355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Франческа Серрителла » Призраки Гарварда » Текст книги (страница 2)
Призраки Гарварда
  • Текст добавлен: 7 февраля 2022, 11:32

Текст книги "Призраки Гарварда"


Автор книги: Франческа Серрителла


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Дженни глянула на Кади и улыбнулась:

– К сожалению, тогда я не осознавала старания и трогательность его жеста. Позже я узнала, из различных источников, что Эрик был одержим целью найти мне голубую бутоньерку, ведь это мой любимый цвет. Но найти живые голубые цветы очень тяжело, и потому Эрик решил их вырастить. Он узнал, что цвет гортензии определяется кислотно-щелочным балансом почвы, и голубой цвет дает как раз высокое содержание кислоты. Он купил гортензии, пересадил в торфяной мох и хвойные иголки, а потом ежедневно поливал особым раствором сульфата алюминия и железного купороса. Чтобы убедиться, правильно ли он подобрал баланс, Эрик сделал три попытки, отсюда и количество горшков. Он, должно быть, планировал затею больше месяца.

Дженни глубоко вздохнула. Вытерла глаза, убрала волосы за уши. Ее голос дрожал, но она улыбалась.

– Так что на выпускном вечере я осталась без цветов. Но сейчас у нас на заднем дворике растут три великолепных гортензии – и цветут каждый июнь. И, Эрик, надеюсь, ты видишь, что каждая идеально голубая. Спасибо.

Дженни отошла от кафедры, спустилась по ступенькам. Когда она проходила мимо их ряда, мать Кади поднялась ее обнять. А потом Дженни удивила Кади, наклонилась и обняла за шею и ее.

– Мне так жаль, – Дженни шмыгнула носом.

Кади кивнула и коснулась ее спины, но не нашла, что ответить. Все, о чем она могла думать, – это какими прохладными казались волосы Дженни, коснувшиеся ее щеки. Словно вода.

В передней части церкви грянул орган, и Кади закрыла глаза. Когда была отпущена последняя клавиша, звук задержался в воздухе, прежде чем улететь ввысь. Кади уставилась на сводчатый потолок.

Она помнила, как смотрела снизу вверх на Эрика, стоящего во весь рост на самом верху крыши гаража, темный силуэт на фоне лунного света, словно волк на горном хребте. Эрик жестом позвал Кади, протянул руку, чтобы помочь ей забраться к нему. Он указал на окно родительской спальни, потом своей – то, откуда наблюдал, как Джереми тайком вылезает на крышу покурить. Эрик сказал, что в его окне сидит Бути, но Кади не увидела кошку, и он взял ее за плечи, чтобы развернуть и дать посмотреть со своего ракурса. Силясь разглядеть, Кади приподнялась на цыпочки. Вдруг в спальне родителей вспыхнул свет. Эрик нырнул вниз, прячась, чем сбил Кади с равновесия. Ее нога соскользнула.

Кади полетела лицом вперед, слишком быстро, чтобы чувствовать, как дранки обжигают распростертые руки, царапают щеку, дергают ночную рубашку, бьют по коленям. Но прежде чем крыша под ней кончилась, вокруг ее лодыжки крепко сомкнулась рука, вторая дернула за край ночнушки: Эрик поймал ее за все, что только смог ухватить. Он упирался ногами в крышу, пытаясь замедлить падение, пока не ткнулся пятками в водосток. Металлическая труба прогнулась под давлением, но удержалась. Эрик спас Кади.

Кто спасет ее теперь, когда его не стало? Кади глянула на родителей, непроницаемого отца и дрожащую мать, но никто не ощутил ее взгляд. Эрик был центром семьи; когда он был здоров, они его любили, гордились им, планировали для него, а когда он заболел, они стали его лечить, спорить и беспокоиться о нем. Кади чувствовала, как они уплывают все дальше друг от друга, цепляясь за воспоминания об Эрике, словно за обломки потерпевшего крушение корабля. Кади хотелось дотянуться до родителей, но отпустить означало утонуть.

Эрик считал «Месть мамы-богомолки» величайшей их миссией, потому что они до самого конца лета имели удовольствие наблюдать, как Джереми изображает, что ловит кайф от кошачьей мяты. Эрик множество раз пересказывал эту историю друзьям, и Кади постоянно приходилось добавлять, что той ночью он спас ей жизнь, а брат лишь отмахивался. Она как наяву слышала его привычный ответ: «А ты дала бы мне упасть?»

Но в конечном итоге Кади не оказалась рядом, чтобы его остановить. Она дала ему упасть. Как и остальные.

Глава 3

– Думаю, пора нам в дорогу, пирожочек, – произнес отец, тут же вызывав у Кади приступ ностальгии по прозвищу.

Они разгрузили все ее вещи, перепарковали машину и отлично пообедали в ресторане под названием «Графтон-стрит» напротив библиотеки Ламонта. А теперь вернулись в комнату Кади, и у нее иссякли причины затягивать их отъезд.

– Но сперва скажи, ты уверена, что тебе больше ничего не нужно? – добавила тетушка Лора.

Кади не хотелось, чтобы они уезжали, но она не хотела и дольше нужного держать отца заложником в кампусе.

– Нет, спасибо, дальше я справлюсь сама. А вам еще предстоит долгий путь домой.

Отец и Лора собрали свои вещи и пустые чемоданы, которые увозили с собой, потом Кади проводила их к лифту. Она наклонилась обнять тетушку Лору, и та стиснула ее покрепче, показывая, что все понимает. Когда настал черед отца, Кади с удивлением впервые за день увидела на его лице массу чувств.

– Послушай, – произнес он, опуская ладони ей на плечи. – С тобой здесь все будет в порядке. Ты заслужила это место, и я тобой горжусь, и мама, в глубине души, тоже.

– Спасибо, – кивнула Кади. Она не поверила отцу, пусть и хотела.

Он погладил ее по волосам одной рукой, и в его глазах заблестели слезы.

– Ты создашь для нашей семьи новые воспоминания, верно?

От размаха этого испытания закружилась голова. Кади стиснула отца в объятиях изо всех сил.

Отец обхватил ее руками в ответ.

– Узнаю свою храбрую девочку.

Кади чувствовала себя какой угодно, но не храброй.

Она вернулась, вошла в пустую общую комнату и выдохнула. Остаться в одиночестве показалось ей облегчением. Однако удовольствие продлилось недолго, и его сменил вопрос: что теперь? Кади предстояло разобрать кучу вещей, так что, видимо, пора было браться за дело. Она расставляла и переставляла мебель в спальне, при этом сохраняя равенство, чтобы оба стола стояли напротив окна, а комоды бок о бок. Кади не хотелось, чтобы соседка посчитала ее эгоистичной, пусть она и заняла нижнюю кровать; она же не идиотка. Она убрала всю одежду, заправила кровать и установила мини-холодильник, то есть воткнула его в розетку.

Кади не была уверена, куда повесить дешевое зеркало в полный рост или, точнее, как это сделать, ведь в ознакомительной брошюре говорилось, что вбивать в стены гвозди здесь запрещено. Кади прислонила хлипкое зеркало к двери, смерила взглядом свое отражение. Увиденное ей не понравилось. Встать пришлось ужасно рано, макияжа на ней не было, кожа выглядела бледной, тусклой, без следа теплых веснушек, которые усыпали бы ее нос и щеки в конце более счастливого лета. На ней были леггинсы и футболка с группой «Vampire Weekend», а ведь они ей даже уже не нравились, и Кади жалела, что не выбрала что-то получше ради первого впечатления. Но еще можно успеть. Кади переоделась в джинсы поприличнее и синюю рубашку-хенли, а затем ее внимание вернулось к нижнему ящику комода.

Кади опустилась на колени, достала гарвардскую толстовку, помедлила, натянула ее через голову. Снова посмотрела в зеркало. Поднесла руку к груди, пробежала по алым выпуклым буквам. Прочесала пальцами пряди хвоста. В детстве Кади ненавидела выделяться рыжим цветом, но у нее был тот же каштановый перелив, как и у Эрика, что не встречалось больше ни у одного их родственника. Так что теперь ее волосы считались не столько рыжими, сколько как у брата. Кади улыбнулась. Ей всегда об этом говорили, но до сегодняшнего дня она никогда не соглашалась, что выглядела его копией.

Дверь спальни вдруг распахнулась, толкая зеркало вперед. Кади бросилась его ловить, но уголок успел удариться о столбик кровати, и вверху пробежала трещина.

На пороге стояла индианка средних лет в нежно-розовой тунике.

– Ох, извини, я не думала, что тут кто-то есть.

Она опустила на пол коробку, которую держала, и наклонилась помочь Кади поднять зеркало.

– Ничего страшного, это я виновата.

Из-за женщины высунулась девчонка с темными волосами, ниспадающими вдоль изящной шеи, длинными ресницами и блестящим гвоздиком пирсинга в аристократическом носу.

– Ма-ам, ты что натворила?

– Я случайно! – воскликнула та и, глядя на Кади, добавила: – Мне очень жаль, я заплачу за зеркало…

– Прошу, не стоит…

– Отличное начало соседских отношений, мам! – проходя в комнату, шутливо заявила девчонка.

Она была стройной, гибкой, одетой в клевые мешковатые джинсы и укороченную белую футболку, открывающую плоский смуглый живот. Повернувшись к Кади, девчонка широко улыбнулась:

– Я Ранджу, ты уже меня ненавидишь?

– Только за кубики пресса, – рассмеялась Кади. – Нет, рада знакомству, я – Кади.

Они обнялись, у Ранджу даже волосы пахли приятно.

– А я – доктор Васан, но можешь звать меня При. – Ее мать тоже обняла Кади. – И позволь мне заменить зеркало, я настаиваю.

– Все в порядке, правда, от него, кажется, ничего не отвалилось.

– Нельзя использовать разбитое зеркало, это не к добру! Я привезла свое, будем в него смотреться.

– Ранджу, ты приехала сюда изучать науку, а не суеверия.

– Я изучаю искусство, а теперь все будет плохо, и я навеки останусь безработной. Только подумай, мам, без работы и без докторской степени – что ж ты тетушкам скажешь?

– Прекрати, ужасная ты дочь! – Мать обхватила ее щеки ладонями и расцеловала сморщившую нос Ранджу. – Ты же знаешь, что бы ты ни решила, мы ужасно тобой гордимся.

Кади ощутила укол зависти.

– Ты не против делить комнату? Наша третья соседка, Андреа, просила отдельную спальню, у нее чуткий сон.

Ранджу закатила глаза:

– Тоже получила ее письмо? Насколько я знаю, высокие запросы – не медицинский диагноз. Но ты куда милее меня. Заявись я сюда первой, закинула бы свое барахло прямиком в ту спальню.

– Ты все еще, наверное, можешь.

– Нет, ты права, надо быть милой. Плюс я не собираюсь бросать тебя наедине с чокнутой соседкой.

Улыбка Кади померкла. «Чокнутый» – еще одно слово, которое больше никогда не станет прежним.

Вскоре в комнате 23 воцарилась суета. Приехал отец Ранджу, еще один доктор Васан, и Кади помогла им перенести наверх множество коробок. Ранджу была из Калифорнии, а потому большую часть вещей ей отправили заранее, что показалось Кади роскошью – правда, разбирать такую гору очень уж мучительно. Они все оказались по колено в картоне, когда дверь вновь открылась, являя их третью соседку, Андреа Краус-Фельдман, с семьей.

– Тук-тук, есть кто? – нараспев позвал мистер Краус-Фельдман.

У него была широкая улыбка и кустистые усы. Голову венчала кепка гарвардского выпуска 88-го года.

Следом вошла миссис Краус-Фельдман, мечтательно оглядываясь.

– О, все как я и помню!

Следом показалась сама Андреа.

– Кади, я так рада наконец встретиться! – воскликнула она, обхватывая Кади тонкими ручонками.

Кади обняла ее столь же пылко, чувствуя себя обманщицей лишь самую малость. Затем Андреа поприветствовала и Ранджу, но куда прохладнее – в наказание за неотвеченное послание.

Андреа оказалась миниатюрной и болезненно-тонкой, отчего казалась младше своих восемнадцати. Большие голубые глаза прятались за винтажными очками в тонкой оправе, светло-каштановые волосы, зачесанные назад, стягивали заколки. Светлая кожа была безупречной, но такой натянутой, что на висках виднелись крошечные голубые венки. Ее молчаливая младшая сестра выглядела точно так же, только не так волновалась. Вся семья принялась распаковывать вещи в маленькой одиночной спальне, оставив саму Андреа без дела, и та предложила новым соседкам сравнить их учебную программу в общей комнате. Кади была рада узнать, что Ранджу окажется с ней на курсе Психо 100. С безжалостным графиком медподготовки у Андреа не совпадал ни один предмет ни у Кади, ни у Раджу. Кади молча пялилась, как Андреа мучительно пытается решить, взять ли ей курс Хим 17 осенью или весной, пока не прозвучало имя некоего профессора Кесслера.

– Бери тот, где Кесслер, – сказала Кади. – Он строгий, но ведет интересно. Весной другой преподаватель, и по сравнению с Кесслером он полный отстой.

– Правда? Хорошо, спасибо, решила – и прямо камень с души. – Андреа с облегчением вздохнула. – Погоди, а откуда ты знаешь?

– А… – Потому что Эрик ходил на его занятия на первом курсе. – У него занимается старший брат моего друга, он и рассказал.

Кади боялась, что ложь проявится румянцем на лице, но Андреа ничего не заметила. Кади не то чтобы собиралась держать Эрика в тайне, но не хотела рассказывать соседкам все сразу. Лучше дождаться подходящего момента.

Когда Кади снова включилась в беседу, Ранджу рассуждала о подаче портфолио для художественных курсов. Она показывала на телефоне фотографии фрески, которую сделала на стене старого склада в родном городе.

– Разрешения мне никто не давал, я просто взяла и нарисовала ее за три ночи. Но людям понравилось, так что мне разрешили сделать еще две, видите?

– Потрясающе, – искренне сказала Кади. – И как я только попала сюда вместе с тобой?

– И родители тебя поддерживают? – поинтересовалась Андреа.

– Что я выбрала специальностью изобразительное искусство или что рисую граффити?

– И то, и другое. В смысле, они же доктора.

– Точняк! Взамен придется дать им устроить мне брак.

Кади рассмеялась вместе с Ранджу, а вот Андреа нахмурилась:

– Ты серьезно?

– Нет, шучу! Постскриптум: если не поняла шутку, ты расистка.

– Я не расистка, – совсем растерялась Андреа. – Я просто не стала бы навязывать семье стереотипы шутки ради.

– Божечки, да я просто прикалываюсь. И вообще, моя же семья, так что шутить о них – мое право, не так ли?

Андреа вскинула брови.

– Что за взгляд? – парировала Ранджу.

Улыбка на лице Андреа осталась безмятежной, как у куклы.

– Здесь учились оба моих родителя, тут они и познакомились. По правде говоря, в первый год обучения моя мама жила именно в этой комнате.

– Серьезно? Ого, чтобы вот так повезло! – встряла Кади в попытке разрядить обстановку.

– Слышала, так иногда делают для тех, кто поступает по наследству, – заметила Ранджу. – Дают тебе ощущение, что ты часть живой истории Гарварда. Одна из многих уловок, чтобы заручиться выпускниками.

– Тем не менее, – нахмурилась Андреа, – я горжусь, что могу оправдать ожидания своей семьи, пусть их планка и высока. И я не стала бы чернить собственных родителей, словно каких-то незнакомцев, но это всего лишь мое мнение.

– Она же просто шутила, – вступилась Кади.

Андреа глубоко вздохнула:

– Ты права. Я действительно не знаю твоей ситуации. Прошу прощения, если задела.

– Да ладно, норм, – едко отозвалась Ранджу.

– Друзья?

– Ага, друзья, – согласилась она с натянутой улыбкой.

– А теперь, если позволите, мне нужно в уборную, – и Андреа вышла в коридор.

Как только дверь щелкнула замком, Ранджу развернулась к Кади:

– Нет, ну как тебе она?

– Странно, конечно, – согласилась Кади, горя желанием доказать свою преданность. Однако в глубине ее души все же засели слова Ранджу про уловки для наследников. Да, родители Кади не были здешними выпускниками, но брат в Гарварде, как думалось ей, тоже считался. А мертвый?

– В смысле, мы только встретились, а она уже вся из себя, меня осуждает. Нам, ну, жить тут вместе вообще-то, нельзя повежливее, что ли?

– Вот да.

Раньше Кади считала, что студентов расселяют случайным образом, но если Андреа намеренно разместили в Уэлд-холл, то Кади ведь могли намеренно отправить подальше от Грэйса, общежития Эрика на первом году его обучения?

– И по правде, я шучу про родителей, да, но они мои родители. Я все понимаю, они все понимают, и мне не нужно объяснять это какой-то первой встречной.

И она не попала в Принстон или Йель. Просто потому, что подала документы в Гарвард, когда брат был на третьем курсе, и поступила через три недели после того, как он выпрыгнул из окна своей комнаты в общежитии. Может, ее приняли в качестве эдакой подстраховки а-ля «не подавайте на нас в суд»? Или из жалости?

– Нельзя судить привычки чужой семьи, понимаешь?

Кади снова сосредоточилась на Ранджу:

– Мне очень нравятся твои родители. И по вам видно, насколько вы друг друга любите.

– Спасибо. Они у меня клевые. Жаль, что я не застала твоих маму с папой.

– Ага, ну, по правде, ты не застала моих папу с тетей, но не суть, – отмахнулась Кади, но что-то в ее лице, должно быть, выдало боль, потому как Ранджу смущенно вскинула брови:

– Ой, прости, пожалуйста. Твоя мама?..

– Умерла? Нет, нет. – Брат умер. – Маме просто не до поездки.

Отговорка вышла достаточно сносной и расплывчатой – если не знать, что родственник, который таки отправился в поездку, прикован к инвалидному креслу.

Отец Ранджу, относивший свернутые коробки на цокольный этаж, вернулся и сообщил, что мусор уже почти расчистили, а потом добавил:

– А, и пока не забыл, Кади, скажи, пожалуйста, где ты купила толстовку?

Кади оцепенела – совсем забыла, что так ее и не сняла.

– О нет, не говори! – крикнула Ранджу из их спальни. – Он закупит их на всю семью. В магазине кампуса ничего не останется.

Кади дернула толстовку через голову, заглушая свое слабое восклицание о том, что как-то жарковато.

– Мое единственное дитя поступает в Гарвард, и ты думаешь, я стану это скрывать?! – крикнул отец в ответ.

Ранджу вышла из комнаты, по-прежнему его подкалывая:

– Знаешь, готова спорить, что Гарвард производит их и в Индии, скажи нашим, пусть закупятся прямиком на фабрике, сэкономите на доставке.

Кади метнулась за ее спиной в спальню, бросила скомканную толстовку на свою кровать, потом нырнула обратно в общую комнату.

– Какая умная штучка, – произнес доктор Васан. – Скажи мне, Кади, разве может хорошая дочь так упрекать отца?

Кади хмыкнула, пряча в смехе тревогу:

– Вопрос, скорее, к моему отцу.

Глава 4

Когда Кади вновь оказалась одна, успел наступить вечер. И Ранджу, и Андреа отправились поужинать с родителями. Кади взяла себе салат из ресторанной сети на Гарвардской площади, а съела его в комнате, сидя на матрасе и склонившись над страницами Эриковой тетради.

Снаружи донесся шум; Кади пересекла комнату и выглянула в окно. Она проследила, как шумные компании первокурсников носятся по окутанному темнотой Гарвард-ярду, их смех отражался от периметра старых кирпичных стен, дубов и плюща. Кади захлестнула волна одиночества. Она думала, что раз она и новые одноклассники все незнакомцы, развеселый дух общей потребности в общении утащит ее в расцветающую компанию, словно светский прибой. Она надеялась, что сможет, по крайней мере, зависать со своими соседками – или что дело будет обстоять проще, чем сейчас. Она смотрела в окно, и ей казалось, что для многих все так и есть. Ей хотелось погрузиться в бурный водоворот общения, но весь этот день Кади чувствовала себя отрезанной от остальных. Спасибо тайнам за это.

Способность хранить секреты – это у них, Арчеров, семейное. Кади помнила день, когда получила ответы от первой партии университетов. Письма о зачислении в Гарвард среди конвертов, которые Кади вытащила после школы из почтового ящика, не было. Потому что мать успела первой проверить ящик, забрать письмо и спрятать. Чего мать не знала, так это что Кади подписалась на уведомление и по электронной почте. Слова первой строки: «Поздравляем! С радостью сообщаем, что вы зачислены в Гарвард…» – клокотали в сердце Кади еще с обеда. Только позже, днем, когда она сообщила матери, что ее приняли, та выдала ей бумажную версию. Мать сказала, что думала, мол, Кади расстроится, увидев письмо, и это звучало правдоподобно, ведь Кади сама скрывала от нее причину, по которой на самом деле хотела туда поступить.

Но свой первый вечер на месте Кади представляла совершенно не так. Когда она только подавала документы в Гарвард, то воображала, как они с Эриком будут вместе заезжать в кампус. Кади скорбела о той альтернативной реальности, где брат все еще оставался здесь. Он заранее знал бы, как все устроено, где забирать ключи, где парковаться, в хорошее ли тебя поселили общежитие. Он представил бы Кади своим друзьям, и она по умолчанию стала бы куда круче, потому что старшекурсники знали бы ее имя. Он таскал бы ее тяжелые вещи этими своими тоненькими, но странно сильными руками. Он пристал бы к Кади с мерзкими потными объятиями.

Дома она редко знакомилась с людьми без привязки к брату – извечная «Кади, младшая сестра Эрика Арчера». Все знали Эрика Арчера или хотя бы слышали о нем; он был из тех ребят, кого в старшей школе называли только полным именем. Тогда для Кади не было незнакомцев. Сейчас ими были все. И Кади лишь усугубляла положение. Почему она не могла сказать соседкам про умершего брата? Она говорила себе, что не хочет никого ставить в неловкое положение, но на деле причина была куда эгоистичней: Кади не желала казаться трагичной натурой. Трагедия бросает на человека тень, и люди не желают ее касаться – вдруг заразно. Одно дело – брат-гений, другое – брат-суицидник. Кади безумно хотелось переписать историю, дать Эрику, дать им обоим лучший исход. А если это невозможно, то и не упоминать вовсе.

Кади отошла от окна и вернулась к тетради Эрика. Может, брат все-таки сумеет познакомить ее кое с кем. Она снова перелистнула страницы, выискивая имена. Вначале несколько раз встречалось «Прокоп» – например, где Эрик набросал часы приема у «проф. Прокоп», – и Кади смутно припомнила, что это профессор, которая консультировала Эрика по работе на премию Бауэра, которую он так и не завершил. Кади стало интересно, не изменились ли часы приема в этом году.

Нашлась запись, которая бросилась в глаза потому, что сделана не почерком Эрика. На ранних страницах, где расчеты еще были аккуратно выведены карандашом, но одно решение было исправлено синей ручкой. Она же на полях обозначила: «Молодца! Никос».

Никос. Необычное имя, которое наверняка с легкостью найдется на Фейсбуке; Кади зашла в приложение на телефоне и действительно быстро его обнаружила. Увеличила фото профиля – точеные черты, темные волосы и глаза, в щеголеватом смокинге. «Черт, Эрик, – подумала Кади, – не мог нас с ним раньше познакомить?» Она побродила по его страничке: четвертый год обучения, изучает физику, как Эрик, то есть ходили на одни занятия. Пролистывая группы Никоса, Кади увидела, что он числился в местной команде по сквошу и университетском хоре. Кади пела в камерном хоре старшей школы и думала, не вступить ли в какую-нибудь вокальную группу в кампусе, и только что мысль стала куда привлекательнее.

Кади услышала, как снаружи открылась дверь общей комнаты; должно быть, вернулся кто-то из соседок. Она высунулась из спальни, втайне надеялась, что это Ранджу, но как раз успела увидеть, как за Андреа закрылась дверь ее комнаты.

Кади вышла и, немного поколебавшись, легонько постучала:

– Андреа, привет, это…

– Я переодеваюсь! – заорала изнутри та.

– …Кади, – закончила она уже себе под нос.

Вот тебе и сближение с соседками.

Торчать под дверью и ждать появления Андреа было как-то неловко. Потому Кади перебралась в женскую уборную, отчасти намереваясь умыться перед сном и отчасти надеясь по пути встретить того, кто переубедит ее, что ложиться еще рано, но коридоры пустовали. Она толкнула грязную стальную панель двери плечом. В одной из ближайших кабинок кто-то принимал душ, и мелькающая между занавеской и кафельной стеной тончайшая полоска обнаженной кожи заставила Кади почувствовать себя извращенкой. Она повернулась к душевым спиной и положила зубную щетку с пастой на край раковины, чистой, за исключением завитка чьего-то волоса. К нравам в общей ванной ей придется привыкать. Взрослея, Эрик уступил сестре власть над территорией ванной комнаты, и Кади приходилось мириться только с рыжими волосками, когда он брился, но их было немного. Эрика пугала таинственная сила женственности его сестры; из этого страха он всегда держался на почтительном расстоянии от ее странных девчачьих штук типа тампонов, скраба для тела и утюжка для волос, хотя иногда все-таки тайком брал ее шампунь. Кади временами замечала, что от брата пахнет розами, или манго, или другим ароматом, который она предпочла взять в тот раз, и ловила его с поличным: «Это жожоба меня выдало, да? Ай чтоб тебя, жожоба!»

Она посмотрела в зеркало, улыбаясь воспоминанию, и скрутила волосы в пучок на макушке.

Дверь в уборную распахнулась, и вошла Андреа, одетая в фиолетовую клетчатую пижаму и светло-лиловые тапочки.

– Ой, привет, – произнесла она подозрительно робко. – Прости, я переодевалась.

– Ага, без проблем, – одобряюще улыбнулась Кади. – Как прошел ужин?

– Хорошо. – Андреа устроила на соседней раковине фиолетовую в тон сумочку с принадлежностями.

Разговор теплел еще медленнее, чем вода в кране. Кади наклонилась умыть лицо.

– Ранджу пока не вернулась.

– Знаю. – Андреа выдавила на электрическую щетку полосочку пасты с такой сосредоточенностью, какую «Аквафреш» не то чтобы заслуживал. – Мы столкнулись с ней на площади. Родители водили ее в какой-то модный ресторан в их отеле. Я пригласила ее поесть с нами мороженого – чисто из вежливости, – но Ранджу сказала, что кое с какими людьми уже договорилась.

На словах «кое с какими людьми» Андреа изобразила пальцами кавычки, а остальное проговорила с щеткой в зубах, буквально исходя пеной:

– Какими людьми? Что за страшный секрет? Я не собиралась за ней тащиться, у меня мороженка была в планах! – Андреа умолкла и сплюнула. – Грубо.

И она сунула жужжащую щетку обратно в рот.

Кади промокнула лицо полотенцем, пытаясь придумать ответ.

Андреа прополоскала рот и сплюнула последний раз.

– Наверное, легко заводит друзей. Не знаю как.

Кади ощутила неприятную солидарность с Андреа, связавшую их клейкой смесью из неуверенности в себе и зависти.

– Можно взять у тебя немного пасты? Забыла свою.

Андреа протянула ей тюбик.

– Откуда у тебя шрам на шее?

Кади уронила тюбик в раковину.

– Ой, черт, прости. – Она завозилась, вылавливая его, и вспыхнула: – Я… э-э… этот?..

Кади прикрыла шрам ладонью и солгала:

– Удалила родинку.

– Рак?

Она распустила волосы, скрывая шрам.

– Нет, но думали, что есть вероятность, а потому… – Пусть шрам был всего лишь углублением длиной в дюйм, он напоминал о стыде столь глубоком, что доставал до самого сердца. – Не люблю его, уродливый.

– Тебе нужно каждый день использовать крем от загара. Рыжеволосые склонны к раку кожи.

– Куда с родителями ходили? – Кади сунула в рот щетку, чтобы передать разговорную эстафету на ту сторону.

– В Бартлиз. Слышала про это знаменитое место с бургерами? Родители ходили туда на свое первое свидание, вот и захотели, чтобы я тоже попробовала. Сказали, мол, ничего не изменилось, кроме меню, что их порадовало, но я не очень-то люблю гамбургеры. Потом родители поехали домой. Они не из тех, кто станет тратить деньги на гостиницы, пока совсем не прижмет.

– Мои тоже.

– Ты про отца и тетю? Ранджу говорила, что твоей мамы не было.

– Ну да. – Кади мельком глянула на Андреа в зеркале: «И когда эти двое успели меня обсудить?» – Я в общем.

– А почему мама не приехала?

Кади вздохнула:

– Она абсолютно разочарована во мне за то, что я поступила в Гарвард.

Андреа на мгновение нахмурилась, сбитая с толку, но потом расплылась в улыбке:

– А, ты шутишь, на этот раз до меня дошло.

Кади тоже улыбнулась, больше ничего не раскрывая.

– Увидимся в комнате.

Неуверенный взгляд Андреа проводил ее, отражаясь раз за разом в ряде зеркал.

Так что на пути обратно Кади преследовало не одно, но два болезненных воспоминания. Она быстро переоделась и залезла под одеяло на своей нижней койке, но так и не сумела выстоять против двух воспоминаний сразу. И пока пыталась заснуть, ее разум все проигрывал тот ужасный вечер, когда она за ужином обсуждала с родителями свои письма о зачислении.

Она помнила, как отец откинулся на спинку стула.

– Гарвард. Ты поступила… серьезно?

Помнила, каких усилий стоило ни разу не посмотреть матери в лицо.

Затем отец глубоко вздохнул и вымучил улыбку:

– Что ж, чудесно.

– Энди! – Мать глянула на него так, будто он отпустил плохую шутку.

– Чудесно же. Университет невероятно престижный, и даже не будем упоминать, насколько избирательный, и они выбрали нашу дочь. Это огромный успех, Кади, поздравляю, – отец приподнял стакан с водой в сторону Кади.

– Ну да, милая, и я надеюсь, ты собой гордишься не меньше, чем я тобой, – мать коротко кивнула дочери. – Она очень много трудилась, а потому поступила во множество лучших вузов, включая Лигу плюща, и может выбирать. Разумеется, в Гарвард она не захочет.

– А ты ее спрашивала? – Отец вскинул брови, глядя на дочь. – Ты хочешь?

– Вообще-то хочу, – тихо отозвалась Кади.

– Отлично, тогда я тебя поддерживаю. Отличный выбор.

– Погоди, что? – уронила челюсть мать. – Кади, ты туда не хочешь.

– Это был первый пункт в моем списке.

– До того, но не сейчас. Как ты можешь туда хотеть?

Отец повернулся к матери:

– Не набрасывайся на нее. Пусть девочка решает сама.

– Поверить не могу, что мы вообще об этом спорим! – Мать издала смешок, но глаза ее вспыхнули. – Тебе просто нужно внимание? То есть сперва на церемонии развеивания праха, теперь сейчас?

Кади бросило в жар:

– Нет, тогда я не знаю, что случилось, я не хотела…

– Тогда почему ты так поступаешь?

Кади опустила глаза, стремясь защититься от пристального взгляда матери.

– Я просто хочу…

– Карен, – вмешался отец, – нельзя винить Гарвард. Мы должны признать, что Эрик был шизофреником. Его доконала болезнь, не школа. Его убил не Гарвард.

– Гарвард его не спас! – рявкнула мать. – Я привезла сына из гарвардского кампуса в мешке для трупов. Где-то там стоит кафетерий, где он в последний раз поел. Мне до сих пор приходят уведомления о книгах, которые он так и не вернул в Ламонт. Я получила письмо с соболезнованиями на гарвардском бланке с этой их идиотской гребаной алой печатью, которую я надеюсь больше никогда не увидеть. – К ее глазам подступили слезы. – Это обиталище величайшей трагедии моей жизни. Это его могила!

– Мам, – Кади потянулась к ней через стол. Она чувствовала себя ужасно и уже была готова передумать, как…

– Еще и ты. – Мать отшатнулась, уставилась на нее диким взглядом: – О чем ты думаешь? Как могла допустить даже мысль поступить так с нами? Со мной?

– Я хочу…

– Хочешь что? Протащить нас через еще четыре года агонии? Лишить меня сна на еще больше ночей? Честно говоря, не представляю, почему ты вообще хочешь через такое пройти сама. Как ты можешь это стерпеть? Как будто его смерть для тебя ничего не значит.

Кади ощутила, как к коже приливает жар, словно ей только что залепили пощечину.

Отец поднял ладонь:

– Хватит. Довольно. Мы все скорбим по Эрику, да, каждый по-своему, но тем не менее, и скорбеть будем очень, очень долго. Но я не допущу, чтобы жизнь нашей семьи строилась исключительно вокруг этой трагедии. Не допущу. Да, смерть Эрика всегда будет омрачать нашу жизнь. Но, Карен, ты как будто одержима только им.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю