Текст книги "История частной жизни. Том 3: От Ренессанса до эпохи Просвещения"
Автор книги: Филипп Арьес
Соавторы: Даниэль Фабр,Жак Ревель,Мадлен Фуазиль,Ален Колломп,Орест Ранум,Франсуа Лебрен,Жан–Луи Фландрен,Морис Эмар,Ив Кастан,Жан Мари Гулемо
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 50 страниц)
Главное выражение личного благочестия – одинокие моления. Прежде всего это утренняя и вечерняя молитвы. Большая часть катехизисов XVII века повторяют друг друга почти слово в слово: «Сразу по пробуждении следует вознесись сердцем к Господу, осенить себя крестом, одеться быстро и скромно, взять святой воды, опуститься на колени перед благочестивым изображением и помолиться следующим образом». Согласно «Нантскому катехизису», надо произнести несколько вводных слов, затем «„Отче наш”, „Богородицу” и „Верую”, на латыни или по–французски, а также Божественные и Церковные заповеди». Вечером – те же молитвы, затем исследование совести и покаяние («Confiteor»). «Далее следует в молчании раздеться и скромно лечь, окропя себя святой водой и осенив крестом, и засыпать, размышляя о смерти, о вечном покое, о погребении Господа Нашего и прочих материях такого рода».
Для облегчения одиноких молений и медитативных практик в особо набожных кругах появляется привычка использовать домашние налои: в толковом словаре Фюретьера (1690) они описываются как «подставка в форме пюпитра для молитвенника». И далее: «Порой налоями называют комнатные или кабинетные молельни». Однако Церковь, полностью одобряя подобные практики, тем не менее подчеркивает важность семейных молитв, особенно вечерних, напоминая о словах Христа: «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Матф. 18, 20). Процитируем «Ажанский катехизис»:
Вопрос: Как следует совершать вечернюю молитву?
Ответ: Вся семья должна опуститься на колени, не горбясь, не облокачиваясь и не садясь себе на пятки, с непокрытой головой и сложив руки.
А «Нантский катехизис» добавляет указание для духовенства: «Следует постоянно призывать семьи собираться утром и вечером, чтобы вместе молиться и чтобы один из родичей читал молитвы вслух».
Утренняя и вечерняя молитвы, наедине с собой или в кругу семьи, – это минимум; добрый христианин должен обращаться к Господу в разные моменты своей жизни. Для облегчения таких молитвословий с конца XVI века начинают выходить специальные сборники, главный из которых – «Сокровищница молитв, христианских размышлений и наставлений как обращаться к Господу во всякое время», в 1585 году опубликованный Жаном де Ферьером, кюре парижского прихода Сен–Никола–де–Шамп. Вот названия некоторых глав: «Молитва для ребенка перед тем, как он начнет учить урок», «Молитва во время чумы», «Молитва для сохранения доброй славы», «Молитва для желающей выйти замуж». Некоторые книги стараются соответствовать запросам каждого жизненного состояния и положения, отсюда «Христианские молитвы для всяких людей» Антуана Годо (1646), где есть молитва для женатого человека, для мужа, у которого умерла жена, для отца и матери, потерявших единственного ребенка, для отпрыска богатых родителей, выбирающего свой жизненный путь, для финансового чиновника, государственного министра, торговца и проч.
Помимо особых молитв, личное благочестие могло выражаться в персональном или коллективном почитании различных реликвий и проч. Так, в XVII–XVIII веках широкое распространение получает почитание Евхаристии, подразумевавшее частое посещение Святых Даров. Отец Ле Местр в «Благочестивых практиках» наставлял: «Я хочу, чтобы вы два–три раза в день посещали Святые Дары, или, если не можете пойти в церковь, зайдите в свою молельню для краткой молитвы и размышления о своих поступках». Кроме того, человек набожный, даже если он не принадлежит к Братству Святых Даров, усердно ходит на богородичные антифоны, ставшие чрезвычайно популярными, особенно при дворе. Об этой моде писал Лабрюйер: «Пренебрегать вечерней, считая эту службу устарелой и немодной; занимать себе место на богородичный антифон…» («О моде», 21). Почитание Святых Даров порождает практику постоянного поклонения Евхаристии во искупление грехов человечества. Во многих приходах благочестивые люди создают особые общества, чтобы в любой час дня и ночи перед Святыми Дарами находился один из их членов и поклонение действительно было непрерывным. В XVII веке к этому культу добавляется почитание младенца Иисуса, а чуть позднее – Святейшего Сердца. Под влиянием Пьера де Берюля монахиня–кармелитка из Бона Маргарита дю Сен–Сакреман сделалась страстной пропагандисткой культа младенца Иисуса; благодаря кармелитам и ораторианцам к 1640‑м годам он получил достаточное распространение. В 1673 году визитантке из Паре–ле–Моньяль Маргарите—Марии Алакок было видение, после чего она учредила культ Святейшего Сердца Иисусова.
Новый подъем переживает в XVII столетии и почитание Девы Марии, несмотря на настороженное отношение к нему некоторых церковных кругов. В конце века его глашатаем выступает Луи–Мари Гриньон де Монфор, автор трактата «Истинное почитание Святой Девы Марии». Главный его элемент – чтение розария; благодаря усилиям доминиканцев эта практика получила широкое распространение в XIII веке и остается актуальной в классическую эпоху, особенно, как мы видели, в Братствах Розария. Если верить кюре Сеннели (ок. 1700), «все благочестие простых людей, не умеющих читать, сводится к произнесению розария». Почитание Девы Марии так же могло выражаться в ношении скапулярия, порой именовавшегося «облачением Богородицы».
Не исчезло и поклонение святым, о чем свидетельствует, помимо паломничеств, популярность «святых листков». Их распространяют коробейники; как правило, покупатели прикалывают или приклеивают их на стену комнаты или с внутренней стороны дверцы шкафа. На таких листках – красочное изображение святого, вокруг которого располагались рассказ о его жизни и текст молитвы, которую следовало регулярно произносить.
Высшим проявлением личного благочестия являются экстатические состояния, последняя ступень мистицизма в точном смысле этого слова, то есть ощущения интуитивного познания Бога и воссоединения с ним. Если обязательные практики и благочестие представляли собой внешние и зачастую коллективные формы религиозности, то мистицизм – вершина духовных феноменов – связан с самыми личными, интимными отношениями между Богом и человеком. Такие фигуры первой половины XVII века, как Франциск Сальский и Пьер де Берюль, являются крупнейшими представителями так называемой Французской мистической школы. Наименование это принадлежит Анри Бремону и не вполне удачно, поскольку, вне зависимости от оригинальности, французские авторы считали себя продолжателями церковной традиции, идущей от рейнских и фламандских мистиков XIV–XV веков, а также испанских мистиков XVI века. Вместе с «Введением в благочестивую жизнь» (1608) Франциска Сальского монастырская мистика становится достоянием мирян. «Было бы истинной ересью, – пишет он, – стремиться изгнать благочестивую жизнь из солдатских отрядов, ремесленных мастерских, дворов государей или из семейного существования. Где бы мы ни были, мы можем и должны стремиться к жизни совершенной». Как он показывает, исполнение обязанностей, соответствующих твоему положению, – не менее эффективное средство достижения совершенной жизни и духовных высот, чем молитва и созерцание. Кроме того, он считал, что благочестие и даже мистицизм не должны быть чем–то обособленным, но должно пронизывать собой все повседневное существование, включая профессиональную деятельность. Это отвечало чаяниям многочисленных христиан, которые, живя в миру, также стремились к совершенству, до сих пор, по–видимому, остававшегося привилегией клириков.
Напротив, Пьер де Берюль в первую очередь (хотя и не исключительно) обращается к тем, кто посвятил себя Церкви, – священникам, монахам и монахиням. В своей «Речи о состоянии и величии Иисуса» (1623) он видит личное совершенство в том, чтобы «прилепиться» ко Христу. Такое «прилепление» достигается путем подражания разным его «состояниям» (наиболее значимым эпизодам его земного существования). Речь идет не только о нравственном подражании, но о подлинном духовном растворении во Христе. После «мистического разлива» первой половины XVII века разыгравшийся в конце столетия скандал вокруг квиетизма Церковь не только побуждает к осуждению тех крайностей, которыми чреват мистицизм, но порождает внутри нее устойчивое недоверие к мистике как таковой. Это не отменяет того, что благодаря Франциску Сальскому, Берюлю и ряду других богословов, духовное течение внутри католичества, стремившееся как к высшему совершенству к единению – еще в этом мире – индивидуальной души с Богом, получило мощную поддержку, поскольку их уроки показывали, как этого добиться.
Общинные практики протестантской РеформацииОсновные постулаты Реформации – оправдание верой, всеобщее священство, исключительный авторитет Библии («sola fide, sola gratia, sola scriptura») – убирают посредников между человеком и Богом, Чье Слово заключено в Писании, которое следует ежедневно читать и истолковывать. Как писал Лютер: «Все назначено и установлено в соответствии со Священным Писанием, Крещение и молитвенный чин, ибо только там пребывает Христос»[31]31
Цитата из «застольных бесед» Лютера.
[Закрыть]. Приведем комментарий Альфонса Дюпрона к этим словам: «Этого необременительного, но чрезвычайно важного багажа достаточно для главного жизненного дела – спасения души, которое доступно только самому человеку. Лютеранское учение о спасении взрывает ментальные структуры и инстинктивные побуждения, связанные с такой исторической формой христианства, как спасение всем миром. Теперь каждый в одиночестве бьется со своей загробной судьбой»[32]32
Dupront A. Reformes et «modernite» // Annales. Economies, Societes, Civilisations, 1984, Vol. 39. No. 4. P. 760–761. – Прим. пер.
[Закрыть]. Все промежуточные инстанции, помимо Писания, либо убраны, либо минимализированы: это касается литургии, духовенства, почитания святых, заупокойных молитв и проч. Большая их часть просто утратила свой смысл, поскольку спасение христианина зависит не от его дел и не от чьего бы то ни было заступничества, а лишь от веры, то есть от личного приобщения к Спасителю, страданиями искупившему грехи человечества. Это не только делает всех христиан, равных меж собой благодаря крещению, священнослужителями, но и обессмысливает большую часть форм коллективного благочестия, сохраняемых и поощряемых Римской церковью. Вот как описывал это противостояние протестантства и католичества крупнейший историк Реформации Эмиль–Гийом Леонар: «Принцип протестантизма – спасение верой. Но не просто верой, не имеющей четкого предмета, а верой в Иисуса Христа, единственного восстановителя связи с Отцом. Это основа христианства как такового; чтобы придать ему протестантскую форму, надо добавить: „личной верой в Иисуса Христа”, сделав упор на ее индивидуальном характере. Католические практики ставят перед Богом не столько отдельного человека, сколько человечество в целом, то есть, с христианской точки зрения, Церковь. Церковь спасается своей верой в Христа, а христианин – тем, что он к ней принадлежит, и в той мере, в какой он к ней принадлежит. Все значение и оригинальность протестантского понимания спасения посредством прямой и личной веры в Иисуса Христа можно оценить лишь по контрасту с католическим спасением в лоне Церкви»[33]33
Lionard E.G. Le Protestant francais. Paris: PUF, 1953. P. 138.
[Закрыть].
Однако не будем утрировать ситуацию, полагая, что протестант всегда предстоит перед Господом в одиночестве, а католик существует в коконе общинного благочестия, жестко контролируемого духовенством. Да, в чисто богословском плане для протестанта нет такого догмата, как приобщение к лику святых, или веры в чистилище, или представления ° Действенности поминальных молитв и их практических последствий. Но при реальном обустройстве земного бытия Лютер и Кальвин прекрасно отдавали себе отчет и в требованиях своей эпохи, и в потребностях человека, живущего в обществе, в любой момент его существования. Поэтому они помогают установить некоторое количество институтов и коллективных практик, чья цель – помощь праведнику в поддержании веры; эти практики не затрагивают его личных отношений с Господом. Изучение этих практик показывает, что на самом деле разрыв между католиками и протестантами был не столь велик, как могло показаться.
Главная духовная практика и для лютеран, и для кальвинистов – ежедневная личная молитва и чтение Библии. На деле в силу понятных причин личная молитва нередко превращалась в домашнее отправление культа. Несмотря на распространение грамотности и начального образования в протестантских странах, вплоть до конца XVIII столетия значительное число верующих из низких слоев общества не умели читать. Кроме того, Библия стоила дорого, и, как правило, в семье было не больше одного экземпляра, который бережно хранился и передавался из поколения в поколение. В 1620 году Анна де Морне, дочь знаменитого предводителя гугенотов Филиппа Дюплесси—Морне, написала на своем экземпляре: «Эта Библия была дана мне господином Дюплесси, моим достопочтимым отцом. Я хочу, чтобы после меня она перешла к Филиппу де Нуэ, моему старшему сыну, и чтобы он прилежно ее читал, учась познавать Господа и служить Ему, и воодушевляясь примером своего деда, его вскормившего, и постоянно помня о тех обетах, которые я, его мать, принесла за него». Таким образом, сами протестанты подчеркивали значимость домашнего культа.
Его распорядителем обычно выступал глава семейства. Именно он утром и вечером собирал вокруг себя жену, детей и домочадцев и читал несколько стихов из Библии. Затем все вместе пели псалмы, повторяли вслух «Отче наш» и – если дело происходило в лютеранском Альзасе – молитвы из лютеровского Катехизиса. Французские кальвинисты, от Пуату до Лангедока, и лютеране из Монбельяра пользовались франкоязычными изданиями Библии, отпечатанными в Женеве, Лозанне или Невшателе; альзасские лютеране – немецкоязычными, печатавшимися в Страсбурге, Базеле или Кельне. Что касается псалтырей, то это отдельные сборники, куда входило сто пятьдесят псалмов царя Давида в обработке Клемана Маро и Теодора де Беза. Важное значение придавалось пению: и Лютер, и Кальвин восхваляли «достоинства распева». Помимо утренних и вечерних молитв, в начале каждой трапезы глава семьи произносил благословение пищи, а в конце – благодарственную молитву (в качестве иллюстрации сошлемся на гравюру Абрахама Босса, гугенота из города Тура). Но духовная власть отца семейства не ограничивалась пределами домашнего отправления культа. На нем лежала обязанность следить за добронравием всех членов семьи и слуг. Как писал Оливье де Серр: «Отец семейства должен призывать своих домочадцев, в согласии с разумением каждого, идти вослед добродетели и избегать порока, дабы, им наставленные, они жили так, как следует, не причиняя никому зла. Да запретит он им божбу, распутство, воровство и прочие пороки, дабы не осквернился дом его, вечно пребывая домом чести»[34]34
Цитата из «Театра агрикультуры» (1600) Оливье де Серра (Le theatre d'agriculture et mesnage des champs d’Olivier de Serres, Sr du Pradel: ou est represente tout ce qui est requis & necessaire pour bien dresser, gouverner, enrichir & embellir la maison rustique. Geneve: Samuel Choutt, 1651. P. 26).
[Закрыть].
Но жизнь и кальвиниста, и лютеранина проходила не только внутри семьи, то есть в пространстве их личного благочестия; они также принадлежали к приходу, который структурировал коллективные практики и подчинял их контролю консистории. Лютер, а еще в большей степени Кальвин считали, что верующего нельзя оставлять наедине с его верой, но необходимо создать для него жесткие рамки. Конечно, каждый христианин есть «священнослужитель» и речь не идет о том, чтобы вернуть элитарное духовенство. Но «ограниченный клир» не противоречит всеобщему священству. Во главе каждого прихода стоит пастор, которому помогает один или несколько школьных учителей, и, что важно, консистория, куда входят старейшины – мужи, почтенные в силу возраста или положения. В 1725 году в лютеранском княжестве Монбельяр на 28 приходов приходилось 34 пастора, 97 учителей, 192 старейшины (не считая 87 «мэров» – представителей государя): всего 410 человек приблизительно на 15 тысяч верующих, то есть общее соотношение было 1 к 40. Такая плотная система надзора позволяла жестко контролировать жизнь каждого человека.
Контроль прежде всего был направлен на соблюдение коллективных религиозных практик, где первостепенная роль принадлежала воскресной службе, подразумевавшей поклонение, призывы обратиться и спастись и поучение. Первое и второе осуществлялось молитвами, чтением фрагментов из Библии и пением псалмов. Третьей, самой важной (вплоть до того, что по ней именовалась конфессия в целом[35]35
Французский термин «le preche» обозначает и протестантскую проповедь, и протестантское вероисповедание в целом.
[Закрыть]) составляющей была пасторская проповедь. Как уточняется в XII статье «Наставления реформированным церквам Франции» (1675): «[Пасторы] да проповедуют лишь имея своим предметом текст Священного Писания, которому они обычно следуют». По окончании воскресной службы, как правило, проводились собрания для наставления в вере взрослых прихожан. В княжестве Монбельяр в будние дни имела место еще одна служба, либо в среду, либо в пятницу, и, кроме того, ежедневная утренняя молитва в храме.
И лютеране, и кальвинисты поминают Вечерю Господню четыре раза в год: на Пасху, Пятидесятницу, в начале осени и на Рождество. Во время этих праздников верующие причащаются двумя видами хлеба и двумя видами вина. При этом пастор, подавая хлеб, произносит: «Мы преломляем хлеб, дабы приобщиться к телу Господа Нашего Иисуса Христа, принявшего смерть во искупление наших грехов»; над чашей с вином: «Помните, что Христос пролил на кресте кровь во искупление грехов ваших». Перед причастием каждый прихожанин вручает старейшине личный жетон – что–то вроде примитивно гравированной медали, что позволяет консистории контролировать, все ли члены общины прилежно исполняют свой долг. Кроме того, чтобы не дать закоренелому грешнику приблизиться к евхаристии, протестантские церкви, отменив личную устную исповедь, придумали ей ряд замен. Так, лютеранские церкви практиковали коллективное «евангелическое отпущение грехов», перед которым пастор вслух читал общее покаяние. В кальвинистских церквях также имела место «церковная дисциплина». Она была учреждена самим Кальвином, которого смущало то, что «многие бездумно устремляются к причастию». Это было испытание перед консисторией, увещевавшей грешников и в крайнем случае отлучавшей их, то есть не допускавшей к причастию. Так, на смену исповеди приходит громогласное увещевание, а приватное покаяние сменяется публичным. Парадоксальным образом, католики больше полагаются на внутреннее нравственное чувство, чем протестанты, которые, стремясь «евангелизировать Церковь», забывают об уважении к свободе каждого христианина.
Повод к коллективным церемониям в стенах храма также дают важнейшие этапы индивидуального существования. Поскольку протестанты не считают крещение решающим действием для спасения души, то, в отличие от католиков, они с ним не торопятся. Детей, родившихся в будние дни, всем скопом крестят в ближайшее воскресенье перед проповедью. Моисей Амиро в «Апологии приверженцев реформированной религии» (1647) описывал, как в его время проходила эта церемония: «После торжественной молитвы ребенка вручают Богу, именем Господа Нашего Иисуса Христа умоляя о том, чтобы он мог способствовать собственному спасению и чтобы крещение наделило его добродетелью, во искупление первородного греха и освящения, когда он достигнет совершеннолетия. Потом, заручившись обещанием тех, кто его представляет, что они будут наставлять его в евангельской вере и любви к благочестию, его голову окропляют водой и крестят во имя Отца и Сына и Святого Духа»[36]36
См.: Amyraut M. Apologie pour ceux de la religion sur les sujets d’aversion que plusieurs pensent avoir contre leurs personnes et leur creance. Paris: S. Petit, 1648. P. 298–299.
[Закрыть]. Представлять ребенка может его отец, поскольку в Священном Писании нет упоминаний о крестном отце и крестной матери, а потому их наличие не считается обязательным, но на деле этот обычай сохраняется. Храмовые церемонии также сопровождают обручение и заключение брака. Обручение или «наречение» представляет собой торжественное обещание, которое может быть отменено только консисторией в силу «важных и законных причин». Брак – который более не считается таинством – теоретически должен быть заключен пастором прихода жениха или невесты через шесть недель после обручения.
Напротив, смерть и похороны остаются частным делом, что не должно удивлять, поскольку ни Лютер, ни Кальвин не верят ни в чистилище, ни в заступничество за души умерших. В таких условиях погребение продолжает быть особой церемонией, но полностью лишается той пышности, которую порой можно наблюдать у католиков. Так, у лютеран княжества Монбельяр похороны усопшего имеют приватный характер, совершаются в присутствии только членов семьи и сопровождаются краткой молитвой; затем родные и близкие собираются в храме, чтобы послушать проповедь. У кальвинистов все отмечено еще большей аскезой. Пример подал сам Кальвин, завещавший, чтобы его останки были обернуты в рогожу, отнесены на кладбище без речей и песнопений и чтобы место его захоронения никак не было отмечено. Подобная суровость шокирует не только католиков, но и лютеран, о чем свидетельствуют впечатления жителя Страсбурга Эли Бракенхоффера, побывавшего в Женеве в 1643 году: «По этому случаю ни надгробных речей, ни песнопений, ни поминовения, ни тем более колокольного звона. Человек умер и умер. Ему не подают даже милостыню в виде «Отче наш». И потому горюющие и все прочие расходятся по домам, не получив утешения и поучения»[37]37
См.: Brackenhoffer E. Voyage en France, 1643–1644. Traduit d’apres le manuscrit du Musee historique de Strasbourg, par Henry Lehr. Paris: Berger‑Levrault, 1925. P. 21.
[Закрыть]. Действительно, в «Наставлении реформированным церквам Франции» пастору запрещается принимать участие в погребении и уточняется: «Да не вершит он молитв и не произносит проповедей на похоронах, дабы воспрепятствовать всяческим суевериям». Покойный не нуждается в молитвах близких, а они, будучи уверены в его избранности, не нуждаются в утешении: спасение – дело личное, а оставшиеся в живых должны испытывать не надежду, а безусловную уверенность.
