Текст книги "История частной жизни. Том 3: От Ренессанса до эпохи Просвещения"
Автор книги: Филипп Арьес
Соавторы: Даниэль Фабр,Жак Ревель,Мадлен Фуазиль,Ален Колломп,Орест Ранум,Франсуа Лебрен,Жан–Луи Фландрен,Морис Эмар,Ив Кастан,Жан Мари Гулемо
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 50 страниц)
Как сельские жители делили кровати? В домах с единственной комнатой ответ прост – кровать или кровати ставили в этой самой комнате, где все члены семьи спали, ели и жили. Часто в бедных семьях единственная кровать служила ложем для всей семьи. Граф де Форбен, богатый провансальский дворянин, так описывал свое путешествие на почтовых лошадях из Блуа в Пуатье в 1683 году: «сбившись с дороги, ночью, в тумане, на болоте» он подъехал к дому крестьянина: «Я спросил его, войдя, не приютит ли он нас на ночь. „Увы, сударь, вы сами видите, ответил он, у меня есть только эта проклятая кровать, на которой я сплю с женой и детьми”»[418]418
Comte de Forbin. Memoires. 1729. 2 vol.
[Закрыть].
Даже в более вместительных домах, состоящих из нескольких комнат, вплоть до XVIII века кровати всегда находились в помещении, где люди проводили все свое время, разводили огонь, готовили пищу и ели. Так было и в Лотарингии, и в Верхнем Провансе, и в Бургундии, и даже в богатых домах Беарна и в долинах Пиренеев в XIX веке – об этом сообщает Ф. Ле Плэ в 1850 году, описывая семью Мелуга[419]419
Le Play F. L’Organisation de la famille selon le vrai modele. Tours, 1907. P. 143.
[Закрыть]. Точно известно, что привилегия спать в отапливаемой комнате принадлежит хозяину дома и его жене. Это отмечается и в домах обеспеченных собственников в Кохерсберге (Эльзас), и в четырехкомнатных деревенских жилищах Верхнего Прованса. Это же можно найти в посмертных описях буржуазных домов в Варзи (Бургундия): «Кухонная утварь хранится там же, где лежит покойник. Очевидно, что в этом помещении протекала вся жизнь семьи, это была комната, использовавшаяся для всех целей. В домах бедных людей отапливаемое помещение было единственным»[420]420
Baron R. La bourgeoisie de Varzy au XVIIе siecle / Annales de Bourgogne. 1964. Juin–septembre. P. 161–208.
[Закрыть]. Заезжий парижанин, сборщик налога на соль, в своих «Мемуарах о поездке в Эльзас» описывает отвратительный запах, царящий в эльзасском Stüb[421]421
Как указано выше, первоначально словом Stüb назывался камин, печь; впоследствии так стали обозначать и комнату, где печь расположена.
[Закрыть] в доме бедных людей: «Там практически невозможно находиться, потому что они там и спят, и едят, и сушат белье, и хранят фрукты. Все это создает невыносимую вонь»[422]422
La Salle de L’Hermine L. de. Memoires de deux voyages et sejours en Alsace, 1674–1676 et 1681. Mulhouse, 1886.
[Закрыть].
Нагромождение кроватей в комнате или комнатах зависит от количества проживающих. Одна из крестьянских семей из лотарингской деревни Антелю в 1750‑х годах состояла из трех человек (родители с маленьким ребенком), другая из шести (родители и четверо детей в возрасте от восьми до двадцати двух лет), третья из десяти человек (родители и восемь их детей в возрасте от десяти месяцев до двадцати лет). В каждом из этих домов было по две комнаты. Трудно представить, что творилось в доме Жана Оманда и его жены Анны Дамьен. Их младшие дети спали в комнате родителей, а те, что постарше, – в соседней, не на кроватях с колоннами, а на койках с плохонькими тюфяками.
Когда единственная комната была достаточно большой (что случалось довольно часто), ее не задумываясь набивали мебелью. В деревне Маконе после смерти бондаря в 1674 году в единственной комнате в доме, где находилась печь, нотариус насчитал четыре кровати с балдахинами, пять сундуков, запирающихся на ключ, и две квашни для теста[423]423
Tardieu S. La Vie domestique dans Maconnais rural preindustriel, Paris: Institut d'Ethnologie, 1964.
[Закрыть]. Но состав семьи бондаря, которая занимала эти четыре кровати в единственной комнате, неизвестен.
Сделанная после смерти вдовы военного инспектора в той же местности Маконе, но гораздо позже, в 1780 году и в несколько иной – буржуазной – социальной среде опись мебели сообщает нам, что вдова спала в одной из комнат на кровати с четырьмя колоннами и что в этой же комнате стояла еще одна кровать, «где спала пастушка». Может быть, вдова была очень преклонного возраста, и присутствие в комнате прислуги объяснялось потребностью в сиделке в ночное время. Две незамужние девицы спали в другой комнате, каждая на кровати с четырьмя колоннами. В этом доме не было кроватей: выросшие дети покинули родительский дом и жили самостоятельно, к тому же в буржуазной среде это было не принято. Вплоть до конца XVIII века индивидуализм, проявляющийся в ночном уединении, еще не стал господствующим явлением. Примечательно и то, как в этом буржуазном доме использовалась другая мебель. Нотариус отметил, что один шкаф принадлежал матери, другой – старшей дочери, третий – младшей. В XVII–XVIII веках эти закрывающиеся на ключ шкафы пришли на смену сундукам с навесными замками; в шкафах хранили личные вещи – платья, нижнее белье, домашний текстиль, составляющие приданое девушек. Это было не столько чертой женского индивидуализма, сколько брачной практикой: в день свадьбы сундук или шкаф новобрачной переносился в дом ее мужа и составлял значительную часть приданого.
Расстановка нескольких кроватей в одной и той же комнате практиковалась на постоялых дворах (и практикуется до сих пор в небольших провинциальных гостиницах). Безусловно, по контрасту с отсутствием комфорта, с чем он сталкивался в других местах, Монтень описывает в своем «Путешествии в Италию» немецкие постоялые дворы, в которых предлагаются комнаты на одного человека; для того чтобы избежать необходимости проходить через комнаты других постояльцев, в этих гостиницах были сделаны специальные галереи. Граф де Форбен в своих «Мемуарах» (1677) так описывает одну из ночей на постоялом дворе: «Надо было устраиваться на ночлег. Нас всех четверых поселили в комнате с тремя кроватями». «Все четверо» – это граф и трое его попутчиков: каноник из Шартра, по происхождению провансалец, и двое неизвестных «господ» в форме офицеров, которые, как станет известно в дальнейшем, оказались разбойниками с большой дороги; один из них будет казнен на Гревской площади в Париже.
В сельской местности люди, вынужденные жить в одной комнате, по крайней мере были близкими родственниками. В городах же в ужасающей тесноте жили совершенно посторонние друг другу люди; порой это было связано с нехваткой денег или с невозможностью найти жилье. В Руане в XVIII веке одна «дама» вынуждена была подселиться в комнату, в которой уже проживала супружеская пара. Таким образом, «спальня» при Старом порядке была многоцелевым помещением.
Группы проживающих и состав семьиТри рассмотренные нами семьи из деревни Антелю, состоящие из трех, шести и десяти человек, представляли собой нуклеарную модель семьи – родители и дети. В других регионах Франции, Италии или Германии можно встретить совместно проживающие семейные группы с более сложной структурой. Как и у лотарингца Жана Оманда, в доме Жозе фа Баре, жителя деревни Сен–Леже в долине реки Вар в Провансе, в те же годы совместно проживало десять человек. Но состав домочадцев в Лотарингии и в Провансе был различным. Жозефу Баре в 1782 году было пятьдесят три года, его жене немногим более; их пятеро сыновей были в возрасте от четырнадцати до тридцати лет: эти семь человек составляют ядро семьи – родители и их дети. К этому ядру присоединяются еще трое: мать Жозефа Баре, Марианна Женези, супруга Клода Баре, старшего сына хозяина дома; наконец, годовалый Жозеф Баре, названный в честь деда; как старший сын старшего сына и наследника, если Богу будет угодно сохранить ему жизнь, он когда–нибудь станет хозяином дома.
Семьи Жана Оманда из Лотарингии и Жозефа Баре из верхнего Прованса коренным образом отличаются друг от друга. Чтобы понять, как эти семьи функционировали и что у них было общего и различного, надо принять во внимание множество параметров. Во–первых, вследствие структурных различий по–разному использовалось обитаемое пространство. Совместное проживание родителей и женатого сына влечет за собой более сложное распределение ролей, делая более явными социальные отношения и порядок установления субординации: в отличие от нуклеарной семьи устанавливается субординация между отцом и сыном, свекровью и невесткой, а не только между мужем и женой.
Помимо этого, в различных по структуре семьях наблюдается и различный порядок наследования имущества. Семейное право и юридическая практика также зависят от преобладающего типа семьи: там, где большинство семей нуклеарные, юридические положения обязывают делить имущество между всеми детьми поровну, по крайней мере между сыновьями; во втором случае закон предписывает выделять одного наследника, который останется жить в родительском доме, в ущерб остальным братьям и сестрам. Юридические различия порядка наследования и раздела имущества, с учетом отсутствия единства права при Старом порядке, очень значительны в разных провинциях (во Франции устранить эти проблемы будет призван Гражданский кодекс) и дают возможность изучить «географию обычаев»[424]424
Yver J. Op. cit.
[Закрыть]. На первый взгляд, во Франции явно прослеживаются две тенденции: южнее Луары наследство делится на основе неравенства, в северных и западных районах страны – поровну. В реальности дело обстоит сложнее: в Центре и на Юге встречаются равные разделы имущества и, наоборот, в северных и восточных районах Шестиугольника – неравные. Здесь необходимо сделать оговорку: география передачи наследства базируется на анализе юридических документов, составленных в разных французских провинциях, а этот анализ лишь демонстрирует различные характеристики семейного права; в практике передачи наследства в каждом случае руководствовались конкретными соображениями в зависимости от состава семьи. Такие же сложности и даже проблемы возникают при интерпретации семейного права Германии, Италии или Испании.
Непростым ответом на сложные экономические, имущественные, культурные и идеологические вопросы являются семейные стратегии, согласно которым происходит социальное и биологическое воспроизводство старинных сельских обществ. В отдельных регионах Франции, например в Нормандии и Анжу или в деревнях Парижского бассейна, где практиковалась система открытых полей (openfield), как и в Великобритании начиная с XVI века, родительский дом нередко покидали все дети, которые там родились и выросли. Некоторые из них уходили из отчего дома в очень юном возрасте, попадали в другие семьи или устраивались вдали от родных мест. Другие дети, однако, оставались в родительском доме. Скорее всего, они сохраняли тесные семейные связи с родителями, работая вместе с ними и помогая им. Но нигде не было специально указано, что после свадьбы сын должен привести свою молодую жену в дом отца. Предпочтение отдавалось более поздним бракам в ожидании момента, когда молодой человек сможет обустроить свой собственный дом, чтобы свекрови и невестке не приходилось готовить на одной кухне.
В других регионах Италии, Франции и Германии, более обширных, чем принято считать, если позволяло экономическое положение, один из сыновей оставался в родительском доме после женитьбы и продолжал жить с родителями до их смерти. Таким образом обеспечивалась полная преемственность от отца к сыну – будь то наследование феодальной вотчины, парламентская должность, сельскохозяйственные угодья, лавка ремесленника. Такая семейная система совместного проживания и наследования благ получила название «одноветвевая семья» (stem family в текстах англосаксонских авторов).
Вхождение в семью невестки (или, реже, зятя в дом своей жены, наследницы родителей) ставит особые проблемы совместного проживания семейной группы. Где в доме поставить ложе новобрачных? Разумеется, не там, где спят родители, и не в спальне братьев и сестер молодого мужа. Женитьба сына требует, чтобы одна из комнат в доме была свободной, готовой приютить молодую невестку. Там будет стоять ее кровать, туда она поставит свои сундуки, там будет храниться ее одежда и приданое.
Совместное проживание двух пар – родителей и сына с женой – в крайнем случае допустимо в доме с двумя жилыми помещениями, в семье, где женившийся сын является единственным ребенком, оставшимся в отчем доме. В действительности в большей части регионов, где распространена модель одноветвевой семьи, дома достаточно большие, как минимум с тремя, часто с четырьмя комнатами.
В одной провансальской деревне – не Сен–Леже, что в долине реки Вар, а Сент–Андре–Лез–Альп, на берегах реки Вердон, в предгорьях Альп, – более половины из сотни домов были четырехкомнатными[425]425
Collomp A. La Maison du pere. Famille et village en haute Provence aux XVIIе et XVIIIе stecles. Paris: PUF, 1983.
[Закрыть]. Узкие, примыкающие друг к другу дома в основном четырехэтажные, на уровне земли – хлев и погреб, два жилых этажа, «зал и спальня на втором этаже, зал и спальня на третьем», как пишут нотариусы, на чердаке – сеновал. Четыре жилые комнаты – это очень много для бедных крестьян или деревенских ремесленников. Это роскошно для семьи, состоящей лишь из родителей и детей, но становится необходимым, когда в комнате на втором этаже, где топится печь, спит глава семьи с супругой, неженатые дети – в соседней комнате (иногда здесь же спят дочери и бабушка–вдова), молодые супруги, как правило, в комнате выше этажом, а в соседней с ними – их дети. Посмертные описи XVIII века, так же как и позднейшие устные свидетельства, говорят о полнейшем нежелании спать в одной комнате с подросшими детьми. Тем не менее младший ребенок остается в спальне родителей, пока мать кормит его грудью, и в провансальских описях XVIII века часто упоминается присутствие в комнате колыбели и детских постельных принадлежностей.
Жизнь в прижатых друг к другу домах деревень верхнего Прованса, как и в больших отдельно стоявших домах в долинах Пиренеев, где одновременно проживали три, а то и четыре поколения, подчинялась строгим ритуалам в отношении места в доме каждого отдельного члена семьи или супружеской пары. Кровать главы семьи и его жены располагалась в комнате, считавшейся лучшей в доме: например, в уже упомянутой деревне Сент–Андре–Лез–Альп – на втором этаже с видом на улицу, в комнате, где постоянно топилась печь. Так же обстояли дела в деревнях Прованса и Лангедока и в больших домах в долинах Эльзаса.
В ходе постепенного развития семейных циклов это завидное место в алькове главной комнаты в доме перейдет к наследнику и его жене после смерти отца. Поколения в доме сменяли друг друга, и внутренняя жизнь двигалась по спирали. Если хозяйка дома переживала супруга, то после его смерти она должна была уступить свою спальню наследнику и его жене и перебраться спать в другую комнату, к незамужним дочерям или внучкам. После смерти отца его сын наследует не только главенство в доме, но и лучшее спальное место.
Система провансальской одноветвевой семьи (или итальянской, или японской) подразумевает распределение ро лей между двумя поколениями взрослых – как между отцом и сыном, так и между свекровью и невесткой, как в доме, так и в поле, и в церкви. Роли распределяются согласно неким ритуалам, которые в некотором роде сглаживают трудности совместного проживания и позволяют избежать конфликтов. В каждом доме свекровь занимается приготовлением пищи, невестка же воспитывает детей и работает в поле. В той же комнате, где спит чета хозяев, место каждого за столом и порядок приема пищи строго регламентированы.
Есть описание строгого ритуала за столом в эльзасском Кохерсберге: «Хозяин занимает лучшее место за столом, которое остается свободным в случае его отсутствия. Это место на углу в глубине; сидя на нем, хозяин одновременно может следить за тем, что происходит на улице и во дворе, а также заниматься семейными документами, хранящимися под замком в красном углу». За едой «хозяин дома сидит во главе стола, хозяйка по его правую руку, сыновья – по левую, дочери рядом с матерью, с краю слуги»[426]426
Denis M.–N., Grohens М.–Cl. L’Architecture rurale francaise. Alsace. Paris: Berger‑Levrault, 1978.
[Закрыть]. Похожее описание домашнего уклада в северной Бургундии находим в «Совращенной поселянке» Ретифа де ла Бретона, в первые издания которой (конец XVIII века) входила гравюра с изображением сцены семейной трапезы.
Без сомнения, Бретон показывает абсолютно идеальную картину, как и эльзасские этнографы конца XIX века, и такое строгое следование правилам дома редко встречалось на практике. Даже в зажиточных семьях, как свидетельствуют многочисленные документы, женщины редко сидели за одним столом с мужчинами. Они им прислуживали. Как пишет Лазар де ла Саль де Лермин в воспоминаниях о поездке в Эльзас, «каким бы ни был пир, мать семейства садится за стол, только когда подан десерт, давая таким образом понять, что трапеза подходит к концу и больше из кухни ничего не принесут». Глава семьи режет хлеб, наливает вино, кладет себе еду в первую очередь – без сомнения, лучшие куски, затем раздает еду своим сотрапезникам.
Строго определенные места в доме, обеденный ритуал, приучение с раннего детства к определенному стилю поведения, позам, жестам и словам в доме и на улице (очень распространено было обращение к родителям на «вы») – таким образом выстраивалась целая педагогическая система. Молодому поколению внушалась необходимость проявлять уважение к старшим, невестке, младшему сыну – принимать как данность особое положение старшего сына, проявлять почтительность по отношению к родителям. Частные письма мелких деревенских торговцев или провансальских крестьян полны таких знаков уважения и почтительности детей к родителям, младших братьев – к старшим. Также в многочисленных описях домов деревни Сен–Леже члены семей перечисляются в строго определенном порядке: вначале идет глава семьи, он возглавляет список домочадцев вплоть до своей смерти, потом идет его жена и старший сын. Если старший сын уже женат, то невестка, вошедшая в семью мужа, чаще всего упоминается после младших братьев наследника; далее идут сестры наследника, в самом конце – внуки главы семьи Положения наследственного права серьезным образом поддерживали родительский авторитет в Провансе, Лангедоке, Аквитании. Распоряжаясь всеми богатствами семьи, отец волен, составив завещание или дарственную, создать более выгодные условия для одного из своих детей по сравнению с другими, но, главным образом, он был в состоянии сохранить за собой право пользования имуществом, которое выделял сыну согласно брачному контракту, – такая осторожность была очень распространена, чтобы не быть ограбленным, не выпустить из рук бразды правления и чтобы дети и прочие домочадцы продолжали его уважать. С чего бы наследнику, отец и мать которого «обязались кормить его и содержать», жаловаться на необходимость работать «в интересах наследства», если семейное имущество после смерти отца так или иначе перейдет к нему? «Не ной, ты все получишь», – говорит отец недовольному сыну. Но он согласен освободить от работы на семейное благо только тех сыновей, которые, покинув родительское гнездо, смогли устроиться где–то на стороне. Сын семьи, как часто называют наследника, даже женатый, даже в возрасте сорока лет, не располагает свободой принимать решения, торговать, составлять завещание. Все это было возможно после смерти отца.
Анализ источников показывает, что еще в XVIII веке сыновья–наследники, а также их жены и дети подчинялись воле отца. В документе, который подписывался в момент женитьбы наследника, всегда содержалось положение о его расторжении в случае, если стороны не смогут «договориться о выделении доли», «уживаться друг с другом», «в случае непереносимости», как гласят нотариальные формулировки. В Верхнем Провансе, в Сент–Андре–лез–Альп, наследник с женой редко отделялся от родителей. Если это и случалось, то почти всегда в первые месяцы после женитьбы. Если проживание свекрови и невестки под одной крышей невозможно, это становится понятным очень быстро. В таком случае любимый сын отделяется от родителей. Он будет обрабатывать землю, которую отец, согласно соглашению о разделе имущества, обещал предоставить ему сразу после разрыва. Они с женой будут жить в помещении на втором этаже – дом в этом случае будет разделен, или при наличии в семьи еще одного дома – в нем. Если экономическая ситуация после передачи части имущества старшему сыну позволит, отец будет пытаться оставить при себе младшего сына, который после женитьбы будет жить в родительском доме, чтобы воссоздать пошатнувшееся единство родителей и детей.
Для нормального функционирования авторитарной одноветвевой семьи необходимо наличие хотя бы минимальных средств. В доме должно быть не только достаточное количество места для нормальной жизни большой семьи, но необходимо также иметь средства производства и средства к существованию. Необходимо, чтобы «наследство было такого размера», как гласят нотариальные записи, что после того как отец выделит приданое дочерей и доли младших сыновей, наследник мог продолжить дело отца – сельское хозяйство или ремесленное производство – и содержать семью из пяти – десяти человек. Система одноветвевой семьи процветала в регионах, где крестьяне были собственниками земли (известное исключение составляли большие семьи в Лимузене или Берри, где практиковалась испольщина[427]427
Арендная плата за землю, состоящая в половине урожая. – Прим. ред.
[Закрыть]), а также в регионах, где ремесленники и деревенские торговцы имели достаточное количество денег, земель, скота. Англичанин Артур Янг, путешествовавший по Франции в конце XVIII века, замечает: «Повсюду во Франции встречаются мелкие собственники, которых в помине нет в Англии. Во Фландрии, Эльзасе, на берегах Гаронны, в Беарне мелкие собственники выглядят столь процветающими, что скорее их можно назвать успешными фермерами, чем жителями коттеджей». В регионах, которые упоминает Артур Янг, было как раз больше всего одноветвевых семей.
