев Калабы и почувствовала, как та толкает ее к двери.

– Делай, что тебе говорят, – сказала Калаба. Испугавшись того, что она увидела в глазах Калабы, Хадасса вышла.

Она стояла по ту сторону двери, ее сердце бешено колотилось, ей было страшно стоять в одиночестве с ребенком, который кричал у нее на руках. Она вспомнила другого ребенка, который был похоронен там, в саду римской виллы, где не осталось даже пометки о его кратковременной жизни.

– Что же мне делать, малыш? – прошептала Хадасса, крепко прижимая ребенка к себе. – Я не могу тебя здесь оставить. К твоему отцу я тебя тоже отнести не могу. О, Боже, что же мне делать?

Она крепко закрыла глаза и изо всех сил пыталась вспомнить те слова, которые могли бы ее наставить. И вспомнила. «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы. Христовы, исполняя волю Божию от души…»

Но значит ли это, что она должна быть послушна Юлии? Значит ли это, что она должна бросить сына Атрета умирать в горах?

Исполняя волю Божию от души. В сознании Хадассы четко отпечатался этот лучик света. Божья воля, а не воля Юлии. Не темная воля Калабы Шивы Фонтанен. И даже не ее, Хадассы, собственная воля. Исполнится воля Божья.

Хадасса быстро отнесла младенца в свою комнату и тщательно перепеленала его, чтобы ему стало тепло в ее мягкой шали. Затем она снова взяла его на руки и вышла с ним из дома.

Ночной воздух был прохладным, и ребенок жалобно плакал. Хадасса прижала его к себе и стала нашептывать ему нежные слова, чтобы успокоить его. Идти Хадассе предстояло довольно далеко, но даже в это темное время она не сбилась с пути. Дойдя до нужного дома, она постучала, и ей открыли.

– Клеопа, – сказала она, узнав мужчину из собрания, которое она посещала, – мне нужно увидеться с Иоанном. – Она знала, что если кому–то станет известно о том, что она принесла ребенка сюда, Иоанн подвергнется опасности. Как и всякий другой, кто вольно или невольно поощрит ее непослушание своей хозяйке. Римляне были убеждены в том, что имеют право распоряжаться жизнью своих детей. Но Хадасса была в ответе перед Богом, а не перед Римом.

Клеопа улыбнулся, его глаза сияли радостью, причины которой Хадасса не поняла.

– Иоанн сказал, что ты придешь. Мы молимся об этом с самого утра, и Господь ответил нам. Входи. Иоанн сейчас с Рицпой.

Хадасса знала эту молодую женщину, чьи муж и маленький сын умерли во время одной из многочисленных эпидемий, поражавших империю, и теперь были с Господом. Хадасса пошла по ступенькам вслед за Клеопой, и он привел ее в верхнюю комнату дома. Иоанн сидел с Рицпой, оба склонили головы и соединили руки в молитве. Когда Хадасса вошла, Иоанн что–то тихо сказал Рицпе, отпустил ее руки и встал.

– Прости, что вторгаюсь, мой господин, – почтительно прошептала Хадасса. – Она захотела его бросить на скалах умирать. Я не смогла этого сделать, Иоанн. Не в Божьей воле обрекать его на смерть, но я не знала, куда еще пойти с ним.

– Ты пришла туда, куда привел тебя Бог, – сказал Иоанн, взяв ребенка у нее из рук. Рицпа встала и медленно подошла к нему. Она нежно посмотрела на ребенка. – Мать без ребенка и ребенок без матери, – сказал Иоанн.

Рицпа протянула руки, и Иоанн вложил в них сына Атрета. Рицпа, согнув руку, прижала ребенка к себе и нежно дотронулась до его лица. Младенец вытянул крохотную ручку, как бы изучая, кто это к нему прикоснулся. Женщина погладила его по пальчикам, и он попытался ухватить ее за палец. Плакать он перестал. Рицпа радостно засмеялась.

– Слава Господу! Бог смилостивился надо мной. Величит душа моя Господа, потому что Он дал мне сына, чтобы вырастить его для славы Его!

* * *

Марк получил от Прима известие о том, что Юлия родила. Он подождал несколько дней, чтобы дать ей время отдохнуть, и отправился навестить ее.

– Я не знаю, сообщили тебе или нет, – встретил его Прим, – но ребенок умер.

– Как?! – воскликнул Марк, не веря услышанному.

– На то, вероятно, воля богов. Если только ты ее любишь, пожалуйста, не спрашивай ее ни о чем. Она так подавлена, и сейчас ей меньше всего хочется говорить об этом. Дай ей возможность забыть этот ужас.

Марк подумал о том, не слишком ли он был опрометчив в своих суждениях о Приме. Наверное, его отношение к Юлии не столь уж эгоистично.

– Хорошо, я учту это, – согласился Марк и направился в покои Юлии.

В момент его прихода Хадасса убирала поднос. Взглянув на Марка, она учтиво склонилась перед ним и быстро вышла. Марк весь напрягся, провожая ее взглядом, потом подошел к постели. Юлия была бледна, но улыбнулась ему и протянула ему руки.

– Помоги мне сесть, – сказала она, и Марк поправил подушки, чтобы ей было удобнее. – Мне столько хочется рассказать тебе, – сказала Юлия, и в течение следующего часа пересказывала ему приукрашенные анекдоты Прима об известных деятелях империи. При этом она крепко держала Марка за руку и смеялась.

Ни единого намека на ребенка.

И в то же время, хотя Юлия изо всех сил притворялась, что у нее все нормально, Марк видел, что от нее что–то ушло… Какая–то искра, частица ее жизни… Частица ее самой. Он не знал точно. Он только видел, что в ее глазах не стало той жизни, какая была в ней раньше, а видна была какая–то тяжесть.

– Почему ты так на меня смотришь? – настороженно спросила Юлия. – И не говоришь почти ничего.

Марк нежно прикоснулся рукой к ее щеке.

– Просто я хочу знать, все ли в порядке с моей маленькой сестренкой.

Она внимательно всмотрелась в его лицо, затем расслабилась.

– Да, со мной все в порядке, – устало сказала она и наклонилась к нему, положив свою руку на его. – Что бы я без тебя делала? Ты единственный, кто способен меня понять.

«Но так ли это?» – подумал Марк. Понимал ли он ее когда–нибудь?

Юлия слегка откинулась назад.

– Даже Хадасса меня больше не понимает.

– Почему ты так говоришь?

– Не знаю. Просто от нее мне становится как–то не по себе. – Юлия покачала головой. – Ничего. Все пройдет, и все будет по–прежнему.

Уходя, Марк увидел Хадассу, сидящую на мраморной скамье. Она не подняла головы и не посмотрела на него, и он не рискнул подойти к ней, чтобы не дать Приму лишнего повода для грязных сплетен. Еще одна–две недели, и Юлия будет вполне готова отпустить ее. Тогда он заберет Хадассу отсюда и женится на ней.

Когда Марк пришел во второй раз, Юлия находилась в триклинии вместе с Примом, удобно устроившись на одном из диванов, и смеялась над одной из непристойных шуток.

– Марк, иди к нам, – сказала она, обрадовавшись его появлению. – Поешь что–нибудь, – она обвела рукой стол, уставленный дорогими деликатесами. – Прим, расскажи ему историю, которую ты мне только что рассказал. Она его развеселит. А Марку нужно почаще смеяться. В последнее время он такой серьезный.

– Ну, как, Марк? Тебе ведь всегда нравились мои истории, – сказал Прим и налил себе еще вина, – но сейчас они тебя почему–то не забавляют. Интересно, почему?

– Наверное, потому, что теперь я вижу их такими, какие они есть – откровенно ответил Марк. – Полуправда, превращенная в грязную сплетню.

– Я никогда не лгал о тебе.

Марк не обратил на его слова никакого внимания и переключил все внимание на сестру.

– Как ты себя чувствуешь, Юлия?

– Хорошо, – лениво ответила она. После того как Калаба научила ее есть лотос, ее перестали мучить дурные сны, и им на смену пришли приятные ощущения. Юлия хихикнула, глядя на его хмурое лицо.

– Бедный Марк. Ты же всегда был таким веселым. Что с тобой случилось? Ты беспокоишься обо мне? Не нужно. Так хорошо, как сейчас, я себя еще никогда не чувствовала.

– Эти слова должны радовать и его уши, и мои, – сказал Прим, подняв свой кубок. Потом он скривил губы в усмешке. – Юлия, да отдай ты ему то, что он хочет. Отдай ты ему твою маленькую иудейку.

– Хадассу? – сказала Юлия и вздохнула. – Милая, бедная, маленькая Хадасса. – Юлия понимала, что ее нерешительность раздражает не столько Марка, сколько Прима, который заявил, что присутствие Хадассы портит жизнь в его доме. Прим утверждал, что, куда бы Хадасса ни пошла, вокруг нее, будто бы, создавалась особая атмосфера; кому–то она казалась ароматом, но лично для Прима это был смрад. Прометей заявил, что если она уйдет, он снова станет самим собой.

– Не знаю, смогу ли я расстаться с ней, – сказала Юлия и тут же увидела, как напряглось лицо Прима.

– Юлия! – В голосе Марка явственно прозвучало раздражение. Он не стал напоминать ей о том, что она уже согласилась отпустить Хадассу, а также о том, что у него вовсе нет желания общаться с Примом.

– Прекрасно. Только обещай мне, что пришлешь ее ко мне обратно, когда она тебе надоест.

Марк вышел из комнаты и стал искать Хадассу.

– Как он ее жаждет, а? – насмешливо произнес Прим. – Просто ждет, не дождется, чтобы отпраздновать ее невинность. Интересно, чем все это закончится.

Юлия внезапно встала с дивана и неожиданно заговорила низким, полным злости – и угрозы – голосом.

– Если ты еще скажешь хоть одно слово в адрес моего брата, тебе придется об этом сильно пожалеть. Понял?! Никто не смеет смеяться над Марком. Никто! – Она вышла из помещения.

Послав ей вслед проклятие, Прим осушил свой кубок.

* * *

Хадасса знала, что Марк придет за ней. Она знала это с того самого момента, как Децим соединил ее руку с рукой своего сына, с того самого момента, как Марк взглянул на нее. Каждый раз, когда он был рядом, она трепетала, разрываясь между своей любовью к нему и пониманием того, что при нынешнем положении вещей они никогда не смогут быть вместе. Каждую ночь она опускалась на колени и умоляла Бога смягчить сердце Марка, чтобы он обратился к истине. «А если он не обратится, Господи, обрати его от меня», – молилась она, боясь, что у нее не хватит сил самой отвернуться от него.

Но когда Марк вошел в покои Юлии, Хадасса поняла, через что ей придется пройти. Он взглянул на нее, и в его глазах она прочитала, для чего он пришел туда, потому что и в ней пробудилось страстное желание. Он подошел к ней, обнял ее лицо ладонями, его руки дрожали. Он нежно поцеловал ее, и его прикосновение прокатилось сладкой волной по ее телу.

– Теперь ты моя, – сказал Марк, и его тихий голос выдавал переполнявшие его чувства, – Юлия отпустила тебя. Как только будут оформлены все документы, ты будешь свободной, и я смогу жениться на тебе.

У Хадассы перехватило дыхание, и в душе она обратилась к Богу.

– Я люблю тебя, – шептал Марк, не в силах говорить от волнения. – Я так люблю тебя. – Он погладил ее по волосам и снова поцеловал.

Хадасса таяла в его объятиях. Подобно наводнению, его страсть захлестывала ее и несла в своем жарком и буйном потоке. Хадасса забыла, что Марк не верит в Бога. Она забыла о том, что сама верит в Бога. Все ее чувства в тот момент были связаны только с Марком, она слышала лишь его дыхание, биение его сердца, силу его рук, обнимавших ее. Предавшись чувствам, Хадасса забыла обо всем на свете и прильнула к Марку.

Весь дрожа, он слегка отступил назад, при этом его руки по–прежнему обнимали ее голову.

– Я не могу без тебя, – прошептал он, – я не могу без тебя жить. – Ее глаза приводили его в восторг. – О Хадасса, – сказал он, переводя дыхание, – раньше мне казалось, что я знаю, что такое любовь. Я думал, что все знаю о ней. – Он смотрел на девушку и с трудом сдерживал свои эмоции.

– Я не могу без тебя, – снова повторил он, отстраняя ее от себя. – И мне от этого больно. Но я помню, как в последний раз дал волю своим чувствам по отношению к тебе, и больше никогда этого не сделаю. Никогда.

Выслушав эти слова, Хадасса тяжело вздохнула, но туман страсти не давал ей ясно осознавать то, что происходило с ней в ту минуту. Дрожа, она снова припала к его груди.

Марк неправильно истолковал ее порыв.

– Если мы предадимся любви прямо сейчас, я никогда об этом не пожалею, – сказал он, сжимая Хадассу в объятиях, – но об этом пожалеешь ты. Чистота до брака. Разве не об этом гласит один из законов твоего Бога? Религия никогда меня не интересовала. Не интересует и сейчас. Но она важна для тебя, и ради этого я готов ждать. Для меня важно то, что я люблю тебя. И я не хочу, чтобы в наших отношениях было что–то такое, о чем бы мы пожалели.

Хадасса закрыла глаза. «Твоего Бога», – сказал он – и она поняла, что Бог не ответил на ее молитвы.

– О Марк, – прошептала она, испытывая душевную боль. – О Марк… – Ее глаза наполнились слезами. – Я не могу выйти за тебя замуж.

Марк слегка нахмурился.

– Ты можешь. Я же только что сказал тебе, что Юлия согласилась отдать тебя мне. Отец дал свое благословение. Мать тоже. Мы поженимся, как только все будет для этого готово.

– Ты не понял, – Хадасса отошла от него и закрыла лицо руками. – О Боже, почему я должна делать такой выбор?

Марк видел, как она мучается, но не понимал, почему. Он пожал плечами.

– Юлия отпустила тебя. Ты ей больше не нужна.

– Я не могу выйти за тебя, Марк! Не могу! – Хадасса отвернулась, боясь, что от одного его взгляда она снова забудет о Боге и предастся своим чувствам.

Марк резко повернул ее к себе.

– Что ты хочешь этим сказать? Что тебя удерживает? Кто тебя удерживает? Ты же любишь меня, Хадасса. Я понял это, едва прикоснувшись к тебе. Я увидел это в твоих глазах.

– Да, я люблю тебя, – сказала она. – Наверное, в этом вся беда. Наверное, я слишком сильно тебя люблю.

– Слишком сильно? Как это женщина может любить мужчину слишком сильно? – И тут Марк подумал, что понял ее. – Ты боишься того, что мои друзья и знакомые начнут говорить, что я женился на рабыне. Так? – Ведь она в первую очередь думала о других, и только потом о себе. – Мне плевать на них, Хадасса. Пусть говорят, что хотят.

Марк помнил, что когда–то презирал одного человека, который дал свободу своей рабыне, чтобы жениться на ней, но тогда Марк еще не знал, как любовь способна ломать барьеры между хозяевами и рабами. Он не знал и того, насколько женщина может быть дорога мужчине.

Хадасса покачала головой.

– Нет, Марк. Дело не в этом. Я не могу выйти за тебя, потому что ты не веришь в Господа.

Марк облегченно вздохнул.

– И это все, что тебя беспокоит? – Он провел рукой по ее волосам и слегка улыбнулся. – Но что это меняет? Это ведь не имеет никакого значения. То, верю я или не верю, не изменит нашей любви друг к другу. Я не вижу тут никакой разницы.

– Разница огромная.

– Вовсе нет, – Марк нежно прикоснулся к ее лицу, испытывая огромное наслаждение от прикосновения и от взгляда ее ласковых глаз. – Все дело лишь в терпимости и взаимопонимании, Хадасса. Важно, чтобы мы любили друг друга и были свободны в наших отношениях. Мой отец никогда не запрещал матери поклоняться богам и богиням, в которых сам не верил. Он знал, что она находит в них утешение, как я знаю, что ты находишь утешение в своем Боге. Ну и пусть так будет. Ты поклоняешься невидимому Богу. Я не буду тебе в этом мешать. Тебе в нашем доме будет гарантирована полная свобода делать то, что ты сочтешь нужным.

– А как же ты, Марк? Кому будешь поклоняться ты?

Он поднял ее лицо за подбородок и поцеловал ее.

– Тебе, любимая. Только тебе.

– Нет! – воскликнула Хадасса, вырвавшись из его объятий. Она снова отвернулась от него, и по ее щекам потекли слезы.

Марк положил руки ей на плечи и поцеловал ее в шею. Губами он почувствовал, как сильно бьется у нее пульс.

– Что мне сказать, чтобы убедить тебя в том, что с тобой все будет хорошо? Я люблю тебя настолько, что готов уважать твою религию.

– Уважать. Но не верить. – Хадасса повернулась к нему и посмотрела ему в глаза. – Как мне объяснить, чтобы ты понял? – грустно сказала она. – Когда два вола идут в одной упряжке, они должны идти в одном направлении, Марк. Если один повернет направо, а другой налево, что произойдет?

– Перетянет тот, кто сильнее, – тут же ответил он.

– То же самое будет и с нами. Победишь ты.

– Но мы же не волы, Хадасса. Мы люди.

Она боролась сама с собой. Ей хотелось быть с Марком, засыпать в его объятиях, растить его детей, стареть с ним – но она слышала предостережение от Господа, и ей нужно было помнить о нем.

– Если я буду в одной упряжке семейной жизни с тобой, если я стану плоть от плоти твоей, то самым важным в моей жизни станет то, чтобы я радовала тебя.

– Но разве не на этом строится семейная жизнь? Муж – глава семьи, а жена следует за ним.

– Но ты утянешь меня от Господа, – сказала она.

«Господа», – повторил про себя Марк и почувствовал, как в нем закипает злость к этому невидимому Богу. Господь. Господь.

– Я же сказал, что ты можешь поклоняться тому Богу, Который тебе нравится.

Она увидела в его глазах гнев, который только подтверждал ее опасения.

– Поначалу ты мне это позволишь. Но потом все изменится. Ты даже не заметишь, когда и как. И я этого не замечу. Все начнется с того, что кажется незначительным, неважным, а потом шаг за шагом, день за днем ты будешь тянуть меня на тот путь, по которому я пойду в ногу с тобой, но не с Господом.

– Но что в этом плохого? Разве жена не должна ставить мужа превыше всего?

– Не выше Бога, только не выше Бога. Иначе это будет смерть для нас обоих.

Марк начинал выходить из себя.

– Да нет же. Если ты будешь любить меня, а не своего Бога, это будет жизнь, такая жизнь, которой ты никогда еще не знала. Ты будешь свободной. На тебе не будет никакого ярма. – Когда Хадасса закрыла глаза, он невольно выругался про себя. – Ну почему мы вечно возвращаемся к этому твоему Богу?

– Потому что это единственный истинный Бог, Марк. Он есть Бог!

Марк снова обхватил руками ее лицо.

– Не отворачивайся от меня. Посмотри на меня! – Хадасса взглянула на него, и он почувствовал, как она отдаляется от него, но не знал, как ее удержать. – Ты же любишь меня. Ты сама об этом сказала. Что ты имеешь, оставаясь со своим Богом? Ярмо рабства. Ни мужа. Ни детей. Ни своего дома. И никаких перемен к лучшему в будущем. – Его объятие стало мягче. – А что смогу тебе дать я? Свободу, свою любовь, детей, свою страсть. Ведь ты же хочешь этого, разве нет? Скажи, что хочешь, Хадасса.

Хадасса из последних сил старалась стоять на своем, по ее щекам продолжали течь слезы.

– Я очень хочу всего этого, но только не ценой своей веры, не через отказ от Бога. А именно через веру мне пришлось бы переступить. Неужели ты не понимаешь, Марк? Если я начну такую жизнь и отвернусь от Господа, я буду мудрой на мгновение, но потеряю все в вечности. – Хадасса нежно прикоснулась к его рукам. – И ты тоже.

Марк отпустил ее.

Хадасса видела выражение его лица: крушение надежд, уязвленная гордость, отчаяние и гнев. Ей захотелось как–то утешить его.

– О Марк, – сокрушенно прошептала она, испугавшись за него. А если они все–таки поженятся? Оправдает ли его ее вера? На какое–то мгновение она почувствовала сомнение. – О Марк, – снова сказала она.

– Жаль, Хадасса, – горько усмехнувшись, сказал Марк, страдая от разрывавших его эмоций: любви к ней и ненависти к ее Богу. – Ты никогда не узнаешь, от чего ты отказалась. Оставайся со своим Богом. Ты в Его власти. – Он повернулся и вышел.

Не замечая ничего вокруг, Марк спустился по коридору, перешагивая через две ступени.

Юлия видела, как он уходил, стоя у двери в коридор. Ее руки невольно сжались в кулаки. Она слышала, как Хадасса отвергла его. Какая–то рабыня отказала ее брату! Она почувствовала, как был унижен Марк. Она чувствовала его гнев. Она была потрясена.

Заглянув в комнату, она увидела, как Хадасса, склонившись, сидела на коленях и плакала. Юлия наблюдала эту сцену холодным взглядом. Ни к кому и никогда она еще не испытывала такой лютой ненависти. Ни к отцу, ни к Клавдию, ни к Каю. Ни к кому.

Как же она была слепа, не видя, что представляет собой Хадасса. Калаба понимала: «Она соль на твои раны». Прим понимал: «Она колючка в твоем боку». И только сама Юлия ничего не замечала. Она вернулась в триклиний.

– Марк ушел? – спросил Прим, явно захмелевший.

– Да, но Хадасса еще побудет здесь некоторое время, – сказала Юлия, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал спокойнее и не выдавал ее чувств. Прим был на удивление проницателен, и ей не хотелось, чтобы он пошел распространять свои оскорбительные сплетни и опозорил ее брата. – Я сказала Марку, что еще не готова расстаться с Хадассой, – солгала она.

Прим послал проклятия богам.

– А когда ты будешь готова?

– Скоро, – ответила Юлия. – Очень скоро. – Стоя в проходе под аркой, она посмотрела наверх. Хадасса вышла из комнаты, неся в руках сосуд с водой для мытья и выполняя свои обязанности так, будто ничего не случилось. – Разве Вителлий не пригласил нас на празднование дня рождения императора Веспасиана? – спросила она Прима.

– Пригласил, – ответил тот, – но я отказался ради тебя. – Его губы скривились в усмешке. – Я сказал ему, что у нас родился мертвый младенец и ты пребываешь в неутешном горе.

Упоминание о ребенке пронзило Юлию тупой болью. Но она не позволит Приму видеть, как ее ранят его остроты.

– Пошли ему сообщение, что я приду.

– А я думал, что ты ненавидишь Вителлия.

Юлия повернулась к нему и презрительно улыбнулась.

– Да, это так, но я думаю, что он может оказаться полезен для меня.

– Чем же, дорогая Юлия?

– Увидишь, Прим. И мне кажется, когда все раскроется, тебе понравится эта игра.

* * *

Феба услышала, как вернулся Марк. Она поспешно вышла из своих покоев и увидела, как он поднимается наверх по мраморным ступням.

– Хадасса останется с Юлией, – сказал он и прошел в свои покои.

Настороженная его слишком спокойным выражением лица, Феба последовала за ним.

– Что случилось, Марк?

– Ничего неожиданного, – мрачно сказал он и налил себе немного вина. Затем поднял кубок и произнес тост: – За ее невидимого Бога. Пусть Он радуется ее верности!

Феба смотрела, как ее сын осушает кубок, потом грустно уставилась на стол.

– Что случилось? – повторила она, на этот раз совсем тихо.

Марк со стуком поставил кубок на поднос.

– Я оставил свою гордость, а она швырнула мне ее обратно в лицо, сказал он в порыве самоуничижения. – Вот что случилось, мама. – Марк вышел на террасу, и Феба вышла следом. Он вцепился руками в перила. Она нежно положила свою ладонь на его руку.

– Она любит тебя, Марк.

Марк высвободил свою руку.

– Я предложил ей выйти за меня замуж. Хочешь знать, что она мне ответила? Она сказала, что не хочет быть под одним ярмом с неверующим. Никогда я не пойму этой ее веры. Никаких компромиссов. Один Бог! Один Бог надо всем! Ну и пусть. Пусть остается со своим Богом.

Он отвернулся и снова сжал перила, так что пальцы в суставах побелели.

– Все кончено, мама, – сурово произнес Марк, решив забыть Хадассу навсегда. Бани, в которых он проведет сегодняшний вечер, помогут ему в этом. А если нет, то в Римской империи есть множество других прекрасных удовольствий, которые кому угодно помогут отвлечься от своих бед.