Текст книги "Тайна короля Якова"

Автор книги: Филип Депуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Филипп Депуа
«Тайна короля Якова»

«Тайна короля Якова» посвящается отцу Колману. В одиннадцать лет я проходил у него подготовку к конфирмации. В то время были опубликованы сообщения о свитках Мертвого моря, или «Кумрайских рукописях». Помню, с каким волнением отец Колман говорил о значении этой находки. «Когда их полностью переведут, мы узнаем, что на самом деле говорит Библия». Почти пятьдесят лет спустя я все еще дожидаюсь полного перевода и открытия «Кумранских рукописей» (а также «Библиотеки Наг-Хаммади», известной еще как «Гностические евангелия», обнаруженной в 1945 году и до сих пор не ставшей полностью доступной широкой публике). Поэтому мне кажется подобающим посвятить эту книгу отцу Колману.

БЛАГОДАРНОСТИ

Благодарю Кейт Кала за точные инструкции и общую помощь; Марию Карвианис за превосходную критику; Ли Новелла за первое чтение и постоянную поддержку; и в особенности безвестного шофера того грузовика, который вывернул передо мной на скоростную трассу и чуть не убил меня. На бампере у него был стикер с надписью: «Без короля Якова не было бы и Библии». Увидев ее, я отказался от мысли объяснить ему правила вождения, так захотелось мне объяснить всю ошибочность этого утверждения. Но вместо этого я вернулся домой и начал эту книгу.

1
Рим, 1605

– Кровь! – Самый почитаемый в мире перстень выщербил столешницу: кулак с этим перстнем врезался в стол при каждом слове. – Нужна кровь!

Потайная каморка, меньше спальни, эхом повторила последнее слово. В тени под холодной каменной стеной торопливо пробирался в угол черный сверчок.

– Но, ваше святейшество, – заторопился кардинал Венителли. Рукав его одеяния вздрагивал на поднятой руке, круглая шапочка на макушке съехала. – Книга на английском? Кто обратит на нее внимание?

– Книга – это частность, – проревел папа, не дав ему договорить. – Если мы намерены отвоевать этот грязный островок, сейчас самое время. С Елизаветой не стоило и пытаться, но теперь трон перешел к Якову. Он гордец и уже собрал своих мыслителей, сколько их у него есть, для работы над этой книгой. Он излишне самоуверен, а в мыслях у него разброд. Время приспело!

– Но… вы сказали – кровь… – Венителли не знал, как закончить свою мысль.

Алая мантия понтифика вздымалась и опадала при каждом вдохе, Климент был взволнован. Ослепительно-белый воротник нижнего одеяния топорщился на шее. В камине на дальнем конце комнаты шипел огонь.

– Кровь остановит работу над книгой. Прекращение работы заставит Якова открыть, что он задумал для Англии. Раскрытие его замыслов выстроит мост от Рима к Лондону. Этот мост возвратит Англию церкви. Если вы не способны оценить Господень промысел, оцените хотя бы Его юмор.

Маленькая каменная комната, в которой беседовали двое, была скрыта от мира. О ней не знал никто, кроме самых близких папе людей. Всю ее обстановку составляли стол и четыре стула. Две большие свечи без подсвечников стояли на столе. Они освещали плотные гобелены, скрывавшие стены и поглощавшие звук. Гобелены пестрели красным: на них были вытканы жестокие охотничьи сцены. В неверном свете казалось, что фигуры на них чуть шевелятся.

Толстый ковер со сложным орнаментом почти скрывал пол. Говорили, что ковер этот был похищен крестоносцами у самого Саладина. Кардиналу Венителли, когда он ступал на этот ковер, всегда мерещился запах лагеря Саладина. Он не раз пытался объяснить себе это явление, но оно оставалось непостижимым для его разума. Сама эта комната, казалось, привыкла к резким выражениям.

– Да, – выговорил кардинал, – но что именно…

– Что именно – не ваша забота. – Папа Климент причислял порывистость к своим достоинствам и поощрял расторопность в подчиненных. – Мы уже привели в действие некие планы. Они касаются отчасти человека, который принимает этих переводчиков в колледже Крайст-Черч в Кембридже. Некий священник по имени Марбери, протестант. Увы, это умный человек в трясине идиотов. Но уточним. Один из ученых кембриджской группы этой ночью будет… Как бы сказать? Устранен. Когда это произойдет, мы введем в их среду нашего ангела мщения.

Иносказание было хорошо понятно кардиналу, и все же он решил уточнить:

– Вы имели в виду…

– Изящные гобелены, не правда ли? – Климент отвел взгляд.

Кардинал понял: его святейшеству не к лицу произносить имя своего главного убийцы – «ангела мщения». Тогда в будущем он сможет, не солгав, утверждать, что не называл его по имени и, безусловно, никогда с ним не говорил. Эта миссия поручалась кардиналу и ничуть его не радовала. Лицо его стало пепельным, голос задрожал.

– Я должен попросить… Попросить человека, о котором мы говорим, отправиться в Англию и убить…

– Ни в коем случае! Спокойнее! – Климент повертел головой, разминая шею. – Скажете ему, что он должен быть приписан к переводчикам Библии короля Якова. Подчеркните – Библии. Потом повторите ему следующие слова: «Вращая колесо, возделывают ниву».

У Венителли внутри все словно в узел стянулось. Сколько раз ему приходилось повторять подобные условные фразы и сколько раз следствием их были грязные убийства!

– «Вращая колесо, возделывают ниву», – кивнув, повторил Венителли.

Папа улыбнулся, не взглянув на кардинала.

– Мы используем этого человека ради его особых талантов – его исключительных способностей. Он владеет telum secretus, тайным орудием, если мы смеем позволить себе высокий стиль.

– Но в действительности миссия нашего брата… его обязанность…

– Мы потому и поручаем эти административные вопросы вам, брат мой кардинал Венителли, – ласково, словно обращаясь к семилетнему мальчику, заговорил папа, – хоть вы редко схватываете суть дела, но при этом все же действуете скрытно. Вам следует понимать, что мы ни перед чем не остановимся ради возвращения Англии в лоно матери-церкви. Это промысел Божий. Мы обдумали ряд событий, которые займут несколько лет, и каждое из них будет приближать нас к цели.

– Да. – Голос Венителли выдавал полное смятение его мыслей.

Папа склонился к Венителли. Он почти шептал, но в словах его звучал гром.

– Это мое наследие, вы понимаете? Я останусь в истории человеком, возвратившим Англию в лоно истинной церкви. А начнется это с уничтожения книги – этой затеи Якова.

В ноздри кардиналу вдруг ударил запах верблюдов, будто наяву вспомнился заунывный напев далеких мусульманских молитв. Он не говорил по-арабски, но догадывался, что молящиеся взывали к крови неверных. Он опустил взгляд на ковер Саладина. Возможно ли, чтобы ненависть и проклятия погибших воинов ислама пропитали ковер и заразили собой решения, принимавшиеся в этой комнате? Не они ли вызвали странный навязчивый запах, преследовавший его, и безрассудную страсть папы?

– Вы пытаетесь думать? – Папа бросил на Венителли гневный взгляд. – Вы позволяете себе обдумывать наши слова?

Кардинал немедленно встал.

– Тысяча извинений, ваше святейшество. – Он потянулся к перстню на руке папы. – Славен промысел Божий, и ваше имя будет жить вовеки!

Папа протянул руку в благословении, и Венителли поцеловал перстень.

Затем он поклонился, повернулся и торопливо вышел в тайную дверь. Заглянул в приоткрывшуюся щель между камнями, положив ладонь на холодную серую стену. Убедившись, что снаружи никого нет, он ступил в коридор, оставив папу за спиной.

Только в коридоре Венителли заметил, что руки у него все еще дрожат и по лбу стекает пот. Он с трудом поборол самое страшное опасение – о том, что папа лишился рассудка. Он чуть замедлил шаг, не зная, что больше тревожит его: окончившаяся беседа с папой или предстоящий разговор с самым жестоким человеком в Италии.

2
Кембридж, Англия

Дремота декана Марбери была внезапно нарушена.

– На помощь! Убийство! Кто-нибудь!

Он открыл глаза. Мягкий прозрачный лунный свет омывал комнату. Апрельская ночь была холодна, воздух еще помнил ушедшую зиму.

– Помогите, кто-нибудь! – еще громче выкрикнул голос.

Марбери отбросил одеяло, завернулся в теплую черную мантию и высунул голову в окно крохотной спальни. Черные окна поблизости освещались одно за другим, послышалась перекличка голосов. Марбери отступил в комнату, нагнулся, натягивая сапоги, выскочил в коридор деканата и, набирая скорость, сбежал по лестнице. В темноте за дверью к нему присоединились еще несколько человек, лиц было не различить. Покой внутреннего двора, окруженного безмолвными каменными зданиями, был нарушен сбегавшимися на крики людьми.

Крики неслись из Большого зала, в дверях которого Марбери увидел преграждавшего вход Эдуарда Лайвли, одного из ученых мужей. Лайвли был в костюме из тонкой парчи, отливавшей серебром в лунном свете, и в горностаевой шляпе, высокой и новой. На обшлагах перчаток из черной кожи красовались вышитые ярко-алым буквы «Л». Его ухоженная борода напоминала роскошную перину. Подбежавшие следом сгрудились у двери, окружив остановившегося Марбери.

– Что случилось? – Запыхавшийся Марбери тронул Лайвли за плечо.

– Тело. – Лайвли сглотнул. – Мертвое тело. Там, внутри.

Он отступил, освободив дверь в зал. Гулкое эхо его голоса отдалось от безжизненных стен. Собравшиеся прошли мимо него внутрь и, пока зажигали свечи, переговаривались напряженным шепотом. Не зал, а пещера, тихая и холодная. В дальних углах лежала обсидиановая темнота чернее полуночи. Воздух казался колючим от стужи, будто крошечные ледяные иголки касались пальцев и щек.

Дюйм за дюймом люди продвигались в глубину зала. Нечто ужасное бесформенной грудой лежало перед ними. Спустя мгновение кто-то вскрикнул, другой закашлялся, сдерживая рвоту.

Марбери тяжело выдохнул:

– Отец небесный!

Окровавленный труп лежал на холодном каменном полу у рабочего места одного из ученых.

Марбери старался выровнять дыхание, без устали твердя себе, что это не явь, это фантом. Но его разум говорил другое.

Лайвли, как видно, выронил свечу. Она откатилась к ножке стола, но продолжала гореть, отбрасывая мерцающий отблеск на скорчившееся под столом мертвое тело.

Сам по себе труп не испугал бы ученых. Благодаря чуме каждый из них повидал немало бездыханных тел. Но при виде этого мертвого лица невозможно было сдержать крик и приступ тошноты.

Наверное, сотни порезов, длинных глубоких рубцов рассекли плоть, уничтожив все черты, оставив лишь мышцы, торчащие кости и засохшую кровь цвета гнилой сливы. Узнать такое лицо не представлялось возможным.

– Смотрите! – потрясенно выкрикнул Роберт Сполдинг. Он был помощником главы переводчиков – должность скорее секретарская, чем начальственная. На нем была простая накидка цвета палых листьев, застиранная и потертая от нещадных чисток. Он указывал на резной вересковый крест на шее мертвеца.

– Мне кажется, это крест Гаррисона, – прошептал Марбери.

– И, несомненно, это пурпурный кафтан Гаррисона, – с холодной уверенностью добавил Сполдинг.

Сомнений не оставалось: убитым был Гаррисон.

Марбери оперся о стол Гаррисона, тщательно следя за дыханием. Он молча слушал, как остальные соглашались и подтверждали первоначальное заключение.

– Как случилось, – помедлив, обратился он к Лайвли, – что вы столкнулись с этим ужасом в столь неурочное ночное время?

– Меня привело сюда усердие, – поспешно отозвался Лайвли. – Я спешил начать работу над новыми страницами – вы не представляете, какое для меня в них искушение.

– Зато мне легко представить, – осторожно выбирая слова, произнес Марбери, – в какую ярость пришел бы Гаррисон, знай он, что вы подглядываете за его работой. Он подвержен вспышкам бешенства, нам всем это известно. Возможно, он был здесь, вы поспорили, он бросился на вас…

Ответ Лайвли оборвали на первом же слове.

– Надо немедленно предупредить ночную стражу! – потребовал Сполдинг.

– Вы – книжник, доктор Сполдинг, и не разбираетесь в подобных вещах, – возразил Марбери, почти не скрывая враждебности, – однако наши констебли здесь, в Кембридже, все до единого бесполезны. Прошу позволить мне подойти к этому делу иначе.

– Возмутительно! – пискнул Сполдинг. – Нельзя допустить, чтобы ночь прошла…

– Я уже представляю методику расследования этого ужасного происшествия, – тон Марбери был успокаивающим, почти гипнотическим.

– Но… – начал Лайвли.

Марбери повернулся к собравшимся и поднял руку.

– С вашего позволения, джентльмены, я предлагаю несколько отложить продолжение разговора. Прежде всего христианский долг требует, чтобы мы, каждый из нас, вознесли молитвы за нашего коллегу Гаррисона.

На окружающих Марбери в полутьме лицах по-своему отразилось благочестие. Закрывались глаза, губы шевелились, шептали молитву. Марбери воспользовался минутой тишины, чтобы еще раз внимательнее осмотреть тело. Кровь еще не засохла, но не текла. На полу, на столе, на стульях вокруг тела практически не осталось пятен. Кафтан был разорван в нескольких местах. Две прорехи набрякли кровью, но кровь была вязкой: не жидкой и не сухой. Возможно ли, что Гаррисона убили в другом месте, после чего приволокли тело в зал?

Марбери принудил себя еще раз взглянуть на изуродованное лицо. Дай бог, чтобы Гаррисон был мертв прежде, чем его так изувечили. Впрочем, под конец молитвы он заметил еще кое-что.

– А теперь, – в тишине прозвучал выверенный, деловитый голос Марбери, – я призываю всех вас хранить молчание об этом инциденте. Не следует обсуждать его с кем-либо вне этих стен, пока мы не узнаем, что произошло. Ваш труд слишком свят, слишком важен, чтобы прерывать его из-за случившегося. Возможно, вы сочтете меня бесчувственным, но я действую в интересах ваших ученых трудов и нашего короля. В конце концов, это дом мудрости или бойня?!

Старший из ученых мужей шумно прокашлялся. Доктор Лоуренс Чедертон, знаток древнееврейского и друг многих известных английских раввинов. Он излучал безмятежное спокойствие человека, совершенно уверенного в своем месте в этом мире – и в следующем. Его простой черный плащ был застегнут на все пуговицы и доставал почти до пола. Голова осталась непокрытой, и седые волосы мягко сияли и поблескивали.

– Тот, кто поступил так с Гаррисоном, не заслуживает, по моему мнению, определения человека, – прищурился он. – Нам надлежит действовать со всей возможной осторожностью.

– Не предполагает ли наш старший коллега, – пропищал Сполдинг, неприязненно морща губы, – что мы имеем дело с работой демона?

– Дьявол способен вселиться в человека, – отчеканил Чедертон. В его голосе звучала сталь, глас Господень. – Он совершает бесчеловечные поступки человеческими руками. И мы можем не сомневаться, что сам дьявол противостоит работе, которую мы ведем в этом зале. Он, несомненно, послал своих слуг, чтобы отвлечь нас или, смею сказать, погубить.

Кое-кто снова забормотал молитву. Один перекрестился.

– Теперь, с вашего позволения… – медленно произнес Марбери, придвинувшись к трупу, – я вижу, у брата Гаррисона что-то во рту.

Все глаза обратились к телу, головы склонились вниз, круг стал теснее.

– Простите меня, – продолжал Марбери, наклонившись к трупу. Его рука зависла над самым ртом.

– Не прикасайтесь! – шепнул Лайвли, втянув в себя воздух, словно от удара в живот – несколько театрально, как подумалось Марбери.

– Вот так. – Рука Марбери внезапно дернулась, движение было неуловимо быстрым, и в его пальцах оказался скомканный влажный клочок бумаги изо рта мертвеца.

Все ахнули. Многие крестились, шепча молитвы.

Марбери бережно, двумя пальцами развернул бумажку и поднес ее к свече. Не он один увидел написанные на ней слова.

– Что там? – еле слышно выдохнул Лайвли.

– «Странствуя по миру, как палач Господа», – прочел Марбери и положил листок на стол Гаррисона. Люди столпились вокруг. Поднесли еще несколько свечей, и все прочли записку.

Слова показались Марбери смутно знакомыми, но он промолчал.

– Эта ужасная записка, несомненно, написана рукой самого Гаррисона.

Лайвли постучал основанием свечи по мятой изорванной записке.

– Согласен, – спокойно признал Марбери.

В его сознании возникла дикая картина: убийца силой раскрывает Гаррисону рот, принуждая его съесть собственный труд.

– Это сообщение? – задумался Лайвли.

– Или предупреждение? – спросил Сполдинг.

– Это работа дьявола, – уверенно заключил Чедертон.

– Тем больше оснований, – вмешался Марбери, слегка повысив голос и прикрыв тонкой вуалью снисходительности острое нетерпение, – хранить тайну. Теперь всем нам следует вернуться к себе. Прошу вас освободить этот зал. Прошу прощения у присутствующих, но я хотел бы поговорить с мастером Лайвли наедине.

Несколько человек немедленно двинулись к дверям. Остальные нерешительно последовали за ними. Оглянулся только Чедертон.

Когда за последним закрылась дверь, Марбери начал:

– Кто-то должен расследовать это чудовищное происшествие… И вы не хуже меня знаете, как бесполезны местные стражники.

– Вы полагаете, что вам…

– Нет, – заверил его Марбери. – Я прекрасно сознаю, какие политические страсти разгорятся, если я возьму расследование на себя. И это к лучшему для вас. Если бы я следовал очевидному, вы оказались бы первым подозреваемым.

– Я? – вырвалось у Лайвли.

– Вы нашли тело. Вы ненавидели Гаррисона.

– Я поднял тревогу! – огрызнулся Лайвли.

– Идеальное прикрытие…

– Со всем возможным почтением… – в голосе Лайвли не было ни малейшего почтения, – ваш рассудок замутнен выпитым бренди. Это ясно каждому. Запах ощущается в вашем дыхании.

Лицо Марбери выразило целую драму: все пять актов пронеслись, мгновенно сменяя друг друга, – гнев, сдержанность, задумчивость, спокойствие и снисходительность. Наконец он заговорил, словно обращался к школьнику:

– Тем больше оснований назначить независимого следователя, мастер Лайвли. А если я и выпиваю по вечерам немного бренди, то только чтобы уснуть. Заботы этого мира испаряются с первым хорошим глотком, и я отхожу ко сну другим человеком. Спокойным, почти как в детстве. И я рад этому, потому что крепкий сон ночью делает меня терпимее к оскорблениям грядущего дня. Он позволяет мне не отвечать на оскорбления насилием. В молодости я, не задумываясь, ответил бы обидчику ударом кинжала.

Лайвли покосился на левый рукав Марбери: он свисал ниже, чем правый, превосходно скрывая короткий клинок. Ему вдруг пришло в голову, что благоразумнее не противоречить декану.

– Итак, – выдавил он, с трудом сглотнув, – вы знаете подходящего человека?

– Едва ли, – сухо отозвался Марбери. – Но, кажется, я знаю, где можно такого найти.

3

Следующий вечер застал Марбери на пользовавшейся самой дурной славой улице Кембриджа. Он помедлил, прежде чем взяться за дверную ручку. С ног до головы он был одет в черное. Плотный плащ скрывал его до колен, шляпа низко надвинута на лоб. Он еще мог бы уйти. На миг ему даже подумалось, что уйти было бы лучше. Его охватило странное предчувствие. Он нащупал кинжал, скрытый в складках плаща. Твердая рукоять вернула ему уверенность. Но даже открывая дверь, он не мог объяснить, зачем это делает.

Низкие потолочные балки людной таверны заставили Марбери пригнуться. Никто его не замечал. В подобных местах люди старательно отводят глаза, чтобы сохранить себе жизнь.

Стены покрывали грязные разводы, плесень и пятна совершенно невыразимых оттенков. Шум производил почти комическое впечатление: прерывистый гомон человеческих голосов. Мужчины в рваных черных туниках, мальчишки в грязных красных камзолах, старые пьянчуги в бурых лохмотьях толпились вокруг длинных столов. За отдельными столами, покрытыми относительно чистыми скатертями, восседала знать местного пошиба: мелкопоместный эрл в красной шапке, состоятельный лавочник в грубом шелке, жестянщик в темном, как сланец, фартуке. Эти сидели за столами из длинных медово-желтых досок на скамьях из толстых стесанных бревен.

Полом служила утоптанная английская земля, усыпанная соломой, объедками и спящими псами. Места, свободные от столов, лавок и людей, занимали колонны: шестидюймовой толщины обтесанные бревна, подпиравшие просевший потолок.

Идеальное место для встреч темных личностей, подлых заговоров, для грязной работы дьяволов в человеческом обличье.

Марбери взглянул на молодую женщину в имбирно-желтом платье за стойкой. Ее взгляд лишь на миг метнулся вправо, к дверце в дальнем углу, и она тут же вернулась к работе. Марбери двинулся к дверце.

Он сжал ручку, глубоко вздохнул и с внезапным приливом энергии толкнул дверь. Он видел, как подскочили трое, сидевшие внутри. Марбери шагнул в комнату и прикрыл за собой дверь. Тишина, стоявшая здесь, казалась тревожной после шума таверны. К тому же трое мужчин, освещенные единственной свечой, были в масках. Их монашеские одеяния, черные, как пушечный чугун, поглощали свет.

– Хорошо, – начал Марбери. – Вы получили мою записку. Я сомневался, успеете ли вы собраться так скоро. При нашей последней встрече около трех лет назад…

– Ш-ш! – остановил его сидевший посередине.

– На этот раз я ожидал увидеть ваши лица, – невозмутимо продолжал Марбери, – поскольку мы уже имели дело друг с другом.

– Сядьте. – Мужчина встал. – Пожалуйста, называйте меня Самуилом. Это – Исайя, а его вы можете называть Даниил.

Марбери позволил себе улыбку, лишь в малой степени передававшую его презрение. Какие мелкие люди занимаются шпионажем, думал он, выдумывают себе фальшивые имена и затевают такие вот тайные свидания. Эти представители англиканской церкви были в его глазах тем более смешны, что упорно подражали католикам.

– А какое из ветхозаветных имен вы присвоите мне? – тихо спросил он.

– Сядьте же! – Исайя указал на стул. – Мы согласились оказать вам содействие, потому что под угрозой великий труд нашего короля!

Отодвинутый стул проскрежетал по полу, как заступ по твердой могильной земле.

– И нам следует поторопиться. – Голос Самуила звучал вороньим карканьем. – Мы нашли именно такого человека, какой вам нужен. Мы рассказали ему об убийстве переводчика Гаррисона. Он согласен вам помочь.

Марбери сел и молча слушал. В логове воров молчание – союзник. Но его левая рука медленно втянулась в рукав и нащупала рукоять клинка.

– Кстати, человек этот – бывший католик. Милостью Божьей, он обратился к англиканской церкви около двадцати лет назад, – проскрипел Самуил.

Марбери вздохнул, распознав скрытую в словах фальшь.

– Двадцать лет назад, при королеве Елизавете, человеку приходилось выбирать между обращением и смертью. Обращение из страха всегда подозрительно.

– В те годы, – продолжал Самуил, игнорируя слова Марбери, – он помогал Филипу Сидни в труде над его великой «Аркадией». Люди сэра Филипа рекомендуют его. Однако в то время, по причинам, о которых вам лучше не знать, он действовал под другим именем. Ныне оно стерто из всех записей.

– В таком случае откуда у вас такая уверенность, – начал Марбери, откинувшись на стуле, – что этот человек…

– Он исчез из всех документов!

Глаза под маской не мигали, но губы Самуил напряженно поджал.

– Понимаю, – коротко кивнул Марбери.

– Надеюсь, что понимаете, – проскрежетал Самуил. – Итак, продолжу рассказ. Мы представили этого человека домочадцам Сидни для удостоверения его личности. Дряхлый слуга Джейкоб, у которого память на лица пережила память на имена, узнал его. В списках оплаты работников сэра Филипа этот человек числился просто как «монах». Этот монах нам и нужен. Мы могли бы представить некоторые свидетельства, что он обладает способностями…

– Вы хотите сказать, что у этого человека имеются рекомендации, – протянул Марбери, – которые я могу показать другим, но рекомендации эти сомнительны. В чем-то они верны, но проследить источник невозможно. И, полагаю, вы не назовете мне настоящего имени этого монаха и ничего больше о нем не скажете.

– Не скажу, – подтвердил Самуил. – Добавлю только, что некоторое время он провел в итальянской тюрьме, однако не как преступник. Этого вам должно быть достаточно.

Инквизиция… Марбери сложил ладони, думая, что человек, которого он нанимает, пережил и «убеждения» Елизаветы, и пытки инквизиции. Железный человек.

– Как вы сказали, – настаивал Самуил, – необходимые бумаги подделаны, документы подписаны, слабые души подкуплены. Наш человек внедрится к вашим переводчикам и вынюхает убийцу, что вам и требуется.

– Возможно, но мне понадобится официальный предлог для его присутствия. Как вы понимаете, у меня тоже имеются документы, которые нежелательно предъявлять, и любопытствующие мелкие чиновники.

Самуила это не смутило.

– Он ученый. Скажете, что он – наставник вашей дочери.

– Наставник Энн? – Марбери кашлянул. – Но она уже взрослая. В двадцать лет поздно брать наставника.

– Незамужняя! – единственное слово, произнесенное Исайей, было свинцовым. – И воображает себя знатоком богословия!

Сгоряча Марбери чуть было не спросил, откуда эти люди столько знают об Энн, но, подумав, он воздержался от вопросов.

– Она – дочь своего отца, – не без гордости произнес Марбери, – и она откажется от наставника.

– Насколько нам известно, она интересуется не только теологией, но и различными греческими учениями. – Самуил выдержал паузу.

Марбери вздохнул. Разумеется, эти людишки знают о религиозных наклонностях Энн. Она достаточно часто проявляла их публично.

– Это могло бы ее заинтересовать, – признал он.

– Возможно, вам придется настоять, – бесстрастно добавил Самуил.

– Знает ли ваш человек хоть что-то о работе наших переводчиков? – повысил голос Марбери.

– Разве для вас это так важно? – в том же тоне ответил Исайя.

– Энн весьма интересуется переводом. – Марбери против воли продолжал в повышенном тоне. – Если он что-то в этом понимает, она, возможно, примет его охотнее.

– Ему известно столько, сколько любому мыслящему человеку его положения, – огрызнулся Исайя. – Король Яков собрал группу из пятидесяти четырех ученых мужей. Восемь находятся у вас в Кембридже.

– Теперь только семь, – напомнил Марбери.

– Суть в том, – все более раздраженно продолжал Исайя, – что они переводят Библию по оригинальным источникам. Познания нашего человека в греческом послужат ему рекомендацией не только для вашей дочери, но и для переводчиков. Поскольку многие из оригинальных текстов написаны на греческом…

– Малые познания, – перебил Марбери в надежде прервать спор и поскорее покинуть эту комнату, – не одурачат никого из кембриджских ученых и не убедят Энн.

– Он превосходный ученый! – взорвался Исайя. – Ему не придется никого дурачить!

Марбери расслышал в его словах угрозу. Он подавил желание продолжить перепалку, вспомнив, что с этими людьми следует быть осторожным. Лучше не противоречить их планам, но и не доверять им полностью. Он перебрал и отверг несколько вопросов и наконец остановился на главном.

– Как же я с ним встречусь? – Он наклонился вперед, приготовившись встать.

– Он прибудет завтра утром и представится вам в деканате.

Самуил протянул Марбери бумажный свиток, перевязанный мясницкой бечевкой.

– Под каким именем?

– Он – брат Тимон. – Казалось, Самуил на мгновенье охрип.

Марбери заметил, как вздрогнул при этом имени человек, названный Даниилом и до сих пор не проронивший ни слова.

– Кто выбрал для него это имя? – полюбопытствовал Марбери, не сумев скрыть легкой насмешки. Трое переглянулись. Очевидно, ответа они не знали.

– Я спросил только потому, что имя показалось мне любопытным. Видите ли, оно фигурирует в одной известной мне пьесе. Это герой, возненавидевший всех людей – возненавидевший потому, что они ответили неблагодарностью на его благодеяния.

Все трое молчали.

– Ну что ж. – Марбери встал и завернулся в плащ, нащупав рукоять невидимого кинжала. – Пусть будет Тимон. С нетерпением жду встречи с ним.

С этими словами Марбери шагнул к двери, остерегаясь поворачиваться спиной к трем теням. Настороженно ловя слухом каждое их движение, он выскользнул за дверь.

Удостоверившись, что Марбери ушел, Самуил тяжело опустился на стул. Исайя протяжно выдохнул.

Тот, кого назвали Даниилом, первым снял маску и утер ею лицо. Рука у него дрожала.

– Слава богу, дело сделано, и я могу вернуться в Рим.

– Если только… Пока можете. – Самуил, не снимая маски, взглянул на Исайю.

– Тайные комнаты и тени не по вкусу нашему брату кардиналу Венителли, – вздохнул тот.

– Смотрите, я обливаюсь потом, и это в холодной Англии! – Кардинал бросил на стол промокшую маску. – Вы больше не называете меня Даниилом?

– Ни к чему, – проворчал Исайя. – Мы одни.

– Конечно. – Венителли вздрогнул и рассеянно перекрестился. – Должен сказать вам обоим, что мне жаль Марбери. Жаль. Он, насколько мне известно, умный человек. Как вам удалось так долго дурачить его?

– Он протестант, – презрительно сплюнул Самуил.

– Он нам доверяет. А почему бы и нет? Мы несколько лет добивались его доверия ради нынешней цели. Он же, не зная того, послужил нам орудием в разрушении заговора Уотсона против Якова.

– Он… – Венителли опять задрожал. – Я полагал, наш отец Генри Гарнет…

– Для папы желательно было осуждение Яковом всех католиков, – прошипел Исайя. – Он полагает, что ничто не сплотит нас сильнее, чем гонения.

Венителли судорожно пытался понять.

– Его святейшество не желал, чтобы Яков отзывал антикатолические эдикты?

– Марбери, не ведая того, служит нам орудием, как и так называемый брат Тимон, – ухмыльнулся Самуил.

При звуке этого имени Венителли закрыл глаза.

– Тимон, – с трудом повторил он, глядя на дверь, за которой скрылся Марбери. – Что мы творим? Мы предали этого достойного человека во власть демона.