Текст книги "Примула. Виктория"

Автор книги: Фаина Гримберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Впрочем, ему более всего нравилось, когда Вики пела меланхолическую «DesMadchens Klage» – «Жалобу девушки»... Опять и опять меланхолия... Простенькая немецкая песенка напоминала ему об отдалённых уже днях ранней юности, о неких необязательных отношениях, происходивших единственный раз в его жизни!.. Он никогда не изменял своей королеве. И даже когда он невольно припоминал те, такие давние, такие ни к чему не обязывавшие отношения, такие недолгие; ему всё равно казалось, наперекор всякой логике, будто он тогда ещё изменил своей жене, изменил до того, как она сделалась его женой, его королевой... Виктория, дети – это было хорошо, это было прекрасно... Однако Англия и его долг перед этой страной, долг мужа королевы... Вот это было тяжело...

 
Пора мне навек сочетаться с тобой,
Расстаться со счастьем, расстаться с землёй,
Где я и жила и любила...
 

И вдруг она говорила ему:

– Але! Править – это очень мужское занятие. Хорошая женщина никем и ничем не должна править, управлять...

Он понимал её. За много лет супружеской жизни он научился понимать свою королеву. Кого-то могли бы удивить подобные её слова; ведь она как раз и правила; она всегда помнила, что она – правительница! Но говоря о правлении, как о мужском деле, она не лгала, не лицемерила. Она, сфинкс без загадки, простая и ясная, наделённая точным и ясным чутьём; она понимала, чувствовала, чуяла, что законы, по которым живёт то или иное общество, нельзя, невозможно игнорировать! Более того, от всех этих законов нельзя нигде укрыться, даже в своих мыслях, в своей душе. А законы Её общества, неписаные законы устройства жизни мужской и женской в Её стране были таковы, что женщина, стремящаяся править, управлять, должна была непременно выглядеть гадкой, бессердечной и смешной. Любая женщина, но не королева. Королева правила вовсе не потому, что волюнтаристски желала править, управлять. Нет, просто-напросто такова была её судьба! Так уж вышло, что престол Альбиона достался именно ей. И обладая великолепным чутьём, она невольно подчёркивала всем своим поведением то самое, значительное для многих её подданных обстоятельство, что она, являясь королевой, является ещё и женщиной своей страны, и даже, в сущности, идеальной женщиной своей страны, идеальной женой, послушной мужу, и также и идеальной матерью!

* * *

События назревали.

Королева вышивала, вязала, входила в детскую, уходила в супружескую спальню, прочитывала всё без исключения дипломатические донесения, писала сердито министру внутренних дел Пальмерстону:

«...королева требует, во-первых, чтобы лорд Пальмерстон определённо указывал, что именно он предлагает в каждом данном случае, дабы Она знала, чему Она даёт свою королевскую санкцию. Во-вторых, давая своё дозволение на то или иное действие, Она требует, чтобы Её санкция не извращалась и не изменялась министрами. Подобные поступки Она будет рассматривать как недостаток чистосердечия по отношению к Короне и полагает, что Она будет иметь право в силу своей конституционной власти наказать министра за такой поступок отстранением от должности. Она желает получать сведения обо всём, что происходит между министром и иностранными посланниками, прежде, чем будут приняты какие-либо важные меры, основанные на этих отношениях. Она желает постоянно получать приходящие из-за границы депеши и прочие сообщения и заблаговременно – копии ответов, подлежащих её утверждению, дабы Она имела возможность с ними ознакомиться прежде, чем они будут отправлены».

События назревали. Англия ждала. Ждал туманный Лондон, традиционно туманный.

По Лондону, по его каменным просекам, по его угарным коридорам длинных улиц, бродил русский эмигрант, русский интеллигент, бежавший из тиранической империи, из России Николая I, один из родоначальников интеллектуальной оппозиции, которой ещё предстояло сыграть столь значительную роль в истории России, Александр Иванович Герцен!

Иной раз он не видел ни на шаг вперёд от сплошного опалового тумана и едва не сталкивался с какими-то бегущими тенями.

Прогуливался он обычно вечерами, заходил в таверны, разглядывал людей, останавливался на мостах через Темзу.

С одной стороны прорезываются и готовы исчезнуть сталактиты парламента, с другой – опрокинутая миска св. Павла... и... фонари... фонари без конца в обе стороны. Один город, сытый, заснул; другой, голодный, ещё не проснулся – пусто, только слышна мерная поступь полисмена с своим фонариком. Посидишь, бывало, посмотришь, и на душе сделается тише и мирнее. И вот за всё за это полюбил Александр Иванович этот страшный муравейник...

Лондон, эта столица добродетельной и, в сущности, консервативной королевы Виктории, уже сделался пристанищем эмигрантов со всех концов Европы; Мадзини, Гарибальди, Кошут[76]76
  ...Мадзини, Гарибальди, Кошут... – Джузеппе Мадзини (1805—1872) – борец за создание единого Итальянского государства. Джузеппе Гарибальди (1807—1882) – борец за независимость Италии, сражался также за независимость южноамериканских республик. Лайош Кошут (1802—1894) – борец за независимость Венгрии.


[Закрыть], да и сам Герцен, все они там кипели умами и душами, строили планы революций и государственных переворотов... О Марксе и Энгельсе можно и не говорить! Маркс и Лондон, Лондон и Маркс – так оно и было...

Старик Оуэн, похожий скорее на разорившегося аристократа, на меньшого брата большой фамилии, чем на плебея и социалиста, говорил Герцену:

– Я жду великого от вашей родины. У вас поле чище, у вас попы не так сильны, предрассудки не так закоснели... а сил-то... а сил-то!..

А кто посмеет утверждать, что Оуэн ошибся?! Разве в своё время Россия не создала великую державу – Советский Союз, разве не пленила идеями коммунизма весь мир, разве не простёрла своё влияние фактически на всю Восточную Европу, фактически на весь Балканский полуостров?.. Было дело!..

* * *

Альберт мечтал о новом доме. Это не будет королевская резиденция, наподобие Букингема; в Букингеме Альберту неуютно; Букингем словно бы постоянно напоминает Альберту всем своим видом о том, что Альберт в этой стране – по сути никто, муж королевы, принц-супруг! И это в Англии, где мужчина – традиционно – глава, глава семьи, столп общества, повелитель своей жены... Нет, нет, нет, не Букингем!.. Но и не Осборн. В Осборне Виктория и Альберт всё же чувствуют себя королевой и принцем, хотя с самого начала своей частной жизни в Осборне они внушали себе, что здесь-то они – у себя дома, здесь они – обычные муж и жена!.. Нет, не Осборн...

Несколько поездок в Шотландию определили решение Альберта. Зелёные леса, высокие горы, пьянящий чистотой воздух, яркие краски природы... Здесь он и Вики будут оставаться наедине с детьми, здесь их жизнь наконец-то сделается истинной частной, семейной жизнью!..

Ведь Шотландия так отдалена от Лондона, да, в сущности, и от самой Англии. Но жилища шотландских лордов были не по душе принцу. Эти суровые феодальные крепости, щетинившиеся бойницами, эти сумрачные залы, эти винтовые лестницы, – всё это никакого отношения не могло иметь к мирной, частной, семейной, современной уютной жизни! Эти замки возможно было осаждать, брать приступом, защищать; возможно было броситься с высокой башни, возможно было мчаться верхом, спасаясь от погони, выскакав отчаянно из ворот... Но жить?.. Жить рядом с тенями Джеймса Босуэла и Марии Стюарт?... О нет!..

Для нового дома выбрана была живописная местность – Бэлморал. Здесь Виктория и Альберт проводили время с детьми, играли в крокет, устраивали пикники. Здесь, в комнатах, где жила семья, ничто не напоминало о дворцовой обычной обстановке, не было и следа королевской роскоши. В этих комнатах разместилась, казалось, обычная и счастливая буржуазная семья. В столовых и гостиных на стенах – простые для восприятия пейзажи, оленьи головы – тщательно сделанные чучела – глядят со стен стеклянными глазами – в Бэлморале принц Альберт часто отправляется на охоту... Времена, когда королей окружали не только расточительницы-фаворитки и жестокие временщики, но и гениальные художники, те времена безвозвратно удалились в вечность. Теперь семейная жизнь королевской семьи, вкусы королевской семьи, – всё это является идеалом отнюдь не богемных живописцев и развратных аристократов, но приличных буржуа с их понятиями о благопристойности. И, в сущности, это очень даже хорошо! Страна научилась, хорошо научилась быть нравственной. Для большинства людей, обыкновенных людей, это очень важно; это гораздо важнее, к примеру, искусства и литературы, которые напитывают душу, однако нравственности отнюдь не учат! Но обыкновенным людям – а их на свете большинство – нравственность необходима!.. Виктория, Альберт и дети были как раз такими обыкновенными людьми в своей семейной жизни; всей своей семейной жизнью они словно бы говорили, говорили спокойно, без пафоса: Будьте такими, как мы, будьте аккуратными, бережливыми, нравственными... И страна прислушалась!..

Замок Бэлморал по виду напоминал всё же старинную крепость. Но он уже не был настоящей крепостью, на стенах которой мелькают в лунном свете кровавые призраки мятежных баронов. Бэлморал являлся крепостью романтической, он был игрой в крепость, игрой в романтику.

Внутри было уютно, внутри праздновали победу простые буржуазные вкусы. Альберту нравилось в Шотландии, в огромной прихожей замка теперь висел его портрет в шотландском народном костюме. Мебель была уютно обита клетчатой материей. На стенах – дагерротипные – в золочёных рамочках – фотографии детей – кудрявых, в локончиках, в пышных платьицах и панталончиках – прекрасных буржуазных детей...

Вечная «Таймс» тотчас же откликнулась на новоселье королевской семьи карикатурой, изображающей принца Альберта в шотландской клетчатой юбочке, в килте. Однако... вероятно, именно потому, что в Англии давно уже позволено газетам помещать карикатуры на королей, монархия в этой стране благополучно продолжает своё существование!..

Но втайне принц не был настолько уж буржуазен. Конечно, в Бэлморале выдавалось много дней, когда семья в сопровождении нового камердинера принца, настоящего шотландца Джона Брауна, проводила время среди яркой природы, на свежем воздухе. Дети весело бегали и перекликались. Вики, мать семейства, уверенная в себе, счастливая, собирала домашних, собственноручно вынимала из корзины кружки, тарелки, бутылку имбирного эля, ветчину, холодного цыплёнка, пироги... Но выдавались и другие дни, когда принц просыпался поздно, далеко за полдень; звонил, и тотчас, бесшумно ступая (он, оказывается, умел ступать бесшумно!) в отдельную спальню входил Джон Браун, неся перед грудью поднос с чашкой чая и кипой газет. Это был фарфоровый старинный поднос – севрский фарфор...

Джон Браун раздвигал зелёные шёлковые портьеры на блестящей синей подкладке, закрывавшие три высоких окна.

   – Вы сегодня хорошо выспались, мистер? – спрашивал верный слуга запросто.

   – О да! – принц подавлял зевок и спрашивал: – Который час, Джон?

   – Четверть второго, мистер.

   – Как поздно!..

Альберт садился в постели и, попивая чай, разбирал газеты. В одиночестве он праздновал короткое время мужской свободы, столь необходимой для отца семейства, то есть периодически необходимой!..

Принц вставал и, накинув кашемировый халат, расшитый шёлком, отправлялся в свою ванную комнату, облицованную ониксом. Холодная вода освежала...

Уже одетый он шёл в библиотеку и садился за круглый столик у раскрытого окна, где уже был сервирован лёгкий завтрак на французский манер. День стоял чудесный. Тёплый летний воздух был насыщен пряными ароматами. В комнату влетала пчела и, жужжа, кружила над стоявшей перед Альбертом синей китайской вазой с поставленными в неё жёлтыми розами. Принц чувствовал себя совершенно счастливым...

Джон Браун подавал кофе. После завтрака принц вставал из-за стола, закуривал папиросу и растягивался на кушетке...

Вики и дети были в Лондоне. Но он не скучал. В конце концов им также необходима некоторая степень свободы от него, от мужа и отца!..

Сегодня он не занимался делами, сегодня – никаких бумаг, никаких документов!..

Сегодня был день прогулки по окрестностям Балморала, долгой, одинокой, основательной прогулки. Полное одиночество. Принц так никогда и не узнал, что верный Джон Браун крадётся поодаль, бдительно охраняя своего господина. Но этот Джон Браун, ворчливый, независимый, обладавший в высшей степени чувством собственного достоинства, нисколько не раболепный, но исключительно верный, всё более и более нравился принцу. Джон Браун решительно не позволял Альберту совершать одинокие прогулки верхом. Но, странным образом наделённый удивительным тактом, Браун всегда ехал вслед за принцем, держась в отдалении, на определённом расстоянии.

Вечером в библиотеке ярко пылали дрова в большом камине, лампы были зажжены, а на столик маркетри поставлен был открытый серебряный погребец с напитками, рядом с которым поместились хрустальные бокалы и сифон с содовой водой. Бокалы были разной формы, предназначенные для разных напитков. Можно было пить бренди с содовой, но принцу более по вкусу приходилось белое рейнское с сельтерской...

Альберт размышлял.

Сейчас его занимали два предмета, представлявшихся ему чрезвычайно важными. И первым предметом являлся военный колледж в Сентхерсте; Альберту уже давно представлялось, что английская армия недостаточно подготовлена к интенсивным военным действиям. Образованное офицерство, отлично владеющее основами тактики, стратегии, военной инженерии, – вот что нужно было Англии, по мнению принца. Дисциплинированные командиры сделают подчинённых им солдат также дисциплинированными, собранными, готовыми к боям и победам...

Да, военный колледж – его дитя... Принц – естественным образом – подумал о детях, о своей любимице Виктории Адельгейде. Ей исполнилось уже одиннадцать лет. Родители ласково называли её «Пусси» – «котёнок»... Милое крохотное существо!.. Их первенец... Сейчас это умная, спокойная девочка, прекрасно учится... Когда-нибудь, в будущем, она составит счастье одного из монархов Европы!.. Мысль Альберта перешла от предположений к реальности... Он непременно, да, непременно, прикажет выстроить здесь, в Балморале, красивое шале – швейцарский домик; это для детей, домик будет предоставлен целиком в их распоряжение; дети будут его маленькими хозяевами... Дети Виктории и Альберта, английские принцы и принцессы...

Два предмета были обдуманы основательно. Теперь он перешёл к третьему предмету, который следовало осмыслить внимательно до чрезвычайности. Альберт думал о таком новом мероприятии, как выставка. Выставка в Лондоне, в столице Англии. Он был умён, но ум его, весьма незаурядный, был устроен просто; был устроен так же просто, как и ум его жены. Альберт желал удивить Европу Англией; потрясти, поразить Европу Англией, сделать Англию примером для подражания; примером, образцом для всех европейских стран; и более того – показать Англию... Англии; утвердить величественный энергический образ бурно развивающейся, промышленной Англии в сознании прежде всего самих англичан!.. Да, так, он именно этого хотел. Но в то же время он отлично понимал, что его деятельность на благо Англии, пусть и плодотворнейшая деятельность, едва ли вызовет искреннее и естественное чувство благодарности в сердцах этих людей. Нет, его судьба – оставаться для них всего лишь принцем-супругом; всегда несколько смешным, каким только и может быть муж в семье, где главенствует жена. Ах, разумеется, Вики уважает его, любит его; но тот факт, что она – королева, игнорировать невозможно! Да и не нужно. Он смотрит на свою судьбу, на этот свой удел прямым и честным взглядом спокойных и внимательных, хотя и несколько меланхолических глаз. Он знает, что она и дети поймут его, в особенности она. Она непременно оценит и этот его замысел, оценит и восхитится... А он, он сам?.. Он будет делать своё дело. Эта страна – отчасти и в его ведении, и он будет исполнять свой долг по отношению к этой стране...

* * *

Сильное и всё более усиливающееся, почти новое, но укоренившееся в английском обществе уже давно, сословие буржуа, то есть промышленников, коммерсантов, финансистов, встретило идею организации Всемирной выставки с восторгом. Парламент, конечно, брюзжал. Газеты писали нечто несусветное по степени нелепости. Корреспонденты и депутаты бурно и буйно подсчитывали возможные расходы. Патриоты опасались прибытия в столицу Англии множества иностранцев...

Королева понимала мужа и оказалась (как он, впрочем, и ожидал!) горячей его сторонницей. Королева официально и твёрдо говорила проекту принца Альберта своё королевское «Да!».

Время летело с быстротой, обычной для движения времени людей действия. Время Виктории и Альберта было парадоксальным, основательным, плотным, но и летящим, и даже и бурно летящим.

В Гайд-парке уже почти готово огромное здание; оно сияет, оно – хрустальный дворец... Оно действительно построено из стекла и металлических конструкций, площадь его – семьдесят тысяч квадратных метров! Для 1851 года это настоящее чудо инженерного искусства. Металлические фермы крепят постройки из стекла и железа...

Тысячи экспонатов свезены в Лондон. Выставка открывается!

Первый день мая, издавна праздничный день для англичан. Многие века майские праздники были праздниками земледельцев. Сегодня начало мая сделалось праздником промышленников, творцов машин, фабричных тканей, железных заводских изделий.

Королева, принц-консорт, принц Уэлльский, десятилетний Эдуард, принцесса Виктория Адельгейда медленно и торжественно входят в металлические ворота, обсаженные пальмами. Тысячи зрителей любуются Хрустальным дворцом. Новизна и традиции соединяются. Два почтенных лорда, в расшитых золотым шитьём кафтанах, со звёздами на груди и с жезлами в руках чуть не милю осторожно и очень парадно пятятся, ступая лицом к торжественной королевской процессии. На королеве – светло-розовое платье, серебряная отделка напоминает о далёких-далёких временах парадных выходов Елизаветы Тюдор. Хрустальный фонтан посылает вверх весёлые струи. Индийский павильон поражает дивными шелками, резной слоновой костью... Англия показывает всё своё мастерство – от восковых цветов до новейших станков. Принц произносит речь. Звучит музыка Генделя. Королева чувствует себя необыкновенно счастливой! И с полным правом. Лондонская выставка войдёт в историю именно как детище принца-консорта Альберта, её обожаемого супруга. С гордостью описывала королева прекрасную выставку в письме своему многолетнему корреспонденту, Леопольду Бельгийскому, дядюшке Леопольду. Виктория всячески подчёркивала, что устроителем выставки является Альберт!

Лондонская выставка оказалась не только праздничным, репрезентативным, представительным мероприятием, она принесла стране и значительные доходы. Предприятия получили множество заказов, торговля процвела. Выставочные торжества продлились до осени. Подсчёты после закрытия выставки показали прибыль в сто шестьдесят тысяч фунтов... Другим совместным предприятием – детищем королевы и её супруга явился Музей Виктории и Альберта, устроенный для демонстрации «произведений искусства всех времён и народов».

* * *

Николай Павлович, император всероссийский, лечился в Эмсе минеральными ваннами. Представители самых разных государств Европы имели возможность наблюдать ухудшение здоровья императора. Все видели, что «русский царь выглядит чрезвычайно рассеянным, во время прогулок разговаривает сам с собой...»

Впрочем, какое бы могло иметь значение это самое состояние здоровья Его императорского Величества, если бы было кому управлять страной? Да никакого! Но всё дело в том, что император именно сам управлял своей страной. Страна зависела от него; он отвечал за всё, что происходило в стране... Или нет... Ну да, конечно же, как раз нет! Ему не перед кем было отвечать. Это была такая особенная страна, его империя, страна, где никто не имел права требовать от него какого бы то ни было отчёта! И никто и не хотел требовать. Потому что ведь это была особенная страна, совсем не такая, как Англия, к примеру. В этой стране России никто и не думал спрашивать царя или императора: А скажите, пожалуйста, сколько Вы позавчера истратили денег на возведение вон того дворца? И нет, никто и не думал спрашивать. А просто... говорили: Хватит! Больше не играем в империю! Надоело. И сказав такие замечательные слова, быстро кидали пару-тройку бомб, очень зажигательных; а затем простенько и вовсе не парадно вели какого-нибудь императора в какой-нибудь подвал и наспех застреливали!..

События назревали.

* * *

Луи Бонапарт находился в особенном родстве с первой семьёй своего великого брата Наполеона. Старший брат женил младшего по собственному выбору. В жёны Луи была назначена Гортензия, дочь Жозефины Богарне, которая как раз и являлась первой супругой Наполеона. Брак Луи и Гортензии оказался в достаточной степени плодовитым. Но особенную известность получил их третий сын, Шарль Луи Наполеон Бонапарт. Детство и юность он провёл в Голландии и Швейцарии, служил в Швейцарской армии, капитаном. В Париж приехал в 1832 году, когда ему было немногим более двадцати лет. Шарль Луи тотчас вступил в конфликт с королём, Луи Филиппом Орлеанским, и конфликт этот закончился мятежом, тюремным заключением племянника великого Наполеона, бегством из крепости, и наконец – эмиграцией в Англию.

После революции 1846 года Шарль Луи вернулся во Францию и с головой погрузился в кипучую политическую жизнь. Началась чехарда обещаний. Затем произошёл государственный переворот. В декабре 1852 года провозглашена была наследственная власть императора. Шарль Луи принял имя Наполеона III. Начался недолгий период Второй империи. Первой, естественно, была империя великого Наполеона.

Итак, империя была уже Вторая, а Наполеон оказывался Третьим. Дело в том, что Наполеоном Вторым, своим непосредственным предшественником, Наполеон Третий объявил единственного сына Наполеона Первого и Марии Луизы, эрцгерцогини австрийской, подростка, умершего от туберкулёза. Этот мальчик имел титул принца Пармского и герцога Рейхштадтского, но... Францией Франсуа Жозеф Шарль никогда не правил, и, таким образом, никогда не именовался при жизни Наполеоном Вторым...

Итак, империя Шарля Луи Наполеона, Вторая империя Наполеона III, начиналась с некоторых обманов и подтасовок.

Тем не менее это было в определённом смысле блестящее правление, отражённое в романах Золя и новеллах Мериме[77]77
  ...в романах Золя и новеллах Мериме... – Эмиль Золя (1840—1902) – выдающийся французский писатель; наиболее значительное произведение – серия романов «Ругон-Маккары». Проспер Мериме (1803—1870) – выдающийся французский писатель, наиболее известные произведения – новеллы «Кармен», «Таманго», роман «Хроника царствования Карла IX».


[Закрыть]. Акционерный капитал получил свободу действий. Париж хорошел и строился. Строился также и Суэцкий канал в Египте. В 1855 и в 1867 годах прошли в Париже (по стопам Лондона!) две всемирные выставки.

С Англией был заключён договор о свободной торговле. Отношения Англии и Франции были совсем хорошие. События назревали.

* * *

В конце 1852 года в Иерусалиме, находившемся на территории обширной Османской империи, вновь вспыхнул давний спор между греческими архимандритами, которые подпадали под юрисдикцию патриарха иерусалимского, и католическими священнослужителями, которых, в свою очередь, курировал папский легат, и кроме того, католики обретались под протекторатом французского императора Наполеона Третьего.

Папа Пий Девятый лично ходатайствовал перед Наполеоном Третьим о покровительстве Франции иерусалимским католикам. Император Франции предложил греческим иерархам, то есть греко-восточным ортодоксам, «поделиться», что называется, христианскими святынями, хранящимися в Иерусалиме, и, в частности, передать католикам известные «ключи от Гроба Господня».

Султан Абдул Маджид приказал иерусалимскому патриарху передать некоторые храмы в ведение католических священнослужителей. Собственно, Абдул Маджид заинтересован был в укреплении отношений с Англией и Францией. Он не мог не понимать, что за спиной иерархов-греков всегда может возникнуть, подобно известному чёртику из табакерки, или Богу из машины, Российская империя, единственное в мире государство, где греко-восточная ортодоксия – православие – являлось религией господствующей. Уже давным-давно было ясно, что Россия точит имперские зубы на слишком уж многие территории Османской империи. И было также совершенно ясно: Россия всегда может воспользоваться тем обстоятельством, что греки, болгары и некоторые прочие подданные Османской империи являются православными, для неаккуратного вонзания ножа в султанскую спину. Поэтому Абдул Маджид стремился держаться именно союза с Англией и Францией...

Константинопольский и иерусалимский патриархи обратились действительно в Санкт-Петербург, в Синод, направив также и личные послания митрополиту Филарету. В этих некорректных и фанатических посланиях содержались жалобы на «нечестивых агарян» и прочее тому подобное. Филарет крайне остро ненавидел католичество вообще и папу римского, в частности. Митрополит принялся интенсивно воздействовать на Николая I, убеждая его выступить как возможно скорее «на защиту православных христиан, притесняемых турками»; Филарет определял происходившее именно как «притеснение православных христиан турками». Но не стоит думать, будто Филарету удалось бы с такою лёгкостью уговорить императора. Однако дальнейшие действия Николая I показали, что он и без уговоров митрополита поглядывает на Восток, то есть как раз туда, куда уже поглядывали в своё время и Пётр I, и Екатерина II...

Католики получили Вифлеемский храм. В феврале 1853 года в Истанбул отправилось из России чрезвычайное посольство во главе с князем Меншиковым. Меншиков привёз Абдул Маджиду интересное нагловатое требование: Николай I требовал ни много ни мало, а только лишь передачи под его фактическую юрисдикцию всех греко-восточных ортодоксов, то есть православных подданных султана.

Князь Меншиков вёл себя вызывающе. Султан настоятельно порекомендовал послу не вмешиваться во внутренние дела Османской империи. В начале мая 1853 года российское посольство покинуло Истанбул.

Николай I, не раздумывая долго, приступил к насильственным действиям. До конца июня русские войска заняли порядочный кусок владений султана – дунайские княжества Молдавию и Валахию. Но союз Англии и Франции, на отсутствие коего так надеялся Николай I, состоялся! Английская и французская эскадры вошли в Дарданеллы.

Николай I срочно встретился в Варшаве с прусским королём Фридрихом Вильгельмом IV и молодым австрийским императором Францем Иосифом, которому совсем недавно, в 1849 году, помог подавить восстание венгров. Однако оба бывших союзника не только не поддержали Николая I, но даже и открыто объявили, что примут сторону Англии и Франции...

Российский император был потрясён подобным вероломством! Он так верил в эту возможность союза монархов против быдла. Он так искренне старался помочь, так искренне приказывал: Патронов на всех этих каналий не жалеть!.. И вот!.. Вот она, неблагодарность... Европа ненавидит его. Он – в европейских глазах – деспот, жандарм и... мерзавец!..

Что ж! Ему никто не нужен. Он пойдёт один против всех.

* * *

Осенью султан потребовал от российского императора вывести войска из Молдавии и Валахии. На этот ультиматум Николай I ответил решительным отказом. Османская империя начала военные действия.

В первый период войны, с октября 1853-го по март 1854-го года, война велась между Россией и Османской империей с переменным успехом. Османам удалось отбить Молдавию и Валахию. Но черноморская эскадра под командованием адмирала Нахимова нанесла поражение османскому флоту.

* * *

15 марта 1854 года Англия объявила войну Российской империи. На другой день Франция присоединилась к Англии.

Столица приветствовала начало военных действий. Королева на балконе Букингемского дворца приветствовала идущие в порт войска. На своей яхте «Виктория и Альберт» королева провожала английский флот.

Средоточием Крымской войны сделалась известная осада Севастополя.

* * *

7 ноября 1854 года в Севастополь прибыл молодой человек, российский дворянин, литератор, граф Лев Николаевич Толстой. Он был прикомандирован к лёгкой батарее артиллерийской бригады.

Здесь на сцену вновь выступает дневник. На этот раз дневник будущего великого писателя. 23 ноября Лев Николаевич сделал следующую запись:

«Грустное положение – и войска и государства – Я часа два провёл, болтая с ранеными французами и англичанами. Каждый солдат горд своим положением и ценит себя; ибо чувствует себя действительной пружиной в войске. Хорошее оружие, искусство действовать им, молодость, общие понятия о политике и искусствах дают ему сознание своего достоинства. У нас бессмысленные ученья о носках и хватках, бесполезное оружие, забитость, старость, необразование, дурное содержание и пища убивают внимание, последнюю искру гордости и даже дают им слишком высокое понятие о враге».

Солдаты российской армии, ещё недавно – крепостные крестьяне, являлись, в сущности, людьми обречёнными. Двадцать пять лет, четверть века военной службы, муштры, побоев; немногие выдерживали...

А молодому Толстому нравилось на войне. Его дневниковые записи парадоксально сходны с записями в дневниках королевы Виктории. Оба они, королева Англии и будущий повелитель всемирной литературы, отличались искренностью в своих писаниях. Эта самая искренность и до сих пор вынуждает многих читателей дневников великой королевы и великого писателя выдвигать нелепые обвинения в чёрствости, бездушности, антигуманности и проч.

Толстой записывал:

«...Постоянная прелесть опасности, наблюдения над солдатами, с которыми живу, моряками и самим образом войны так приятны, что мне не хочется уходить отсюда, тем более, что хотелось бы быть при штурме, ежели он будет...»

В самый разгар Крымской войны умер Николай I. Он также был на свой лад искренним до чрезвычайности человеком. Вероятно, Крымская война раскрыла ему глаза на многое. Возможно, он был в состоянии многое понять, но принять, нет, не мог!

27 августа 1855 года английские и французские войска захватили Малахов курган, служивший как бы ключом к Севастополю.

На престол вступил тридцатисемилетний Великий князь Александр Николаевич, некогда, уже в незапамятные времена, танцевавший с Викторией в залах английских дворцов, Александр II... Теперь королева Англии не завидовала российским монархам. Теперь она чувствовала себя в сравнении с тем же Николаем Павловичем справедливой радетельницей о благе подданных. Она теперь полагала русского императора эгоистом, который ради своих прихотливых симпатий и антипатий погубил множество людей. Конечно, она была не вполне права. Разве Николай I был, в свою очередь, виновен в том, что родился принцем из дома Романовых и волею судьбы сделался императором? По сути, он и не следовал своим желаниям, он следовал воле судьбы; а судьба в России редко бывает счастливой!

* * *

Виктория посещала госпитали, говорила раненым солдатам приветственные и благодарственные слова. Победа Англии и Франции, равно как и поражение России, оплачены были кровью множества людей. Но разве все эти люди, которых возможно называть тем самым «пушечным мясом», разве они говорили, что не хотят воевать, не хотят участвовать в войне? Вовсе нет, они этого не говорили. И для них, так же, как и для их правителей и полководцев, война была жизнью, и даже более истинной, более наполненной жизнью, нежели мир. Парадокс: эта жизнь в условиях войны была, в сущности, всего лишь... смертью; но они более охотно принимали эту жизнь-смерть, нежели жизнь-жизнь!..