Текст книги "Врач из будущего. Война (СИ)"

Автор книги: Федор Серегин

Соавторы: Андрей Корнеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Спасибо, отец, – тихо сказал он. Больше он не находил слов.

Борис Борисович кивнул, встал и, пройдя мимо, на секунду положил тяжелую руку на его плечо. Этот молчаливый жест значил больше любой речи.

По дороге домой, Лев, глядя на огни города, отражавшиеся в темных водах Невы, сказал Кате:

– Отец сегодня… признал, что я прав. Странное чувство. Будто камень с души упал. И мать… я не знал, что она в ту войну так глубоко все это прочувствовала.

Катя прижалась к его плечу.

– Они просто любят тебя. И видят, что ты меняешь мир к лучшему. Настоящему, человеческому лучшему. Не на бумаге, а в жизни. Это и есть самое главное, Лёва.

Он приобнял ее, чувствуя тепло ее тела. Впереди его ждали отчеты, совещания, прорывы и провалы. Но сейчас, в салоне своей машины, катящейся сквозь летнюю ночь, он был просто мужем, отцом и сыном. И этого хватало, чтобы обрести силы для нового дня.

Припарковав машину возле дома, они молча поднялись и вошли в квартиру. Катя, уставшая, сразу прошла в детскую, уложить Андрея. Лев остался в гостиной, снял китель и подошел к окну. Город за стеклом был тих и прекрасен в своем ночном уборе, огни отражались в темной воде Карповки, как россыпи алмазов. Но сегодня эта красота не приносила умиротворения. Сквозь нее проступал другой пейзаж: скалистый, продуваемый ветром, пропахший порохом и кровью. И лицо молодого лейтенанта, которого больше не было. Он мысленно записал на себя второе «убийство». Хотя и понимал, что вряд-ли бы спас лейтенанта от гибели… Этот не понятный приступ, чуждый его прошлой жизни, занозой засел внутри Льва. Вероятно, это и есть та самая человечность, промелькнула мысль у Льва.

Он повернулся и прошел в свой кабинет. Не включая верхнего света, зажег настольную лампу, отбрасывающую теплый круг света на полированную столешницу. Он сел, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В ушах еще стоял гул голосов: взволнованный Сашки, обиженный Миши, властный Джанелидзе, мудрый Жданова, тихий и гордый матери. И поверх всего, пронзительная тишина, с которой отец сказал: «Горжусь тобой».

Он провел рукой по лицу, чувствуя песок под веками. Усталость была не физической, а глубинной, экзистенциальной. Он проделал путь от шокированного попаданца до признанного ученого, от одиночки до лидера команды. И сегодня он понял, что пересек еще один рубеж. Роль снова изменилась.

Он потянулся к стопке бумаг и вытащил итоговый отчет о работах за последний месяц. Цифры, графики, протоколы испытаний. Успехи были. Несомненные. Но сейчас они выглядели как коллекция диковинных, ювелирно сделанных инструментов, бесполезных в руках человека, который не умеет ими пользоваться или у которого просто нет к ним доступа.

«Мы создали прототипы, но не создали систему», – повторил он мысленно, глядя на отчет.

Его взгляд упал на лежащий рядом блокнот в кожаном переплете. Его самый секретный документ – «План „Скорая“». Не для чужих глаз, не для отчетов в наркомат. Только для себя. Хроника его личной войны с будущим.

Он открыл блокнот. Листы были испещрены тезисами, стрелками, пометками.

П.1. Антибиотики. (В РАБОТЕ, Ермольева и группа Постовского)

П.2. Антисептика. (ВНЕДРЕНА)

П.3. Гибель медиков. (НОВАЯ ЗАДАЧА: маскировка, тактика, подготовка)

П.4. Шок и реанимация. (В РАБОТЕ, Неговский)

П.5. Обезболивание. (В РАБОТЕ, Простаков)

П.6. Массовые ранения. Триаж. (ВНЕДРЕН, требуется адаптация для фронта)

Он взял карандаш и с силой, почти процарапывая бумагу, поставил галочку рядом с пунктом 6. Затем, ниже, он вывел новый, рожденный болью и ясностью сегодняшнего дня.

П.7. СИСТЕМА ПОДГОТОВКИ И ТИРАЖИРОВАНИЯ.

Задача: Массовое обучение простейшим навыкам (остановка крови, инфузия, базовая реанимация) и налаживание поточного производства простейших средств (жгуты, капельницы, носилки).

Цель: Создать не набор инструментов для избранных, а универсальную, «дуракоустойчивую» систему спасения, доступную тысячам. Дубль п.6 частично

Исполнители: Все. Приоритет №1.

Он отложил карандаш. Вот он, новый вектор. Не отказ от прорывов, а признание простой истины: самый гениальный скальпель бесполезен, если он один на всю армию, а у каждого санитара нет обычного, остро заточенного ланцета.

«Хасан был не войной, – подумал Лев, глядя на пламя газового рожка за окном, – а последним, кровавым предупреждением».

Он представил себе не поля сражений, полные героизма и ужаса, а бесконечные конвейеры, штампующие тысячи одинаковых, простых и надежных жгутов. Учебные классы, где десятки таких же молодых, как Игорь Петров, парней и девчат учатся накладывать повязки и делать уколы. Типографии, печатающие те самые «Боевые листки санитара» с простыми картинками. Это было не так романтично, как открытие пенициллина, не так интеллектуально увлекательно, как гипотеза о лимфатической системе мозга. Но это была работа, от которой зависели тысячи жизней.

«Система спасения не может состоять из штучных гениальных образцов, – с железной ясностью зафиксировал он про себя. – Она должна быть простой, как лопата, и массовой, как патрон».

Он закрыл блокнот, положил на него ладонь, словно принимая присягу. Чувство потерянности и самообвинения ушло, его место заняла холодная решимость. Гора работы, которая предстояла, уже не пугала. Она была измерена, взвешена и принята.

«И ее нужно успеть построить, – мысленно произнес он, гася настольную лампу и погружая кабинет во тьму. – Теперь я знаю, с чего начать».

Он вышел из кабинета и направился в спальню, к Кате. Впереди был новый день, новые битвы, не с бактериями или консервативными профессорами, а с инерцией, бюрократией и самой масштабностью задачи. Но впервые за долгое время он чувствовал, что смотрит в лицо этой задаче не как ученый или администратор, а как стратег. Стратег, нашедший свою главную цель.

Глава 12
Конвейер

Сентябрьский свет, уже не такой яркий и наглый, как в июле, лениво стелился по полированной столешнице кабинета Льва. В воздухе висела тихая, деловая сосредоточенность, нарушаемая лишь шелестом бумаг и мерным постукиванием карандаша Кати по столу.

– Итак, итоги, – Лев откинулся на спинку стула, переводя взгляд с Сашки на Катю. – «Боевой листок». Доложи, Кать.

Катя, отложив карандаш, положила ладони на стопку свежих, еще пахнущих типографской краской брошюр. На серой обложке была изображена схематичная, но понятная любая грамотному солдату картинка: санитар накладывает жгут на бедро.

– Утверждено ВМА. Без поправок, – в ее голосе звучала законная гордость. – Тираж сто тысяч штук. Первая партия уже отгружена в комсомольские комитеты Ленинграда, Москвы, Киева, Минска. Легли на стол военкоматам.

– Сто тысяч… – протянул Лев, мысленно прикидывая масштаб. – Это только начало. Их должно быть миллионы. Чтобы в каждой роте, в каждом цеху лежала эта бумажка.

– С комсомолом проще, – подключился Сашка, развалившись в кресле с видом заправского интенданта, которому все нипочем. – Я уже отписался. Сеть кружков «Юный санитар» создана. Тридцать пять заводов, пятнадцать вузов. Охват больше пяти тысяч пацанов и девчат. Им только дай, они готовы и перевязки делать, и капельницы свои первые ставить. Говорят, на Кировском заводе после лекции друг на дружке жгуты тренировались накладывать, чуть до драки не дошло, кто правильнее затянет.

Лев не удержался от ухмылки. В этой энергии, в этом непоседливом энтузиазме была та самая сила, которую он и надеялся обернуть в дело.

– Отлично. Это та самая массовость, без которой все наши разработки мыльный пузырь. Теперь армия. Саш, твой выход.

Сашка кивнул, выпрямился, и его лицо стало серьезным, деловым.

– Ждет нас комбриг Иванов. Начальник Санупра РККА. Человек с полномочиями. Не чета нашим прежним тыловым. Ему докладывать одно удовольствие. Говорит только по делу и решения принимает тут же.

Через полчаса в кабинет вошел тот самый комбриг Иванов. Невысокий, коренастый, с умными, цепкими глазами навыкате и седыми усами, он с порога окинул кабинет быстрым, всевидящим взглядом. Его форма сидела безупречно.

– Товарищ Борисов, – голос у него был хрипловатым, прокуренным, но без лишней пафосности. – Заранее прошу прощения за краткость. Время, знаете ли, не ждет. Покажете, что у вас там для моих санитаров?

Лев жестом пригласил его к столу, где были разложены образцы. Сашка, как заправский демонстратор, начал показ.

– Усовершенствованный жгут, товарищ комбриг. Новая застежка, металлическая, не подведет. Проверено на прочность, выдерживает нагрузку до восьмидесяти килограммов.

– Складные носилки, дюраль. Вес три килограмма. В сложенном состоянии как две лыжные палки. Раскладываются за десять секунд.

– Полевая капельница. Полный комплект в стерильной упаковке. Резиновый баллон, иглы, система.

Иванов молча, внимательно осматривал каждый предмет. Он взял жгут, с силой дернул за застежку, попробовал на ощупь резину баллона для капельницы. Его лицо оставалось непроницаемым.

– Цена? – отрывисто спросил он, наконец подняв на Льва взгляд.

Сашка, не смущаясь, выложил заранее подготовленные калькуляции.

– Себестоимость жгута пятьдесят копеек. Носилок десять рублей сорок. Капельницы три рубля десять. При массовом производстве на десять-пятнадцать процентов ниже.

Комбриг пробежался глазами по цифрам, губы его тронула чуть заметная усмешка.

– Цены реальны, – констатировал он. – Не заоблачно. – Он отложил бумаги и снова посмотрел на Льва. – Товарищ Борисов, честно говоря, когда ваши первые разработки пошли, я думал еще один каприз гениального ученого. Красиво, но непрактично. А вы… вы, я смотрю, мыслить стали как снабженец. И это мне нравится. – Он ткнул пальцем в образцы. – Это наше решение.

Он достал из планшета бланк, быстро его заполнил и протянул Льву.

– Предварительная заявка Санупра. На первом этапе. Крупная. Думаю, к новому году заключим основной госконтракт. Ожидайте вызов в Москву.

Лев взял бланк. Бумага казалась невесомой, но он чувствовал ее вес. Это была не просто бумага. Это был пропуск его идей в настоящую, большую армию.

– Будем ждать, товарищ комбриг. Спасибо за доверие.

– Не за что, – Иванов уже надевал фуражку. – Страну готовим к обороне. Ваша работа часть этого. Так что не подведите.

Когда дверь за комбригом закрылась, в кабинете повисла тишина. Сашка первый ее нарушил, с облегчением выдохнув.

– Ну, командир, кажется, мы в дамки прошли… Армия с нами. Теперь держись.

– Теперь держись, – согласился Лев, глядя на заявку. – Теперь самое сложное, выполнить. И не сбиться с темпа. – Он посмотрел на Сашку. – Следующий этап, Александр. Донорская сеть. Твоя зона контроля. Кровь это следующий рубеж. И его нам тоже нужно взять.

Жара спала, но в лаборатории отдела гематологии по-прежнему пахло стерильной чистотой, кислотой и чем-то металлическим, запахом науки, не терпящей суеты. Лев, скинув китель на спинку стула, стоял перед столом, заставленным колбами и пробирками. Рядом, похожий на взъерошенного воробья в очках, топтался Миша. Его белый халат был украшен разноцветными пятнами, следами недавних экспериментов.

– Ну, показывай свое ноу-хау, – без предисловий сказал Лев, скрестив руки на груди.

Миша, сияя, схватил со стола небольшой стеклянный флакон с резиновой пробкой, внутри которого плескалась темно-алая жидкость.

– Вот он! Консервант! Основа – цитрат натрия, плюс глюкоза. Просто, как все гениальное. – Он потряс флакон. – Цитрат связывает кальций, препятствуя свертыванию. Глюкоза, питание для эритроцитов. В результат кровь сохраняет свойства до двадцати одного дня! Двадцати одного!

Лев взял флакон, повертел в руках. Простота решения действительно была гениальной.

– Двадцать один день… – протянул он. – Это меняет всё Миш, ты молодчина. Раньше кровь нужно было переливать почти сразу. Теперь ее можно хранить, транспортировать…

– Создавать стратегические запасы! – с жаром подхватил Миша. – Представьте, Лев! Склад крови в каждом крупном городе! Специальные флаконы мы уже наладили делать на том же заводе, что и шприцы. Пробка резиновая, герметичная. Все стерильно!

В дверь лаборатории, не стуча, вошел Сашка. Он был в рабочей телогрейке, на лбу выступали капельки пота.

– Ну, я тут, – бросил он, окидывая взглядом химзавод в миниатюре. – Что по крови? Говорите, я записываю. Мне еще на склад ехать…

Лев поставил флакон на стол.

– По крови у нас прорыв. Миша все обосновал. Теперь твоя часть, Саш. Логистика. – Он подошел к висевшей на стене карте СССР. – Нужно создать сеть из двадцати опорных пунктов переливания крови. Ключевые города: Москва, Ленинград, Киев, Минск, Харьков, Свердловск, Новосибирск… – он водил пальцем по карте. – К концу тридцать девятого года мы должны иметь запас минимум на десять тысяч переливаний.

Сашка присвистнул, достал из-за пазухи потрепанный блокнот и начал что-то быстро чертить.

– Двадцать городов… Помещения, холодильное оборудование, персонал, транспорт… – он бормотал, прикидывая. – Это тебе не жгуты штамповать. Но… пахнет государственным делом. Значит, ресурсы дадут. Я возьмусь.

В этот момент в лабораторию влетел запыхавшийся лаборант.

– Товарищ Борисов! В Боткинскую больницу доставили рабочего с завода! Травма, массивная кровопотеря! Группа крови четвертая отрицательная! У них нет запасов четвертой! А у нас в банке как раз есть две дозы!

Лев, не говоря ни слова, бросился к телефону. Сашка, не нуждаясь в приказе, уже кричал в трубку другого аппарата:

– Дежурному курьеру! Немедленно к Боткину! Груз – кровь, четвертая отрицательная! Зеленый коридор! Препятствий не чинить!

Сцена приобрела стремительность боевого оперативного штаба. Миша лихорадочно готовил флаконы, Сашка координировал доставку, Лев говорил с главврачом Боткинской, давая краткие указания. Через двадцать минут курьер, вихрем пролетевший по улицам города, доставил кровь. Еще через час из больницы сообщили: рабочего прооперировали, кровопотеря восполнена, состояние стабильное, прогноз благоприятный.

В лаборатории воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Сашки.

– Вот черт… – прошептал он, вытирая потный лоб. – Вот это да… В теории одно, а когда вот так, вживую… Это же он сейчас бы помер, парень-то. А так… жив.

Лев молча смотрел на карту. Крошечные флаконы с алой жидкостью вдруг обрели для него новый, огромный вес. Это была не просто биологическая субстанция. Это были жизни. Конкретные, спасенные жизни. И их счет только начинался.

– Десять тысяч переливаний, Саш, – тихо, но очень четко сказал Лев. – Это не цифра в отчете. Это десять тысяч спасенных человек. Так и работай.

Сашка кивнул. В его глазах не осталось и тени привычной ершистости. Только твердая, как гранит, решимость.

– Будет сделано, командир. Сеть будет сделана.

Утро в лаборатории СНПЛ-1 начиналось с привычного ритма: равномерного гудения термостатов, щелканья выключателей и запаха стерильной чистоты. Лев, придя раньше всех, просматривал свежие отчеты по клиническим испытаниям, когда дверь открылась, пропуская профессора Постовского.

Исаак Яковлевич вошел с характерной для него сдержанной элегантностью. В его руках был аккуратный кожаный портфель, а движения оставались такими же точными и выверенными, как химические формулы, над которыми он работал.

– Лев Борисович, доброе утро, – его мягкий баритон наполнил лабораторию. – Позвольте поделиться последними результатами нашей совместной работы.

Он открыл портфель и извлек несколько пронумерованных контейнеров с белыми кристаллическими порошками.

– Как вы знаете, «Сульфидин» уже прошел предварительные испытания, – Постовский расставил образцы на лабораторном столе. – Но сегодня я хочу представить его улучшенную версию – «Норсульфазол». – Он произнес название с особым, почти отеческим уважением. – Мы смогли значительно снизить нефротоксичность, сохранив при этом превосходную антибактериальную активность.

В это время в лабораторию вошла Катя, держа в руках медицинскую карту. Увидев Постовского, она тепло улыбнулась.

– Исаак Яковлевич, как раз думала о ваших препаратах. На прошлой неделе у нас в подконтрольной больнице был сложный случай, ребенок с тяжелой формой дизентерии. Состояние было критическим: сильная дегидратация, интоксикация… – Она открыла историю болезни. – После применения «Сульфидина» по вашей схеме мы наблюдали значительное улучшение уже через сорок восемь часов.

Постовский кивнул с профессиональным удовлетворением.

– Это подтверждает наши лабораторные данные, Екатерина Михайловна. Препарат действительно показывает хорошую эффективность против шигелл.

Тут же к разговору присоединился Миша, не скрывая легкого волнения. В его руках была склянка с прозрачным раствором.

– Лев, Исаак Яковлевич, – обратился он к коллегам, – позвольте и мне продемонстрировать наши успехи. Очистка дифенгидрамина завершена. – Он бережно поставил склянку на стол. – Препарат стабилен, нетоксичен в терапевтических дозах. Мы уже провели первые клинические наблюдения.

Катя одобрительно кивнула:

– Да, Михаил Анатольевич скромничает. Его препарат, который мы уже называем «Димедрол», на прошлой неделе спас пациента с отеком Квинке. Эффект был поразительным, угрожающий жизни отек удалось купировать за пятнадцать минут.

Лев внимательно изучал представленные образцы, мысленно оценивая потенциал каждого препарата. В этот момент дверь в лабораторию вновь открылась. На пороге стоял главный врач больницы им. Мечникова, Анатолий Федорович Орлов.

– Коллеги, не помешаю? – его голос звучал деловито, но в глазах читался профессиональный интерес. – Слышал, у вас здесь собирается целый арсенал новинок. – Его взгляд скользнул по расставленным на столе препаратам. – Предлагаю обкатать все это добро в условиях реальной клиники. С января готов предоставить два отделения, одно для испытаний новых сульфаниламидов, другое для отработки применения антигистаминных препаратов.

Постовский, обычно сдержанный, не удержался от улыбки:

– Анатолий Федорович, ваше предложение как нельзя кстати. Как раз собирался просить о возможности расширенных клинических испытаний.

Лев обменялся взглядами с коллегами. В воздухе витало ощущение настоящего прорыва, того самого, ради которого они работали все эти месяцы.

– Анатолий Федорович, – сказал Лев, – это именно то, что нам нужно. Мы готовы начать подготовку протоколов испытаний.

Главврач кивнул, его опытный взгляд оценивающе скользнул по лаборатории:

– Прекрасно. В понедельник жду вас у себя для обсуждения деталей. Думаю, мы можем начать с группы из пятидесяти пациентов для каждого препарата.

Когда Орлов удалился, в лаборатории воцарилась глубокая, содержательная тишина, нарушаемая лишь равномерным гудением оборудования. Постовский, обычно сдержанный, не удержался от комментария:

– Знаете, Лев Борисович, в Свердловске у меня хорошая лаборатория, но то, что я вижу здесь… – он обвел взглядом сверкающее оборудование, – это нечто особенное. Такая концентрация умов и возможностей…

Он не договорил, но все поняли: альянс, начатый несколько месяцев назад, наконец приносит серьезные, осязаемые плоды. Каждый препарат на столе представлял собой не просто химическое соединение, а потенциально спасенные жизни, то, ради чего они все работали не покладая рук.

Лев, глядя на коллег, чувствовал особое удовлетворение. Они не просто создавали отдельные лекарства, они выстраивали целую систему современной медицинской помощи, кирпичик за кирпичиком. И сегодняшний день стал еще одним важным шагом на этом пути.

Следующие недели стали для СНПЛ-1 временем напряженной, но невероятно продуктивной работы. Лаборатория напоминала улей, где каждый знал свое дело, а согласованность действий отрабатывалась до автоматизма. Утренняя планерка у Льва в кабинете стала ежедневным ритуалом, без которого уже невозможно было представить начало рабочего дня.

Как-то раз утром, разбирая почту, Лев обнаружил среди прочих дел письмо с официальным бланком Ленинградского Областного управления Наркомздрава. Его вызвали на совещание по вопросу «расширения витаминного производства». Взяв с собой Сашку и заведующего отделом витаминологии Арсения Ковалева, молодого, но чрезвычайно талантливого биохимика, Лев отправился в Смольный.

Кабинет начальника Облздравотдела поражал своей строгой, почти аскетичной торжественностью. Высокие потолки, темное полированное дерево мебели, портреты членов Политбюро на стенах. Сам начальник, Иван Сергеевич Новиков, человек лет пятидесяти с проседью в аккуратно зачесанных волосах и цепким, внимательным взглядом, принял их сразу, без проволочек.

– Товарищ Борисов, – начал он, пропустив традиционные любезности, – ваш отчет по витаминам изучали. В1, С, D… Вы предлагаете наладить не просто выпуск таблеток, а целую систему обогащения продуктов. Это амбициозно.

Ковалев, нервно поправив галстук, выложил на стол папку с графиками и расчетами.

– Товарищ Новиков, речь идет о стратегической задаче. Авитаминоз не просто сезонная проблема. Это снижение производительности труда на заводах, это ослабление бойцов РККА в условиях полевых учений и, не дай бог, боевых действий. – Его голос, поначалу дрожащий, набирал уверенность по мере погружения в любимую тему. – Мы предлагаем простые и дешевые решения. Обогащение муки первого сорта тиамином, витамином В1 на мелькомбинатах. Это резко снизит риск заболевания бери-бери. Выпуск концентратов с высоким содержанием витамина С для армии, сушеные шиповник и черная смородина, которые можно добавлять в кипяток. И, наконец, витамин D, его можно добавлять в детское питание и пайки для северных гарнизонов, где не хватает солнца.

Сашка, дождавшись паузы, мягко, но настойчиво вступил в разговор. Он не сыпал цифрами, как Ковалев, но его аргументы били в самую цель.

– Иван Сергеевич, позвольте добавить. Речь идет не только о здоровье, но и о экономике. Здоровый рабочий не пропускает смены. Выносливый боец не выходит из строя. Профилактика обходится государству в десятки раз дешевле лечения и потери трудоспособности. Мы уже провели переговоры с директорами ленинградских пищевых комбинатов. Они готовы выделить отдельные линии. Нужна лишь ваша резолюция.

Новиков, до этого внимательно слушавший, медленно кивнул. Он взял с папки Ковалева лист с расчетами экономической эффективности, долго изучал его.

– Аргументы убедительные, – наконец произнес он. – И вопрос, я чувствую, назрел. – Он взял перо, обмакнул его в чернильницу и крупным, размашистым почерком начертал на их ходатайстве: «Утвердить. Новиков».

– Оформляйте документы, товарищи. Считайте, что зеленый свет вам дан.

Возвращались они в СНПЛ-1 молча, но в машине Сашка не выдержал и с силой хлопнул ладонью по коленке.

– Пробили! Черт возьми, пробили! Теперь, Арсений, держи ухо востро, твоим витаминам быть в каждом хлебном киоске и в каждом солдатском котелке!

Ковалев лишь счастливо улыбался, глядя в запотевшее окно на проплывавший мимо Ленинград.

Успех следовал за успехом. Через несколько дней с завода «Светлана» доставили долгожданные пять прототипов 12-канального электрокардиографа. Аппараты, собранные вручную, громоздкие по современным меркам, но невероятно передовые для своего времени, были установлены в клинике факультетской терапии ЛМИ, где консультировал профессор Жданов.

Лев лично присутствовал на первых испытаниях. В полутемном кабинете, пахнущем озоном и лаком, пациент лежал на кушетке, а к его груди и конечностям крепились резиновые присоски с электродами. Аппарат гудел, а на развертывающейся из него бумажной ленте тонкое перо вырисовывало причудливые, но для знающего взгляда – невероятно информативные зубцы и интервалы.

– Смотрите, Дмитрий Аркадьевич, – не скрывая волнения, говорил Лев, стоя рядом с Ждановым, – мы можем видеть не просто ритм. Мы можем локализовать ишемию, увидеть гипертрофию отделов сердца, диагностировать инфаркт на самой ранней стадии, когда его еще можно предотвратить!

Жданов, склонившись над лентой, внимательно изучал кардиограмму. Его лицо, обычно спокойное, выражало глубочайший интерес.

– Потрясающе, Лев Борисович… Это… это открывает совершенно новые горизонты в кардиологии. Мы избавляемся от необходимости ставить диагнозы практически вслепую, ориентируясь лишь на жалобы и смутные данные перкуссии. Это очередной научный подвиг.

В тот же день было составлено и отправлено в Москву, в Наркомздрав, ходатайство о запуске в опытную промышленную партию двадцати таких аппаратов для оснащения ведущих клиник страны. Аргумент о необходимости диагностики для летного состава ВВС, подсказанный Львом, сыграл свою роль, ответ из Москвы пришел удивительно быстро и был положительным.

Но самой неожиданной новостью того месяца стала телеграмма, пришедшая на имя Михаила Баженова. Ее вскрыли в кабинете Льва при всем составе руководства лаборатории. Миша, прочитав несколько строк, побледнел так, что его веснушки стали особенно заметны, и молча опустился на стул.

– Миша? Что случилось? – встревоженно спросила Катя.

– Из… из Швеции, – с трудом выговорил он. – Нобелевский комитет… Мне… присудили премию по химии… за метод распределительной хроматографии…

В кабинете на мгновение воцарилась абсолютная тишина, которую первым нарушил Сашка.

– Батюшки святы! – вырвалось у него. – Да ты, Миш, вон чего удумал! На весь мир прогремел!

Все наперебой стали поздравлять ошеломленного химика. Но Лев, сквозь общую радость, сразу осознал и проблему. Поездка за границу, в предгрозовой 1938 год, для человека, знающего столько государственных секретов… Это был огромный риск.

Не откладывая, он поднял трубку телефона и набрал номер майора Громова.

– Товарищ майор, у нас чрезвычайная ситуация международного масштаба, – без предисловий сказал Лев, когда на том конце провода сняли трубку. – Михаилу Баженову присудили Нобелевскую премию. Его приглашают в Стокгольм на вручение.

На другом конце провода наступила короткая пауза.

– Понял, – сухо ответил Громов. – Жду вас с ним через час. В «Большом доме».

Встреча в кабинете Громова была столь же быстрой и деловой, сколь и тревожной. Майор, выслушав их, хмуро смотрел в окно.

– Поздравляю, товарищ Баженов, с мировым признанием, – его голос был ровным, но в нем чувствовалась стальная напряженность. – Но поездка… Поездка крайне нежелательна. Однако отказ будет расценен как неуважение и нанесет ущерб престижу страны. – Он перевел взгляд на Льва. – Решение принято на самом верху. Поездка состоится. Но, – Громов отчеканил каждое слово, – товарищ Баженов поедет не один. С ним будут два «ассистента» из моего отдела. Гражданские. Их задача обеспечить его безопасность и… проследить, чтобы разговоры велись исключительно о науке. Вы поняли меня, товарищ Борисов?

– Вполне, товарищ майор, – кивнул Лев. Он понял гораздо больше, чем было сказано. Это была и почесть, и испытание, и огромная ответственность.

В начале декабря Миша в сопровождении двух молчаливых, но исключительно вежливых «коллег» отбыл в Стокгольм. Лаборатория замерла в ожидании. И когда две недели спустя он вернулся, живой, невредимый и переполненный впечатлениями, в СНПЛ-1 поняли – можно было начинать настоящее празднование. Триумф был полным.

Торжественное заседание в Актовом зале Ленинградского медицинского института было обставлено со всей возможной пышностью, на какую только было способно советское государство в 1938 году. Высокие потолки, украшенные лепниной, огромные портреты Ленина и Сталина в обрамлении алых знамен, дубовые панели на стенах, поглощавшие шум многолюдной толпы. Зал был переполнен: профессура в строгих костюмах и форменных мундирах ВМА, студенты с горящими глазами, партийные работники с непроницаемыми лицами, и гордость института сотрудники СНПЛ-1, разместившиеся в первых рядах.

Лев, сидя рядом с Катей, сдержанно наблюдал за церемонией. Он видел, как Миша, бледный и растерянный в новом, слегка мешковатом костюме, стоял на сцене, бессознательно теребя край своего галстука. Рядом с ним ректор института, представитель Академии Наук и высокий, худощавый человек из Президиума Верховного Совета СССР.

– … и в ознаменование выдающихся заслуг в развитии отечественной науки, за разработку метода, открывающего новые горизонты в химии, – гремел голос представителя, – Президиум Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик постановляет наградить товарища Баженова Михаила Анатольевича орденом Трудового Красного Знамени!

Грохот аплодисментов, казалось, сотряс старые стены зала. Вспышки фотокамер ослепили Мишу, когда он, запинаясь, поднялся для получения награды. Тяжелая награда прикреплена к лацкану его пиджака. Лев, аплодируя вместе со всеми, ловил на себе взгляды коллег: Жданова, который одобрительно кивал, Постовского, сияющего от счастья за товарища, Сашку, который свистел в два пальца, невзирая на пронзительные взгляды сидящих рядом партийцев.

Но за внешним блеском и официозом Лев видел другое: огромные, полные слез счастья глаза Даши, смотревшей на Мишу с таким обожанием, что стало почти неловко. Видел он и майора Громова, скромно стоявшего у боковой двери зала. Его лицо было каменным, но в уголках губ таилась едва заметная усмешка, удовлетворение от того, что операция по сопровождению «актива» за рубеж прошла без сучка без задоринки.

После церемонии, когда толпа начала расходиться, а фотографы и репортеры еще пытались окружить Мишу, Лев жестом собрал свою команду.

– Всем к нам домой, – тихо, но так, чтобы слышали все свои, сказал он, имея в виду свою квартиру. – Без лишних глаз и ушей. Отмечать будем по-семейному.

Стол, накрытый на двадцать персон, ломился. Здесь было все, что могла предложить предновогодняя ленинградская гастрономия для людей их статуса и достатка: горка зернистой икры в хрустальной вазочке, ледяная осетрина с хреном, заливное из языка, салат «Оливье», тот самый, классический, с рябчиками и раковыми шейками, «Сельдь под шубой», тарталетки с грибами, окорок, запеченный в тесте. В центре стола, как символ благополучия, возвышался огромный гусь с яблоками. На отдельном столике скромно стояли несколько бутылок – водка «Столичная» и отечественное шампанское «Абрау-Дюрсо».

Первым, как водится, поднял тост Сашка. Он встал, красный от волнения и уже выпитой рюмки, и высоко поднял свой бокал.

– Ну что, товарищи! – его голос гремел, заглушая патефон. – Поднимем же за нашего скромного гения, который не где-нибудь, а в самой Швеции доказал, что советская наука самая передовая в мире! За Мишу! Чтоб его хроматография и дальше разделяла всякую дрянь на составляющие, а нам от этого была одна польза!

Все дружно выпили. Миша, пунцовый от смущения и внимания, пытался что-то сказать, но его тут же перебил общий гвалт и требования рассказать про Стокгольм.