Текст книги "Примула. Виктория"

Автор книги: Фаина Гримберг

Надо отметить, что российские мемуаристы крайне редко вспоминают о том, что Алиса Гессенская – внучка королевы Виктории. Но ведь и правда то, что Алиса уже в юности должна была отличаться (и отличалась) убеждениями несколько двойственными. В конце-то концов её двоюродным братом является кайзер Вильгельм, милитаризм которого пугает даже бабушку Викторию. Именно из германской идеологии Алиса – Александра Фёдоровна заимствует для себя идеи необходимости войн; и, разумеется, эти войны должны быть победоносными. Император и императрица крепко держатся друг за друга в обстановке всеобщей нелюбви к ним обоим; и, словно магнитом, притягивают в своё ближайшее окружение людей необразованных, посредственных, одиозных; военных деятелей типа Куропаткина, фактически проигравшего русско-японскую войну, или адмирала Алексеева, вообще мало смыслившего в военных действиях. Впрочем, государыня уже отлично усвоила, что Россия – не Англия бабушки Виктории. Это в Англии и королева, и парламент – всё это для народа. В России, напротив, народ – для покорного исполнения прихотей правителей и аристократии. В России солдату не платят жалованье, он – отнюдь не «наёмный лев». Российский солдат – своего рода «подневольный лев». Для того чтобы выигрывать войны, достаточно не щадить его и тысячами подставлять под пули. Но ни русско-японскую, ни первую мировую русская армия не выиграет; она не готова к ведению активных военных действий, она всё более готова к сопротивлению самому институту Российской империи. К середине двадцатых годов двадцатого уже века российскую армию зажмут в крепкий ежовый кулак тренинга. И она выиграет вторую мировую!..

Но почему всё-таки вокруг императора и императрицы, в их самом ближайшем окружении, клубились концентрированно всевозможные Вырубовы, черногорские княжны, Куропаткины и проч., во главе с Распутиным? Пожалуй, объяснить это не так уж трудно. И Николай Александрович и Александра Фёдоровна, люди недалёкие и чрезвычайно одинокие (мы уже об этом много раз упомянули, но это очень важное обстоятельство), охотно раскрывают свои простые (скажем так, плоские) сердца навстречу самой простой, самой плоской и пошлой лести.

Витте продолжает снова, снова и снова:

«...Особая милость государя выражалась тем, что министра после доклада приглашали завтракать. Старых министров, т. е. министров отца, или совсем не приглашали, или приглашали весьма редко. Министр иностранных дел граф Муравьев и Куропаткин (в первые годы своего министерства) в этом отношении пользовались особым вниманием, они приглашались постоянно.

Первый нравился своими забавными, хотя весьма плоскими, шутками императрице, а второй – по благоволению государя, но для таких приглашений одного благоволения государя было недостаточно, нужно было хотя маленькое расположение Её Величества, и Куропаткин это тоже скоро понял.

Летом 1898 г., когда я жил на Елагином острове, в запасном доме летнего дворца, а Куропаткин жил на Каменном острове, в доме, также принадлежащем министерству двора, как-то раз вечером я зашёл к Куропаткину по поводу одного срочного дела; это было накануне доклада военного министра государю императору.

Объяснившись с Куропаткиным по делу, я хотел уходить, он меня начал задерживать. Я ему говорю:

   – Я вас не хочу беспокоить, так как знаю, что у вас всеподданнейший доклад и, следовательно, вам надо приготовиться по всем делам, которые вы будете докладывать.

На это мне Куропаткин ответил:

   – Нет... что касается дел, то я и без того знаю дела, которые буду докладывать, а вот я теперь читаю Тургенева, так как после доклада я всегда завтракаю у государя императора вместе с императрицей, и вот я хочу постепенно ознакомить государыню с типами русской женщины.

На следующий год государь был весною в Ялте. Были пасмурные дни. Как-то раз Куропаткин, возвращаясь с всеподданнейшего доклада, заехал на дачу ко мне и мне, между прочим, говорит: «Кажется, я сегодня порадовал государя, вы знаете, во время доклада была всё время пасмурная погода и государь был хмурый. Вдруг около окна, у которого государь принимает доклад, я вижу императрицу в роскошном халате; я и говорю государю: Ваше Величество, а солнышко появилось. Государь мне отвечает: где вы там видите солнце? – а я говорю: обернитесь, Ваше Величество. Государь обернулся и видит на балконе императрицу и затем улыбнулся и повеселел».

В связи с историями жизни двух внучек королевы Виктории, двух гессенских принцесс, Елизаветы и Алисы, судьба которых была связана с Россией, мало кто (то есть фактически – никто!) не обратил ещё внимания на полную противоположность викторианской Англии и Российской империи. Англия и Россия, либерализм и тирания, конституционная монархия и ничем не ограниченная власть деспотов. В сущности, и Елизавета, и Алиса – Александра Фёдоровна являются в России как некие своего рода посланницы, «делегатки» викторианства. Что вышло из викторианской по сути затеи великой княгини Елизаветы Фёдоровны, чем закончилась её попытка реформы Русской Православной Церкви, мы уже знаем. Александра Фёдоровна не отличалась некоторой утончённостью ума, свойственной её старшей сестре. В действиях, касавшихся политики, российская императрица следовала скорее германским принципам, усвоенным от своих немецких родственников. Но, разумеется, оставалась одна сфера, в которой императрица проявляла себя как истинная викторианка. Эта сфера была – частная жизнь, бытовое устройство её семьи. В этой семье Александры и Николая Романовых и они сами, и пятеро их детей говорили по-английски, играли в теннис и крокет, занимались гимнастикой; девочки старательно рукодельничали. Но болезнь единственного сына наложила на жизнь семьи тяжкий, мучительный отпечаток...

Впрочем, как известно, русская аристократия давно уже вовсю пользуется всеми приятными свойствами английского комфорта и довольно-таки давно обожает крокет, и в особенности теннис, о котором пишет, к примеру, с восторгом в посредственном, но очень реалистичном стихотворении князь Владимир Палей[118]118
  ...Владимир Палей... – Владимир Павлович Палей (1897—1918) – сын Великого князя Павла Александровича, сына Александра II, от морганатического брака с Ольгой Пистолькорс.


[Закрыть]:

 
...Люблю я юных тел красивых строй движений,
И service бешеный, и ряд шутливых прений.
Издалека видны, все в белом, игроки,
Ракеткой лёгкою продолжен взмах руки,
И голоса девиц, подхваченные эхом,
Звучат таинственным и лучезарным смехом!..
«Рlау?» – «Ready!»
И летит чрез сетку быстрый мяч.
Люблю я handicap и очень строгий match,
Когда все зрители следят с немым вниманием...
 

* * *

Обращаемся снова к Сергею Юльевичу Витте, чтобы понять и увидеть ярко этот полнейший крах, крушение Романовых, связанное теснейшим образом с внучкой либеральной королевы!

Наиболее интеллектуальные российские политики отворачиваются с отвращением от черносотенного движения. Императрица поддерживает черносотенцев деньгами. Королеву Викторию возможно было упрекнуть в том, что она склонна прислушиваться к советам мужа; но ей это охотно прощали; ведь советы принца-консорта были умны и давались с полным пониманием политических ситуаций; а кроме того, образ женщины, уважающей своего любимого супруга, производил на англичан хорошее впечатление. Но император, слишком доверяющийся жене, производит в России впечатление дурное; особенно когда всем известно, что сама эта жена охотно доверяется людям случайным, льстецам и подлецам. Над этим подшучивают даже самые верноподданные юнцы, тот же князь Владимир Палей:

 
Аля еле дышит,
Аля сплетню слышит.
Что за благодать
Ане всё сказать!
 
 
Аня еле дышит,
Аня сплетню слышит.
Что за благодать
Дальше передать.
 
 
Аliх еле дышит,
Аliх сплетню слышит.
Ах, какой экстаз
Подписать указ.
 
 
Ники еле дышит,
Ники сплетню слышит.
Весь Его экстаз —
Подписать указ.
 

Но приступим, наконец-то, к тексту Сергея Юльевича:

«Странная особа императрица Александра Фёдоровна. Когда подбирали жену цесаревичу (будущему императору Николаю II), за несколько лет до смерти Александра III, её привозили в Петербург на смотрины. Она не понравилась. Прошло два года. Цесаревичу невесты не нашли, да серьёзно и не искали, что было большой политической ошибкой. Цесаревич, естественно, сошёлся с танцовщицей Кшесинской (полькой). Об этом Александр III не знал, но это подняло приближённых, всё советовавших скорее женить наследника.

Наконец, император заболел. Он и сам решил скорее женить сына. Вспомнили опять о забракованной невесте Алисе Дармштадтской. Послали туда наследника делать предложение. Привожу по этому предмету рассказ, сделанный мне глаз на глаз нашим нынешним почтеннейшим послом в Берлине графом Остен-Сакеном, когда я был проездом в Берлине, едучи в Нордерней к канцлеру, тогда ещё графу Бюлову, заключить торговый договор (1904 г.).

«При Александре II я был поверенным в делах в Дармштадте и знал всю великогерцогскую семью.

При Александре III этот пост был уничтожен, и я был переведён в Мюнхен. Когда наследник поехал в Дармштадт, меня туда командировали. В первый день приезда после парадного обеда я пошёл к старику обер-гофмаршалу, с которым был очень дружен, когда ещё был поверенным в делах в Дармштадте. Разговорившись с ним, говорю: когда я уезжал, принцесса была девочкой, скажите откровенно, что она из себя представляет? Тогда он встал, осмотрел все двери, чтобы убедиться, не слушает ли кто-нибудь, и говорил мне:

«Какое для Гессен-Дармштадта счастье, что вы от нас её берёте».

Когда она приняла предложение (ещё бы не принять), то она, несомненно, искренне выражала печаль, что ей приходится переменить религию. Вообще это тяжело, а при её узком и упрямом характере это было, вероятно, особенно тяжело. Как ни говорите, а если мы, и в особенности «истинно русские» люди, хулим субъекта, переменяющего религию по убеждению, то ведь не особенно красивый подвиг переменить таковую из-за благ мирских. Не из-за чистоты и возвышенности православия (по существу православия это, несомненно, так) принцесса Аliх решилась переменить свою веру. Ведь о православии она имела такое же представление, как младенец о теории пертурбации небесных планет.

Но, раз решившись переменить религию, она должна была уверить себя, что это единственно правильная религия человечества. Конечно, она и до сих пор не постигает её сущности (и многие ли её понимают?), но затем совершенно обуялась её формами, в особенности столь красивыми и возвышенно-поэтическими, в каковых она представляется в дворцовых архиерейских служениях.

С её тупым, эгоистическим характером и узким мировоззрением, в чаду всей роскоши русского двора, довольно естественно, что она впала всеми фибрами своего «я» в то, что я называю православным язычеством, т.е. поклонение формам без сознания духа – проповедь насилием, а не убеждением: или поклоняйся, или ты мой враг, и против тебя будет мой самодержавный и неограниченный меч; я так думаю, значит, это правда, и правда – моё право. При такой психологии, окружённой низкопоклонными лакеями и интриганами, легко впасть во всякие заблуждения.

На это почве появилась своего рода мистика – Филипп, Серафим[119]119
  ...Филипп, Серафим... – Филипп, шарлатан из французского города Лиона, приписывал себе некие мистические способности, пользовался доверием императрицы Александры Фёдоровны. Серафим – иеромонах (в миру – Л. М. Чичагов), интриган и черносотенец.


[Закрыть], гадания, кликуши, «истинно русские» люди. Чем больше неудач, тем больше огорчений, тем более душа ищет забвения, подъёма оптимизма в гадании о будущем. Ведь предсказатели всегда, особенно царям, говорят: потерпи, а потом ты победишь, и все будут у ног твоих, все признают, что только то, что исходит от тебя, есть истина и спасение...

Если бы государь имел волю, то такая жена, как Александра Фёдоровна, была бы соответственная. Она – жена императора, и только. Но несчастье в том, что государь безвольный. Кто может иметь на него прочное и непрерывное влияние? Конечно, только жена. К тому же она красива, с волею, отличная мать семейства. Может быть, она была бы неприятна для царя с волей, но не для нашего царя. В конце концов, она забрала в руки государя. Несомненно, что она его любит, желает ему добра – ведь в его счастии её счастие. Может быть, она была бы хорошею советчицей какого-либо супруга – немецкого князька, но является пагубнейшею советчицею самодержавного владыки Российской империи. Наконец, она приносит несчастье себе, ему и всей России... Подумаешь, от чего зависит империя и жизни десятков, если не сотен миллионов существ, называемых людьми. О том, какое она имеет влияние на государя, приведу следующий факт, несколько раз повторявшийся. Когда после 17 октября государь принимал решения, которые я советовал не принимать, я несколько раз спрашивал Его Величество, кто ему это посоветовал. Государь мне иногда отвечал: «Человек, которому я безусловно верю».

И когда я однажды позволил себе спросить, кто сей человек, то Его Величество мне ответил: «Моя жена».

Конечно, и императрица Александра Фёдоровна, и бедный государь, и мы все, которые должны быть его верными слугами до гроба, а главное, Россия были бы гораздо счастливее, если бы принцесса Аliх сделалась в своё время какой-нибудь немецкой княгиней или графиней...»

Пожалуй, Витте не так справедлив к Александре Фёдоровне в том, что касается её религиозных убеждений. Приняв православие, она всего лишь совершила то, что до неё совершила целая череда немецких принцесс, сочетавшихся брачными узами с императорами и князьями дома Романовых. Сергей Юльевич совсем даже и не либерал, но император Николай II и императрица Александра Фёдоровна, оба, что называется, «достали» его своими глупыми, нелепыми и даже, на его взгляд, нелиберальными действиями!

Могло ли в Российской империи что-либо сложиться иначе? Не будем углубляться далеко в историю; скажем только, что и Николай, и Михаил Александровичи, воспитанные деспотичным Александром III, вышли именно людьми безвольными и в достаточной степени приверженцами самых реакционных убеждений. И действия Николая II в политике были вполне закономерны; было бы удивительно, если бы он стал действовать как-то иначе! И то, что он, вполне осознавая свою непопулярность и политическую неуспешность, искал опоры в узком семейном кругу, тоже вполне закономерно. И то, что сиротка Алиса, усвоившая некритически принципы германского милитаризма в смеси с викторианской моралью, и цесаревич Ники, пропитавшийся реакционностью отца, всё более становившейся старомодной, потянулись друг к другу, тоже закономерность. И то, что императрица Александра Фёдоровна не просто приняла православие, а будучи натурой в определённом смысле деятельной, попыталась новую свою веру осмыслить, что называется, «творчески» и в итоге пришла к покровительству черносотенцам, – всё это также всего лишь закономерность, и ещё раз – всего лишь простая закономерность!..

* * *

Ехидные дневники значительно интереснее почтительных мемуаров. Наверное, поэтому дневники Владимира Николаевича Ламздорфа, графа, директора канцелярии министерства иностранных дел, затем товарища министра, затем министра иностранных дел; так вот, дневники Ламздорфа интереснее мемуаров Витте...

Ламздорф был известным и значительным в российской политической жизни лицом; вот что о нём пишет тот же Витте:

«Назначение графа Муравьева 1 января 1897 г. управляющим министерством иностранных дел, а затем 13 апреля того же года министром иностранных дел, перед прибытием в Петербург австрийского императора Франца-Иосифа, было роковым. Оно привело к самым ужасным последствиям, которые перевернули историю России, навлекли на неё громадные бедствия.

. . . . . . . .

...граф Муравьев имел слабость хорошо пообедать и во время обеда порядочно выпить. Поэтому после обеда граф Муравьев весьма неохотно занимался делами и вообще обыкновенно ими не занимался. Относительно занятий он был очень скуп и посвящал им очень мало времени.

При таких качествах граф Муравьев выбрал себе товарищем (т. е. товарищем министра – Ф. Г.) графа Владимира Николаевича Ламздорфа, который был советником по министерству иностранных дел, человека в высокой степени рабочего. Граф Ламздорф всю свою карьеру сделал в министерстве иностранных дел в Петербурге. Он был прекрасный человек, отличного сердца, друг своих друзей, человек в высокой степени образованный, несмотря на то, что он кончил только Пажеский корпус (следовательно, он сам себя образовал), человек очень скромный.

Граф Ламздорф вечно работал, и вследствие этого, как только он поступил в министерство иностранных дел, он всегда был одним из ближайших сотрудников министров, сначала в качестве секретаря, а потом в качестве управляющего различными отделами министерства и, наконец, в качестве советника.

Граф Ламздорф начал свою карьеру ещё при светлейшем князе Горчакове; затем был секретарём и ближайшим человеком к министру иностранных дел Гирсу; далее он был советником министерства и ближайшим сотрудником князя Лобанова-Ростовского. Граф Ламздорф был ходячим архивом министерства иностранных дел по всем секретным делам этого министерства.

Как товарищ министра иностранных дел – это был неоценимый клад, а потому естественно, что граф Муравьев, который весьма мало знал и понимал общемировую дипломатию, был весьма в этом малосведущ и вообще малообразован, к тому же он не любил заниматься, взял себе в товарищи графа Ламздорфа, сам же граф Муравьев больше занимался жуирством, нежели делом. Тем не менее он почему-то нравился как императору, так и молодой императрице. Граф Муравьев хвастался тем, что его часто, даже почти всегда, император после доклада приглашает завтракать, и рассказывал своим коллегам, в том числе и мне, о том, как он забавлял молодую императрицу своими рассказами».

Поскольку Ламздорф пишет не воспоминания, а дневник, не предназначавшийся, разумеется, для публикации, то и позволяет себе не столь добродетельные отзывы о своём, в сущности, коллеге на министерском поприще:

«...А теперь ещё выясняется, что французское правительство значительно повышает пошлины на зерно. Господин Витте, который был обязан заранее предусмотреть подобные возможности и оговорить их в договорных условиях, вечно составляемых им наспех, теперь заводит речь о репрессалиях; сейчас, когда мы находимся накануне заключения торгового договора с Германией, вполне возможно, что мы дойдём до тарифной ссоры с нашими сердечными друзьями-французами».

* * *

Представьте себе, стало быть, кабинет... Прекрасные письменные принадлежности, письменный стол, уложенный бумагами. Кабинетная мебель обита тёмным трипом. Камин. Золочёные корешки за стёклами книжных шкафов. Проведён звонок, вот и кнопка видна. А вот и кресло. А в кресле уже сидит, опустив острый взгляд на разложенные деловые бумаги, аккуратно причёсанный, средних лет мужчина, с высоким, несколько выпуклым лбом и горизонтальными усами над гладко выбритым подбородком, кончики которых следует нарочно выпрямлять на ночь. Это и есть граф Ламздорф. Рассвело. Он работал по меньшей мере половину минувшей ночи. Входит, как было уговорено с вечера, Андрюша («мой Андрюша»), камердинер и любимый человек (есть ещё банщик Фёдор, но это так – время от времени...). Андрюша открывает шторы и передаёт Владимиру Николаевичу пакет с очередным экземпляром «Правительственного вестника»; к газете приложена гневная записка министра финансов и одна из статей отчёркнута красным карандашом. Кончена рабочая ночь, начинается рабочий день.

* * *

«Пятница, 21 января 1894 г.

...Выходя от господина Гирса, сталкиваюсь с фельдъегерем, доставившим письмо; он рассказывает мне, что некоторые сановники продолжают посылать пакеты на имя государя, но тот пока ими заниматься не может, и бумаги возвращаются обратно с резолюциями наследника, который продолжает забавляться с балериной Кшесинской; один из молодых людей нашей канцелярии как-то на днях вечером был у этой танцовщицы, когда ей принесли записку от наследника-цесаревича; он сообщал, что сейчас задерживается у больного отца, но обязательно приедет, как только представится возможность».

Совсем скоро Александр III уже не будет заниматься никакими пакетами вовсе, потому что умрёт. Но покамест он ещё не умер, и потому:

«Суббота, 2 апреля 1894 г.

...Итак, наследник-цесаревич в конечном счёте решил предпринять путешествие, несмотря на то, что оно сулит ему мало привлекательного. Среди бумаг, возвращённых вчера государем, имеется перлюстрированная телеграмма румынского посланника своему правительству; в ней упоминается о путешествии наследника-цесаревича и о том, что оно, видимо, имеет связи со слухами о предстоящей помолвке Его императорского Высочества с принцессой Алисой Дармштадтской. Его Величество вернул данный документ, не сделав на нём ни малейшей пометы!..»

Это ещё только начало. В понедельник, 4 апреля, сделана очередная запись в дневнике:

«После завтрака ко мне заходил Деревицкий; он близок с несколькими молодыми людьми, бывающими у балерин Кшесинских; рассказывают, будто бы та из сестёр, которой покровительствует наследник-цесаревич, упрекала его, что он отправляется к своей «подлой Аляске», и что будто бы Его императорское Высочество применил тот же самый изящный эпитет, протестуя против намерения женить его. В 2 часа меня вызывает министр. Мы разговариваем, в частности, о том, что произойдёт в Кобурге; г-н Гире тоже сомневается, чтобы Великий князь наследник-цесаревич решился на женитьбу; ему известно из надёжных источников, что начальник полиции Валь жалуется на трудности, возникающие у полицейских при ночных посещениях балерины наследником-цесаревичем. Великий князь предпочитает возвращаться от неё пешком и инкогнито. Заметив, что за ним ведётся наблюдение во время таких прогулок, он пожаловался генералу Валю; тот попробовал оправдать принимаемые меры, доказывая, что они имеют целью заботу о безопасности, а не слежку; в ответ наследник-цесаревич будто бы заявил: «Если я ещё раз замечу кого-нибудь из этих наблюдателей, то я ему морду разобью – знайте это». Если услышанное мною соответствует действительности, то будущее многообещающе! Впрочем, некоторые из молодых людей, близких к наследнику, считают, что он представляет собой подрастающего Павла I...»

Что же должно произойти в Кобурге? 7 (19 по старому стилю) апреля 1894 года в Кобурге празднуется бракосочетание старшего брата Алисы Гессенской, принца Эрнста Людвига, и принцессы Виктории Мелитты Саксен-Кобургской. Тогда же должна состояться и помолвка принцессы Алисы и цесаревича Николая. Политика делается в семейном кругу. Виктория Мелитта ведь тоже внучка королевы Виктории, дочь Альфреда, герцога Эдинбургского, и российской великой княжны Марии Александровны. Итак, в Кобурге одна рука Англии протянута Гессен-Дармштадту, другая – России. Впрочем, брак Виктории Мелитты и Эрнста Людвига окажется неудачным и будет расторгнут. Виктория Мелитта выйдет замуж за Великого князя Кирилла Владимировича и станет, соответственно, Великой княгиней Викторией Фёдоровной. Брак, в сущности, морганатический. Однако шустрые потомки этой четы и до сих пор претендуют на несуществующий престол несуществующей империи династии Романовых. Англия весьма настороженно относится к Германии и потому стремится поддержать полуавтономный Гессен-Дармштадт. Но куда деваться от всех этих родственных связей? Принцесса Ирена, сестра Алисы и Елизаветы Гессен-Дармштадтских, замужем за Генрихом Прусским; а Генрих Прусский приходится родным братом кайзеру Вильгельму и... следовательно, внуком... чьим?.. Правильно, всё той же общеевропейской бабушки, королевы Виктории!

В пятницу, 8 апреля, – известия о последующих новостях...

«В 11 часов виделся с министром; ничего особенного нет. Газеты повествуют о пышном приёме, оказанном в Кобурге королеве Виктории, а затем кайзеру Вильгельму, прибытие которого было ознаменовано колокольным звоном и артиллерийскими залпами. Свадебная церемония, отпразднованная вчера, видимо, была блестящей, но молодожёны быстро уехали в Дармштадт; относительно нашего Великого князя наследника-цесаревича ничего не сообщают. Однако всё шире распространяется слух, что у него произошло очень откровенное объяснение с Их Величествами и они в конце концов сумели побудить наследника ехать в Кобург. Сегодня говорят, что балерина Кшесинская только что получила 100 000 рублей и дом в качестве окончательного расчёта за отношения с августейшим любовником. Ну и ну! Вечером, примерно в 8 часов, мне приносят телеграмму от нашего посланника Коцебу, который сообщает из Кобурга: «Сегодня утром состоялась помолвка Великого князя наследника-цесаревича с принцессой Алисой Гессенской».»

На следующий день события продолжают разворачиваться.

«...Фрейлины, молодые графини Кутузовы, вчера в 5 часов вечера получили из Гатчины телеграмму государыни, где говорится о помолвке наследника и выражается по этому поводу живейшая радость; в городе все говорят о том же, а между тем в газетах пока нет абсолютно ничего – ни официального сообщения, ни выражения общественного мнения. Подобное молчание, наверное, произведёт довольно своеобразное впечатление за границей. При нашем дворе всё воспринимается на мещанский манер, никто даже не знает, как должны развёртываться подобные события. В 11 часов вижусь с министром; он очень доволен, что отправил вчера пакет, включив туда и собственные поздравления; теперь с его стороны всё в полном порядке. Наконец, получаю официальное уведомление о помолвке; министр просит меня немедленно сообщить обо всём этом нашим представителям в форме циркулярной телеграммы; он посылает также поздравительную телеграмму наследнику-цесаревичу. Государь возвращает обратно пакет, посланный ему вчера вечером. На поздравлении г-на Гирса Его Величество написал: «Искренне Вас благодарим. Большая радость и утешение». Начинают отовсюду поступать поздравительные телеграммы от монархов и членов августейших фамилий; я в большом количестве готовлю для государя проекты ответов ».

Помолвка наследника российского имперского престола не может не привлечь общеевропейского внимания, о чём и пишет Ламздорф 10 апреля, в воскресенье:

«...Среди поздравительных телеграмм, полученных государем, нет поздравления от г-на Карно[120]120
  ...от г-на Карно... – Сади Карно – президент Франции, убит в 1894 г. анархистом Санто Казерио.


[Закрыть]. В то время как немецкая и английская пресса восприняла весть о помолвке Великого князя наследника-цесаревича и полугерманской-полуанглийской принцессы с живым удовлетворением, французская печать проявляет колебание. Наши торговые договоры с Германией и Австрией, как и только что обнародованное известие о предстоящей женитьбе наследника, сбивают с толку наших республиканских друзей...»

Россия – империя, Англия – монархия, но Франция-то – республика! У всех этих империй и монархий всегда в запасе имеются для закрепления военно-дипломатических союзов династические браки. Республики ничего подобного для себя предпринять не могут, и потому и должны опасаться монархических брачных кунштюков. Впрочем, вторая половина двадцатого века все эти династические забавы окончательно похерила!..

Ламздорф записывает 11 апреля, в понедельник:

«В 11 часов виделся с министром. Несколько дней тому назад разрешили продажу фотографий принцессы Алисы, теперь их можно найти в витрине любого магазина, где продаются открытки и гравюры. Г-н Гире, когда я ему показываю одну из таких фотографий, не находит будущую царевну красивой. Он рассказывает, что во время своего первого появления при нашем дворе, в 1889 г., она даже показалась ему уродливой. В те времена наследник-цесаревич избегал встречаться с ней, государыне она тоже не нравилась; в очертании её рта находили какие-то признаки цельного, но неприятного характера. Министр тогда сказал германскому послу генералу Швейницу, что вряд ли с их стороны было ловким ходом демонстрировать здесь, чтобы выдать замуж, такую принцессу, которая столь некрасива и неуклюжа; посол возразил: она сейчас ещё Backfisch[121]121
  Backfisch (нем.) – девочка-подросток.


[Закрыть], подождите немного и увидите, какой она станет. Теперь уверяют, будто наследник влюблён в неё целых пять лет, будто он все эти годы постоянно носил с собой её портрет и т.д., и т.п. Всё это не соответствует действительности, а вот радость Их Величеств действительно искренна. Государь и государыня, видимо, раскрыли лишь совсем недавно связь их августейшего сына с балериной Кшесинской, а его затянувшееся холостячество уже начинало их беспокоить».

Между тем принцесса Алиса уже в Виндзоре, у бабушки:

«Воскресенье, 15 мая.

...Г-н Гире намерен поговорить также о брачном контракте наследника; составление проекта документа доверяется мне. В связи с данным вопросом министр показывает мне небольшое рукописное послание, датированное 4 (16) мая и полученное им от г-на Стааля, нашего посла при британском дворе. Письмо начинается следующей тирадой: «Она восхитительна и очаровательна, будущая супруга нашего Великого князя наследника-цесаревича. Не так давно я имел честь быть ей представленным в Виндзоре; тотчас же оказался очарованным. Молодая принцесса красива и весьма элегантна; вместе с тем она производит впечатление серьёзной, приветливой, вдумчивой и благосклонной. Лучший выбор был просто невозможен». «Письмо вполне в стиле Стааля, – говорит мне министр, – он рассчитывает, что я покажу его послание государю, но я этого не сделаю. Принцесса Алиса совсем не красива», – добавляет он. В самом деле, прийти в восхищение от продаваемых фотографий довольно трудно; недавно полученные английские открытки, изображающие августейших жениха и невесту в день помолвки, прямо-таки уродливы; это форменная проза и к тому же мещанская...»

Проверить мнение Ламздорфа (разделявшееся едва ли не всеми!) достаточно трудно. Кто знает, что такое красота! Но, конечно, когда смотришь на фотографию Николая и Алисы, замечаешь, что оба напряжены – «аршин проглотили», а также видишь отчётливо в чертах счастливой невесты странную жёсткость. Некогда, уже очень давно, в лице её бабушки, тогда юной, выражались всё же свежесть, некоторая мягкость и обаяние. А на портретах матери Алисы видна – особенно в очертании губ и в печальном выражении глаз – некоторая печальная чувствительность...

Между тем умирает Александр III. Запись в четверг, 20 октября:

«... внутри страны смерть государя оплакивается главным образом только по причине проистекающей отсюда неопределённости положения, в связи с незаметностью наследника-цесаревича, которого почти до самого последнего времени держали в детской комнате; наследник не проявил себя ничем, он известен только кое-какими слабыми сторонами и увлечениями молодости, отнюдь не способными внушить к нему какое-либо доверие».

И в эту монархию, где не осталось после смерти Александра III даже иллюзии стабильности, входит вторая уже внучка Виктории...

   22 октября, в субботу, Ламздорф читает газеты:

«...Мы находим в газете манифест, сообщающий о переходе в православие принцессы Алисы, которая приняла имя Александры. Итак, мы будем иметь одновременно Николая II и Александру II. Оболенский пишет мне, что принцесса красива и что она произвела на него наилучшее впечатление благодаря своей осанке и умению грациозно приветствовать».