Текст книги "Тайна короля Якова"

Автор книги: Филип Депуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

42

Стало ясно, что беглец покинул погреб.

– Как он мог обойти нас обоих? – шепнул Марбери.

Каждое его слово рождало в воздухе бледный призрак дыхания. В погребе было мертвенно тихо. На лице Лайвли лежал синеватый отблеск. Огонек свечи словно застыл в воздухе.

Тимон внимательно осмотрел мрачное подземелье и скоро нашел ответ на вопрос Марбери.

– Вот, – указал он.

Марбери всмотрелся. Пыль на полу у ящиков с овощами была недавно потревожена.

– Вот что я слышал, – продолжал Марбери. – Он двигал ящик.

Оба подошли к заставленным полкам и потянули доску на себя. Если знать, где искать, потайные петли было легко обнаружить. В щели, открывшейся за ящиком, виднелся отрезок коридора. Тимон решительно пролез в потайной ход. Темнота его не смущала. Марбери задержался, чтобы захватить свечу от изголовья Лайвли. Шаги Тимона гулко отдавались в каменной пещере. Выставив перед собой свечу, декан двинулся по тоннелю вслед удалявшимся шагам.

Если в погребе было холодно, в тоннеле адский мороз сковывал суставы и обжигал легкие. Тем не менее декан спешил изо всех сил. Свеча в левой руке чадила, в правой дрожал клинок. Наконец он догнал Тимона, который, очевидно, уперся в тупик.

Тот водил рукой по сплошной каменной стене.

– Где-то здесь должен быть рычаг, – бормотал он.

– Как это вы бегаете без света? – подозрительно вопросил Марбери. Его дыхание наполняло узкий тупик белым паром. А вот Тимон как будто вовсе не дышал.

– Я провел много времени в темноте, когда был пленником, – нетерпеливо ответил Тимон. – Но не ослеп, а приобрел необычайно острое зрение. На ярком солнце у меня слезятся глаза, зато я могу видеть глубокой ночью. Проклятая стена!

Его неожиданная вспышка ошеломила Марбери.

– Он все равно ушел, – прошипел Тимон, – но каким образом?

– А не ведет ли этот ход в кухню? – догадался Марбери. – Поварам удобно – можно носить овощи из погреба в любую погоду.

– Когда это строители заботились об удобствах поваров? – покачал головой Тимон. – А я, верно, выжил из ума, если не задумался, с какой стати под Большим залом устроен овощной погреб.

– Постойте. – Марбери потер лоб кончиками пальцев, словно вытягивая забытую мысль из клубка других. – Большой зал – чуть ли не самое старое здание в мире. Он – если я не запамятовал – был когда-то церковью, и даже монастырем. Возможно ли такое?

– Иным из этих зданий четыреста лет, – ответил Тимон, оглядываясь назад в проход, тянувшийся к погребу. – В те времена во многих монастырях устраивали потайные ходы. Похоже, именно по такому ходу и ушел от меня наш человек. Опять.

– Вы уверены, что это убийца?

– Это мог быть кто угодно. – Тимон на мгновение прислонился к стене. – Но кому еще была нужда убегать?

– Ну, положение не хуже, чем было: мы ведь и раньше знали, что убийца затаился где-то рядом.

– Да! – Тимон будто встрепенулся вдруг и устремился назад к погребу. – Энн и Чедертон остались в зале одни. Мы упустили беглеца. Хотелось бы верить, что он не вернется…

– Господи! – вскрикнул Марбери и рывком обогнал Тимона. Тот тоже ускорил шаг, и они вместе взбежали по лестнице в Большой зал.

Энн и Чедертон вместе сидели за столом ученого и что-то читали.

При их появлении Энн резко встала, однако удивление в ее глазах породила иная причина.

– Мария Магдалина написала Евангелие? Я его читаю! – задохнулась девушка.

– Я пришел к некоторым заключениям, с которыми, надеюсь, согласятся все, – перебил ее Чедертон, обращаясь к Марбери и Тимону. – Полагаю, нам следует скрыть как можно больше тайных текстов – и я предлагаю доверить их хранение Энн.

– Нет! – вспыхнул Марбери.

– Послушайте меня, – уверенно поднял ладонь Чедертон. – Эндрюс не скрывает своего отношения к ней, и, думается, другие ученые в той или иной степени разделяют его. Никому из них не придет в голову, что девица разбирается в таких вопросах. Они и не заподозрят, что она скрывает тексты.

– Ваше предложение, – прорычал Марбери, подступая к ученому, – грозит смертельной опасностью моей дочери. Я этого не допущу!

– Я и так в опасности! – В каждом слове Энн звенела сталь. – А для наших ученых я практически невидимка. Считаю, что доктор Чедертон предложил превосходный план.

Было совершенно ясно, что девушку в первую очередь волнует возможность прочесть все эти рукописи.

– Декан, – поспешно вступил Тимон, – я согласен, что тайные писания нужно скрыть. Оставить их у Энн – здравая мысль. В наш век женщина пользуется тем преимуществом, что мужчины зачастую не замечают ее.

– Нет, – упирался Марбери, – если уж их надо спрятать, это сделаю я!

– У вас не будет времени, – покачал головой Тимон. – Вы тоже высказали здравую мысль: посовещаться с Ланселотом Эндрюсом. Он, более чем кто бы то ни было, способен повлиять на короля. Возможно, он уже пришел к тем же выводам, что и мы.

– Это действительно вполне вероятно, – согласился с ним Чедертон. – Ланселот Эндрюс – человек исключительно острого ума. Я за последние годы не раз беседовал с ним. Мы глубоко уважаем друг друга.

– Как же я уеду в Вестминстер, когда моя дочь и наши люди здесь, в Кембридже, в опасности? – заспорил Марбери.

– С ними останусь я, – сказал Тимон, убирая кинжал. – С вами наедине Ланселот Эндрюс будет говорить свободнее, чем в моем присутствии. Я останусь здесь и буду настороже. Клянусь вам, с Энн не случится ничего дурного.

Очевидно, остальные не разделяли его уверенности.

– Уехать в Вестминстер в такое время? – повторил Марбери, стуча пальцами по столу Чедертона.

– Переводчики работают группами, – резко напомнил Тимон, – а Энн будет у себя. Надеюсь, на ее двери есть замок?

– Есть, – сказала Энн, – хотя я редко им пользуюсь.

– Теперь будете пользоваться, – твердо ответил Тимон. – Я вам завидую. Вам предстоит увлекательное чтение. Кому из слуг можно доверять?

– Довольно об этом. У себя дома я сумею позаботиться о своей безопасности.

– А я буду повсюду, – громко объявил Тимон, словно рассчитывал, что кто-то его услышит.

– Разве мы решили, что рукописи останутся у Энн? – с последней надеждой спросил, понизив голос, Марбери.

– Я не ребенок, – вздохнула она, – и сумею о себе позаботиться.

– Карету оставьте, декан, – решительно приказал Тимон, игнорируя и тревогу Марбери, и досаду Энн. – Пока вам лучше не возвещать о себе королевским гербом. Эндрюс ведь позаботится о вас?

– Так-то так, – пробормотал Марбери и придвинулся ближе к Тимону. – Но если за мной охотится еще один Пьетро Деласандер…

– Я не успел вам сказать, – так же тихо ответил Тимон. – Обыскивая его тело, я обнаружил документ… шифрованное послание, из которого узнал его истинные намерения.

– Если вам верить, – насупился Марбери.

– Не вы были его мишенью. Вас он должен был всего лишь проследить до Кембриджа, а убить меня. Понятия не имею о причинах, но знаю, кто его послал: те же люди, которые велели вам нанять меня; те же, кто прежде приказал мне работать на вас. Это был их шифр.

– Отец небесный! – воскликнул Марбери. – Мы тонем в пучине безумия.

Энн набрала в грудь воздуха, явно намереваясь разразиться градом вопросов.

– Доктор Чедертон, – громко заговорил Тимон, – вы сказали, что знакомы с Ланселотом Эндрюсом?

– Хорошо знаком, – озадаченно признал Чедертон.

– Достаточно хорошо, чтобы предположить, где его можно найти поздним вечером?

– Дайте подумать. – Чедертон забормотал себе под нос: – Когда мы с ним встречаемся в Лондоне, мы часто до заката прогуливаемся в саду колледжа. Помнится, он говорил мне, что так обыкновенно проводит время перед молитвой и ужином. Почему вы спросили?

– Нам важно выиграть время. Иначе Марбери пришлось бы обойти весь Вестминстер, разыскивая его. Теперь он может начать с сада колледжа.

– Я знаю, где это, – подтвердил Марбери.

– Если вы поскачете во весь опор, не жалея первую лошадь, – скороговоркой заговорил Тимон, – вы сможете сменить коня на полдороге и прибыть в Вестминстер к вечеру?

Марбери помедлил всего мгновенье, но Тимону оно показалось слишком долгим.

– Обязательно поговорите с Ланселотом Эндрюсом, – настаивал он. – Ради спасения веры нам необходим союз с ним.

– Кроме того, он может сообщить нам кое-что о своем брате Роджере, возможном убийце, – добавил Чедертон.

– Спешите, декан, – торопил Тимон. – Чем раньше вы исполните свое дело в Вестминстере, тем быстрее сможете вернуться, чтобы помочь в поимке убийцы.

43

Через двадцать минут Марбери, забрасывая ногу через потертое бурое седло, гадал, как он здесь очутился, если, кажется, совсем недавно заснул в собственной кровати – не раздеваясь.

«Опять в Лондон, – устало думал он, – и на этот раз к другим переводчикам, как будто с моими мало забот. Чем я прогневил Бога?»

Вздохнув, он послал лошадь вперед, через двор в зеленые поля. Небо, с росчерками рассветных облаков, разметавшимися, будто красные птицы, застыло над деревьями синим витражным стеклом. Утренний ветер играл цветами примул.

Этот вид вдохнул в него новые силы. Марбери нагнулся в седле и шепнул что-то своей лошади. Она рванулась вперед. Весенний ветер, ударивший в лицо, был прохладным, но мягким, пахло то нарциссами и багульником, то прелыми прошлогодними листьями, то первой зеленью на деревьях. Отовсюду неслись птичьи трели.

Марбери с удовольствием отправился верхом. Так он мог выбрать дорогу, по которой не проехала бы никакая карета: через густой лес и по пологим холмам. Проселками он доберется быстрее, да и Вестминстер ближе, чем Хэмптон-Корт.

Впрочем, самому себе Марбери признавался, что не зря выбрал путь в обход леса, где жили бездомные мальчишки. Когда на руках важное дело, нельзя отвлекаться. Еще будет день и время подумать о них.

Он занял мысли, сосредоточившись на десяти футах дороги перед мордой лошади. Десять, еще десять – деревья и леса пролетали мимо. Дыхание его лошади заглушало все звуки.

К четырем часам пополудни дорога свернула к западу перед Шордичем. Марбери держался к северу от «Рыжего Быка» и гостиницы Грея, чтобы избежать вечерней городской сутолоки и переезда через Темзу. Наконец он свернул на юг, через Чаринг-Кросс на Кинг-стрит.

Очень скоро впереди в легкой дымке показались башни Вестминстера. Достигнув городской окраины, Марбери придержал лошадь и пустил ее шагом. Только теперь он позволил себе вспомнить, как боится за Энн и переводчиков. К этим страхам примешивались другие опасения: как-то пройдет беседа с Ланселотом Эндрюсом. Тревога захватила его, и он, впервые за десяток лет, утратил душевное равновесие.

На просторных выпасах там и здесь паслись овцы. Зрелище было бы вполне буколическим, если бы под ясным голубым небом не звенели пронзительные голоса, доносившиеся из города: «Лилейно-белые устрицы! Селедка, шпроты, улитки! И устрицы из Уолфлита-а!» Они представлялись искорками от раскаленных углей Лондона, они взмывали в небо и мутили воздух. «Мальчишка, дешевый работник! Без языка!»

Марбери принялся воображать лица, издававшие эти далекие крики, и гадать, на какое расстояние разносятся голоса в весеннем воздухе. А потом задумался, действительно ли слышит их или только воображает.

Еще через полчаса Марбери сидел на каменной скамье у лазарета в саду колледжа. Свободное пространство между величественными зданиями густо заросло травой, поднявшейся уже так высоко, что скоро впору косить. Ее зелень хорошо сочеталась с безоблачной голубизной неба. Мягкий ветерок развеял утреннюю дымку. Все в этом просторном саду было чистым. Стены старого колледжа в дальнем конце как будто светились тонкой позолотой, сквозь которую прорывалось еще более древнее прошлое.

Вскоре вышел на ежедневную прогулку Ланселот Эндрюс. Если он и удивился, увидев Марбери, то ничем этого не показал. Он двигался с привычным изяществом, полы просторной голубой мантии разлетались за спиной. Белоснежная борода сходилась острым клинышком.

Марбери встал и поспешно заговорил:

– Доктор Эндрюс, мы встречались на совете в Хэмптон-Корте, хотя вы, конечно, меня не помните. Я – декан Марбери из Кембриджа.

– Не скажу, что ожидал вас, – звонко ответил ему Эндрюс, – но я и не удивляюсь вашему приезду, декан Марбери. Вы переменились с нашей встречи в Хэмптоне, но ваша репутация заслуженно высока.

– Ваша милость, – с легчайшим налетом иронии пробормотал Марбери.

– Как я полагаю, – продолжал доктор Эндрюс, протягивая ему руку, – вы собираетесь рассказать мне о странных событиях, происходящих с группой переводчиков мастера Лайвли в Кембридже.

– Мастер Лайвли мертв, – быстро ответил Марбери, – и мастер Гаррисон тоже. В Кембридже рыщет чудовище. Но, поверьте, даже это ничего не значит в сравнении с главной причиной моего приезда.

– Понимаю. – Лицо доктора Эндрюса стало суровым и бесстрастным, никакого намека на чувства.

– Знаете об убийствах? – удивился Марбери. – Значит, король рассказал вам о моем деле?

– Рассказал, хотя, признаться, я ничего не знал о прискорбной кончине Лайвли.

– В опасности весь перевод! – выпалил Марбери. – Ставка – труд многих поколений. Я убедился, что это воистину важнее, чем жизнь любого из людей. Самая основа нашей религии в величайшей опасности.

Доктор Эндрюс присел на скамью.

– Кто-то убивает переводчиков, чтобы прервать их работу, – оставшись на ногах, продолжал Марбери. – Рано или поздно то же самое начнется здесь, в Вестминстере, и в Оксфорде тоже. Я принес вам это известие – и не только.

– В надежде, что я поговорю с его величеством, – усмехнулся доктор Эндрюс. – Но ему уже известно…

– Мы надеемся, что вы убедите его издать полную Библию – настоящую Библию!

Доктор Эндрюс поднял на него взгляд.

– Не понимаю, о чем вы говорите. Настоящую Библию?

– В Кембридже сделано столько открытий, – зашептал Марбери, оглядываясь по сторонам. – Уверен, что и у вас обнаружили то же.

– Открытий? – Доктор Эндрюс сложил руки на коленях.

– Тысячи ошибок перевода, восходящих ко временам Христа, – нетерпеливо пояснил Марбери. – И десятки, если не сотни страниц Евангелий и подлинных древних текстов, которые, вероятно, вычистили из Библии в то или иное время. Да, необходимо не только прекратить смерти переводчиков, но и добиться, чтобы наконец появилась истинная Библия…

– Понимаю. – Доктор Эндрюс резко встал. – Нам надо спешить.

Марбери с облегчением вздохнул.

– Значит, вы понимаете, как это важно, доктор Эндрюс. У меня полегчало на душе. Доктор Чедертон с такой похвалой отзывался о вас. Следовало ожидать, что вы быстро придете к решению.

– Конечно, – задумчиво отозвался Эндрюс. – Прежде всего переводчики. Чем я могу помочь?

– Я вынужден дерзнуть задать вам несколько вопросов, – неуверенно проговорил Марбери, – касательно вашего брата Роджера.

– Что? – Доктор Эндрюс растерялся от неожиданности, лицо его обмякло.

– В порядке расследования, – заторопился Марбери. – Мы опасаемся, что он станет следующей жертвой.

– Понимаю. Что ж, Роджер – мой младший брат. У вас есть братья?

Марбери покачал головой.

– Они – благословение и проклятье, – с улыбкой сказал доктор Эндрюс. – В детстве Роджер во всем подражал мне – до смешного. Он одевался, как я, держался, как я. А когда я говорил с моими соучениками, часто повторял себе под нос каждое мое слово, пока другие мальчики криком не прогоняли его прочь. Сознавай я природу и силу его поклонения, я, возможно, был бы к нему добрее, но братья часто ссорятся, даже дерутся – тут уж ничего не поделаешь.

– Повзрослев, вы, безусловно, загладили прежние размолвки. – Марбери отвел взгляд. – Вы позаботились, чтобы ваш брат попал в число переводчиков.

– Мои успехи озлобляли его, – вздохнул Эндрюс. – Его огорчало мое высокое положение, моя близость к королю.

– Действительно, говорят, что вы для Якова то же, что Барли был для Елизаветы. – Марбери разглядывал высокую траву у своих сапог.

– Но довольно обо мне. Вы спрашивали о Роджере.

– Пожалуй, вы уже ответили, – пробормотал Марбери.

– Любопытно. – Доктор Эндрюс смерил Марбери взглядом. – Тогда, возможно, вы скажете мне, что намерены предпринять для воссоздания… как вы сказали? – полной Библии.

– Она должна включать в себя все, все новооткрытые книги, – мгновенно ответил Марбери. – Все древние тексты, если они подлинны согласно общему заключению переводчиков. Все ошибки, вплоть до самых мелких, должно исправить.

– Для чего? – Эндрюс сложил руки на груди. – Разве вы в целом не согласны с Епископской Библией?

– Дело не в моем согласии или…

– Так в чем же? – прервал его Эндрюс.

– Ну, – неловко ответил Марбери, – мы говорили о природе тела Христа. Утверждение, что оно было по преимуществу плотским и во плоти восстало из гроба, вызвало такое множество разногласий в ранней церкви…

– Но это основа христианской веры! – взревел, ошеломив Марбери, доктор Эндрюс. – Если бы мы не верили в воскресение плоти и крови, мы лишились бы чуда Причащения! В Библии ясно сказано: «Слово стало плотью». Слово и плоть нераздельны. Мы чтим и то и другое: чтим, принимая Плоть Его, чтобы Он уделил нам от своей благодати и истины.

– Я знаю… я слышал вашу проповедь о смысле евхаристии, – заикнулся было Марбери, пытаясь собраться с мыслями перед неизбежным грядущим гневом доктора Эндрюса.

– Плоть Христова – ключевой камень нашей религии! – доктор Эндрюс обратил на Марбери уничижающий взгляд.

– Ваш друг доктор Чедертон, – ответил ему Марбери, – имел смелость предположить, что утверждение об оживлении мертвой плоти и людоедский ритуал поедания ее подсказаны скорее демонами, нежели Господом.

– Нет! – прогрохотал Эндрюс. – Доктор Чедертон не мог произнести столь чудовищных слов!

– Но он это сказал.

– Владыка небесный! – Эндрюс прижал пальцы к вискам. – Слишком много нового. Я в растерянности. Я как нельзя лучше понимаю вашу озабоченность. Мне нужно прийти в себя. Прошу вас, присядьте. Я должен собрать своих людей и… Мы соберемся. Непременно разделите с нами трапезу, да-да, и мы подумаем, что делать. Подождите здесь. Я вскоре пришлю за вами.

С этими словами доктор Эндрюс развернулся, взметнув полы мантии, и поспешил к ближайшему зданию.

«Как это понимать?» – спрашивал себя Марбери, глядя, как Эндрюс скрывается в темном дверном проеме. Даже увидев через несколько минут вооруженных стражников, он не понял, что произошло, – пока не стало слишком поздно.

44
Кембридж, в ту же ночь

Тимон словно окаменел перед дверью Энн. Он уже десять минут стоял здесь и не мог постучать. Наконец он позвал:

– Энн! Я забыл имя!

После короткой паузы она ответила из-за двери:

– Брат Тимон?

– Вы не подойдете к двери? – В голосе Тимона явственно слышалась паника.

Звякнул засов, щелкнул еще один замок, и дверь чуточку приоткрылась. Энн выглянула в щель.

– Чье имя забыли?

– Старшего конюха!

– Ланкина?

– Господи! – Тимон помотал головой и машинально шагнул вбок. – Ланкин!

– Вы, кажется, взволнованы? – Озадаченная Энн отворила дверь пошире.

– Я не мог вспомнить имени. – Кровь отхлынула от лица Тимона. – Вы не представляете, что это значит.

– Что вы запамятовали?..

– Память – моя жизнь! – отрезал Тимон.

Энн видела в глазах Тимона неподдельный ужас, хотя и не понимала, чем он вызван.

А тот принялся что-то мычать себе под нос, расхаживая взад и вперед у ее двери.

Через минуту Энн осмелилась спросить:

– Вы по-гречески шепчете?

– Цитирую отрывки из Эразма.

– Зачем?

Тимон взглянул ей в глаза.

– Со мной что-то происходит. – Его голос дрожал, как молодая листва под ветром. – Я не в себе.

Энн поджала губы.

– Вы совсем не спали.

– Не спал.

– Разум часто отказывается служить, когда нуждается в отдыхе, – напомнила она. – А когда вы последний раз ели?

– Завтракал ли сегодня? – как во сне спросил себя Тимон и уставился в пол. Сглотнул, облизнул губы, взгляд его заметался.

– Тогда, пожалуй, надо поесть, – предложила Энн.

– Я не в себе, потому что жизнь моя изменила свое течение. Резко. Так резко.

Энн приняла вид строгой нянюшки.

– Не знаю, как влияет на ваш мозг привычка курить мускатный орех, зато знаю, что, когда отец переберет вечером бренди, он на следующее утро как в тумане.

– Да, – начал Тимон и осекся. Ему стыдно было признаваться, что трубка заменила ему обед. Но не излечила от горячки. Как объяснить, что сжигает его ум? Что открыть, а что сохранить в тайне?

– Вы пришли ко мне в столь поздний час, чтобы узнать имя старшего конюха?

Энн, сама того не заметив, вышла в коридор.

Тимон сжал рукоять ножа и медленно беззвучно втянул воздух, усмиряя сердцебиение и дрожь в руке.

Энн не шевельнулась.

– Я видела, вы занимались двумя мертвыми телами. Возможно, вы расстроены зрелищем смерти.

– Я не раз видел смерть. Должен с уважением отметить, что и вы справились с выносом тела мальчика, как будто…

– Мне приходилось ухаживать за умирающими, – просто сказала Энн.

– А мне – убивать, – не раздумывая, отозвался Тимон и не узнал собственного голоса.

– В сражении, – договорила за него Энн.

– Нет. Я убивал ради святого дела – или ради того, что считал тогда святым.

Энн задышала чаще. Глаза защипало, но она почему-то чувствовала, что моргать нельзя.

– Тот, кто принимает убийство за святое дело, заблудился во тьме.

– Да, – только и сумел сказать Тимон.

– Это вы убили ученых у нас в Кембридже? – Энн всем телом подалась вперед. Ей самой не верилось, что она задает такой вопрос.

– Не я, – срывающимся голосом ответил ей Тимон. – Я остановлю убийц.

– Зачем?

Какой простой вопрос!

– Я сам не понимаю, – признался Тимон, понемногу приходя в себя. – Такое множество комет сталкивается в моем мозгу, такие различные стихии бушуют, что недолго сойти с ума: сердце верного старого слуги, верный пес, разочарованная служанка из таверны, отвратительная троица, странные вещи, открытые трудами ваших книжников, – вся глубина… истории и взглядов на нее. Нельзя больше позволять, чтобы истину утаивали… потому что… – Тимон, к своему удивлению, не нашел слов. Руки его дрожали, глаза слезились.

Энн не сводила с него глаз.

– Мне кажется, каждый атом моего тела перестраивается, – шептал Тимон, уставившись на свои пальцы. – Так я чувствовал себя в день моей смерти.

Энн сглотнула.

– Эта фраза требует объяснения, – осторожно заметила она.

– Ну, тогда проще: я был приговорен к смерти инквизицией. – Тимон рассматривал морщины и складки своей ладони. – В утро казни ко мне пришел папа Климент. Он все знал о моей жизни и о моем мнемоническом даре. Он велел мне трудиться для него – что я и делал пять лет. Сейчас – по причинам, которые я едва ли постигаю сам, – я отступил от его воли в пользу… Вы сказали, я похож на человека, только что выпущенного из тюрьмы. Наверно, вы правы. Возможно, я каким-то образом освободился от долга перед католической церковью – ради другого дела.

Энн видела, как трудно Тимону подбирать точные слова.

– За время жизни человек сменяет много ролей в этом мире.

– Как странно, – улыбнулся Тимон. – Только сегодня утром я думал, что моя жизнь похожа на пьесу.

– Вам нужно поесть и выспаться, – строго и внятно повторила Энн. – У вас дикий взгляд, руки дрожат и в голове странные мысли.

– Очень странные, – кивнул Тимон.

Энн раздумывала недолго.

– Я отведу вас на кухню, – твердо сказала она, – и соберу вам ужин.