Текст книги "Врач из будущего. Война (СИ)"

Автор книги: Федор Серегин

Соавторы: Андрей Корнеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

– Лев Борисович… это… вы на годы опередили современные исследования! Откуда вы…?

– Гипотезы, Николай Сергеевич, – уклончиво улыбнулся Лев. – Логические построения на основе анализа мировой литературы. Ваша задача проверить их и воплотить в жизнь. Жду от вас список необходимого оборудования и количества дополнительных рук. С Александром Морозовым выберете лучшее помещение из пустых и он начнет закупку, по поводу вашей квартиры я сегодня же похлопочу. Договорились?

– Договорились, – Простаков выпрямился, и в его позе появилась уверенность. Сомнений не осталось. Он был на своем месте.

После того как все разошлись, настал черед следующей, менее приятной части дня. Лев назвал ее «аудиенциями». Первым вошел Миша.

– Лев, мне нужен новейший спектрограф, – заявил он без предисловий, его глаза за стеклами очков горели фанатичным огнем. – Без него мы в димедроле вслепую работаем! Не видим примесей, не контролируем чистоту! Ты сам говорил, что токсичность из-за примесей! А без спектрографа я как с завязанными глазами за рулем!

– Сколько? – спросил Лев, заранее зная, что ответ его не обрадует.

Миша назвал сумму. Она была немаленькая.

– Хорошо, – Лев не стал отказывать сразу. – Подготовь технико-экономическое обоснование. Подробное. Распиши, как именно спектрограф ускорит работы по димедролу, на сколько именно сократит сроки выхода на клинические испытания, какую экономию даст в долгосрочной перспективе за счет сокращения брака. Докажи, что это не просто «хочу блестящую игрушку», а стратегическая необходимость.

Миша нахмурился.

– Но это же очевидно! Лев!

– Мне, конечно да. А людям, которые будут проверять, куда ушли деньги, нет. Сделаешь убедительное ТЭО и получишь свой спектрограф.

Следующим был Неговский. Он, как всегда, говорил страстно и убежденно, жестикулируя.

– Лев Борисович! Мои эксперименты с непрямым массажем сердца и искусственной вентиляцией упираются в отсутствие современной аппаратуры! Мне нужен полноценный виварий с операционной, электроэнцефалограф для отслеживания функций мозга в терминальных состояниях, специальные насосы для моделирования кровообращения! Без этого все наши «руководства по реанимации» это просто теория!

Лев вздохнул.

– Владимир Александрович, ваш проект один из приоритетов. Но бюджет не резиновый. Начните с малого. Докажите эффективность вашей методики на имеющемся оборудовании. Подготовьте новый отчет с результатами на животных. Получите первые, пусть скромные, но реальные результаты. С ними мы пойдем за финансированием на расширение. Согласны?

Неговский хотел было возражать, но, увидев непоколебимый взгляд Льва, сдался.

– Хорошо. Докажем.

Последним вошел Арсений Ковалев, выглядевший как загнанная лошадь.

– Лев Борисович, у меня отдел на грани срыва! По витамину С полный тупик, а по тиамину нужно ставить доклинические испытания! Мне физически не хватает рук! Прошу, одобрите мне хотя бы еще двух лаборантов! Самых простых!

Это была самая простая просьба. И самая дешевая.

– Одобряю, – Лев сделал пометку в блокноте. – Оформите заявку через Сашку. Двух лаборантов вы получите на следующей неделе.

Лицо Ковалева просияло.

– Спасибо! Огромное спасибо, Лев Борисович!

Когда кабинет опустел, Лев откинулся на спинку кресла. Он чувствовал себя как дирижер, пытающийся управлять оркестром, где каждый музыкант хочет играть громче всех и на самом дорогом инструменте. «Если дать всем все сразу – через полгода будем нищими, – подумал он. – Нужно учиться говорить „нет“ или „не сейчас“. Лидер не Дед Мороз, раздающий подарки, как сказал отец. Лидер это тот, кто решает, кому сегодня достанется последняя пайка хлеба, чтобы завтра весь взвод мог идти в атаку».

Он подошел к окну. Во дворе кипела жизнь. Грузовики подвозили оборудование, рабочие что-то монтировали. Его маленькая империя росла. И он должен был управлять ее ростом, чтобы к моменту испытаний она оказалась не карточным домиком, а крепостью.

Следующий шаг был, пожалуй, самым трудным. Он касался не технологий и не химии, а людей и их судеб. Лев пригласил к себе в кабинет полковника медицинской службы Геннадия Николаевича Соколова, своего старого знакомого по ВМА, человека трезвого ума и большого практического опыта.

Соколов, приземистый, крепкий, с умными, немного уставшими глазами, вошел в кабинет и, поздоровавшись, уселся с видом человека, готового к серьезному разговору.

– Геннадий Николаевич, спасибо, что нашли время, – начал Лев. – Речь пойдет о вещах, о которых не любят говорить в открытую.

– Говори, Лев Борисович, – Соколов достал портсигар. – У нас с тобой, кажется, один уровень секретности. Куришь?

– Нет, спасибо.

– Зря. На войне табак дороже хлеба, – Соколов прикурил. – Нервы успокаивает. Итак, о чем?

– О гибели медиков на поле боя, – прямо сказал Лев.

Соколов замер с папиросой на полпути ко рту. Его лицо стало каменным.

– Это мрачные фантазии, товарищ Борисов. У нас есть Женевская конвенция. Знак Красного Креста…

– … является отличным прицелом для снайпера, – жестко закончил Лев. – Геннадий Николаевич, давайте отбросим условности. Вы же сами все знаете! Санитары с красными крестами на повозках, медсанбаты, развернутые в километре от передовой… Их не щадили. Не будут щадить и в будущей, большой войне. Потери среди среднего и младшего медперсонала в первые месяцы могут достичь восьмидесяти процентов! Мы можем остаться без тех, кто должен спасать жизни.

Соколов тяжело вздохнул, отложил папиросу.

– Знаю. Конечно, знаю. Но что ты предлагаешь? Отменить конвенцию? Это не в нашей власти.

– Предлагаю думать не о правилах, а о реальности, – Лев встал и начал ходить по кабинету. – Представьте: массовый поток раненых. Хаос. А у нас вместо обученных санитаров убитые мальчишки и девчонки. Решение должно быть комплексным. Давайте начнем с малого. С пилотного проекта. Первое: маскировка. Давайте разработаем и протестируем маскировочные сети и халаты для палаток полевых госпиталей. Не белые с красным крестом, а защитного цвета, с разрывом рисунка. Чтобы с воздуха и с земли не так просто было идентифицировать.

Соколов задумался, кивнул.

– Это можно проработать. Палатки… да, логично.

– Второе: тактика. Надо учить санитаров не геройски бежать с носилками под огнем, а правильно перемещаться. Короткие перебежки, использование складок местности, укрытий. Не «за раненым!», а «к укрытию!», «от воронки к воронке!». Превратить их из мишеней в солдат, чья задача эвакуировать, а не погибнуть с честью.

– Устав… – начал Соколов, но Лев его перебил.

– К черту устав, когда речь идет о выживании! Мы можем разработать краткий, интенсивный курс. Не для всех, а для инструкторов. Пусть это будет наша совместная инициатива: СНПЛ-1 и ВМА. Мы даем методичку, вы полигон и инструкторов.

– И третье, – Лев остановился напротив Соколова. – Кадры. Нам нужно готовить их заранее. И массово. Предложить комсомолу создать сеть кружков «Юный санитар». Не для галочки, а по-настоящему. Ускоренная, интенсивная программа. Основы остановки кровотечения, наложения шин, транспортировки. Чтобы, когда придет время, у нас был мобилизационный резерв из тысяч молодых людей, которые уже знают азы.

Соколов молчал долго. Он снова закурил, его взгляд был устремлен в прошлое…

– Ты предлагаешь революцию, Борисов, – наконец сказал он. – Революцию в военной медицине. От спасения отдельных жизней, к системе спасения.

– Я предлагаю готовиться к войне, которую мы не можем предотвратить, но последствия которой можем смягчить, – поправил его Лев.

– Ладно, – Соколов решительно потушил окурок. – По рукам. Начнем с курса для инструкторов и маскировочных сетей. Разрабатывай свою методичку. Я найду людей в академии, которые возьмутся за это дело без лишних вопросов. И поговорю в комсомоле насчет кружков. Под каким-нибудь благовидным предлогом. Например, «Подготовка к труду и обороне», санитарный раздел. Это будет наш, так сказать, эксперимент.

Когда Соколов ушел, Лев почувствовал невероятную усталость и одновременно огромное облегчение. Еще один пункт его тайного плана перестал быть призраком и начал обретать плоть. Пусть это были лишь первые, робкие шаги. Но это было начало.

Поздний вечер. Лев снова сидел в своем кабинете. За окном был черный, беззвездный ленинградский вечер. В здании царила тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем настенных часов.

Он снова открыл «План „Скорая“».

Рядом с пунктом «5. АНАЛЬГЕТИКИ» он с удовлетворением поставил жирную галочку. «Отдел создан. Руководитель – Простаков. Работа начата.»

Взгляд перешел на пункт «1. ГИБЕЛЬ МЕДИКОВ». Он взял карандаш и, не ставя галочки, провел от него несколько стрелок, превратив его в узел новой сети. Рядом он написал: «Начало работ с ВМА (Соколов). 1. Маскировка госпиталей. 2. Тактика перемещения санитаров. 3. Ускоренная подготовка инструкторов. 4. Инициатива с комсомолом („Юный санитар“).»

Он откинулся на спинку кресла. План больше не был просто списком угроз. Он становился картой действий. Но с каждым решенным вопросом возникали новые. Его мозг, настроенный на поиск уязвимостей, уже выявлял следующую проблему. Он взял карандаш и в самом низу страницы вывел новый, рождающийся прямо сейчас пункт:

«6. МАССОВЫЕ РАНЕНИЯ. Проблема сортировки (триажа) в условиях потока. Нужны упрощенные, „дуракоустойчивые“ протоколы для младшего медперсонала. Цветовая маркировка? Приоритеты эвакуации?»

Он отложил тетрадь и потушил настольную лампу. В темноте он чувствовал, как его роль снова меняется. Он уже не только ученый, не только организатор. Он стратег, который пытается перевести абстрактные, чудовищные угрозы будущего, в конкретные и осязаемые проекты, приказы и методички. Он строил систему спасения под названием «Скорая» кирпичик за кирпичиком, зная, что времени на возведение всей крепости у него катастрофически мало.

Он вышел из кабинета и медленно пошел по темному коридору. Свет из-под двери отдела организации говорил о том, что Сашка все еще сводит дебет с кредитом, пытаясь втиснуть аппетиты ученых в прокрустово ложе бюджета. Из-за двери химической лаборатории доносился слабый запах и гул вытяжного шкафа – Миша или Простаков, возможно, уже начали свои ночные вахты.

Лев вышел на улицу. Холодный апрельский воздух обжег легкие. Он посмотрел на темный силуэт своей лаборатории. Плацдарм, завоеванный с таким трудом, был построен. Теперь на нем нужно было возводить крепость. Крепость из идей, людей, технологий и протоколов.

«И время, – подумал он, закутываясь в пальто, – это тот самый бетон, который стремительно застывает».

Глава 9
Испытание на прочность

Апрельский свет, яркий и еще не жаркий, заливал конференц-зал Специальной научно-производственной лаборатории №1. Воздух был густ от запаха свежей краски, дерева нового стола и возбужденных голосов. Утренняя планерка была в самом разгаре.

Зинаида Виссарионовна Ермольева, сидя с идеально прямой спиной, отчеканивала отчет, изредка поглядывая на лежавшие перед ней пробирки.

– Образцы сульфидина, полученные по методу Постовского, показали стабильную активность in vitro против стрептококка и пневмококка. Выход пока мизерный, чистота оставляет желать лучшего, но фундамент заложен. Мы на правильном пути.

В зале прошел одобрительный гул. Лев, сидевший во главе стола, кивнул, но его лицо оставалось серьезным.

– Это отличная новость, Зинаида Виссарионовна. Передайте Исааку Яковлевичу нашу благодарность. Но помните: от колбы до полевой аптечки дистанция огромного размера. Нам предстоит решить вопросы масштабирования, очистки и, главное, испытаний. Расслабляться рано.

Ермольева ответила коротким, уверенным кивком. Она и не думала расслабляться.

Следующим слово взял Сашка. Он встал, разминая затекшую спину, и с хитрым прищуром посмотрел на собравшихся.

– Ну, а у меня, как всегда, проза жизни. Партия экспресс-полосок для диагностики тифа и дизентерии упакована, погружена и на следующей неделе отбывает в солнечную Турцию и пыльный Иран. – Он сделал паузу, наслаждаясь вниманием. – Так-то. Наши полоски будут определять дизентерию у турецких пашей, пока те будут думать, как бы нам пакостить. Это я называю стратегическая медицина! Прямо с конвейера в большую политику!

В зале взорвался смех. Даже суровая Ермольева позволила себе улыбнуться. Лев покачал головой, но в глазах у него играли смешинки.

– Ладно тебе, Саш, разошёлся. Следи, чтобы технологии не утекли вместе с полосками.

– За этим, брат, глаз да глаз, – отозвался Сашка, садясь на место. – Наши ребята инструкцию по применению будут читать так, чтобы самое главное между строк осталось.

Далее посыпались краткие, деловые отчеты. Ковалев доложил о стабильном прогрессе по витамину B1 и маленьких успехах по аскорбиновой кислоте. Миша, бормоча себе под нос, сообщил о «перспективных, но требующих доработки» результатах по очистке дифенгидрамина. Общая картина была ясна: лаборатория напоминала гигантский муравейник, где каждый трудился не покладая рук, но до финиша большинства проектов было еще далеко.

Планерка подходила к концу, когда Лев поднял глаза на Простакова, который скромно сидел в углу.

– Николай Сергеевич, как ваши успехи?

Простаков вздрогнул, словно разбуженный, и заулыбался.

– Я… мы… смонтировали установку. Проводим первые пробные синтезы. Пока сыро, очень сыро. Но вектор задан. Спасибо за ваши… гипотезы, Лев Борисович. Они невероятно экономят время.

– Не за что, – Лев улыбнулся. – Гипотезы на то и существуют, чтобы их проверять. Саша, как там с обустройством Николая Сергеевича?

– Квартира готова, лаборатория укомплектована по минимальному списку, – доложил Сашка. – Можете заехать, проверить.

– Так и сделаем, – кивнул Лев. – Сейчас и отправимся.

Комната в старом, но добротном доме на Петроградской стороне была небольшой, с высокими потолками и видом на тихий, зеленеющий двор. Пахло свежей побелкой и воском. Простаков, стоя посреди своей первой в жизни отдельной квартиры, казался, не верил своему счастью.

– Я думал, мне месяц реактивы выбивать придется, а тут… все есть, – он растерянно повертел в руках ключ. – И квартира… Спасибо, Лев Борисович. И вам, Александр Михайлович.

– Пустяки, – отмахнулся Сашка. – Главное, чтобы голова хорошо работала. А для этого спать надо в нормальных условиях, а не в общежитии на двух табуретках.

Лев, осматриваясь, был доволен. Скромно, но чисто и уютно. Твердый тыл для гениального ума. Они спустились вниз, в СНПЛ-1, где Простакову выделили небольшое, но светлое помещение.

– Вот, смотрите, – Простаков, оживившись, подвел их к собранной своими руками установке из колб, холодильников и трубок. – Провожу пробный синтез по тому пути, что вы наметили. Пока получается нечто мутное и пахучее, но, кажется, я уже понимаю, где можно изменить температуру и катализатор…

Лев слушал, кивая. Он видел в глазах молодого химика тот самый огонь, ради которого все затевалось. Не ради денег или славы, а ради решения невозможной задачи.

– Продолжайте в том же духе, Николай. Все необходимое будет. Ваша работа одна из наших главных ставок.

Выйдя от Простакова, Лев почувствовал прилив удовлетворения. Фундамент будущих побед понемногу закладывался. Но он еще не знал, какую цену ему придется заплатить за эти победы сегодняшним вечером.

День выдался на удивление теплым для конца апреля. Последние лучи солнца золотили фасады ленинградских домов. Лев, закончив все неотложные дела, почувствовал непреодолимую усталость от душных кабинетов, запаха реактивов и бесконечных бумаг. Машина ждала у подъезда, но ему вдруг захотелось просто пройтись, вдохнуть полной грудью, почувствовать себя не директором стратегического объекта, а просто человеком.

«Ничего, – подумал он, – Громов же сказал, что приглядывают. Пройдусь немного, дойду до Карповки, и домой».

Он застегнул пальто и зашагал по тихой, почти безлюдной улице. Воздух был свеж и прохладен. Он шел, глядя на первые листочки на деревьях, и понемногу отпускал напряжение прошедшего дня. Мысли текли лениво и бесцельно. Он вспомнил утренний отчет Сашки, улыбнулся его шутке, подумал о Кате и Андрюше…

Мысли оборвались мгновенно и бесповоротно.

Из подворотни справа вынырнула тень. Невысокий, коренастый мужчина в темном пальто. Лев, обостренными рефлексами Ивана, еще не успев осознать угрозу, инстинктивно отпрянул влево. Взгляд зафиксировал движение руки, не нож, не пистолет, а нечто вроде черного мешка. Похищение.

Время замедлилось. Лев не думал, его тело действовало само. Он не стал блокировать руку с мешком, а вместо этого он сделал резкий шаг навстречу нападавшему, входя в его личную зону, и нанес короткий, хлесткий удар ребром ладони в основание шеи. Удар, который он когда-то отрабатывал на тренировках по ММА до автоматизма. Удар, который в спорте был запрещен.

Раздался короткий, влажный хруст, похожий на звук ломающейся сырой ветки.

Нападавший издал странный, клокочущий звук, его глаза расширились от шока и непонимания, и он безвольно осел на землю.

В этот момент из-за угла выскочил второй. Лев увидел в его руке пистолет. Но выстрела не последовало. Сзади, словно из-под земли, выросли двое в штатском. Один из них, молниеносным движением, выбил оружие из руки нападавшего, второй накрыл его сзади, надежно скрутив. Все произошло за считанные секунды. Тишину вечерней улицы прорезал лишь сдавленный хрип первого нападавшего и тяжелое дыхание.

Лев стоял, не в силах пошевелиться. Он смотрел на человека, лежащего у его ног. Тот хрипел, дергался, пытаясь схватить себя за горло, его лицо становилось сизым.

– Скорее! Скорая! – крикнул Лев, но его голос прозвучал чужим и слабым.

Один из оперативников, тот, что был знаком Льву по охране Громова, уже побежал в служебную машину и начал что-то говорить в трубку радиостанции. Второй, обезвредивший стрелка, стоял над хрипящим телом, его лицо было каменным.

Через несколько минут, которые показались вечностью, подъехала «скорая» и черный «газик». Врач, опустившись на колени, проверил пульс у первого нападавшего, потом посветил ему в глаза фонариком и мрачно покачал головой.

– Не жилец. Трахея, кадык… Все раздроблено.

Лев услышал эти слова, и у него подкосились ноги. Он прислонился к холодной стене дома. Во рту был вкус меди. Он смотрел на свои руки. Чистые. Но ему казалось, что они по локоть в крови.

– Вы в порядке, Лев Борисович? – подошел оперативник.

Лев молча кивнул, не в силах вымолвить слово.

– Немцы, – тихо сказал оперативник. – Шпион. Ты сделал то, что должен был. Другого выхода не было. Он бы тебя обезвредил и увез. А нам бы потом голову сломали, как вызволять.

Лев понимал это умом. Он понимал, что это был враг. Что это была самооборона. Но внутри все сжалось в тугой, холодный комок. Он только что убил человека. Своими руками. Прервал чью-то жизнь. Даже не выстрелил, не ударил ножом, а одним точным, профессиональным движением, как на тренировке.

Он чувствовал не ужас, не панику. Он чувствовал леденящую, всепоглощающую пустоту. И тяжесть. Такую тяжесть, словно на его плечи свалилась вся гранитная мощь ленинградских набережных.

Приехал Громов. Он окинул сцену суровым взглядом, выслушал короткий доклад оперативника, подошел к Льву.

– Идем, – коротко бросил он. – Тебя домой отвезем. Завтра поговорим.

Лев снова кивнул. Он был похож на высокотехнологичного робота, у которого внезапно отключили блок управления. Он механически сел в машину, глядя в окно на удаляющуюся улицу, где на мостовой оставалось темное, быстро исчезающее пятно. Он был жив. Он был в безопасности. Но часть его, та самая, что когда-то была Иваном Горьковым, циничным, но не убийцей, осталась лежать там, на холодном камне, вместе с тем, чьего имени он никогда не узнает.

Машина Громова подъехала к подъезду дома на Карповке. Всю дорогу Лев молчал, уставившись в одну точку. Громов, сидевший рядом, тоже не произнес ни слова, давая ему прийти в себя.

– Завтра в десять у меня в кабинете, – сказал Громов, когда Лев вышел из машины. – И, Борисов… Не зацикливайся. Война уже идет. Только стреляют пока без пуль. Сегодня они проиграли. Ценой жизни одного из своих.

Лев снова кивнул и, не оборачиваясь, пошел к подъезду. Он чувствовал себя так, будто тащил на плечах тот самый гранитный парапет.

Лев стоял у двери своей квартиры, прислонившись лбом к холодной металлической стенке. Он не чувствовал ни страха, ни триумфа, лишь тяжелую, безразличную пустоту, будто внутри выгорело все содержимое и набилось ватой. Он медленно, преодолевая усилие, открыл дверь и вошел в квартиру. Катя застала его в коридоре.

Ее лицо, обычно такое спокойное и собранное, моментально исказилось, увидев лицо мужа.

– Лёва! С тобой что-то случилось? На тебе лица нет! – она вцепилась в его руку, втягивая в прихожую. Ее пальцы были ледяными. – Что с тобой? Ты бледный как полотно!

Он попытался сказать «все в порядке», но слова застряли в горле. Он просто покачал головой, сняв пальто дрожащими руками.

Из гостиной, привлеченной шумом, вышли его родители. Анна Борисовна, увидев его лицо, ахнула и подбежала к сыну. Борис Борисович замер, его взгляд, привыкший оценивать обстановку за секунды, стал жестким и острым, как лезвие.

– Сын? – голос отца прозвучал тихо, но с такой плотной концентрацией, что в комнате стало тихо. – Что случилось? На тебя напали что-ли?

Лев снова покачал головой. Ему было физически сложно говорить.

– Да.

– Противники? – Борис Борисович делал это как на допросе – коротко, ясно, выявляя суть.

– Их… одного задержали, – Лев сглотнул комок в горле. Его взгляд упал на собственные руки. – Одного… я… Он мертв.

В прихожей повисла гробовая тишина. Анна Борисовна отшатнулась, прислонившись к косяку. Катя, все еще державшая его за руку, сжала ее так, что кости хрустнули, ее глаза наполнились не просто страхом, а ужасом перед тем, что он только что сказал.

Борис Борисович подошел к нему вплотную. Он не обнял его, как мог бы сделать любой отец. Он взял его за плечи, заставив посмотреть на себя. Его глаза, серые и холодные, буравили Льва насквозь.

– С тобой точно все в порядке? Не пострадал? – спросил он с отцовской строгостью

Лев молча кивнул, не в силах выдержать этот взгляд.

Отец тяжело вздохнул, опустил руку и положил ее ему на плечо. Прикосновение было твердым, почти грубым, но в нем была странная опора.

– Служба, сынок – отчеканил Борис Борисович. – Она такая. Врага уничтожил, считай долг исполнил. Другого выхода не было. Запомни это. Неси это знание, а не сомнения. Он бы тебя не пожалел.

В этот момент из спальни донесся испуганный плач Андрюши. Катя, бросив на Льва потерянный взгляд, метнулась к ребенку. Анна Борисовна, дрожа, подошла к сыну, хотела обнять, но он неосознанно отстранился. Он был сейчас не в настроение для объятий.

– А что Громов? Он тебя привез? – спросил отец, следуя за ним в гостиную.

– Был там. Завтра в десять у него. Сказал будет разговор.

– Логично, – кивнул Борис Борисович. Он стоял, заложив руки за спину, глядя на Льва как на бойца, вернувшегося с задания. – Теперь ты не просто ученый в халате. Ты стратегический объект. И защита, и ответственность другие. Полагаю Громов по протоколу выдаст тебе табельное и отправит в тир да в спорт зал. Твоя жизнь сейчас крайне ценна для страны. И ее надо беречь. Если враг напал, нужно иметь силы дать отпор. Ты сделал все правильно, сын.

Лев слушал и кивал. Умом он понимал правоту отца. Это была суровая, железная логика войны, которая уже шла. Но та ледяная пустота внутри не сдавалась. Знание того, что он поступил правильно, не отменяло самого факта. Он убил человека. Он, врач, дававший клятву «не навреди».

Он не пошел ужинать. Отговорка «не хочу» была встречена понимающим молчанием. Он прошел в свой кабинет, закрыл дверь и сел в кресло у темного окна. Он сидел так, не двигаясь, может быть, час, может быть, два. Он не плакал, не рыдал. Он просто чувствовал, как та самая часть его, что когда-то была просто Иваном Горьковым, окончательно и бесповоротно умерла там, на холодном камне мостовой.

Дверь тихо приоткрылась. В щели виднелось освещенное лицо Кати.

– Лёва… – ее голос был тихим, полным боли. – Может, все-таки… Может, выйдешь? Я рядом…

Он не обернулся. Просто медленно, с нечеловеческим усилием, покачал головой.

– Кать… пожалуйста. Оставь меня одного. Я… мне нужно побыть одному.

Он услышал, как она тихо всхлипнула, и как дверь так же тихо закрылась.

Он просидел так почти до утра, глядя в свое отражение в черном стекле. Отражение человека, который только что переступил через последнюю, незримую черту. Он был жив. Он был в безопасности. Но тишина в кабинете была громче любого взрыва.

На следующее утро в кабинете Громова царил тот же мрачный порядок, что и всегда. Громов сидел за своим столом, разглядывая Льва.

– Ну как ты, отходишь? – спросил он без предисловий.

– Работаю над этим, – честно ответил Лев.

– Нормально. Первый раз всегда тяжело. – Громов открыл нижний ящик стола и достал оттуда плоскую кобуру из плотной кожи и небольшую коробку. – Вот, держи. Пистолет Токарева. ТТ. Патроны. – Он положил их на стол перед Львом. – И это теперь обязательно. Ты обязан носить с собой всегда. И не бойся им пользоваться в нужны момент. Понимаешь?

– Понимаю, – Лев взял пистолет. Он был тяжелее, чем казался со стороны. Холодный, отполированный до матового блеска.

– Инструктаж по применению и безопасному хранению проведет мой сотрудник. Хотя я и в курсе что ты в годы студенчества получил Ворошиловского, позаниматься тебе обязательно нужно. Заодно и пар выпустишь. Стрельбы два раза в неделю, на нашем тире. Расписание согласуешь. Пропуск я оформил. Распишись вот здесь за получение.

Пока Лев подписывал казённую бумагу, Громов встал и подошел к сейфу, стоявшему в углу кабинета. Он был массивным, с матовой стальной дверцей и сложным замком.

– А это «Яуза-3». Новейшая модель. – Он повернул маховик, щелкнули затворы, и дверца бесшумно отъехала в сторону. – Броне сталь, взломостойкий замок. Здесь ты будешь хранить оружие, патроны и все, что считаешь нужным скрыть от посторонних глаз. Ключ только у тебя. Потерял ключ и считай похоронил содержимое. Ясно?

– Ясно.

– И последнее. Самбо. Ты уже занимался, я знаю, вероятно это и спасло тебя. Теперь это обязательно как и стрельбы. Как раз к вашему инструктору из ЛМИ. С Алексеем Степановичем мы уже договорились, он в курсе. Будешь ходить с тем своим другом Лешей. Два раза в неделю. И без прогулов.

Лев понимал, что спорить бесполезно. Да и не хотел. Мысль о том, чтобы снова почувствовать свое тело, свою силу, отточить рефлексы, которые только что спасли ему жизнь, была более чем привлекательна.

– Хорошо, – сказал он. – Я буду.

– Отлично. – Громов снова сел за стол. – Теперь по делу. Тот, кто выжил, молчит, как партизан. Но косвенные улики указывают на немецкую разведку. Их заинтересовали твои успехи. Очень. Так что, поздравляю, товарищ Борисов. Вы вышли на международный уровень. Изначальный интерес к Михаилу Баженову перерос в интерес к вам лично. Будьте бдительны, хотя мои люди и обеспечивают безопасность ключевых фигур вашей лаборатории, лишней бдительности не бывает. Есть вопросы?

Лев покачал головой. Вопросов не было. Была лишь тяжелая, холодная уверенность в том, что точка невозврата пройдена.

Стрельбище НКВД располагалось в одном из подвалов. Лев стоял на линии огня. В руке уже знакомый ТТ.

– Положение для стрельбы стоя! К стрельбе готовсь! – скомандовал инструктор, суровый мужчина с лицом, не выражавшим никаких эмоций.

Лев поднял пистолет, вытянул руку. Мишень на расстоянии тридцати метров казалась маленькой точкой. Он сделал глубокий вдох, и на выдохе, плавно нажал на спуск.

Выстрел оглушительно грохнул в тишине. Отдача встряхнула кисть. Он посмотрел на мишень. Промах. Пуля ушла куда-то влево и вверх.

– Зажимаешь, – бесстрастно констатировал инструктор. – Кисть расслабь. Спуск плавный, не дергай. Продолжаем.

Лев снова поднял пистолет. Снова вдох. Снова выстрел. Снова промах. Раздражение начало подниматься в нем комом. Он сжал рукоятку еще сильнее, пытаясь заставить оружие подчиниться.

– Я сказал, не зажимай! – голос инструктора оставался ровным, но в нем появилась стальная нотка. – Ты с ним борешься? Ты с ним работать должен. Он как продолжение твоей руки должен быть. Чувствуй его.

Лев закрыл глаза на секунду. Он вспомнил свою прошлую жизнь, вспомнил лицо жены и сына, родителей, друзей. В крайней ситуации он обязан их защитить. Не только умом.

Он открыл глаза. Поднял пистолет. Рука была твердой, но не зажатой. Он не целился, а просто смотрел на мишень, ощущая пистолет как часть себя. Плавное движение пальца.

Выстрел. В районе груди мишени зияла свежая дыра. Не в центре, но попадание.

– Лучше, – сказал инструктор. – Продолжаем.

Лев стрелял снова и снова. С каждым выстрелом уходило напряжение. С каждым выстрелом холод внутри понемногу таял, сменяясь сосредоточенным, почти медитативным спокойствием. Здесь, на линии огня, все было просто. Была цель. Было оружие. Было его тело и его воля. Не было сложных этических дилемм, нетерпеливых ученых, бюрократических проволочек. Была только механика. Физика. И очищающая ярость выстрела, уходящая в песчаный вал вместе со свинцом.

После стрельб, уже ближе к вечеру, он отправился в спортзал ЛМИ. Зал пах потом, кожей матов и нашатырным спиртом. Леша был уже там, разминался у шведской стенки.

– Лева! – он широко улыбнулся. – Слышал, вчера приключение было… Все нормально?

– Нормально, – Лев постарался, чтобы его голос звучал естественно. – Уже размялись?

– Да я уже который круг бегу. Жду не дождусь, когда Владимир Александрович новые опыты ставить начнет. Вчера собаку реанимировали, сердце остановилось на три минуты, а мы ее назад, в строй! – глаза Леши горели энтузиазмом.

Льву стало немного легче. Искренняя увлеченность Леши была лучшим лекарством.

– Рад, что тебе нравится, – сказал он, начиная разминку.

– Это не нравится, Лева! Это, наверно, дело жизни! Я чувствую, я на своем месте. Не бумажки таскать, а жизнь спасать. Ну, пока собачью… но скоро и человеческую!

В зал вошел Алексей Степанович. Инструктор был уже в летах, но его осанка и взгляд выдали в нем бывшего фронтовика.

– Ну что, Борисов, приступили? – он подошел к ним. – Слышал, вчера твои навыки пригодились не в учебном спарринге.

Лев кивнул, не вдаваясь в подробности.

– Пригодились. – кивнул Лев.

– Вижу, – Алексей Степанович окинул его оценивающим взглядом. – Напряжение в плечах, зажатость. Значит, не до конца ситуацию отпустил. Ладно, сейчас поработаем. Леша, ты с нами.

Они начали с разминки, затем отработали несколько стандартных связок: захваты, броски. Алексей Степанович внимательно следил за движениями Льва.