Текст книги "Примула. Виктория"

Автор книги: Фаина Гримберг

«Глупая говядина! Неужели я такой?» – думал он.

Как бы то ни было, когда он простился с ним на седьмой день перед отъездом его в Москву, и получил благодарность, он был счастлив, что избавился от этого неловкого положения и неприятного зеркала. Он простился с ним на станции, возвращаясь с медвежьей охоты, где всю ночь у них было представление русского молодечества».

Лев Великий зол и в достаточной степени прав, с ним такое часто бывает!.. Между прочим, воспитательницей великой княжны Марии Александровны была двоюродная тётка Толстого, Александра Андреевна Толстая. Она воспитывала великую княжну с тринадцати лет. Теперь принцессе пошёл двадцать первый год. Наконец-то сложные переговоры и перипетии брачной стратегии завершились свадьбой!..

Мария Александровна была принцесса как принцесса, обыкновенная принцесса европейского царствующего дома. Нежная, аккуратно одетая, в меру хорошенькая. Шейку оттеняет бархотка, локончики спадают на плечики. Она имела в своём характере много хороших качеств. Когда её мать была уже смертельно больна, великая княжна читала императрице, сидя у её постели, ежедневно Евангелие и проповеди популярного проповедника-реформатора Эжена Берсье. Великая княжна обожала мама, обожала папа, обожала Бога. Она готова была на многие жертвы. Она не очень любила общество пожилых дам и сановников во дворцах Санкт-Петербурга и называла их, не чинясь, «старыми колпаками». Она, подобно всем принцам и принцессам из дома Романовых, не любила также учиться и потому была не очень образованна.

Виктория не прислала в подарок будущей невестке ни колец, ни дорогих брошей, ни бриллиантового колье. И жениху и невесте прислала она по молитвеннику, а Марии Александровне – ещё и веточку мирта – символ невинности новобрачной под венцом.

Торжество получилось великолепным, каким только может быть торжество по случаю брака принцессы в стране, где не настолько давно отменили рабство, и где правят монархи, никак не ограниченные конституцией, которой нет! Английских гостей поражали устланные алыми коврами полы вокзалов, а также лакеи, разодетые в золото и пурпур, как венецианские дожи.

Православное венчание было наиболее внушительным и торжественным. 23 января 1874 года в придворной церкви Зимнего дворца возможно было полюбоваться духовенством в богатейших парчовых ризах, золотых митрах, с наперстными крестами, усыпанными драгоценными камнями. Пел великолепный хор певчих. Принцы, принцессы, император всероссийский, министры, дипломатический корпус в парадных мундирах, расшитых золотом не хуже лакейских. Титулованные дамы в изумительных туалетах блистают бриллиантами. Шаферы Марии Александровны – три её младших брата. Шафер герцога Эдинбургского – его младший брат, герцог Артур Коннаутский. Шаферы держат над головами брачующихся золотые венцы-короны. Затем торжественная процессия перешла в Александровский зал дворца, где был совершён англиканский обряд бракосочетания.

В парадной зале Зимнего дворца накрыт был свадебный стол на семьсот кувертов. Торжественный великолепный банкет. Блеск богатейших драгоценностей смешивается с блеском мундиров, золотых и серебряных тарелок и блюд и роскошного севрского фарфора. Трапезующих услаждают пением итальянские знаменитости – Патти, Альбани и Николини.

На балу присутствовало более трёх тысяч приглашённых.

В десять часов вечера бал завершился. Императорский поезд увёз молодожёнов в Царское Село, где они провели свою первую брачную ночь.

Император много беседовал с английскими принцами. В результате подобных разговоров отправлено было в Лондон принцем Уэлльским большое послание к матери. Берти писал, что император – прекрасный человек и – главное! – не имеет ни малейшего намерения завоёвывать Константинополь!..

Сразу видно из этого письма незнание принцем Уэлльским современной ему русской поэзии. Так, он и понятия не имеет о стихотворении Фёдора Ивановича Тютчева «Не гул молвы прошёл в народ...», написанном 1 марта 1850 года и опубликованном в 1854 году в журнале «Современник». Как раз в этом стихотворении есть такие строки:

 
И своды древние Софии
Вновь осенит Христов алтарь!
Пади пред ним, о царь России,
И встань как всеславянский царь!..
 

Вы уже, наверное, догадались, что София в данном конкретном случае отнюдь не столица Болгарии, но известная мечеть Айя София в Истанбуле, до 1453 года – греко-восточная церковь святой Софии...

* * *

Вскоре Петербург посетил австрийский император Франц Иосиф. Император дал в честь высокого гостя торжественный обед, во время которого произнёс тост:

   – Я пью за здоровье моего друга Франца Иосифа, осчастливившего нас своим присутствием. В дружбе, связывающей нас обоих с императором Вильгельмом и с королевой Викторией, я вижу самую верную гарантию мира в Европе, столь желаемого всеми и столь всем нам необходимого!..

Франц Иосиф, разумеется, ответил:

   – Всевышний благословит эти наши всеобщие усилия и дарует мир человечеству!..

Заговорили о мире. Стало быть, в скором времени следовало ожидать войны. Бисмарк предположил, что канцлер Горчаков просто-напросто устраивает тайное соглашение между Австрией и Россией, которое будет иметь своей целью захват и дальнейший раздел Османской империи.

Впрочем, вероятно, только наивный принц Уэлльский ещё может верить в нежелание России внедриться на Балканский полуостров. Уже давно российские правители об этом мечтают. Ещё Потёмкин предлагал Екатерине свой «греческий прожект» – план завоевания Балканского полуострова и захвата всё того же Константинополя. Екатерина даже второго внука назвала «византийским» именем – Константин и приставила к нему служителей-греков, предназначая его в балканские наместники. В Одессе при Александре I прикармливали авантюриста Ипсиланти, вооружили его и натравили на османов. Однако разбойничья банда «освободителя Греции» быстро была побеждена и рассеяна. Особое министерство – Азиатский департамент – опекает осевших в приморской Одессе эмигрантов-болгар. Некий Иван Вазоглу[105]105
  ...Иван Вазоглу... – Иван Вазов (1850—1921) – болгарский писатель.


[Закрыть] напишет в 1889 году в Одессе же плоховатый, но выразительный роман под выразительным названием «Под игом». В то время Россия, уже руководимая новым императором, Александром III, ещё будет пытаться удержать новосозданное Болгарское княжество, затем надолго махнёт рукой на всех этих болгар, сербов и прочих греков, которые не перестают угрызать друг друга...

* * *

Александр II отправляется в Англию – проведать новобрачную дочь. Но, кажется, главная его цель – успокоить королеву; внушить ей, что Россия – опять же! – не намеревается завоевать, или включить в сферу своего влияния Балканский полуостров, а всего лишь помогает балканским славянам освободиться от пресловутого «ига»!

«Старая английская дура» торжественно встречает своего гостя-«азиата» на ступенях парадной лестницы Виндзорского дворца. Она дружески прогуливается с ним по аллеям Виндзорского парка. Император посещает Хрустальный дворец. В его честь произносится много похвальных речей. Александр II самолично принимает устроенный в его честь военный парад.

Во главе правительства уже стоит не виг Гладстон, а тори Дизраэли. Россия наступает на ханства и кочевые племена Средней Азии. Короче, весьма подходящие условия для установления очень мирных отношений между Россией и Англией!..

* * *

Королева пережила эпоху борьбы Гладстона и Дизраэли. Эта борьба надолго сделается своего рода символом английской двухпартийной системы парламентского устройства...

Гладстон...

Уильям Гладстон. Он и Дизраэли далее и в брак вступили в один и тот же год. И оба женились на женщинах милых и преданных своим мужьям-политикам. Но, кажется, на этом сходство заканчивается...

Уильям Юарт Гладстон. Родился в 1809 году, умер в 1898 году. Являлся премьер-министром Великобритании с 1868 по 1874 год; далее – с 1880-го по 1885 год; далее – в 1886 году; далее – с 1892-го по 1894 год...

Бенджамин Дизраэли. Родился в 1804 году, умер в 1881 году. Являлся министром финансов Великобритании в 1852 году; далее – с 1858-го по 1859 год; далее – с 1866-го по 1868 год; являлся премьер-министром в 1868 году; и далее – с 1874 по 1880 год...

Мистер Гладстон – Великий Либерал. Мистер Дизраэли – Отец Современного Консерватизма. Впрочем, мистер Дизраэли понимает «консерватизм» отнюдь не как отстаивание ретроградных принципов, а как некий гарант общественной стабильности, вовсе не препятствующий либеральным по сути установлениям. Так, в 1867 году Великий Либерал отчаянно сопротивляется принятию последнего великого Билля о реформе, внесённого Отцом Современного Консерватизма и ставшего законом в августе того же года. Страна вдруг обнаружила, что тот самый «простой народ» ещё на шаг приблизился к избирательным урнам, а сопротивляется этому приближению лидер... либеральной партии вигов! По каковому поводу Карл Маркс в одной из своих статей в «Нью-Йорк Геральд Трибюн» заметил:

«Таким образом, виги, по признанию их собственного историка, на деле представляют собой нечто весьма отличное от провозглашаемых ими «либеральных и просвещённых принципов». Эта партия, таким образом, оказывается точь-в-точь в положении того пьяницы, который, представ перед лорд-мэром, утверждал, что он в принципе сторонник трезвости, но по воскресеньям каждый раз совершенно случайно напивается пьяным».

Гладстон и Дизраэли – те самые Единорог и Лев кэрролловские. Тенниэл, иллюстрировавший «Алису», помещал в «Панче» карикатуры на Гладстона и Дизраэли...

«... – Лучше я шепну вам на ухо, – сказал Гонец и, поднеся руки трубкой ко рту, нагнулся к Королю. Алиса огорчилась – ей тоже хотелось знать, что происходит в городе. Но Гонец гаркнул Королю прямо в ухо:

   – Они опять взялись за своё!

   – Это, по-твоему, шёпот? – вскричал бедный Король, подскочив на месте и передёргивая плечами. – Не смей больше так кричать! А не то живо велю тебя поджарить на сливочном масле! У меня в голове всё гудит, словно там землетрясение!

   – Маленькое такое землетрясеньице, – подумала про себя Алиса. Вслух же она спросила:

   – Кто взялся за своё?

   – Как – кто? Единорог и Лев, конечно, – отвечал Король.

   – Смертный бой за корону? – спросила Алиса.

   – Ну, конечно, – сказал Король. – Смешнее всего то, что они бьются за мою корону! Побежим, посмотрим?

И они побежали. На бегу Алиса твердила про себя слова старой песенки:

 
Вёл за корону смертный бой со Львом Единорог.
Гонял Единорога Лев вдоль городских дорог,
Кто подавал им чёрный хлеб, а кто давал пирог,
А после их под барабан прогнали за порог.
Кто... победит... получит... корону? – спросила Алиса, тяжело дыша.
Ну, нет! – сказал Король. – Что это тебе в голову пришло?
 

. . . . . . . .

У Алисы от бега перехватило дыхание – она не могла в ответ сказать ни слова. Молча они побежали дальше, пока не увидели, наконец, огромную толпу, окружившую Льва и Единорога, которые бились так, что пыль стояла столбом... Поначалу Алиса никак не могла разобрать, где Лев, а где Единорог, но, наконец, узнала Единорога по торчащему вперёд рогу.

...Болванс Чик только откусил ещё хлеба и запил его чаем.

   – Что же ты молчишь? – воскликнул Король. – Как они тут дерутся?

Болванс Чик сделал над собой отчаянное усилие и разом проглотил большой кусок хлеба с маслом.

   – Очень хорошо, – отвечал он, давясь. – Каждый из них вот уже около восьмидесяти семи раз был сбит с ног!

   – Значит, скоро им подадут чёрный хлеб и пирог? – спросила, осмелев, Алиса.

   – Да, уже всё готово, – отвечал Болванс Чик. – Я даже отрезал себе кусочек.

Тут бой прекратился, и Лев с Единорогом уселись, тяжело дыша, на землю.

   – Перерыв – десять минут! – закричал Король. – Всем подкрепиться!

Гонцы вскочили на ноги и обнесли всех хлебом. Алиса взяла кусочек на пробу, но он был очень сухой.

   – Вряд ли они будут сегодня ещё драться, – сказал Король Болванс Чику. – Поди, вели барабанщикам начинать!

Болванс Чик кинулся исполнять приказание.

. . . . . . . .

Мимо, сунув руки в карманы, прошествовал Единорог.

   – Сегодня я взял верх, – бросил он небрежно, едва взглянув на Короля.

   – Слегка, – нервно отвечал Король. – Только зачем вы проткнули его насквозь?

   – Больно ему не было, – сказал Единорог спокойно.

. . . . . . . .

Королю, видно, не очень-то хотелось сидеть между Единорогом и Львом, но делать было нечего: другого места для него не нашлось.

   – А вот сейчас можно бы устроить великолепный бой за корону, – сказал Единорог, хитро поглядывая на Короля. Бедный Король так дрожал, что корона чуть не слетала у него с головы.

   – Я бы легко одержал победу, – сказал Лев.

   – Сомневаюсь, – заметил Единорог.

   – Я ж тебя прогнал по всему городу, щенок, – разгневался Лев и приподнялся.

Ссора грозила разгореться, но тут вмешался Король. Он очень нервничал, и голос его дрожал от волнения.

   – По всему городу? – переспросил он. – Это немало! Как вы гонялись – через старый мост или через рынок? Вид со старого моста не имеет себе равных...»

Лев – это, вероятно, Гладстон, а Единорог – Дизраэли. Или – наоборот. Во всяком случае, Кэрролл хорошо и символически понимает внутреннюю и внешнюю политику своей страны и своего времени. То есть – Лев и Единорог непременно дерутся друг с другом, это так положено. И в общем-то всегда не будет больно. И всегда в конце концов накормят всех чёрным хлебом, и даже и пирогом. И в толпе стоит непременный Болване Чик, которого выпустили из тюрьмы, и он, стоя, пьёт чай. И вполне возможно подумать, что Единорог и Лев бьются за корону, то есть за реальную власть. Но на самом-то деле корона всегда (опять лее – всегда!) остаётся на голове короля! Именно монархия как институт; старинный, очень-очень старинный институт; является гарантом стабильности в государстве и обществе. Потому что корона – это вовсе и не реальная власть; это просто корона на голове короля. И это и есть прекрасная система, когда король нервно сидит между Львом и Единорогом, Лев и Единорог непременно дерутся; но... государству не больно!..

Шестидесятые годы были, несомненно, эпохой процветания; достаток, которого достигли ремесленники и даже промышленные рабочие, совершенно вытеснил из умов мысль о возможности революции, по крайней мере в Великобритании. Хотя... Один немецкий учёный – философ (совсем случайно это оказался Карл Маркс!) уже сидел в сумрачных стенах Британского музея за библиотечным столом. В итоге явился на свет в Гамбурге первый том «Капитала». Потом явился и второй...

Семидесятые годы... Вода в Темзе, как всегда, мерзкого грязно-серого цвета. Но небо над головой, словно в насмешку, ослепительно голубое; и если смотреть только вверх, можно подумать, что ты во Флоренции... В той самой Флоренции, которая есть весенняя обитель прелестных искусств и очаровательных наук...

Если же посмотреть вниз, то видно, что на мостовой вдоль набережной в Челси ещё лежит нерастаявший снег. И всё же в воздухе – в местах, открытых солнцу, – уже ощущается первое, слабое дыхание весны...

Допустим!..

Вот он, живой город!

Две шарманки играют наперебой, заглушая друг друга; бродячий музыкант тут же бренчит на банджо. Продавцы горячей картошки, свиных ножек, жареных каштанов громко выкликают свой лакомый товар. Старуха продаёт спички. Другая старуха продаёт из большой корзины жёлтые нарциссы. Водопроводчики, точильщики, мусорщики в клеёнчатых картузах, механики в плоских квадратных кепках и целая орава уличной мелюзги, малолетних оборвышей... Густой поток экипажей. Игорные дома, кофейни, табачные лавки на Хаймаркете и Риджент-стрит. Знаменитая устричная лавка – «Омары, устрицы, лососи копчёные и маринованные»... Периодически фланируют по улицам преуспевающие молодые ремесленники – эта новая разновидность денди, далёкие и как бы не совсем законные потомки Джорджа Браммела. Аристократические щёголи зовут их «снобами»...

Нельзя сказать, чтобы вокруг царила совершенно поголовная нравственность, но все стараются и пытаются так или иначе принимать во внимание элегантный тезис: дурной тон ведёт к преступлению!..

Жизнь идёт. Уильям Гладстон, по прозвищу «Старик», делит своё время между наездами в Харден, родовой замок на северо-западе Англии, и посещениями «Реформ-клуба» – клуба партии вигов на улице Пэлл-Мэлл...

Королева всё с большим доверием относится к Бенджамину Дизраэли. Ирландия капризничает всё сильнее. Ирландские борцы за отделение Ирландии от Англии называют себя «фениями». Впрочем, верхушка фениев приписывает себе аристократическое происхождение; планы их несколько утопичны и смутны; это, в сущности, не монархия и не республика, это – диктатура! В 1885 году Гладстон выдвигает Билль о гомруле – законопроект о предоставлении Ирландии ограниченного самоуправления. Англия отказывается от заключения более или менее постоянных внешнеполитических союзов, начинается политика «Блестящей изоляции»...

Дизраэли пишет королеве: «Господин Дизраэли берёт на себя смелость указать, что в течение двух веков королевская династия провела в Ирландии всего двадцать один день. Его Королевское Высочество мог бы заняться там охотой с барьерами. Так возможно было бы совместить определённым образом выполнение долга с приятным времяпрепровождением; известно, что подобное совмещение приличествует жизни высоких особ».

Королева отвечала: «Однако при непременном условии, что расходы по этому визиту будут отнесены за счёт ирландских властей, которые и пригласят принца. Потому что для поправления здоровья или отдыха ни один человек не выбрал бы Ирландию!»

Королева шутит. А, может быть, экономит деньги. Но каждую неделю от королевы в дом Дизраэли прибывают корзины с первоцветами и фиалками из виндзорских оранжерей. Супруга Дизраэли, Мэри Энн, любит цветы. Дизраэли также любит цветы. Принцесса Елена пишет Мэри Энн короткое письмо: «Мама просила послать Вам от Её имени эти цветы для господина Дизраэли. Однажды он говорил маме, что любит май и все прелестные весенние цветы. Поэтому мама и посылает ему корзину цветов. Несомненно, цветы придадут его кабинету чрезвычайно весёлый вид!»

Мэри Энн отвечает, также в письменной форме: «Я исполнила приятный долг следовать указаниям Её Величества. Господин Дизраэли действительно страстно любит цветы, а свежесть и аромат этих цветов необыкновенны, оттого что они присланы милостивой рукой, осыпающей нас всеми дарами весны!..»

Королева любит примулы, Мэри Энн любит примулы, Бенджамин Дизраэли любит примулы, принцесса Елена любит примулы. Семейная любовь к весенним цветам!..

Отношения Гладстона и Дизраэли отчасти также возможно определить как некое подобие семейного конфликта. Ведь оба принадлежат Англии, принадлежат Её Величеству королеве Англии... Правящая партия Её Величества. Оппозиция Её Величества... Лев и Единорог могут сколько угодно драться, всё равно потом им предложат чёрный хлеб и пирог! И Англия качается, как на качелях; виги – тори, тори – виги; вверх – вниз; а королева не раскачивает эти качели, но она так поставлена, чтобы эти качели не рухнули!..

24 марта 1868 года в «Панче» появляется карикатура, изображающая ложу в театре. Бенджамин Дизраэли, одетый в театральный костюм Гамлета, твердит: «Быть или не быть – вот в чём вопрос!..» А в глубине ложи притаился Гладстон в обыкновенном одеянии джентльмена и шепчет завистливо: «Ему первая роль!.. Нет, дирекция сошла с ума!.. Но моё время придёт!..»

Отношения Гладстона и Дизраэли, впрочем, представляли собой не просто соперничество двух талантливых и, в сущности, успешных политиков. Они были очень разные. Гладстон, серьёзный, строгий. Дизраэли, остроумный, наклонный к ироничности. Кроме того, Дизраэли был писателем. Занятие, по мнению Гладстона, крайне легкомысленное. И два десятка лет эти двое стояли друг против друга – Лев и Единорог, Единорог и Лев. И меж ними – королева...

«... – А я уже ничему не рада, – вздохнула Королева. – Забыла, как это делается. Тебе повезло: живёшь в лесу, да ещё радуешься, когда захочешь!

   – Только здесь очень одиноко! – с грустью промолвила Алиса. Стоило ей подумать о собственном одиночестве, как две большие слёзы покатились у неё по щекам.

   – Ах, умоляю тебя, не надо! – закричала Королева, в отчаянии ломая руки. – Подумай о том, какая ты умница! Подумай о том, сколько ты сегодня прошла! Подумай о том, который теперь час! Подумай о чём угодно – только не плачь!

Тут Алиса не выдержала и рассмеялась сквозь слёзы.

   – Разве, когда думаешь, не плачешь? – спросила она.

   – Конечно, нет, – решительно отвечала Королева. – Ведь невозможно делать две вещи сразу!..»

Явно приближалось время, когда на вопрос: «Который теперь час?», возможно будет дать ответ: «Час войны»!..

А покамест Гладстон пребывал в раздражении. Проведя избирательную реформу, Дизраэли частично выбил из рук либеральной партии её оружие... В Ирландии постоянно совершались преступления, убийства, грабежи. Ирландия хулиганила. Впрочем, она всегда такая. Гладстон заявил: «Моя миссия – умиротворение Ирландии». Дизраэли проиграл выборы. Он мог бы получить звание пэра и остаться спокойно в Палате лордов. Но он не считал возможным покинуть проигравшую партию тори, свою партию. Он занял в Палате общин пост лидера оппозиции. Королева предлагала ему пэрство. В ответ он попросил, чтобы титул, подобающий супруге пэра, получила бы его жена Мэри Энн. Сам он хотел оставаться просто Дизраэли. Королева очень мило согласилась с ним. Он выбрал для Мэри Энн фамилию «Биконсфилд» по названию городка в Букингемском графстве. В своём романе «Вивиан Грэй» Дизраэли уже описал вымышленного им лорда Биконсфилда. Теперь Мэри Энн стала виконтессой Биконсфилд, а Дизраэли предпочёл остаться по-прежнему просто Дизраэли.

Между тем Англия ожидала от него решительных действий. Лев и Единорог должны, просто-напросто обязаны драться! Вот сейчас Дизраэли сокрушит Гладстона. А Дизраэли не сокрушает. Дизраэли занял выжидательную позицию. Пусть Гладстон попробует умиротворить Ирландию, пусть новые законодательные акты кружатся над ней, легковесные, как воздушные змеи. Ирландия и не таких обламывала!

Дизраэли острит, Дизраэли шутит. В одном из салонных собраний дочь Гладстона спрашивает его мнение о каком-то зарубежном политике.

– О! Это самый опасный человек в Европе, кроме меня, если верить Вашему отцу, и кроме Вашего отца, если верить мне!..

Дизраэли пишет роман. Этот роман называется «Лотар». В этом романе рассказывается о молодом, очень благородном человеке, наследнике большого состояния. Три женщины, три красавицы, борются за место в сердце Лотара. Эти женщины олицетворяют католичество, революцию и верность британским национальным традициям. Побеждает леди Корисанда – олицетворение национальных традиций. Вся Англия читает роман лидера оппозиции. Роман переводится на русский язык в далёкой и близкой России. Достоевский читает «Лотара». Достоевский внимательно следит за появлением новинок современной ему европейской литературы. Достоевский, литератор, наделённый необыкновенной восприимчивостью, мгновенно пишет собственный роман. Достоевский привык торопиться, привык работать быстро, ему надо деньги зарабатывать, он зарабатывает деньги писательским трудом. Итак, молодой благородный аристократ; женщины борются... Две женщины... Нет, всё-таки три женщины!.. Настасья Филипповна Барашкова – оскорблённая добродетель. Аглая Епанчина – страстная и замороженная добродетель. Вера Лебедева – кроткая добродетель... А! Ну её, Веру!.. Двух баб хватит... Молодой наследник... лорд... князь... Очень много говорит... Перетолковывает на свой, очень православный, очень патриотический лад речи то Лотара, то Корисанды. Но хорошего конца не ждите! Очень многие погибнут. В частности, погибнет главный герой, он лишится разума. А роман будет называться – «Идиот»! «Лотар» означает «сильный», «великолепный». А «Лев» – это и есть «лев»! И, между прочим, герой Достоевского не просто «Лев», он ещё и «Лев Николаевич». Таким образом, ещё и выходит, что самый значительный русский оппонент, противник Достоевского, Лев Николаевич (то есть сами знаете, кто! А кто? А Толстой!) – идиот!.. Ах, Достоевский! Самый викторианский из наших русских писателей второй половины девятнадцатого века. Викториански страстно любящий добродетель и ненавидящий порок. Эпилепсией, однако, Лотар не страдает. Все эти несчастненькие, униженные и оскорблённые – это не по части Дизраэли, это уже – Диккенс.

Достоевский учится у английских прозаиков и, как всякий (ну, почти всякий!) ученик, ненавидит своих учителей. И от ненависти бунтует. И в бунтарском порыве меняет местами порок и добродетель. И он не поцелует руку своему учителю Дизраэли, как не поцелует Грушенька ручку Катерины Ивановны! Уж лучше укусить!.. Страстный викторианец Достоевский...

Итак! «Лотар» имеет большой успех. («Идиот», конечно, тоже, но мы сейчас не об этом.) Гладстон по-прежнему возглавляет правящую партию вигов. Дизраэли занят смертельным недугом жены. Ей почти восемьдесят. Ему – почти семьдесят. Они прожили вместе тридцать лет. Он называет Мэри Энн «идеальной женой», она его – «идеальным мужем». Он тяжело переживает её смерть.

И вот теперь-то Дизраэли возвращается в политику. Ему нужно забыться.

Гладстону не удалось умиротворение католической Ирландии. Законодательными актами он свёл к нулю влияние протестантской церкви. Он всячески демонстрирует ирландцам своё доброе к ним отношение. В ответ – избиение чиновников, убийство полицейских. Ирландия остаётся Ирландией. Гладстон возвращается к обычной политике в отношении Ирландии. Теперь её «умиротворяют» с помощью армии. Ещё недавно Гладстон утверждал, что управлять Ирландией с помощью пушек может каждый! Теперь Дизраэли иронизирует – разумеется, каждый; даже мистер Гладстон!

Королеву раздражают действия Гладстона. Его действия кажутся ей слишком сложными и радикальными. Она откровенно предпочитает простоту. Гладстон то и дело представляет ей проекты новых законов. Проекты сопровождаются длинными объяснительными записками. Гладстон требует слишком большой новизны. Гладстон пытается решить проблемы, которые невозможно решить в принципе! Королеве всё это не нравилось. Дизраэли всегда говорил ей: «Прежде всего надо исполнить волю Вашего Величества!» Гладстон только и знает, что говорить ей: «Нет, Ваше Величество!» Да, он очень почтителен с ней, но говорит «нет!» Он фактически и законодательно ограничивает в правах ирландских протестантов. Но ведь Англия – не католическая страна! И никогда не будет католической страной! Королева всё более и более склоняется к мысли о том, что действия Гладстона вредят престижу Англии. Она слишком уважает конституцию, она не может противиться парламентским установлениям. Но – Боже мой! – как бы она желала падения Гладстона.

В 1873 году проходят предварительные выборы. Выигрывают тори. Дизраэли тщательно готовится к избирательной кампании. Агитация в пользу тори ведётся среди всех классов общества, особенное внимание обращено на промышленных рабочих. Наконец, выборы состоялись. Кто победил, ясно! Тори – консерваторы. Гладстон решает подать в отставку, не дожидаясь созыва парламента. Он больше не хочет быть лидером своей партии, лидером вигов. Карьера большого политика более не прельщает его. Гладстон говорит о своих намерениях королеве. Она учтиво соглашается с ним.

На заседании парламента Дизраэли тепло отзывается о Гладстоне.

Теперь Дизраэли – не просто лидер, теперь он – вождь тори. Более того – он вождь страны. Королева царствует. Лидер партии – правит.

Много лет художник-карикатурист Лич травил Дизраэли на страницах «Панча». Теперь Дизраэли назначает пенсию детям Лича.

Королева рада возвращению Дизраэли во власть и не скрывает своей радости. Теперь королева для Дизраэли – старый друг, любимый и любящий друг. Порою требовательный и немного капризный друг, но – друг!

Дизраэли учреждает своего рода «сообщество красавиц». В основном это весьма пожилые дамы. Русский посол иронически именует их «бабушками». Но королева позволила войти в это сообщество и своей младшей дочери, принцессе Беатрис. Да и более того, королева согласилась возглавить это сообщество! Дизраэли вручает каждой даме брошь в виде пчелы. Ведь пчела уже во времена далёкой и глубокой древности почиталась как символ женщины прекрасной и добродетельной.

Семейная дружеская идиллия... Королева встречает своего министра в тенистом парке Осборна. Из окон замка видна синяя бухта. Белые паруса снуют по синеве воды. Королева сияет, королева улыбается. Королева красива. Королева почти... молода! И она совершенно согласна с Дизраэли. Монархия – вот что нужно Англии! Парламент и монархия. И Дизраэли согласен с королевой. И королева приказывает принести кресло...

– ...Ведь у вас подагра, я знаю. Вам, конечно же, трудно стоять! Садитесь же!..

Сидеть во время подобной аудиенции у королевы вообще-то не принято. Но теперь для Дизраэли – принято!

Королева советуется со своим министром. Королева обедает со своим министром. Министр говорит королеве комплименты. Министр расспрашивает королеву о днях её юности, о лорде Мельбурне. Королева рассказывает. Если Дизраэли болен, королева посылает к нему придворного медика, в то время Уильяма Дженнера. В Осборне и Бэлморале отводятся для Дизраэли особые комнаты. Он болен. Королева сама приходит навестить его. Она заботлива, как мать, как сестра. Она делится с ним своими воспоминаниями о покойном муже. Дизраэли вспоминает любимую Мэри Энн.

Дизраэли возвращается в Лондон. Вскоре в его дом на Гровенор-стрит прибывает огромная корзина цветов. Он благодарит королеву изящным письмом; он пишет о себе в третьем лице:

«Мистер Дизраэли приносит смиренную признательность Вашему Величеству! Вчера вечером ему доставили корзину, чрезвычайно хрупкую на вид. Когда он открыл её, то подумал было, что Ваше Величество присылает ему все существующие орденские звезды. Эта иллюзия была так сильна, что вечером, отправляясь на банкет, в общество людей, украшенных лентами и наградами, он не удержался от искушения приколоть себе на грудь несколько цветков первоцвета, желая показать, что и у него есть звёзды, пожалованные прекрасной королевой!..»

Шекспир... «Сон в летнюю ночь»... Титания, королева фей... Королева-примула!..

Он пишет королеве:

«...Позже, ночью, ему пришло на мысль, что всё это – просто волшебство, просто сказочный дар, присланный другой королевой, Титанией, владычицей фей. Вместе со своими придворными Титания рвёт цветы на зачарованном острове и дарит простым смертным первоцветы, которые, насколько ему известно, кружат голову всем, кто их получает!»..