Текст книги "Тайна короля Якова"

Автор книги: Филип Депуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

26

Сорок минут спустя Марбери обнаружил, что погреб под Большим залом – настоящий ледник. Он словно чувствовал, как стынет у него в жилах кровь и трескаются промерзшие до мозга кости. Тимон принес с собой несколько свечей, но в их свете холод становился еще заметнее. Марбери так и видел, как стужа висит в промозглом воздухе.

– Одно хорошо, – заметил Тимон, читая его мысли. – При таком холоде не чувствуешь трупного запаха.

Погреб представлял собой каменную коробку вдвое больше комнаты Тимона. Низкий потолок и грязный пол. Вдоль одной стены тянулись полки, заставленные в основном кларетом и хересом. Две других стены предназначались для хранения овощей. Здесь были навалены морковь, картофель, редис, лук и свекла.

Лайвли лежал на столе у дальней стены. Голову и ноги покойного освещали две высокие свечи. Третью Тимон держал в руке.

Тимон уложил тело с великим тщанием, сложив ему руки на груди. Марбери это не занимало. Он все еще не оправился от зрелища, которое представляло лицо убитого. Даже в слабом мигающем освещении оно представлялось кошмарной маской. Кривые разрезы зияли адскими пастями. Восемь или девять таких ухмыляющихся ртов виднелись на щеках, на лбу, тянулись через переносицу.

Внезапно в его памяти прозвучали слова короля Англии: «Слишком многих отметил, лизнув своим языком, дьявол».

– Не хотите ли, брат Тимон, – выдавил из себя Марбери, – услышать, что думает об этих убийствах наш король?

Тимон поставил свечу на стол рядом с телом Лайвли.

– Яков полагает, что нас окружают слуги дьявола, в частности ведьмы. Он уверен, что они убили Гаррисона. Так же он объяснит и смерть Лайвли. Ему мерещится, что здесь у нас даже в чернилах и бумаге, на которой мы пишем, обитают демоны.

– Король Яков давно охотится на ведьм, – мягко напомнил Тимон. – Будучи королем Шотландии, он сжигал их сотнями. Одно из первых его деяний в качестве короля Англии…

– Да, он издал суровейшие в истории Англии указы против колдовства. – Марбери вздрогнул. – Но если бы вы слышали его голос, видели его глаза…

– Ваши опасения за короля читаются на вашем лице.

Марбери осекся, осознав, что наговорил. И содрогнулся, взглянув в лицо Лайвли.

– Я предпочел бы не задерживаться в этом погребе дольше, чем необходимо.

– Да. – Тимон шмыгнул носом. – Тогда будьте добры осмотреть лицо мастера Лайвли и сказать мне, насколько эти повреждения сходны с порезами на лице Гаррисона.

– Лицо Гаррисона было неузнаваемо. Ран на нем было, пожалуй, в десять раз больше.

– Так сказали мне и Сполдинг, и Чедертон. Хорошо.

– Вы предполагаете, – подхватил Марбери, – что убийце не дали довести дело до конца. Значит, может обнаружиться свидетель.

– Именно так. Но как истолковать записку во рту Лайвли? – проговорил Тимон, не сумев скрыть восхищение умом декана.

Марбери кивнул.

– Как вы сказали – послание?

– Возможно.

– Расскажите, что дал вам осмотр тела Пьетро Деласандера.

– Он умер от яда, – ответил Тимон. – Это несомненно. Яд был в перстне, который он носил на левой руке. Люди такого сорта часто прячут на себе подобные снадобья.

Марбери не сводил с него глаз.

– По вашему тону я догадываюсь, что это не все.

– Верно, – бесстрастно подтвердил Тимон. – При нем оказался официальный тайный приказ.

Марбери прищурился, усилием воли заставив себя забыть о холоде.

– Тайный приказ…

– О нем позже, – отрезал Тимон. – Он не имеет непосредственного отношения к нашим делам.

Марбери не скрыл недоверия.

– Между прочим, – продолжал Тимон, словно не замечая выражения его лица, – при нем не оказалось пистолета, хотя нашелся мешок с пулями и порохом.

– Его пистолет забрали разбойники, – улыбнулся Марбери. – Те самые, что спасли мне жизнь.

– Ваше путешествие не назовешь однообразным.

Тимон при всем желании не мог понять теплоты, с которой декан упоминал о разбойниках.

– Не уйти ли нам из этого ледяного ада? – предложил Марбери. – Я видел Лайвли. Я согласен с вами – здесь его можно сохранить, пока мы не решим, что делать дальше. Но зачем было вызывать меня? Почему не встретиться в моем кабинете…

– Чедертон убедил меня, что здесь повсюду невидимые глаза и уши. Я не приписываю им демонических свойств, но, полагаю, они способны видеть и слышать. Я стремлюсь внушить им, что нас с вами не так просто запугать. Мы – железные люди, и нас не собьешь с пути страшными ранами, пистолетами, ядом, чумой и ведьмами. Пусть они видят, что нас ничто не остановит.

– Согласен, – сквозь зубы проговорил Марбери, – но нельзя ли нам быть неустрашимыми героями в чуть более теплой комнате?

– Потерпите, прошу вас. – Тимон небрежно облокотился на стол, на котором лежал Лайвли. – Расскажите, что за яд вы приняли.

– Я его не принимал, – огрызнулся Марбери, растирая застывшие ладони. В нем снова проснулись подозрения, и он решил на время забыть о холоде. – Мне его дали в сладких печеньях и грушевом сидре.

– Однако вы остались живы.

Прежде чем ответить, Марбери послал Тимону полный ярости взгляд. Тимон остался абсолютно спокойным.

– Яд, безусловно, предназначался королю, – медленно заговорил декан. – Все произошло в его личной кухне. У его слуги оказалось при себе столь мощное противоядие…

– Рвотное, – как бы про себя уточнил Тимон.

– Да. Очень сильное. Я, можно сказать, вывернулся наизнанку. Пришлось пережить это унижение в коридоре у входа в кухню.

– Пока король ждал внутри?

– Я никогда в жизни не испытывал такого смущения.

– Где и когда вам предложили еду?

– Как только я прибыл, – от раздражения голос Марбери скрежетал, словно железом по камню. – В личной королевской кухне, как я уже говорил.

– А ждать его величество вам пришлось в течение…

– Менее получаса.

– Достаточно долго, чтобы почувствовать действие яда, – негромко заметил Тимон, – но недостаточно, чтобы зелье сделало свое дело.

– Простите? – Любопытство заставило Марбери на время забыть о злости. – Каким образом?..

– Вам не показалось странным, что у слуги было при себе противоядие?

– Мне объяснили, – протянул Марбери, – что его величеству приходится постоянно остерегаться отравления. Собственно, его уже пытались отравить, и он выжил только благодаря тому самому средству, которое дали мне.

– Однако, как я понял, король не намеревался разделить с вами трапезу?

– Мне сказали, – беспомощно отозвался Марбери, – что этот слуга всегда имеет при себе противоядие.

– Оказавшееся спасительным для вас…

– Да.

Марбери, забыв обо всем, тоже оперся о стол Лайвли.

– Не думаете же вы?..

– Я всего лишь отмечаю, что вы были отравлены в присутствии короля, а затем спасены королем. Это несколько жестокий, но достаточно известный способ. Переполняющая жертву благодарность в сочетании с пережитым глубоким унижением во многих случаях обеспечивают преданность.

Марбери съежился, его била дрожь. Он понимал, что Тимон ухватил что-то важное, но не успел осознать, что именно, потому что тот продолжал:

– Вы привезли королю тайное известие: рассказали о совершенном убийстве и намекнули, что документы, присланные им самим, могли стать причиной преступления. В ответ он открылся вам в своей ненависти к колдовству, признался, что его пытались отравить…

– И сообщил, – прошептал Марбери, – что существуют потаенные или запретные Евангелия, не видевшие света более тысячи лет.

– После чего, – Тимон ударил ладонью по столу, – вас преследует известнейший в Европе наемный убийца – с той минуты, как вы выехали из Хэмптон-Корта! Если король желал обеспечить ваше молчание, сохранить свои тайны, он не мог найти лучшего палача, чем Пьетро Деласандер.

– Вы должны сказать мне, откуда его знаете, – прошипел Марбери.

– Вы должны сказать мне, как он умер, – возразил Тимон.

– Я уже сказал! – взорвался Марбери.

Тимон ответил в том же тоне:

– Разбойники? Очень разборчивые разбойники: убили его и помогли вам?

– Это долгая история.

– Тогда расскажите мне все.

– У меня кровь стынет. – Марбери колотил озноб, все тело сводили судороги.

– Мы вернемся в ваш кабинет, – терпеливо объяснил Тимон, – как только вы ответите на мои вопросы.

Марбери уже набрал в грудь воздуха, чтобы как можно короче изложить историю знакомства с маленькими разбойниками, представлявшуюся уже почти сновидением, но тут понял, чем занимается Тимон.

– Я догадывался, что вы были жертвой инквизиции, – он с трудом заставил себя улыбнуться Тимону. – Теперь это подозрение подтверждается. Вы очень тонко используете методы инквизиции, чтобы вытянуть из меня нужные сведения. Не было никаких действительных причин затаскивать меня в этот ледник и вести разговор над мертвыми телами – кроме возможности сказать, что я избавлюсь от этого неприятного положения, как только отвечу на все вопросы.

Тимон улыбнулся в ответ.

– Я гадал, долго ли мне удастся пользоваться этим инструментом, пока вы не поймете, в чем дело.

– Я уже не доверяю ни вам, ни людям, от которых вас получил, – напрямик сказал ему Марбери. – Вы, вероятно, почувствовали это и сочли необходимым вытянуть из меня все, что удастся, коварством.

– Я привык добиваться своей цели. Вы наняли меня найти убийцу, и я это сделаю. Чем больше я буду знать, тем быстрее справлюсь с порученным делом. Меня ничто не остановит.

– Я так и понял.

– Однако признаюсь, – мягче и с некоторым трудом продолжал Тимон, – что я был резче, чем необходимо, потому что уважаю вас и восхищаюсь вами. С моей стороны это неразумно. Эти чувства могут помешать моей деятельности.

«Правда это или новая уловка? – задумался Марбери. – По всем признакам, в отравлении в Хэмптон-Корте он неповинен, но можно ли быть в чем-то уверенным с этим человеком?»

– Я предлагаю перемирие на таких условиях, – продолжал Тимон. – Я расскажу вам – пожалуй, завтра – подробности всего, что произошло здесь в ваше отсутствие. Я уже говорил: это всколыхнет воды мира.

– А я, в свою очередь, – вздохнул Марбери, – хорошенько выспавшись, опишу вам свое путешествие ко двору – эта история превосходит самый нелепый вымысел.

– Тогда, ради бога, давайте уйдем из этой темницы, – Тимон поспешно направился к лестнице. – Я уже не чувствую пальцев на ногах.

– Боюсь, что, если эта дрожь не прекратится, у меня треснут кости, – подхватил Марбери, бросившись вслед за ним.

Оба поспешили в Большой зал.

Марбери размышлял над всеми странностями этого дня.

А Тимон вновь переживал события одной из сотен ночей, когда его вытаскивали из пыточной, чтобы снова бросить в камеру инквизиции, тесную, как гроб.

27

Марбери ушел не попрощавшись. Тимону пришлось в одиночестве пробираться по огромному безлюдному залу мимо пустующих столов, оставленных призракам. Выйдя оттуда, Тимон быстрым шагом направился к себе в комнату, сжимая, как распятие, рукоять кинжала. Темные тени мелькали перед ним. Он ускорил шаг, подгоняемый отчаянием. Пьетро Деласандер – так близко. И возвращение кошмаров инквизиции… Руки у него задрожали, губы шептали неслышные слова.

Бледная луна плыла в серебряной лодке облака по темнеющему небу спокойно и невозмутимо, будто насмехаясь над паникой Тимона. Ее белые лучи тянулись к нему сквозь ветви деревьев, маня и суля избавление от земного мира. А черные голые ветви походили на темные вены, по которым земная ночь вытекала в небо. Тимон не верил лунному призрачному покою. Единственное истинное спасение – в масле мускатного ореха.

Его получали горячей перегонкой и использовали различными способами. Мускатный орех был важной статьей английской торговли. В некоторых иудейских общинах, особенно у йеменцев, его применяли как лекарственное средство и замешивали в приворотные зелья. Масло помогало от тошноты, простуды и лихорадки, от болезней печени, селезенки и кожи – что оказывалось хорошим дополнением к любому приворотному зелью. Орех обладал и другими полезными свойствами: служил приправой к кушаньям и способствовал выкидышам. Женщин, пользовавшихся вторым его качеством, называли «мускатными дамами», а тех, кто предпочитал первое, – просто кухарками.

Тимон вдыхал пары масла через глиняную трубку.

Некоторые его малоизвестные свойства он узнал от иудеев, с которыми делил заключение. Они рассказали ему об успокаивающем действии дистиллята. Правда, поначалу он вызывал тошноту и сухость во рту, кожа горела, глаза краснели, как у бешеного быка. Зато далее следовали часы неземного блаженства. Чудесные видения переносили его из этого жестокого мира в другой. Тимон прибегал к этому средству, чтобы скоротать срок заключения, а также обострить восприятие и интуицию, позже запах мускатного ореха стал жуткой визиткой для всех его злосчастных жертв.

Добравшись до деканата, он с шумом распахнул дверь и вбежал к себе. В комнате было холодно, но Тимон обливался потом. Он держал чувства в узде, но события этого дня едва не сломили барьеры, которыми он отгородился от воспоминаний. Каждая частичка его тела требовала привычного зелья.

Он ощупью добрался до кровати и отыскал деревянный ящичек. В нем хранились флакон с маслом и трубка. Он присел на кровать, отшвырнул шкатулку, налил масло в чашечку. Нашел в кармане огниво и бешено застучал. Через несколько лихорадочных секунд искра подожгла масло и дым начал разъедать глаза, а потом и легкие.

В темной комнате запах мускатного ореха представлялся ему самым чудесным ощущением на свете. Он жадно втягивал тонкие струйки дыма, словно каждый вдох мог стать последним.

Наконец паника отступила. Он опустил трубку на колени и откинулся к стене. В животе бурлило, глотку забил сухой песок.

Видение возникло перед ним внезапно. Тимон оказался в другой комнате, светлой и страшной камере в Риме, близ площади Кампо дель Фьори.

28

В своем видении Тимон снова был пленником в руках нанимателя – предателя! Январь 1600 года. Джованни Мочениго, богатый молодой бездельник, пожелал выучиться искусству запоминания. Тимон, звавшийся тогда другим именем, прославился этим талантом. Тимон надеялся получить освободившуюся кафедру профессора математики в Падуе, но место досталось Галилео Галилею. Разочарованному Тимону оставалось лишь принять предложение Мочениго стать его наставником.

Мочениго был не менее разочарован, узнав, что мнемоническая система Тимона требует усердного труда и серьезной сосредоточенности. Он-то ожидал чуда. Он полагал, что безграничные возможности памяти Тимона даются без труда, колдовством.

Сколько ни объяснял ему Тимон, что это просто наука – кропотливая, выматывающая игра, в которой мелкие факты сцепляются друг с другом, образуя цепь, способную выдержать огромную тяжесть фактов, – Мочениго ему не поверил. Его уныние с каждым уроком обращалось в гнев. Где же чудеса?

Пресытившись скучной школярской наукой, он не моргнув глазом выдал Тимона инквизиции.

Суд над Тимоном возглавлял знаменитый инквизитор Роберто Беллармин. Он отличался серьезным подходом к делу, а помощником ему служил кардинал Энрико Венителли. Тимона быстро признали одержимым дьяволом и передали светским властям. Его должны были сжечь в Риме, на площади Кампо дель Фьори. Он ждал казни в своей камере, слушая привычный шум толпы и голоса уличных торговцев, восхвалявших свежесть соленых мидий и белизну репы, и пробивавшийся сквозь уличный шум грубый стук, с каким сбивали грубо обтесанные бревна для его костра.

Каждое мгновение бодрствования он проводил в молитве или убивая тысячи пауков, деливших с ним камеру. Некоторые пауки кусались, и на месте жгучего укуса оставался зудящий волдырь. Тимон страдал от сотен таких укусов. Поначалу они не беспокоили его, но, по мере того как их становилось все больше, постоянная боль и зуд стали сводить его с ума. Щекочущее прикосновение паучьих лап – реальное или мнимое – вырывало его из кратких мгновений зыбкой дремоты. Здравый рассудок возвращался ненадолго, как добрый гость из иного мира.

В последнее утро жизни – необычно теплое февральское утро – его молитву прервали приближающиеся шаги.

«Так рано? – удивился он. – Едва рассвело. В такой час на площади не соберется большая толпа».

Это было странно, ведь главной целью сожжения на костре, если не считать его просто популярным зрелищем, было предостеречь возможных грешников. Костер спозаранок оказался бы бесполезен в обоих смыслах.

Он открыл глаза.

Келья была тесна для него: лечь в ней можно было лишь свернувшись калачиком, а стоять – только сгорбившись по-стариковски. Стены позеленели от мха. Запах из угла, служившего ему отхожим местом и никогда не чистившегося, сбивал с ног. Единственное спасение – расположенное под потолком маленькое окошко. Оно выходило на восток, так что он мог наблюдать за ходом времени. Порой он часами следил, как квадратик солнечного света гонит тени вверх по стене или как в долгие отданные во власть пауков ночные часы тот же путь проделывает призрачный лунный луч.

Он услышал, как застонала, открываясь, дверь. Он не поднялся с колен и даже не обернулся на звук. Обреченный свободен от хороших манер.

– Сын мой, – прошелестел нежный голос. Пришедший говорил на строгой латыни.

«Исповедник», – понял Тимон.

– Отец… – И он снова закрыл глаза.

– Прошу тебя встать, – настаивал тот же голос.

Тимон вздохнул, оперся рукой на стену и сумел подняться, задев головой потолок.

То, что он увидел, обернувшись, осталось в его мозгу выжженным клеймом.

В дверном проеме камеры смертника стоял его святейшество папа Климент VIII, сверкающий, как клинок кинжала, в сиянии белых одежд и остроконечной митры.

Тимон остолбенел.

– Джордано, – заговорил папа.

Никто никогда не произносил его настоящего имени с такой лаской.

– Ваше святейшество, – выговорил Тимон, оставшись стоять дурак дураком.

Святой отец чуть обернулся и неопределенным жестом отпустил кого-то, стоявшего за спиной. Уходя, служитель оставил в коридоре перед дверью табурет, на который и опустился его святейшество.

– Сегодня для матери-церкви ужасный день, – начал Климент, не глядя на Тимона. – Мы осуждаем твои прегрешения, но не считаем демоном тебя самого.

– Я понимаю, ваша милость, – пробормотал ничего не понявший Тимон.

– Самое серьезное обвинение против тебя…

– Я открыл внутреннюю структуру мира идей. – Тимон дождался, пока папа поднимет взгляд, и взглянул ему в глаза. – Таким образом я могу запомнить все. Это правда.

– Ты так взволнован, что опустился до итальянского, – едва заметно улыбнулся Климент.

Тимон ответил улыбкой, осознав, что в самом деле вернулся к языку своего детства.

– Холодная латынь не передаст моего жара, и потому я из доминиканца стал итальянцем.

– Перед смертью человек становится самим собой, – мягко согласился Климент. – Беллармин и Венителли правильно поступили, что осудили тебя с твоим искусством запоминания. – Папа неловко шевельнулся. – Однако именно твое умение привело нас сюда. И сейчас мы отменяем твою казнь. Мы не желаем отягощать душу твоей смертью. И потому мы отдали соответствующие распоряжения. Ты будешь жить тайной жизнью и исполнять нашу волю.

Тимону показалось, что стены темницы рушатся, грозя погрести его. Он не находил слов и не мог распутать свившиеся в узел мысли.

– Вы отменяете мою казнь?

– Нам известна глупость Мочениго, – небрежно махнул рукой папа. – Мы понимаем, что его обвинения, которые привели тебя сюда, были вызваны злобой на то, что ты вместо колдовских фокусов пытался обучить его науке. Мы знаем, что ты не алхимик. Но то самое, за что ты был приговорен, теперь спасает тебя. Какая ирония, не так ли? Способ, помогающий тебе запоминать. Научный метод или устройство… Мы желаем, чтобы ты продолжал совершенствовать его. Ты должен взращивать свои силы, чтобы с их помощью исполнить великий труд, которого мы вскоре потребуем от тебя.

– Силы?

– Способности к языкам, – просто пояснил папа, – и силу памяти. Тебя переведут в безопасное место, где ты должен будешь изучить несколько языков – так быстро, как это можешь только ты. Ты должен овладеть ими лучше всех. Тебе также предоставят шифры и инструкции, разгадать которые не сумеет ни один из смертных. Ты усовершенствуешься и в некоторых других… искусствах, которыми, как нам известно, ты владел прежде, чем стать монахом. Мы избрали тебя, человека, который умрет и вернется к жизни, для великого дела, сын мой.

Холодная улыбка тронула губы его святейшества.

Тимон не успел задать ни одного из тысячи вопросов, теснившихся у него на языке. В коридоре послышались шаркающие шаги, и он сжался, думая, что сейчас его потащат на костер.

– А вот и твои опекуны, – сказал папа, вставая.

– Не понимаю, – прохрипел Тимон. – Они заберут меня отсюда? Меня не казнят?

– Ты должен вернуть к жизни свой замечательный ум, Джордано, – нетерпеливо откликнулся папа. – Все готово.

– Но, – поспешно вслед уходящему папе заговорил Тимон, – мой отец, мой земной отец… он будет сегодня здесь, чтобы забрать мое тело.

Святой отец вздохнул.

– Мы подобрали тебе замену. Ты уедешь сейчас же.

С этими словами папа скрылся. Исчез, словно и не бывал в этом страшном месте.

Из темноты выступили трое. Тимон не видел их лиц. Они стянули с него рваную хламиду и накинули такое же одеяние, как у них, – черное, как ночь, и чистое.

– Но мой бедный отец, – беспомощно бормотал Тимон, – мой настоящий отец поймет, что на костре другой.

– Все устроено, – отозвался один из незнакомцев на итальянском.

Второй, более мягкий голос прошептал:

– У того, кого избрали занять твое место, язык пригвожден к челюсти, так что он не сможет говорить. И на шее у него будет мешок с порохом, что помешает узнать его лицо.

– Что? – тупо проговорил Тимон.

– Так часто делается. Это милость духовных властей – человек умирает быстро и не страдает на костре. Он… взрывается.

– После чего, – холодно закончил третий, – его уже никто не сможет опознать, а?

При этих словах заново рожденный брат Тимон впал в блаженное бесчувствие, в котором и пребывал несколько долгих дней.