Текст книги "Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

– Я знаю, что такое страх, Хадасса. Страх – это наш старый враг. Я поддался ему в ту ночь, когда Иисус был в саду, а иудеи пришли туда со священниками и римской стражей.

– Но ты же был на Его допросе.

– Я только был там и все слышал. Среди толпы мне ничто не угрожало. Моя семья была хорошо известна в Иерусалиме. Мой отец знал членов суда. Но скажу тебе так, Хадасса: я никогда не знал настоящего страха, пока не увидел умирающего Иисуса. Я никогда не чувствовал себя столь одиноким, как после этой казни, и чувство это длилось до тех пор, пока я не увидел пелены у пустой гробницы и не понял, что Он воскрес.

Он взял ее за руку.

– Хадасса, Иисус сказал нам все, однако мы по–прежнему не понимали, Кто Он и для чего Он пришел на землю. Мы с Иаковом были ревностными, гордыми, амбициозными, нетерпимыми. Иисус призвал нас, «сынов громовых», потому что мы стремились излить Божий гнев на людей, которые исцеляли Его именем, но не следовали за Ним. Мы хотели, чтобы эта сила была только у нас. Такими вот мы были гордыми и слепыми глупцами. Мы знали, что Иисус есть Мессия, но нам хотелось, чтобы Он был воинственным царем, подобным Давиду, чтобы мы могли править вместе с Ним. Нам никак было не понять, что Тот, Кто является Божьим Сыном, пришел в мир, чтобы быть Пасхальным Агнцем для человечества.

Он грустно улыбнулся и похлопал ее по руке.

– И вовсе не мне, и не Иакову, а Марии Магдалине Иисус дал возможность увидеть Себя после воскресения.

От слез Хадасса какое–то мгновение ничего не видела.

– Как мне обрести такую же силу, как у тебя?

Иоанн нежно улыбнулся ей.

– В тебе есть столько сил, сколько Бог дал тебе, и этих сил хватит для того, чтобы в тебе исполнилась Его воля. Ты только верь в Него.

30

Гостья Юлии произвела на Фебу впечатление сильной и неуязвимой женщины. Она говорила на чистом латинском языке, что свидетельствовало о ее классовой принадлежности, и хотя выглядела она довольно молодо, держалась она достаточно элегантно и уравновешенно, что говорило о ее жизненном опыте, не уступающем опыту Фебы. Гостья была обаятельна, и не из–за чисто внешних данных, которые были весьма далеки от совершенства, а от пленяющей силы ее глаз. Их воздействие было просто обезоруживающим.

Феба знала, что Юлия когда–то считала эту женщину своей близкой подругой. Это казалось странным, потому что они были такими разными. Юлия была такой эмоциональной, а эта женщина выглядела спокойной и уравновешенной.

Феба попросила одну из служанок дать ей знать, когда вернется Юлия. Пока они ее ждали, Феба угощала гостью и поддерживала с ней вежливый разговор. Когда служанка вернулась и едва заметно кивнула Фебе, та, извинившись перед гостьей, отправилась к дочери, сообщить о неожиданном визите. Она решила, что Юлия, скорее всего, не захочет видеть эту женщину.

– Юлия, тебя в перистиле ожидает гостья.

– Кто это? – Юлия сняла с головы шаль, передала ее Хадассе и, махнув рукой, отпустила ее.

– Калаба Фонтанен. Она пришла около часа назад, и мы с ней очень интересно побеседовали. Юлия? – Феба никогда еще не видела у дочери такого выражения лица. Она слегка прикоснулась к ней. – С тобой все в порядке?

Юлия посмотрела на нее настороженно.

– И что она сказала?

– Ничего особенного, Юлия. – Разговор шел о красоте Ефеса, о долгом пути из Рима, об устройстве на новом месте. – Но что с тобой? Ты побледнела.

Юлия покачала головой.

– Просто я никогда не думала, что снова увижусь с ней.

– Ты не хочешь ее видеть?

Юлия ответила не сразу, прикидывая, сможет ли она придумать какую–нибудь отговорку: у нее болит голова от жаркого солнца, она устала от бесконечной ходьбы за покупками, ей нужно подготовиться к сегодняшнему приему у Марка… Она сжала пальцами виски. Голова у нее действительно болела, но она понимала, что сегодня ей не удастся избежать встречи. Она покачала головой. – Я выйду к ней, мама. Просто стоит мне увидеть Калабу, и я не могу не думать о Кае.

– Не знала, что ты так горюешь о нем. Последние несколько месяцев ты так активно занималась своими делами… – Феба поцеловала дочь. – Я знаю, ты его очень любила.

– Я была без ума от него. – Юлия закусила губу и посмотрела в сторону двери, ведущей в коридор, в конце которого находился перистиль. – Если ты не против, я поговорю с ней наедине.

– Конечно, – с облегчением ответила Феба. От Калабы ей было как–то не по себе. Она не могла понять, что может быть общего у ее юной дочери с такой умудренной опытом женщиной.

Калаба сидела в тени алькова и ждала. Казалось, одно ее присутствие наполнило весь перистиль. Даже солнце скрылось за облаками, вырисовывая во дворе мягкие тени. Юлия набралась смелости и степенно двинулась к ней, заставив себя изобразить приветственную улыбку.

– Рада снова видеть тебя, Калаба. Как ты оказалась в Ефесе?

Калаба едва заметно улыбнулась.

– Просто я устала от Рима.

Юлия села рядом с ней.

– Когда ты приехала? – спросила она, изо всех сил стараясь не показывать, что ее всю охватила внутренняя дрожь.

Несколько недель назад. За это время я заново знакомилась с городом.

– Заново? Я не знала, что ты уже была в Ефесе.

– Это один из многих городов, где я побывала еще до своей свадьбы. И здесь я чувствую себя дома больше, чем где бы то ни было.

– Так ты останешься здесь? Это здорово.

Калаба испытующе посмотрела на нее своими темными глазами.

– Я вижу, за то время, что мы не виделись, ты научилась ловко притворяться. Та улыбка, которую ты сейчас наклеила, выглядит искренней.

Потрясенная, Юлия не знала, что сказать.

– Ты уехала, не сказав мне ни слова. Жестоко с твоей стороны.

– Это отец решил вернуться в Ефес.

– А-а, – кивнув, произнесла Калаба, – понимаю. И у тебя, конечно же, не было времени попрощаться с друзьями. – Ее губы скривились в насмешливой улыбке.

Юлия покраснела и отвернулась.

– Хотя с Октавией ты попрощалась, – добавила Калаба, и в ее тоне нельзя было ничего уловить.

Юлия посмотрела на нее умоляющим взглядом.

– Я не могла с тобой видеться после смерти Кая.

– Я так и поняла, – мягким голосом сказала Калаба. Вздрогнув, Юлия призналась:

– Мне было страшно.

– Потому что я знала об этом, – сказала Калаба. – Тебя не покидали эти мысли? Дорогая моя, я знала все. Ты делилась со мной своей болью. Я знала, что Кай делал с тобой, и что это доставляло ему наслаждение. Ты же показывала мне свои раны. И мы обе знали, как Кай поступил с тобой в припадке гнева. Юлия, кто еще, кроме меня, мог понять, какие страдания тебе пришлось пережить и к какому трудному решению вынудил тебя прийти Кай? Тебе следовало бы доверять мне.

Юлия чувствовала, как теряет силы под пристальным взглядом этих темных и бездонных глаз. Калаба положила свою руку на руку Юлии.

– У нас с тобой настоящая дружба, Юлия. Я знаю тебя так, как никто другой. Я знаю, что ты сделала. Я знаю, кто ты. Я знаю, на что ты способна. Ты мне очень дорога. Мы с тобой связаны неразрывно.

Как будто притягиваемая какой–то неведомой силой, гораздо большей, чем ее собственная воля, Юлия склонилась в объятия Калабы.

– Прости меня, что я не повидалась с тобой на прощание в Риме. – Калаба нежно прижала ее к себе и стала нашептывать ей на ухо слова утешения. – Мне казалось, что ты держишь меня в своей власти. Мне от этого было страшно. Теперь я понимаю. Ты единственная моя настоящая подруга. – Юлия слегка подалась назад. – Мне кажется, перед самой смертью Кай понял, что я сделала.

Калаба улыбнулась.

– Все должны отвечать за последствия своих деяний.

Юлию затрясло.

– Я не хочу больше думать об этом. Никогда.

Калаба провела кончиками своих холодных пальцев по лбу Юлии.

– Ну, так не думай, – сказала она Юлии успокаивающим тоном. – Помни, чему я тебя учила, Юлия. Кай был в твоей жизни только эпизодом. А тебе еще предстоит испытать очень многое, прежде чем ты станешь тем человеком, которым, я знаю, тебе предстоит стать. Со временем тебе все откроется.

Юлия забыла обо всех причинах, которые заставляли ее избегать общения с Калабой, и теперь разговаривала с ней так же непринужденно, как когда–то в Риме. Голос у Калабы был таким мелодичным и успокаивающим.

– Как тебе жизнь на новом месте, в Ефесе?

– Она бы нравилась мне еще больше, если бы у меня была свобода. Отец доверил все имущество Марку. И мне теперь приходится выпрашивать у него каждый сестерций.

– Только неудачницы вверяют себя милости мужчин. Особенно когда в этом нет никакой необходимости.

– Но у меня нет выбора.

– Выбор есть всегда. Или тебе нравится быть зависимой?

Почувствовав, как в ней взыграла гордость, Юлия приподняла голову.

– Я делаю то, что хочу.

Калаба посмотрела на нее с интересом и насмешкой одновременно.

– И чего же ты хочешь? Любовных похождений с гладиатором? Ты, я вижу, деградируешь, как Октавия.

От неожиданности Юлия раскрыла рот.

– Откуда ты знаешь об Атрете? Кто тебе сказал? – спросила она хриплым шепотом.

– Серт. Он мой старый друг. – Тут Калаба снова положила свою руку на руку Юлии. – Но должна тебе сказать, что Ефес и без него кишит слухами о том, что дочь одного из самых богатых торговцев империи стала любовницей Атрета. И то, что в городе все будут знать тебя по имени, – лишь вопрос времени.

Придя в ярость, Юлия надменно произнесла:

– Мне нет дела до того, что говорят люди!

– Неужели?

Юлия заговорила откровенно и доверительно:

– Я люблю его. Я люблю его настолько, что готова умереть вместе с ним. Если бы он был свободен, я бы вышла за него замуж.

– Правда? Ты бы действительно пошла за него? В любви ли тут дело, или, может, в его красоте и в его необузданности? Атрет был взят в плен в Германии. Он варвар. Он ненавидит Рим настолько, что ты и представить себе не можешь. А ты, моя дорогая, очень богатая римлянка.

– Но у него нет ненависти ко мне. Он любит меня. Я знаю, что он меня любит.

– Кай тоже тебя любил. Но это не мешало ему пользоваться тобой в своих интересах.

Юлия замолчала.

Удовлетворенная, Калаба встала.

– Мне надо идти. Я очень довольна тем, что мы снова подруги. – Она улыбнулась. Ее визит получился как никогда удачным. – Прим пригласил меня пойти вместе с ним на день рождения проконсула, – сказала она, слегка погладив Юлию по щеке тыльной стороной ладони. – Я не хотела огорчать тебя своим неожиданным визитом.

Но Юлию уже интересовало другое.

– Я немного знаю Прима. Он, кажется, один из советников проконсула?

– Да, и большой специалист по внешним делам и таможне.

– Он такой красивый и забавный.

Калаба мягко засмеялась, и ее глаза стали загадочными.

– У Прима много, много достоинств.

Юлия проводила ее до дверей. Когда она закрыла за Калабой дверь, Феба спросила ее, стоя на лестнице:

– Все в порядке, Юлия?

– Все хорошо, мама, просто прекрасно, – ответила Юлия, стараясь изо всех сил сама в это поверить.

31

Децим проигрывал борьбу со своим недугом. Сразу по возвращении в Ефес он посетил храм Эскулапа, бога врачевания. После бесед со жрецами храма он часами просиживал в украшенном колоннадой бассейне среди змей. Страх и отвращение, которые он испытывал, когда скользкие и шипящие рептилии обвивали его тело, должны были изгнать злых духов, которые порождали его болезнь, но на самом деле этого не происходило.

Когда змеи не помогли, Децим обратился за помощью к врачевателям, которые утверждали, что помочь ему может очищение изнутри. Он прибегнул к рвотным и слабительным средствам, кровопусканию, в результате чего едва не умер от истощения сил. Болезнь по–прежнему прогрессировала. Упав духом, Децим впал в состояние вялости и безнадежности.

Феба страдала вместе с ним. Ей невыносимо было наблюдать, как он мучится от всех этих способов лечения. Она покупала лекарства, чтобы облегчить ему боль, но от мака и мандрагоры Децим впадал в полубессознательное состояние. Иногда он просто отказывался принимать эти средства, потому что хотел знать о том, что происходит вокруг.

По мере того как по городу распространялись слухи о тяжелой болезни Децима, к Фебе стали обращаться самые разные медики и врачеватели, которые предлагали свои теории и способы лечения, и при этом каждый из них гарантировал возвращение к здоровой жизни. Все хотели помочь Дециму выздороветь. У каждого имелся свой совет, своя теория, лучший лекарь, травник или целитель.

Прорицательница Колумбелла убеждала Фебу, что врачам доверять вообще нельзя; она утверждала, что с помощью своих методов излечивала многих больных, которым врачи помочь не смогли. Колумбелла уверяла, что ее нетрадиционные методы помогут Дециму исцелиться, предлагала свои настои и травы, рецепты которых веками передавались из поколения в поколение. Здоровье, по мнению Колумбеллы, зависит от гармонии с природой.

Децим пил ее отвратительные отвары и ел какие–то горькие травы, которые она ему предписывала, но они вовсе не приводили к гармонии и равновесию в организме, как обещала Колумбелла. От них ему не становилось хуже, но и не было лучше.

Марк возил отца в бани, где он сидел в очищающей воде, а также познакомил его с массажистом Оронтом, о котором говорили, что люди выздоравливают от одного его прикосновения. Оронт утверждал, что массаж обладает целительной силой. Когда не помогло и это, Юлия пришла к Дециму и сказала, что, по словам Калабы, он может вылечить сам себя, если только обратится к источнику своего воображения и сознания. Она брала его за руку и уверяла в том, что если он сосредоточится и представит себя здоровым человеком, то он действительно станет таковым. Децим едва не плакал, поскольку она сама не понимала, как жестоко она с ним поступает, – ведь ее слова были косвенным намеком на то, что он сам виноват в своей болезни и в том, что у него нет сил ее преодолеть, потому что он затрачивал на борьбу всю свою волю.

С каждым визитом Юлии Децим видел в ее глазах растущее разочарование и едва уловимый укор и знал, что она была просто убеждена в отсутствии у него «веры», необходимой для исцеления.

– Попробуй это, – сказала она однажды и повесила ему на шею украшение из сердолика. – Оно мне очень дорого. Оно обладает силой богов, и если ты подчинишься этой силе, то обретешь исцеление. – Голос у нее был нарочито бодрым, но в следующую секунду ее глаза наполнились слезами, и она упала ему на грудь. – О папа…

После этого ее визиты к отцу стали более редкими и кратковременными.

Децим совершенно не сердился на нее. У красивой молодой женщины умирающий человек не мог вызывать ничего, кроме чувства угнетенности. А может быть, он просто был для нее суровым напоминанием о том, что она тоже смертна.

Почему он никак не мог умереть и распрощаться со всей этой жизнью? Сколько раз он подумывал о самоубийстве, чтобы избавиться от терзающей его боли. Он знал, что вся семья страдает из–за него, и больше всех Феба. Но когда наступал момент привести свое решение в действие, Децим вдруг начинал чувствовать, что его тянет к жизни. Каждый миг жизни, какой бы болью он ни был наполнен, становился для него по–настоящему драгоценным. Он любил свою жену. Он любил сына и дочь. Желание уйти из жизни было продиктовано эгоистичными мотивами, поскольку в этом желании не было любви, – но сделать этого он не мог. И он знал, почему.

Он боялся.

Давным–давно он утратил веру в богов. Он не видел от них ни помощи, ни угрозы. Но впереди Децим видел только тьму, мрак и вечность в непонятной пустоте, и от этого ему становилось страшно. Он не торопился впадать в забвение, однако оно потихоньку тянуло его к себе. С каждым днем он чувствовал, как жизнь постепенно покидает его.

Феба тоже видела это, и ей тоже было страшно.

Постоянно наблюдая за мужем, Феба чувствовала его внутреннюю борьбу и страдала, как и он. Она обращалась ко всем специалистам и испробовала все средства, и вот теперь ей осталось лишь беспомощно смотреть, как он борется с непрекращающейся болью, борется за свою жизнь. Феба пыталась доставить мужу хоть какое–то облегчение, давая ему сильные дозы мака или мандрагоры. Затем она брала его за руку и сидела рядом, пока он спал. Иногда она уходила и садилась в какой–нибудь альков, чтобы никто ее не видел, и плакала до тех пор, пока не выплакивала все слезы.

Что она сделала плохого? Что она могла сделать, чтобы исправить ситуацию? Она молилась всем богам, которых только знала, давала щедрые пожертвования, постилась, размышляла. В сердце своем она отчаянно искала ответы на свои вопросы, но по–прежнему ей приходилось наблюдать за тем, как человек, которого она любила, с тех пор как впервые увидела его еще совсем юной девочкой, человек, который дал ей детей, любовь и удивительную жизнь, медленно и мучительно умирал.

Иногда, в тишине ночи, когда безмолвие было таким тягостным, что звенело в ушах, Феба ложилась как можно ближе к Дециму и держала его за руку. Потом она начинала отчаянно молиться, но не своим богам, а невидимому Богу юной рабыни.

* * *

Атрет встал со своей каменной скамьи, когда дверь его камеры открылась и на пороге в освещенном факелами коридоре показалась Хадасса. Они вместе вышли за пределы лудуса, оба молчали. Атрет чувствовал, как в нем закипает гнев. Где Юлия устроила ему встречу на этот раз? В гостинице? В хранилище, на вилле брата? На пиру, где они могли уединиться в отдельной комнате? Он сжал губы.

Каждый раз, когда Юлия вызывала Атрета таким образом, он снова и снова чувствовал унижение. И только когда она оказывалась в его объятиях, умоляя его любить ее, гордость вновь возвращалась к нему. Но позднее, когда он оказывался в своей камере, оставаясь наедине со своими мыслями, он опять ненавидел самого себя.

Вчера Серт сказал ему, что зрелища, посвященные Либералиям, состоятся через две недели. Запланированы и смертельные поединки. Начнут сражаться двенадцать пар, победитель получит свободу. Атрет понимал, что пришло его время, и этот шанс может оказаться его последней надеждой.

Атрет решил, что, если он победит в этих поединках и получит свободу, его никто не заставит снова прийти к Юлии. Пусть она сама к нему придет! Он купит виллу на центральной улице и пошлет за Юлией слугу, как она сейчас послала за ним Хадассу.

За последние три года Атрет скопил достаточно денег, для того чтобы безбедно жить в Ефесе или отправиться обратно в Германию и снова стать достойным вождем хаттов. Полгода назад у него на этот счет не возникало никаких сомнений. Он даже и не помышлял тогда о том, чтобы остаться в Ефесе. Но теперь в его жизни появилась Юлия.

Атрет вспомнил те грубые жилища, в которых жили его соплеменники, и сравнил их с роскошными мраморными залами виллы, в которой жила Юлия, и задумался о том, что ему делать. Поскольку Юлия была его женщиной, в его племени ей оказывали бы надлежащие почести, но сможет ли она приспособиться к той жизни, которая была известна ему?

И захочет ли она приспособиться к такой жизни?

Хадасса тем временем повела его вверх, по какой–то незнакомой улице. Она шла медленнее обычного, и по выражению ее лица можно было судить, что она чем–то обеспокоена. У извилистой мраморной лестницы, ведущей к какой–то вилле наверху, она остановилась.

– Она ждет тебя там, – сказала она и, указав наверх, отошла в сторону.

– Это, наверное, еще одна гостиница. Или еще одна вилла ее брата?

– Нет, мой господин. Эта вилла принадлежит Калабе Фонтанее. Моя госпожа называет ее своей лучшей подругой.

В том, как Хадасса говорила, было что–то невысказанное. Атрет с любопытством посмотрел на нее.

– Войдешь в нижнюю дверь, – сказала она, прежде чем он успел о чем–нибудь ее спросить. Испытывая желание скорее увидеть Юлию, Атрет решил забыть о неловкости. Он смело пошел вверх по ступеням.

Дверь была открыта. Он вошел и оказался в коридоре, в который выходили складские помещения; в конце коридора была лестница. Это напомнило ему об одной из предыдущих встреч с Юлией; значит, она ждала его.

На этот раз на лестнице стояла другая женщина. Он направился к ней, с каждым шагом все острее чувствуя, каким критическим взглядом она смотрит на него. Он подошел и остановился перед ней; она стояла на три ступени выше, поэтому глаза у них были на одном уровне. Женщина оглядела его с головы до ног, потом спустилась на ступеньку вниз. Рукой она подняла амулет, который висел у нее на груди. Держа его в открытой ладони, она посмотрела на него, потом на Атрета, и ее губы скривились в насмешливой улыбке. «Ах», – произнесла она, и Атрет увидел перед собой самые холодные глаза из всех, которые ему только доводилось видеть.

Он оттолкнул ее руку.

– Где Юлия?

– Ждет своего счастья, – женщина мягко засмеялась. Звук ее голоса явно нервировал Атрета. – Сюда, – указала она и повернулась к нему спиной.

Сощурив глаза, Атрет шел за ней на второй этаж.

– Подожди здесь, – сказала она и открыла дверь. Атрет стиснут зубы в гневе, когда женщина вошла в помещение и оттуда донесся ее голос: – Юлия, твой гладиатор пришел, – произнесла она с таким презрением, что кровь бросилась ему в лицо. Юлия что–то ответила; слов он не расслышал, но в ее тоне звучало скорее волнение, чем радость и ожидание.

Калаба снова вышла к нему.

– Она сейчас не готова тебя видеть. Жди здесь, и когда она будет готова, она позовет тебя. – Приподняв бровь, Калаба добавила: – Смотри же, обслужи ее как следует. – И пошла по лестнице вниз.

Атрет смотрел ей вслед с черной ненавистью, потом в нем вскипела ярость, и он решил действовать. Распахнув дверь, он увидел, что Юлия сидит у туалетного столика, уставленного различными сосудами с косметикой и парфюмерией. Две служанки делали ей прическу, и обе при его появлении застыли на месте.

– Вон! – закричал он служанкам, кивнув в сторону двери. Они прошмыгнули мимо него, как мышки, убегающие в свою нору.

Юлия сидела, растерянно уставившись на него.

– Я хотела выглядеть как можно лучше, прежде чем…

Атрет схватил ее, силой поставил на ноги и притянул к себе. Она раскрыла рот, но не успела ничего сказать – он прижал свои губы к ее губам. Ее волосы, рассыпавшись, упали ему на руки, и украшенные жемчугом заколки полетели на пол.

Юлия стала сопротивляться.

– Ты испортишь мне прическу, – произнесла она, жадно хватая воздух в ту минуту, когда он дал ей возможность перевести дух.

– А ты думаешь, меня так волнует твоя прическа? – зарычал он в ответ. – Меня волнует только одно. – Он запустил руку в ее волосы, сжал пальцы в кулак и, с силой притянув к себе ее голову, снова стал ее целовать.

Юлия пыталась вырваться.

– Мне больно. Прекрати! – Когда Атрет грубо оттолкнул ее, она в гневе отвернулась, ощупывая свои волосы, потом снова резко повернулась к нему. – Ты хоть представляешь, сколько мне пришлось здесь сидеть, пока они делали мне эту прическу, чтобы я выглядела как можно красивее? И это все для тебя.

– Тогда просто расчеши волосы, – проговорил Атрет сквозь зубы, – как те женщины, которых присылали ко мне в камеру.

Юлия посмотрела на него круглыми от возмущения глазами.

– Ты что, хочешь сказать, что я обыкновенная шлюха?

– А ты что, забыла, как мы с тобой познакомились? – сказал Атрет по–прежнему возмущенный тем, что Юлия велела ему ждать ее в коридоре. Кто он для нее? И что такое он для нее?

Юлия начала терять терпение.

– Я вижу, нам лучше отложить нашу встречу до тех пор, пока у тебя не исправится настроение! – сказала она, отвернувшись. Махнув рукой, она дала понять, что ему лучше удалиться.

Атрет в ярости схватил ее и повернул к себе.

– Ну уж нет, – сказал он, – не получится. – Спустя несколько минут Юлия стала гибкой и податливой и с трепетом прижалась к нему. – Пожалуй, ты права, – согласился Атрет, презрительно усмехаясь, и внезапно отпустил ее так, что она по инерции сделала еще несколько шагов назад. – В другой раз.

– Атрет! Куда ты? – воскликнула Юлия, чувствуя себя обездоленной и покинутой.

– Обратно в лудус.

Юлия бросилась к нему, пока он не открыл дверь.

– Ну что с тобой сегодня? Почему ты так себя ведешь? Почему ты так жесток ко мне? – она схватила его за руку. – Прошу тебя, не уходи. – Она обвила его шею руками и прижалась к нему.

Атрет схватил ее руки и освободился от объятий.

– Ты платишь Серту и вызываешь меня, как шлюха.

Юлия застыла, пораженная услышанным.

– Я никогда не была ею, и ты это прекрасно знаешь! Но это единственное, что я могла придумать, чтобы видеться с тобой. Чтобы быть с тобой, я отдала Серту половину своих драгоценностей. Если бы потребовалось, я бы отдала все. Я люблю тебя, Атрет. – Она наклонила его голову к себе и поцеловала его. – И ты любишь меня. Я знаю, любишь.

Его желание быстро нарастало, как и ее.

– Не заставляй меня снова ждать, – сказал Атрет, чувствуя, что больше не в силах сдерживать свою страсть.

В течение следующего часа Атрет забыл обо всем, кроме тех чувств, которые он мог испытать с Юлией Валериан. Но в наступившей вслед за этим тишине он чувствовал только пустоту.

Он должен был оставить Юлию. Ему необходимо было подумать.

– Куда ты идешь? – спросила Юлия.

– Я иду обратно, в лудус, – кратко ответил он, как бы оправдываясь, потому что она еще никогда не выглядела такой красивой, как в тот момент. Атрет по–прежнему находился в плену ее обаяния, но каким–то образом, возможно даже подсознательно, он понимал, что она лишь насыщала его внутренний голод, но не делала его счастливым.

– Но почему? Ты можешь остаться со мной до рассвета. Обо всем уже договорились.

– Только не со мной, – холодно сказал он. Он оглядел роскошное помещение и вспомнил эту противную и надменную особу, которая являлась хозяйкой этого дома. – Сюда я больше не приду.

Юлия привстала.

– Но почему? Калаба сказала, что я могу пользоваться ее домом когда захочу. Здесь нам лучше всего было бы встречаться! – Она заметила гнев в глазах Атрета и упрямое выражение его лица. Еще немного, и он снова может выйти из себя. – А где, по–твоему, мы могли бы встречаться, Атрет? Уж не думаешь ли ты, что я приду к тебе в твою крохотную каморку?

Он одарил ее насмешливой улыбкой.

– А почему бы и нет? Для тебя это будет чем–то новым, захватывающим…

– И на следующее утро об этом будет знать весь Ефес.

На его скулах заиграли желваки.

– Зато у тебя будет возможность видеться со мной, – он взял пояс и надел его на себя.

Юлия видела, что он оскорблен.

– Нет, это невозможно! И ты это прекрасно знаешь. Моя семья никогда с этим не смирится. Мои отец и брат занимают видное место в обществе. Если кто–нибудь из них узнает, что я люблю гладиатора, они приставят ко мне стражу, чтобы охранять меня от тебя. Неужели ты не понимаешь? Они отдадут меня замуж за какого–нибудь богача из дальнего конца империи. Однажды они это уже сделали!

– А если я стану свободным?

Юлия заморгала глазами от неожиданности. Подобная возможность казалась ей столь далекой, что она старалась об этом даже не думать.

– Не знаю, – заикаясь, произнесла она. – Это, конечно, все меняет. – Она слегка нахмурилась.

Атрет прищурил глаза. Он видел, что Юлия прорабатывает в голове все возможные варианты. Он горько усмехнулся.

– Атрет, – сказала Юлия таким тоном, будто разговаривает с ребенком, – но ведь прежде чем ты получишь свободу, пройдут годы, и ты об этом знаешь. Мы же не можем столько ждать и непонятно на что надеяться. Сейчас нам остается только наслаждаться каждой минутой, проведенной вместе.

Ничего не сказав, Атрет надевал сандалии. В висках у него стучало, и этот стук гремел в ушах, подобно барабану, который он слышал когда–то в лесу.

– Не уходи, – сказала Юлия, чувствуя, что в их отношениях происходит что–то неладное. Когда Атрет встал, она протянула к нему руки. – Останься со мной. Ну почему ты такой упрямый? Ведь ты же хочешь остаться.

– Хочу?!

Юлия уронила руки на колени и сцепила их, уязвленная его бесцеремонностью. Но в следующую минуту, одеваясь, она вызывающе вскинула подбородок. – Мне поговорить с Сертом на этой неделе, или тебе лучше оставаться в своей каморке одному?

Он снова скривил губы в сардонической улыбке, открывая дверь.

– А я воздерживаюсь от женщин, перед тем как сражаться на арене.

Выслушав эти слова, да еще сказанные таким беспечным тоном, Юлия почувствовала, что ей стало страшно.

– На какой арене? – спросила Юлия, придя в ужас от одной мысли о том, что может больше его никогда не увидеть. Он вышел за порог. – Атрет!

Он спускался вниз, по освещенному факелами коридору, перешагивая через три ступеньки.

– Прочь с дороги, – сказал он какому–то дюжему стражнику, ставшему у него на пути, и направился к передней двери. Он слышал, как Юлия звала его. Спустившись по лестнице на прилегающую улицу, он остановился, чтобы вдохнуть полные легкие свежего воздуха. Оглянувшись назад, он заметил, что Юлия не выбежала за ним на улицу, – ведь ее могли увидеть.

Атрет огляделся вокруг и понял, что не знает обратной дороги; тут он отчаянно выругался. По дороге сюда он думал только о Юлии. А следовало бы постараться запомнить путь.

Раздались тихие шаги, которые заставили его насторожиться и приготовиться к обороне. Возле ворот появилась юная рабыня, которая смотрела на него снизу вверх.

– Я покажу тебе дорогу, – сказала она.

– Только сначала я немного прогуляюсь.

Он знал, что она шла за ним, но не сбавлял шагу. На темных улицах попадались прохожие, которые оглядывались, завидев его. Были и такие, которых Серт посылал специально следить за ним, чтобы оберегать от любых случайностей, – ведь столько денег в него вложено! Он мог позвать любого из них и попросить, чтобы ему показали дорогу. Такая мысль резанула ему по сердцу. Уведите меня в тюрьму. Наденьте на меня снова кандалы.

Он увидел храм Артемиды. Но тут как будто некая неведомая сила заставила его отвернуться от этого храма. И он пошел по дороге, ведущей к арене. Дойдя до арены, он долго стоял, глядя на нее, слыша отголоски криков, вспоминая запах крови. Закрыв глаза, он задумался, почему, имея в распоряжении несколько часов свободы, он оказался именно здесь.

Он прохаживался между расположенными под зрительскими трибунами опустевшими лавками. Обнаружив вход, он поднялся по лестнице наверх. Арену освещал лунный свет, и он без труда прошел на те трибуны, где сидели самые уважаемые римские граждане. Над ним покачивалась от легкого ветерка ткань навеса.

Один навес был развернут, другие – свернуты и убраны, и трибуны освещались луной.

Атрет посмотрел вниз, на песчаную арену. Там, где он сейчас стоял, скоро будет сидеть Юлия, глядя, как он будет сражаться за свою жизнь. Как он будет кого–то убивать. И она будет получать от этого удовольствие.

Рядом с ним стояла маленькая иудейка.

– Мы оба служим Юлии, так ведь? – сказал Атрет, но она ему не ответила. Он посмотрел на девушку и увидел, что она осматривает арену, как будто никогда не видела ее раньше. Было видно, как иудейка дрожала, потрясенная тем, что находится в этом смертельном месте.