Текст книги "Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]"
Автор книги: Франсин Риверс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 40 страниц)
– Жрецы выходят, – сказал возница Атрета, ловко беря в руки поводья. Атрет увидел жрецов, одетых в белые туники, украшенные красными узорами. Жрецы выводили белого быка и двух баранов, чтобы принести их в жертву. Жертву приносили, для того чтобы этот день был удачным для зрелищ. Атрет цинично скривил губы, зная, что для зрелищ хорош любой день. Ни один жрец не осмелится отменить зрелища, какие бы недобрые знамения он ни увидел в обряде жертвоприношения.
Заиграли трубы, и открылись ворота. «Вперед», – произнес возница, пристраиваясь сразу за римлянами, которые организовали эти зрелища и вложили в них деньги. Серт находился прямо перед Атретом.
Толпа взревела. Атрет услышал, как зрители снова и снова выкрикивали его имя, а также имена еще нескольких гладиаторов. В Ефесе он не был известен так, как в Риме, но сейчас ему было все равно. Все его мысли были теперь заняты тем, что его ждало впереди, поэтому, пока процессия следовала вокруг арены, он присматривался к другим гладиаторам и оценивал их сильные и слабые стороны. Только один раз он позволил себе отвлечься. Проезжая мимо трибуны, где сидел проконсул, он поднял глаза и внимательно посмотрел на гостей, которые сидели рядом с этим политиком. Среди них была Юлия. На ней был красный наряд, в котором Атрет увидел ее в храме Артемиды. При виде Юлии сердце Атрета забилось чаще, и он тут же отвернулся. Больше он не будет смотреть на нее, пока не кончатся зрелища.
Колесницы сделали еще несколько кругов вокруг арены, затем выстроились перед проконсулом. Гладиаторы сошли с колесниц я встали в ряд, при этом некоторые сняли свои накидки, а другие, к неистовому восторгу публики, сняли с себя и все остальное. Атрет не сделал ни того, ни другого. Он стоял, слегка расставив ноги и положив руку на меч, и ждал. Когда остальные закончили прихорашиваться перед публикой, Атрет вынул свой меч и поднял его над головой, воскликнув вместе с остальными гладиаторами:
– Славься, кесарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!
Проконсул начал говорить краткую речь. Атрет не смотрел на Юлию, стараясь отыскать глазами странную маленькую рабыню. Она была среди зрителей. Толпа одобрительно взревела, когда проконсул объявил состязания открытыми. Атрет и другие гладиаторы снова поднялись на колесницы, а возницы взялись за плети и объехали вокруг арены в последний раз, после чего направились к воротам, под дикий шум зрителей.
В подтрибунном помещении было прохладно и темно, стоял сильный запах масла для светильников. Высоко в каменной стене виднелось зарешеченное окно. Никто не разговаривал. Атрет снял свои сияющие доспехи и надел простую коричневую тунику. Прежде чем кого–то из них вызовут на арену, пройдет не один час.
Накануне вечером Серт зачитал им либелл, программу предстоящих событий. Помпа должна была проведена проконсулом, который посвящал зрелища императору. Затем должен был состояться большой парад открытия с речами; потом должны были выступить акробаты и искусные наездники; потом шли собачьи бега. Затем планировалось распять двух грабителей, а охотничьи собаки должны были разорвать их на куски. Потом охотники, или бестиарии, должны были охотиться на кенийских медведей, после чего планировалось вывести на арену пленников, которых скормят голодным львам.
Иногда в середине дня объявляли часовой перерыв, во время которого арену очищали и посыпали свежим песком. Зрителям раздавали еду, распродавали лотерейные билеты, проводились альковные фарсы. Однако все эти развлечения не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило на арене, на потеху публике, одурманенной наркотиком насилия и крови.
Поединки смерти должны были состояться далеко за полдень.
От страха у Атрета свело в животе. Двенадцать пар гладиаторов… большинство из тех, кого он сейчас видел, в отдельные дни убивали до трех соперников. Сегодня ему предстоит убить пять человек, одного за другим… Если только он сам выживет.
Однако нервозность и волнение у Атрета вызывали вовсе не эти потенциальные соперники, а мучительное и долгое ожидание. Ожидание было самым страшным его врагом, потому что именно в предшествующие схваткам часы надежды и страхи полностью овладевали его сознанием, и ему казалось, что он сойдет с ума.
* * *
Ладони у Юлии вспотели, и она едва воспринимала то, что говорит проконсул. Ее совершенно не интересовали ни политика, ни экономика; все ее мысли сейчас занимал Атрет и то обстоятельство, что сегодня он может погибнуть. С тех пор как они рассорились неделю назад, она его не видела. Ей хотелось послать за ним Хадассу, но она боялась, что он по–прежнему на нее сердится и не придет. Поэтому она ждала, надеясь, что он сам даст о себе знать. Когда же этого не произошло, она смирила свою гордыню и отправилась в храм, надеясь застать его там. Но он не приходил и туда.
Едва Юлия увидела, как Атрет выезжает на арену во время церемонии открытия, ее сердце бешено заколотилось. Когда гладиаторы подъехали к проконсулу и выстроились там, она ждала, что он посмотрит на нее. Несколько часов ушло у нее на подготовку к зрелищам, и она знала, что сейчас выглядит такой красивой, какой, пожалуй, никогда еще не была. Но он даже головы не повернул в ее сторону. Он стоял спокойно, с высоко поднятой головой, тогда как другие гладиаторы изо всех сил старались продемонстрировать толпе все свои прелести и достоинства.
– Смотри, он даже не замечает тебя, – презрительно сказала Калаба. – Если его приветствует такая толпа, то что ему до того, что он разбивает твое сердце?
– Атрет! Атрет! – кричали тем временем со всех сторон зрители, кидая ему на арену цветы и монеты.
Воспоминания жгли Юлии душу, в ней разгоралась ревность, и Юлия сжала губы, почувствовав ядовитый оттенок насмешек Калабы. Рядом сидел Прим, взглядом знатока оценивающий гладиаторов.
– Ставлю на германца, – сказал он, отправляя в рот круглую лиловую виноградину.
– Пятьсот сестерциев на африканца, – произнес другой зритель.
– Ха! Да кто сможет устоять против есседариев. Что может против колесницы даже самый хороший меч? – высказался кто–то еще.
– Вряд ли они выставят есседария против самнита, – с тревогой в голосе произнесла Юлия.
– Поначалу, может быть, и нет, но не забывай, что это смертельные поединки, – сказал Прим. – И в пары будут ставить тех, кто останется. Лакеарий против самнита, андабата против ретария, фракийец против мурмиллона. Ты уже обратила внимание, что сегодня вышли все виды гладиаторов. Лучшие в каждом классе. Это–то и интересно. И те, кто привык сражаться против меча, сегодня, может быть, вместо этого будет сражаться против копья. Поэтому победителя предугадать трудно.
Сердце Юлии екнуло, и она испытала внезапный страх за Атрета. Про себя она стала молиться всем богам о том, чтобы они оставили его в живых. Она хотела расслабиться и отвлечься беседой с кем–нибудь. Прим был достаточно забавным молодым человеком и, казалось, был готов развлечь ее.
Смотреть на висящих на кресте грабителей Юлии было явно неприятно.
– Почему на них не натравят диких собак или просто не отрубят им головы? На них уходит слишком много времени.
– Люди жаждут крови, – так же разочарованно ответил Прим. – Пойдем, Юлия. Отведу тебя вниз, к лавкам, и посмотрим, что там тебя заинтересует.
Не находя покоя и не в силах избавиться от напряжения, Юлия быстро согласилась. Она вышла в проход, и Прим взял ее за руку. Торговцы тут же обступили их, наперебой предлагая свой товар, – фрукты, мясо, хлеб, меха с вином. «Персики из Персии, сочные, спелые!» Их стаккато перемежались с криками толпы, доносившимися с трибун. «Мясо со специями. Три порции всего за сестерций!»
Другие зрители, которым тоже скучно было смотреть на висящих на кресте преступников, слонялись по подтрибунным помещениям, стараясь найти для себя что–то интересное. Юлия прохаживалась с Примом между торговцами и предсказателями будущего. Вскоре они подошли к лавкам, где происходило нечто более развратное и необычное. Среди нарядных зрителей разгуливали маленькие раскрашенные мальчики, одетые в туники, подтянутые выше ягодиц. Прим мрачно посмотрел на них.
– Таким же был и Прометей, пока я не спас его.
Испытывая неловкость при упоминании о любовнике Прима, Юлия ничего не сказала. Она остановилась, чтобы посмотреть на мавританских танцовщиц, плавно передвигавшихся под примитивные удары в барабаны и кимвалы.
– Калаба тебе уже говорила о моем предложении… – сказал Прим, и было непонятно, спрашивает он или говорит утвердительно.
– Да, – без особой радости сказала Юлия. – Я много думала об этом.
– И что ты решила?
– Я скажу тебе, когда закончатся зрелища.
* * *
– Пора, – сказал Серт, и у Атрета сразу закипела кровь, пульс забился чаще. Он надел на правую руку манику, перчатку, сделанную наполовину из кожи, наполовину из металла.
– Я бы предпочел остаться твоим хозяином еще на несколько лет, чем расстаться с тобой вот так… – хмуро произнес Серт.
– Может быть, богиня улыбнется мне и я получу сегодня свободу, – сказал Атрет, натягивая на левую ногу окрею, еще одно защитное покрытие.
– Свобода для гладиатора – это всего лишь еще одно понятие, которое означает неизвестность, – сказал Серт, протягивая ему скутум, или щит.
Атрет надел щит на левую руку и встал, расставив в стороны руки и ноги. Какой–то раб натер ему тело оливковым маслом.
– Неизвестность лучше неволи, – сказал Атрет, холодно глядя в глаза Серту.
– Но не лучше смерти, – сказал Серт, протянув ему меч.
Атрет взял меч и поднял его перед собой, клинком вверх, в знак приветствия и уважения.
– В любом случае, Серт, арену я сегодня покину победителем.
* * *
Лакеария, вооруженного лишь своей веревкой, выставили против есседария, управляющего колесницей. Есседарий несколько раз промчался мимо лакеария. И хотя ему пока не удалось сбить своего противника с ног, он ловко увертывался от его лассо. Однако когда он промчался мимо противника в восьмой раз, лакеарий смог накинуть на есседария свою веревку, потом затянул петлю на его ногах и выдернул его из набирающей скорость колесницы. Есседарий тяжело упал спиной на песок арены, и толпа разочарованно простонала.
Нескольких рабов послали остановить и успокоить разогнавшихся жеребцов, после чего на арену вышел мужчина в плотно облегающей тунике и высоких кожаных сапогах. Он исполнял роль Харона, лодочника, перевозящего души мертвых через Стикс к Гадесу. Подойдя к жертве, Харон стал кружиться и скакать по песку, держа в высоко поднятой руке какой–то деревянный молоток. Маска, сделанная в форме клюва, которая была на нем, символизировала хищную птицу. Другой человек, одетый в костюм Гермеса, еще одного проводника душ мертвых, размахивал огненно–красным кадуцеем, которым он тыкал в тело мертвого есседария. Когда тело забилось в судорогах, Харон подбежал к нему и ударил по голове своим воинственным молотком, распространяя на песке вокруг жертвы алые пятна и призывая Гадеса принять очередную добычу. Либитинарии, или проводники мертвых, быстро вынесли труп через Ворота Смерти.
По трибунам пронесся низкий звук тысяч недовольных голосов. Зрители действительно были недовольны тем, что поединок так быстро закончился. Они считали себя обманутыми. Кто–то выкрикивал оскорбительные выпады в адрес победителя. Другие бросали в него фруктами, когда он поднял руку, приветствуя проконсула. Ему дали знак уйти, но он не торопился уходить, поскольку зрители стали требовать его поединка с высоким африканцем.
– Посмотрим, что теперь сделает этот лакеарий против человека с кинжалом!
Пойдя навстречу визжащей толпе, проконсул слегка поднял руку в сторону распорядителя зрелищ, и, прежде чем лакеарий успел уйти, на арену вышел африканец. Несколько минут они ходили по кругу, внимательно присматриваясь друг к другу, при этом лакеарий несколько раз пытался накинуть на противника петлю, но промахивался. Африканец сделал несколько угрожающих движений кинжалом, но продолжал оставаться на почтительном расстоянии. Толпа начинала выражать недовольство тем, что схватка затянулась. Слыша недовольный крик толпы и воспринимая его как угрозу, лакеарий снова бросил свою веревку и обвил петлей грудь африканца. Африканец быстро схватил веревку, намотал ее на руку, а потом ловким броском вонзил свой кинжал в живот противника. Лакеарий упал на колени и наклонился вперед. Сорвав с себя веревку, африканец направился к нему, чтобы добить, когда увидел, что толпа стала показывать большими пальцами рук вниз.
Проконсул оглядел трибуны и увидел всюду большие пальцы рук, повернутые вниз. Он вытянул руку вперед и тоже указал большим пальцем вниз. Африканец вынул свой кинжал из живота лакеария и вонзил ему в сердце.
– Они не получают того, чего хотят, – сказал Серт Атрету с того места, откуда он наблюдал за схватками. – Слышишь, как они орут? Если так будет и дальше продолжаться, они самого проконсула бросят на съедение собакам!
Африканец потом победил мурмиллона, но пал от стрел сагиттария. Сагиттарий храбро сражался с андабатой, который выехал на коне; сагиттарий смертельно ранил всадника, но не удержался на ногах и погиб под копытами боевого коня. Харон отправил обоих в царство мертвых, и толпа одобрительно взревела.
– Выведи их всех на арену! – закричал кто–то проконсулу, этот крик подхватили другие зрители, и вскоре толпа начала выкрикивать эти слова как лозунг. – Выведи их всех! Выведи их всех!
Пойдя навстречу толпе, организаторы разбили оставшихся восемнадцать гладиаторов на пары и отправили на арену. Они разошлись по всему кругу и подняли вверх оружие в знак приветствия проконсула. Выкрикивая имена своих кумиров, зрители напоминали дикарей.
Атрет стал сражаться против смуглого черноглазого фракийца, вооруженного ятаганом. Издавая грозные крики, фракиец театрально размахивал своим оружием. Меч стремительно вращался вокруг его тела, над головой, затем застыл в руке, а сам фракиец замер в угрожающей позе.
Стоя в обманчиво расслабленной позе, Атрет сплюнул на песок.
Толпа засмеялась. Разозленный, фракиец пошел в атаку. Атрет увернулся от смертельного удара ятагана, пошел на противника щитом, что есть силы ударил рукоятью своего меча фракийцу в висок и тут же вонзил меч ему в грудь. Вынув меч, он отступил от уже падающего замертво противника.
Обернувшись, Атрет увидел, как ретарий пронзает трезубцем упавшего секутора, чей шлем в виде рыбы не смог его защитить, Атрет решительно направился к нему, слыша, как нарастает гул его болельщиков. Ретарий освободил свой трезубец и пытался расправить запутавшуюся сеть, прежде чем Атрет подойдет к нему.
Атрет атаковал его, и ретарий уже приготовился к защите от его первых ударов. Но без своей сети противник Атрета мог сражаться только трезубцем, и Атрет воспользовался своим многолетним опытом владения фрамеей. Обладая недюжинной силой, Атрет орудовал щитом и мечом до тех пор, пока не нашел у противника уязвимое место для смертельного удара. Второй противник был повержен.
Толпа ревела от восторга, и его имя звучало над ареной подобно звуку барабана. Но в мозгу Атрета в таком же ритме звучало совсем другое слово: «Свобода… свобода… свобода!».
Не успел ретарий упасть, как жгучая боль пронзила бок Атрета – кинжал димахера полоснул его по ребрам. Атрет упал на спину, сумев отразить атаку щитом. Встав на ноги, он издал крик боли и гнева. Никакой подлец, бьющий в спину, не сможет лишить его законных прав! Вложив все силы в руку, держащую меч, Атрет нанес удар страшной силы и раскроил щит противника пополам, заставив димахера упасть на колени. Отбросив уже бесполезный щит, противник вскочил на ноги и побежал, зная, что своим кинжалом против меча он ничего не сделает. На потеху публике, Атрет, погнался за ним. Попутно он наклонился и подобрал трезубец убитого им ретария, после чего настиг противника и швырнул в него трезубец, используя при этом свое умение владеть фрамеей.
Когда трезубец попал точно в цель, толпа взорвалась от восторга. Мужчины вставали и неистово хлопали по спинам тех, кто был перед ними, женщины визжали от переполнявших их эмоций. Кто–то падал в обморок от избытка чувств, другие рвали на себе одежду и волосы и скакали от радости. Казалось, что дрожит сама земля.
– Атрет! Атрет! Атрет!
Атрет полностью насытил эту кровожадную толпу. Он сразил мурмиллона и атаковал самнита. Он изливал в бою всю свою ненависть к Риму, и эта ненависть придавала ему силы, в которых так нуждалось его раненое тело. Выбив щит из рук своего противника, он распотрошил его, как рыбу.
Обернувшись, он стал смотреть, кто еще на арене стоит на его пути к свободе. Тысячи зрителей стояли, размахивая белыми платками, и кричали. До него не сразу дошло, что вся эта толпа громко кричала: «Атрет! Атрет! Атрет!».
Кроме него, на арене больше никого не было.
Юлия вся дрожала, глядя, как Атрет направляется к воротам, ведущим наверх, к трибуне, где проконсул уже готовился награждать победителя. Она одновременно испытывала радость и страх. Она любила Атрета и гордилась его победами, но знала, что завоеванная им свобода – это угроза ее собственной свободе.
Направляясь к лестнице, Атрет споткнулся и упал на одно колено. Толпа вздрогнула и на какое–то время притихла, но он оперся на свой меч и снова встал на ноги. Толпа опять восторженно взревела, когда он дошел до ворот, ведущих к трибуне победителя, а один из воинов открыл ворота и в знак уважения отступил назад, после чего Атрет стал подниматься по каменным ступеням. Проконсул ждал его, держа в руках лавровый венок, подвеску из слоновой кости и деревянный меч.
Юлия почти не слышала, что говорил проконсул, надевая лавровый венок на голову Атрету. Потом дочь проконсула надела на шею Атрету подвеску из слоновой кости, свидетельствующую о том, что Атрет стал свободным человеком. Когда эта девушка наклонила к себе голову Атрета, чтобы поцеловать его в губы, Юлию обдала горячая волна ревности. Женщины в экстазе завизжали, и Юлии захотелось заткнуть уши и убежать. Серт вручил Атрету деревянный меч, символизирующий триумфальное прощание с ареной, а два воина поставили к ногам гладиатора сундук с сестерциями.
Повернувшись к трибунам, проконсул поднял руку. Толпа тут же стихла. Всем не терпелось услышать, какую еще награду вручат победителю.
– Остается еще одна награда, которую мне надлежит вручить нашему любимому Атрету за его сегодняшнюю победу! – воскликнул проконсул. Картинно повернувшись, он взял свиток из рук Серта. – Эту честь я оказываю победителю по приказу императора Веспасиана, – снова воскликнул он и протянул свиток Атрету, который машинально взял его. Положив руку на плечо Атрету, проконсул повернул его лицом к зрителям и провозгласил: – Этим документом Атрет объявляется гражданином и защитником Рима!
Атрет мгновенно весь напрягся, его лицо побледнело. Юлия увидела, как он сжал в кулаке свиток.
– Смотри, как он ненавидит Рим, – сказала Калаба, наклонившись к Юлии, когда вся остальная толпа взорвалась возгласами одобрения. – Если бы этот свиток не дал ему всего того, чего он хочет, он, не задумываясь, швырнул бы его в пыль. – Слова Калабы перемешивались с криками толпы, снова и снова выкликающей его имя. – Но теперь он стал вровень с твоим отцом и братом.
Атрет повернул голову, отыскивая глазами Юлию среди гостей проконсула. Он посмотрел ей прямо в глаза, при этом его глаза горели, и ее сердце забилось чаще. На какое–то мгновение ей показалось, что Атрет собирается прямо тут предъявить на нее свои права. Но вместо этого Серт и несколько римских стражников проводили его вниз по ступеням, через всю арену к Воротам Жизни, за которыми будут лечить его раны.
Прим помог Юлии встать на ноги.
– Ты вся дрожишь, – заметил он с понимающей улыбкой. – Наверное, всех женщин на этих трибунах бросает в дрожь при одном его виде. Слов нет, он великолепен.
– Да, это так, – сказала Юлия, вспомнив, как Атрет смотрел на нее. Теперь, когда он стал свободен, что мешало ему попытаться сделать ее своей рабыней? Во рту у нее пересохло.
Прим усадил Юлию в крытый паланкин, который подняли шесть его рабов. Прежде чем закрыть паланкин, он поднял голову и мимолетно, но очаровательно улыбнулся ей.
– Так что ты решила?
Юлии до боли свело живот. Когда она заговорила, голос ее казался безжизненным:
– Сегодня вечером я подпишу соглашение и завтра утром прикажу перевезти мои вещи к тебе на виллу.
– Какое мудрое решение, Юлия, – воскликнула Калаба из–за спины Прима, и ее глаза сияли. Прим поцеловал руку Юлии.
Когда он закрыл паланкин, Юлия откинулась назад и закрыла глаза, не понимая, почему она вдруг почувствовала себя такой одинокой.
