Текст книги "Богатство Лас-Вегаса"
Автор книги: Ферн Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Глава 6
Через два дня после того, как Саймону исполнилось шестнадцать, Салли с мужем и обоими сыновьями стояла у края могилы, склонив голову. Элвин Уоринг тихо отошел в мир иной в возрасте девяноста одного года. Подняв глаза, она обвела взглядом собравшуюся на похороны толпу, чуть ли не весь город. Голос священника, перечислявшего добродетели усопшего, вплывал в ее сознание, вызывая в памяти события девятнадцатилетней давности, когда она только познакомилась с поверенным. Куда улетели эти годы? Возможно ли, что уже 1942 год, что в мире идет война? У нее задрожали колени, когда она вспомнила, что сказал вчера Эш: «Я хочу пойти добровольцем». Салли только бросила взгляд на мужа. Филип побледнел и уже открыл было рот, но тут Эш повторил то же самое. У нее закружилась голова, как из тумана донесся голос Филипа. «Ты слишком молод, я не хочу об этом слышать, – сказал он слегка изменившимся голосом. – Твоя мать и я, мы не дадим своего согласия. Если бы тебя призвали, другое дело, а идти добровольцем… И не будем больше обсуждать эту тему». Лицо Эша помрачнело от злости: впервые за всю его жизнь отец ответил ему отказом.
Салли переступила с ноги на ногу, недовольство сына, стоящего рядом, было очевидно, и она не сомневалась, что Эш не сдастся так легко. Впрочем, как и Саймон. Чья-то рука погладила ее локоть. Повернувшись, она увидела не Филина, как ожидала, а младшего сына. Да, конечно, он, кто же еще!С самого первого дня жизни Саймон остро реагировал на все смены ее настроения, улавливал их. Казалось, даже не глядя на мать.
– Не плачь, мама. Время мистера Уоринга истекло, и он умер во сне. Не думай о плохом.
– Да, Саймон, это легко, потому что ничего плохого и не было, – прошептала Салли. – Мне нужно поговорить с тобой.
– Знаю, мама, но не здесь же.
– То, что нужно обсудить, можно обсуждать где угодно, и это место ничем не хуже других. Я хочу, Саймон, чтобы ты пообещал мне не делать глупостей. Пожалуйста, обещай мне, мой мальчик.
«Мальчик» – ростом в шесть футов два дюйма и весом в 180 фунтов – улыбнулся, блеснув здоровыми белыми зубами, и легонько пожал ее плечо.
– Обещаю, мама, что не сделаю ничего, что сочту глупостью.
– Ты выглядишь на двадцать пять, – не подумав, сказала Салли.
– Я принимаю это за комплимент.
– Это не комплимент, Саймон. Эш тоже выглядит старше своих лет. Если эти вербовщики увидят тебя и его, они вас мигом сцапают. Я знаю, как это делается. Скажи мне, кто этот мужчина с траурной ленточкой? Совсем его не знаю.
– Дэвин Роллинз. К нему переходит вся клиентура мистера Уоринга. Думаю, он станет новым прокурором. Я слышал, как папа разговаривал о нем с кем-то из школьного совета. Может быть, тебе стоит представиться после службы?
– Ничего подобного. Я ему плачу, так что пусть он подойдет ко мне. Ну пошли, Саймон, пора прощаться. – По ее щекам покатились слезы. Неизвестно откуда в руке оказался носовой платок. Саймон, опять Саймон.
– Не утирай слез, пока не пройдешь мимо гроба, мама. И не сморкайся. – Он взял ее под руку.
Стоя над гробом с желтой розой в руке, Салли тяжело вздохнула, молча помолилась и подняла голову. Две крепкие руки поддержали ее, когда она слегка оступилась, отходя, и Салли мгновенно поняла, что это не сыновья и не муж.
– Извините, – пробормотала она.
– Ничего, все в порядке. Трудное время для вас, как и для всех нас. Рад, что имею честь познакомиться с вами. Позвольте представиться, Дэвин Роллинз. Племянник Элвина. Беру себе его практику. Когда у вас будет время, с удовольствием обсудим, миссис Торнтон, состояние ваших дел. Вам уже лучше?
– Да. Спасибо. – Салли сняла шляпку с траурной вуалью. Одного беглого взгляда на Дэвина Роллинза хватило ей, чтобы отметить его невероятный рост – да он выше ее сыновей! – и атлетическое сложение. Одет безукоризненно, даже туфли – это в такой-то пыли! – сияют. Густые темные волосы слегка вьются над высоким лбом. Глаза – серые, мягкие. Длинные, почти до неприличия, ресницы, резкие черты лица, теплая улыбка. В этот миг ее сердце колотилось: Салли Торнтон влюбилась. Это судьба – пронеслось у нее в голове. Сердце уже стучало вовсю, и она позволила сыну отвести ее подальше от могилы. Ее так и тянуло оглянуться и посмотреть на свою судьбу еще раз, но пальцы Саймона крепко сжимали запястье, и она побоялась, что может споткнуться и грохнуться у всех на виду.
– Ты точно не хочешь задержаться на ланч, Салли? – спросил Филип, когда они вышли к стоянке.
– Совершенно. У меня нет сегодня сил, чтобы вести ничего не значащие разговоры об Элвине и его жизни. Если ты считаешь, что это черствость, мне очень жаль. Если хочешь, то можешь пойти без меня.
– Эш?
– Конечно, папа. Мне нравился мистер Уоринг.
– Саймон?
– Я останусь с мамой.
– Было бы хорошо, сын, если бы ты проявил уважение к памяти человека, служившего нашей семье много лет, – заметил Филип.
– Свое уважение я проявил, придя на кладбище, папа. Делать это дважды нет необходимости. Я останусь с мамой.
Эш угрюмо посмотрел на брата и уже собрался отпустить в его адрес какое-нибудь язвительное замечание, но взгляд его наткнулся на недовольное лицо матери. За годы своей жизни он не раз видел подобное выражение, когда становился в каком-то деле на сторону отца. Эш снова подумал о том, насколько его ненависть к брату очевидна… Он попытался улыбнуться, но было уже поздно. Конечно, его мать поняла чувства старшего сына.
Саймон, Саймон, Саймон. Стоило маме появиться где-то, как сразу слышалось одно и то же. Саймон не мог ошибиться. Саймон самый умный. Саймон самый красивый. Саймон будет учиться в колледже с шестнадцати лет, потому что у него светлая голова. Саймон понимал биржу и ежедневно давал матери советы по любому поводу. Саймон знал, сколько стоит их семья, тогда как он и отец могли лишь догадываться об этом. У Саймона была своя машина, потому что он досрочно окончил школу. Саймон владел всем, чем только мог владеть юноша его возраста. У него было все. Кроме любящего отца.Эш самодовольно улыбнулся. Еще в детстве, когда ему исполнилось лишь пять лет, он понял, что чувства отца принадлежат ему. Прошедшие с тех пор годы подтвердили это.
Мать и брат направились к машине. Эш смотрел им вслед. Почему-то ему вдруг захотелось заплакать. Почему она не любит его так, как Саймона? Он старался изо всех сил, получал хорошие отметки, выделялся на футбольном поле, добивался популярности и в конце концов стал самым известным парнем в школе. Черт возьми, у него даже был собственный аэроплан!Однако ни мать, ни отец, ни даже друзья не знали о том, что Эш использует имеющиеся у него деньги для того, что бы нанять личных репетиторов и тренеров. Его любили и ребята, и девушки, потому что он был со всеми весел, всем открыт и нередко делал небольшие подарки, ничуть не кичась своей щедростью. Эш знал, что школьный журнал поместит его фотографию на развороте с подписью типа «Самый популярный, самый перспективный ученик года». Отец будет гордиться им. Мать, вероятно, только улыбнется и скажет: «Надеюсь, когда-нибудь это пройдет, Эш», Фраза эта будет означать, что она лично сомневается в том, что у него все получится.
Ну, ничего, скоро все изменится. В понедельник он запишется на военную службу. В какие войска, еще не решено, дело не в этом. Главное, он покажет им всем! Да, черт возьми, он утрет нос Саймону, даже если это будет последнее, что ему удастся сделать.
* * *
Простой деревянный дом превратился в неподдающееся описанию сооружение. Оно строилось и перестраивалось уже много лет, и особенно в годы Депрессии, когда Салли нужно было дать своим людям хоть какую-то работу, чтобы они могли поддержать семьи. На ее деньги были также построены четыре игровых заведения, кинотеатр, аптека, булочная и бакалейный магазин, где продавалось все, что только могло понадобиться человеку. В ее холодильниках хранились свежее молоко, сыры и мясо. Она часто встречалась с членами городского совета, которые согласились с планами по облагораживанию наименее обустроенных кварталов не с помощью краски и побелки, а более радикальным способом. Но самым амбициозным ее проектом стал очистной коллектор. В день, когда Салли поставила свою подпись под контрактом, она сказала Филипу, что отныне канализационная система города принадлежит ей. Муж рассмеялся – мол, ничего глупее нельзя было и придумать. Его нисколько не интересовало, что теперь каждый предприниматель, открывая новое заведение, будет платить в том числе и ей.
– Послушай, Филип, с этих пор никто в городе не сможет помочиться, не заплатив мне, – самодовольно сказала она. – Я знаю, что ты презираешь меня и все то, что я сделала для города. Знаю я и то, что меня называют – с твоей подачи! – ненасытной королевой Невады. Не отрицай, я сама слышала, как ты называл меня так в разговоре с Эшем. Но ведь ты сам пользуешься плодами моей щедрости. Ни разу в присутствии наших сыновей я не позволила себе отпустить в твой адрес ни единого слова, унижающего твое достоинство. Как видишь, я усвоила, что неприлично говорить плохо об отсутствующих. Да, я хозяйка этого города. И что в этом плохого? Я ни на кого не давлю. Я больше даю, чем беру. Я помогаю, когда необходимо, а если мне не отдают вовремя долги, прощаю их.
– Моя жена – Миссис Невада, – сказал тогда Филип.
– Это газета наградила меня таким титулом, Филип. Ты все еще злишься из-за Черной Горы, так ведь? Но я не обманула Снежка. Я была честна с ним и хорошо ему заплатила. Да, впоследствии правительство выкупило у меня эту землю за несколько миллионов долларов. Ну и что? Плотина будет стоять, когда умрем мы с тобой и наши дети, и послужит нашим внукам. Она была нужна. Я вполне могла настоять на том, чтобы ей дали мое имя. Плотина имени Салли Коулмэн Торнтон. Знаю, тебе не нравится, когда я пользуюсь моей девичьей фамилией. Но, Филип, мне наплевать на это. Мне многое… очень многое совершенно безразлично. Думаю, нам все же стоит развестись. Наш с тобой брак – это фикция, и мы оба это знаем. Мальчики тоже знают, и они уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что такое развод.
Филип Торнтон молча смотрел на жену. При упоминании о разводе лицо его стало белым как мел. Затем он пожал плечами и побрел прочь.
Это было год назад, и с тех пор ничего не изменилось.
* * *
– Саймон, мне нужно съездить в Санрайз, есть кое-какие дела. Если хочешь, можешь поехать со мной.
– Мама, у меня были свои планы, но если я тебе нужен…
– Признайся, ты очень огорчишься, если я скажу тебе, что собираюсь… э… уже давно подумываю о… э…
– О разводе? Мама, ты можешь не говорить, я читаю тебя, как открытую книгу. Но почему ты так тянешь с этих? Если из-за меня, то не стоит. Я уже давным-давно привык к тому, что не хожу у папы в авторитетах.
– Саймон…
– Мама, все о'кей…
– Эш…
– Эш это Эш. Он делает то, что должен делать. Конечно, было бы лучше, будь мы ближе, но… Этому не бывать, мама. По крайней мере, не в этой жизни. Но я не хочу, чтобы ты беспокоилась обо мне, мама. Обещаешь?
– Как это можно быть таким умным в твоем возрасте? – улыбнулась Салли. Ей нравилось иногда поддразнивать сына.
– Ну, я же постоянно кручусь рядом с тобой, а ты самая лучшая. Придет день, когда Эш и папа вслух признают это. Они и так понимают, но мужчинам трудно даются такие признания.
– Ты сказал…
– Я учился у тебя, мама. Эш – у папы.
– Спасибо, Саймон. Вы с Джерри собираетесь полетать?
– Нет. Он боится подниматься со мной. А я не спрашивал у папы и Эша, могу ли воспользоваться их аэропланом.
– Тебе не обязательно спрашивать у них разрешения: самолет принадлежит всей семье, а не им двоим. Кто бы мог подумать, что я доживу до того дня, когда у меня будет свой самолет?!Саймон, тебе всего шестнадцать. Я так горжусь тобой! – Салли встрепенулась. – Я оставлю твоему отцу записку. Вернусь, вероятно, в середине недели.
– Привет от меня всем.
– Обязательно. Ну… обними же меня.
Оглянувшись, поднимаясь по ступенькам, вдруг почувствовала, что Саймон явно что-то задумал. А может, ей просто трудно привыкнуть к тому, что дети выросли?
В комнате Салли уложила свою дорожную сумку, переоделась и написала короткую записку: «Уехала в Санрайз».
Едва автомобиль матери скрылся за поворотом, Саймон метнулся в ее комнату, скомкал листок, сунул его в карман брюк и написал другое послание: «Мы с Саймоном уехали в Санрайз. Вернемся на следующей неделе». Внизу он поставил большую букву «С», как делала обычно мать. Ни отец, ни брат не обратят на записку особого внимания и, уж конечно, не станут сличать почерк. Саймон спустился в столовую и положил листок на обеденный стол, так чтобы он сразу бросился в глаза.
В своей комнате он достал с полки чемодан, заглянул снова в комнату матери и положил под подушку записку для нее.
Через пять минут Саймон сидел уже в машине и вскоре сигналил у дома своего друга Джерри. Два коротких гудка, и Джерри выбежал из подъезда.
– Все устроено? – спросил Саймон.
– Да, но не буду притворяться, я нервничаю. Что скажут мои родители, когда я появлюсь в этой машине?
– Джерри, твоя семья думает, что ты едешь со мной в Санрайз. Искать тебя они не будут. Вождению я тебя научил, так что с этим никаких проблем не возникнет. Сейчас мы, как договорились, едем в Калифорнию, за пятьсот долларов берем у твоего кузена его свидетельство о рождении, чтобы я смог записаться на военную службу. Кузен поклялся, что будет держать рот на замке, даже если его подвергнут пыткам. А ты, мой лучший друг, станешь счастливым владельцем этого автомобиля, за то что сумел уговорить его на такую сделку. Я позаботился обо всем. Написал письмо матери, в котором объяснил ситуацию, так что машину у тебя никто не отберет. А своим родителям скажешь, что я отдал тебе ее на то время, пока меня не будет. Неплохо? Или я что-нибудь упустил, Джерри?
– Да, и очень многое. Что, если тебя убьют? Что тогда?
– Ничего. Все само собой закончится. Но я не собираюсь погибать. Обещаю. В колледж я идти не хочу, по крайней мере, сейчас. Жить в этом доме с Эшем и отцом я больше не могу ни одного дня. Притворяться перед матерью, что все прекрасно, когда все плохо, тоже не могу. Надоело до смерти! Господи, мне в рот ничего не лезет, когда мы все садимся за стол. Черт возьми, почему бы я стал так часто приглашать тебя к себе домой или ходить к тебе?
– Я думал, ты приходишь потому, что тебе у нас нравится.
– Да, поэтому тоже. Мне нравится, как готовит твоя мать. Такого тушеного мяса, как у нее, я никогда не ел.
– Обязательно расскажу маме, – рассмеялся Джерри. – Писать будешь?
– При каждом удобном случае. Но поклянись матерью, что никому не покажешь письма.
– А, перестань, кому я их, по-твоему, буду показывать?
– Клянись, Джерри!
– О'кей, клянусь. А если там узнают, что тебе только шестнадцать?
– Если ты и твой кузен не проболтаетесь, никто ничего не узнает. Если же он только пикнет, я его найду и яйца отрежу.
– Он будет молчать. Ты, кстати, не думаешь, что пора привыкать называть его по имени? Оно ведь станет твоим.
Саймон расхохотался.
– Я его все время забываю. Напомни.
– Его зовут Адам южессап. Карие глаза, каштановые курчавые волосы, чуть темнее, чем твои. Они у него почти черные. По части мускулатуры ему до тебя далеко, а вот рост шесть футов. Двух лишних дюймов никто и не заметит. К одежде равнодушен, временами выглядит, как настоящее чучело. Моя мама говорит, что он ленивый. Папа утверждает, что ни на что не годен. Эй, Саймон, может, ты еще героя из него сделаешь? Вот будет смеху! Интересно, что он сделает с пятью сотнями долларов?
– Я и сам думаю. Возьми вот этот конверт, здесь еще 500 баксов. Сунешь ему, если он закапризничает. А теперь давай поболтаем о девочках…
– Хорошее напоследок?
Они веселились до самой Калифорнии.
* * *
– Твоей матери не понравится, что я позволил тебе выпить все это вино, – сказал Филип.
– Так давай не будем ей говорить. Я сразу поднимусь наверх и побуду там какое-то время. Пропущу обед, я и так уже переел.
– Что-то сегодня в доме тихо. Обычно в это время Саймон слушает радио. А это что такое? – Филип протянул руку к записке на обеденном столе. – Тебе нет необходимости скрываться наверху. Твоя мать и Саймон уехали в Санрайз. Вернутся на следующей неделе. Значит, мы на время стали холостяками. Что будем делать?
– Не знаю, как ты, папа, а у меня свидание. – Увидев, как изменилось лицо отца, Эш тут же добавил: – Я могу его отменить. В конце концов, не каждый день мы получаем такую свободу.
Филип вдруг почувствовал себя легко и беззаботно, в нем проснулась жажда приключений.
– А как насчет того, чтобы вывести тебя в свет? Я имею в виду визит к Рыжей Руби?
– Ты серьезно?
– Да. Слышал, что она заполучила свеженьких девочек из Нью-Йорка. Конечно, это останется между нами. Матери ни слова.
– Конечно, нет. – Лицо Эша пылало.
– Думаю, нам следует подождать, пока стемнеет, как ты считаешь? – спросил Филип.
– Черт возьми, разумеется, да, папа. Вдруг нас кто-то увидит.
– В том-то и прелесть похода к Рыжей Руби – пробраться туда и выбраться незамеченным.
– Ты уже был там. – Не вопрос, а констатация факта. Филип пожал плечами.
Вот теперь-то карты пошли к Эшу. Отец никуда не денется и подпишет необходимые бумаги. Он уйдет в армию. Но это потом. А сегодня ему предстоит целая ночь удовольствий, черт бы их всех побрал. Надо же так повезло!
* * *
В дом они проникли, как воры, под покровом ночи.
– Ну что, сын, теперь у тебя будет что вспомнить, а?
– Да уж. Похоже, не стоило мне пить то, последнее, виски. От меня, наверное, разит?
– Ну, запах, конечно, не тот, что в саду твоей матери.
– Послушай, папа, пойдем на кухню, выпьем кофе. Мне надо серьезно поговорить с тобой.
– Конечно. Как насчет яичницы?
– Отлично. Только посуду я мыть не буду.
– На то у нас есть служанка.
– Саймон моет посуду за Тули. Выносит за нее мусор. Таскает белье в прачечную.
– А почему ты ни разу этого не сказал, Эш?
– По той же причине, почему нам не нужно мыть посуду. Для этого есть служанка.
– Саймон делает это из-за того, что Тули стареет. Однажды он увидел, как твоя мать помогает ей, и с тех пор заботится о ней тоже. Твоя мать не хочет отправить Тули на пенсию и не хочет обидеть ее, наняв ей в помощь кого-то помоложе. Она очень внимательна к тем, кто у нее работает. Не забывает, с чего начинала сама. Ты мог бы многому у нее научиться, Эш, если бы у тебя был такой шанс.
– Ты же знаешь, она такого шанса мне не дала. Я не хочу об этом больше говорить. У меня свои взгляды, у тебя свои, у мамы свои. Папа, я хочу пойти в армию. Добровольно. Я это сделаю в понедельник утром. Мне нужно убраться отсюда. Я не хочу идти в колледж. Не буду… не собираюсь становиться ни врачом, ни ученым. Мне нужно, чтобы ты подписал бумаги. Если ты это сделаешь, я уеду отсюда еще до возвращения мамы и Саймона.
Филип, насыпавший в этот миг кофе в турку, вздрогнул.
– Эш, ты можешь просить меня о чем угодно, только не об этом. Как я могу послать… подписать?.. Твоя мать… Боже всемогущий, я не могу этого сделать!
– Тогда я просто уеду отсюда и поступлю на службу где-то в другом месте. Папа, посмотри на меня. Я хочу пойти в армию. Нет, не то. Мне необходимо это сделать. Мне необходимо уехать подальше от мамы и Саймона. Я хочу понять, из чего я сделан, что из себя представляю. Разве я всегда не делал то, о чем меня просили? Так вот, теперь я прошу тебя. Пожалуйста, подпиши документы.
– Эш… твоя мать… Боже, а если с тобой что-то случится? Я этого не переживу.
Эш уставился на отца.
– Папа, не говори так. Конечно, какое-то время погорюешь, но ведь жизнь не останавливается. У тебя есть мама и Саймон. Господи, только не надо так. – Он поднялся, чувствуя, как завязывается узлом желудок.
Филип откашлялся.
– Сын, если ты действительно этого хочешь, если ты принял твердое решение, то я подпишу бумаги и готов отвечать за последствия. Только пообещай мне регулярно писать и по возможности звонить. Обещаешь, Эш?
– Да, папа. Спасибо. Уверен, ты не пожалеешь. Подожди, еще будешь гордиться мной. Клянусь Господом!
– Не надо клясться. Главное, чтобы ты вернулся, Эш. Знаю, тебе не по душе подчиняться, исполнять приказы. Как ты собираешься поступить, если твой офицер распорядится сделать нечто такое, что тебе не понравится?
– Пока не знаю. Я тебе потом сообщу. Но уверяю тебя, я не собираюсь создавать проблем, так что не беспокойся.
В голосе сына звучала такая радость, что Филип только удивленно смотрел на него. Затем осторожно спросил:
– Скажи, Эш, неужели жизнь дома была столь невыносима? Неужели ты все это время только и ждал случая, чтобы уехать от меня… от нас?
– Не от тебя, папа. От них. Я бы не сказал «невыносима», но приятного было мало. Сначала я собирался потихоньку улизнуть ночью, оставив записку, но потом понял, что не могу поступить так по отношению к тебе. Лучшего отца трудно себе представить. Мне будет не хватать тебя, папа. – Глаза его затуманились, голос стал приторно-сентиментальным. Эш ожидал реакции отца, и когда она последовала, то оказалась именно такой, на какую он и рассчитывал.
– Я тоже буду скучать по тебе. Ты отличный сын. Я понял это уже в тот день, когда ты родился.
– Ты будешь мной гордиться, папа. И спасибо, что сводил меня к Руби. Опыт – большое дело.
– В таких делах опыт еще не все. Только не думай, что я там регулярный посетитель. Вовсе нет.
– Руби сказала, что у нашей мамы есть стиль. Что она классная дама.
– Это правда. – Филип кивнул. – В этом городе никто не может сказать про нее ни одного плохого слова. Она многое сделала для Лас-Вегаса. Фактически, черт возьми, город принадлежит ей. Я знаю, что она время от времени помогает Руби, дает ей деньги. Анонимно, конечно, но Руби понимает, откуда они идут. Когда-то, давно, Руби и твоя мать… они не очень-то жаловали друг друга.
– Ты о чем-то жалеешь, папа?
– Уже нет. В самом начале я очень любил твою мать. Со временем многое изменилось, но я до сих пор горжусь ею. Ты же знаешь, она говорит на французском, немецком и китайском. Я тоже умею изъясняться на французском, но для нее он все равно что родной. Сама изучала, когда была беременна тобой и Саймоном. И у нее способности к языкам, как и к музыке.
Эш вдруг почувствовал, что вот-вот расплачется. В ногах появилась неприятная слабость, руки дрожали. Он видел, что и отец едва сдерживает слезы.
– Ладно, папа, мне пора ложиться. Спасибо тебе за все. Кстати, бумаги лежат в столовой под цветами. Спокойной ночи.
Филип кивнул.
– Я здесь приберусь, чтобы Тули не пришлось отвлекаться утром. Поднимусь через несколько минут. – Он подождал, надеясь, что сын предложит помощь, а когда Эш вышел из кухни, глубоко вздохнул и закрыл дверь. Сердце колотилось, а в голове крутилась одна мысль: «Что же это я наделал?»
Он опустился на стул, потер ладонью лоб. Приготовил вторую чашку кофе и, выпив ее, снова поставил воду на огонь. Огляделся, словно давно не был на кухне. Вообще-то, он действительно редко заходил сюда. Когда все изменилось? Чисто, уютно, по-домашнему тепло.Мысль о том, что все это сделала Салли, а не Тули, заставила его поежиться. Льняные занавески на окнах с красными кистями, в тон им подушки на деревянных стульях. На подоконниках небольшие глиняные горшочки, выкрашенные в красный цвет, с какими-то незнакомыми ему цветами. Другие горшки, медные, свисают с потолка, в них пышные растения с ярко-зелеными сочными листьями. Интересно, кто поливает их, кто подрезает стебли?На полу огромный плетеный ковер. Сияющая посуда на полках. В вазе, стоящей точно в середине стола, свежие, недавно срезанные цветы. Наверное, из оранжереи, которую Салли построила специально для того, чтобы Чу выращивал их там круглый год и отправлял в Санрайз.В доме на горе всегда стоял аромат свежести. Внимание его привлекли громадный, сложенный из камня камин и два кресла-качалки. Когда-то Салли настояла на том, чтобы купить их, хотя ее мать уже умерла. Многие годы они стояли в комнате для гостей, как бы напоминая о несбывшейся мечте. Потом кресла исчезли, и только сейчас он понял, что их перенесли сюда.
Филип опустился в кресло, закрыл лицо руками, не сдерживая больше слез. Он плакал о том, что было, что не сбылось, о том, что может случиться. Что будет теперь, когда Эш уедет? Не даст ли ему Салли пинка под зад? Останется ли Саймон с матерью, открыто перейдя на ее сторону? Да, вероятно, именно так и случится.Не в первый уже раз Филип сравнил обоих сыновей. Саймон так напоминал его самого, что это иногда пугало. Уже в четыре года мальчик потянулся к учебе. Тогда Салли умоляла его заняться сыном, но он отказался, мотивируя тем, что ребенку нужна школьная система. Мать восприняла это как пощечину себе и наняла для сына учителя. Саймон быстро догнал и перегнал брата, перескочив две ступени. Он был скромен, стеснителен, любил читать и писать стихи. Наблюдая за ним, Филип в душе иногда плакал от нежности, но Саймон… Саймон знал только маму. А что сделал он, отец? Терпел присутствие ребенка, потому что так было нужно. Так он решил. Эш стал для него всем.Эш должен был быть самым-самым, но не смог. Филип знал это, как знали Салли и Саймон. Именно Саймон занимал первые места в учебе, на Саймона можно было положиться, именно Саймон помогал Тули… Саймон, всегда занимавший сторону матери. А Эш… Да, Эш был иным. Веселый, общительный, яркий, хороший спортсмен. Он со вкусом одевался, привлекал внимание девушек, был смел и решителен. Филип никогда не обладал такими качествами, Но Эш мог соврать, ему нравилось манипулировать людьми, он не останавливался перед мошенничеством. Салли однажды весьма недвусмысленно указала Филипу на недостатки их отпрыска и предупредила мужа, чтобы он держался подальше от Саймона. «Ты можешь продолжать в том же духе со своим сыном, но не тронь моего», – сказала она. Жаль, что нельзя повернуть стрелки часов назад, многое можно было бы сделать иначе.
Филип поднялся с кресла. Вымыл посуду, расставил все по местам, подобрал сухой лист, упавший на пол, и поднес к носу. Мята. Его мать любила этот запах и выращивала мяту в своем саду.
Ни с того ни с сего его вдруг охватила злость. Он вышел из дома и с удивлением обнаружил, что еще темно. Там, куда Филип собрался, день и ночь не имели значения, окна в заведении Руби всегда были плотно зашторены. За долгие годы они стали добрыми друзьями. Он не пользовался ее услугами, хотя и платил за них. Обычно Филип сидел в столовой и разговаривал с хозяйкой, нередко эти беседы затягивались на всю ночь. Утром она всегда готовила ему завтрак, и он, если не успевал выговориться, оставался на ланч или даже на обед. Руби умела слушать, всегда знала, что надо сказать и когда именно. А главное – Филип был уверен в этом – никогда и ни с кем не обсуждала его посещения. Надежная, как сейф.
Теперь, идя по ночному городу, Филип спрашивал себя, зачем ему понадобилось тащить сына с собой. Ведь у Эша наверняка сложилось впечатление, что его отец ходил туда вовсе не для задушевной беседы. Вероятно, хотелось произвести на парня впечатление.
Филип порылся в карманах. Имея дело с Руби, клиентам приходилось оплачивать девочек с той минуты, когда они проходили в дверь. Он был человеком добрым и щедрым, а потому и разговаривал не бесплатно. Сегодня ему хотелось общения.
* * *
– Когда вы собираетесь вернуться, миссис Салли?
– Через несколько недель. Иногда, Чу, я закрываю глаза и мне кажется, что я здесь. Это мне помогает продержаться до тех пор, когда я могу сесть в машину и поехать к вам. Скучаешь по Су Ли?
– Иногда. Она только и знает, что ля-ля-ля,а мужчине требуется тишина.
– Жалеешь, что не ходишь в колледж? Знаешь, это никогда не поздно.
– Мне не о чем жалеть. Я люблю делать все руками. Это у меня лучше всего получается. Вряд ли мне когда-нибудь удастся отблагодарить вас за то, что вы сделали для Су Ли и всех наших родственников. Новая оранжерея прекрасна. Иногда я сижу там всю ночь и наблюдаю, как появляются цветы. Вижу, как из земли пробиваются ростки.
Он вдруг застеснялся, опустил глаза.
– Я скоро женюсь. Моя невеста приедет через десять дней. Я хотел сказать вам раньше, но Су Ли позвонила только вчера вечером и сообщила, что все приготовления наконец-то завершены. Вы понимаете, в чем проблема, миссис Салли?
– Мы переделаем коттедж, Чу. Время еще есть. Установим новое кухонное оборудование, современную ванну. Леди любят нежиться в ванне.
– В этом нет необходимости, миссис Салли. Моя невеста подумает, что я живу во дворце, а мне не хотелось бы, чтобы она считала меня богачом.
Салли улыбнулась.
– Ни о чем не беспокойся. Ты хочешь, чтобы она одевалась так, как мы?
– Да, очень. Спасибо.
– Мне нравится делать что-то для вас с Су Ли. Я горжусь вами обоими. Ну что ж, мне пора.
– Передайте привет мистеру Саймону. Мне его не хватает, хотя без него никто не топчет мои цветы.
– Я ему так и скажу.
В среду в четыре часа пополудни Салли вошла в свой городской дом.
– Эй, Тули, я вернулась! Саймон! Эш! Филип! Я дома! Где вы?
– Дома никого нет, мисс Салли, – тихо сказала Тули. – Много дней никого нет дома.
– Куда же они уехали? Записку оставили? – Тули покачала головой. – Ну ладно, если вернутся, скажи им, что я дома. Сейчас мне надо уйти ненадолго. Приготовь обед к шести часам. Сделай что-нибудь сладкое на десерт.
– Су Ли прийти на ужин. Она звонить по тел-ли-фон.
– Вот и хорошо. Я скоро вернусь.
Когда Салли возвратилась, Су Ли уже ждала ее, но вот мужчины отсутствовали по-прежнему.
– Очень странно, мы всегда оставляем записки. Тули сказала, что их нет уже несколько дней. Думаешь, что-нибудь случилось? – взволнованно спросила она.
– Конечно, нет. Но я нашла только вашу записку.
– Но это писала не я! Почерк Саймона! Но его не было со мной! Зачем он сделал это? – Салли понеслась по комнатам, Су Ли за ней. Сначала – к Саймону.
– Мне не надо ничего просматривать, Су Ли, я вижу и так. Он уехал. Исчезла семейная фотография. Он забрал ее. Нет чемодана. Наверное, мне не следовало настаивать на поступлении в колледж. А может, он с Эшем? Ох, большей глупости просто не могло прийти мне в голову. – Она что-то бормотала, сглатывая стекающие по щекам слезы. Сердце разрывалось в груди при мысли о том, что могло случиться. Они перешли в комнату Эша.
– Его тоже нет, – ее взгляд упал на семейную фотографию, по-прежнему стоявшую на столе. Эш не взял ее, сентиментальные струны в нем молчали всегда. Зато не было бритвенных принадлежностей, футбольной формы и банковской книжки, самых важных для него вещей. – Я знаю, Су Ли, куда они ушли, и собственными руками задушу Филипа.
– Куда, миссис Салли? – спросила китаянка.
