Текст книги "Сад лжи. Книга вторая"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
41
Роза сидела, тупо уставившись в окно. Похоже, подумалось ей, она сидит так уже довольно долго: на улице стало совсем темно, а снег все сыплет – желтые полукружья уличных фонарей высвечивают хороводы беснующихся снежинок. Тротуары казались заваленными белым покровом, прочерченным ближе к середине бороздкой темных следов. Выпавший снег скрывал от глаз всю грязь и мусор, превращая городской ландшафт в своего рода чистый холст, на котором какой-нибудь неизвестный пока художник создаст великолепное полотно.
„А я? Изменится ли и моя жизнь? Может быть, станет лучше?" – напряженно размышляла Роза.
От долгого сидения затекло все тело. Должно быть, прошло уже несколько часов. Последнее, что Роза помнила, уход от Сильвии. Все остальное терялось в какой-то туманной дымке.
В голове проносились картины пребывания в большом доме на Риверсайд-драйв: вот она лежит на диване, укрытая мягким мохеровым пледом, и отогревается; в камине потрескивает огонь, и на стенах гостиной играют блики; они с Сильвией попивают портвейн и говорят… говорят без конца. Она рассказывает матери всю свою жизнь – все, что может вспомнить. Как год за годом Нонни унижала и третировала ее. Рассказывая Сильвии о той давней поре, Роза сама удивлялась: до чего же много, оказывается, сохранилось ненависти в ее душе! Не меньше удивляло ее и то, как сильно она любила Марию и, что особенно удивительно, даже Клер. И, конечно же, она поведала Сильвии все о своих отношениях с Брайаном – любви и ненависти, длящихся уже много лет, и о чувстве, заставлявшем ее яростно ненавидеть Рэйчел.
Сильвия хотела знать все – ее вопросы были безжалостными, в них чувствовалась изголодавшаяся по правде душа этой женщины. Отвечая на них, Роза как бы выговаривала свои тайны, становясь все более открытой и раскованной. Ее рассказам, казалось, не будет конца, но тут начал сдавать голос. Тогда она в изнеможении откинулась на подушки, слишком усталая, чтобы продолжать.
В комнате повисла тишина: Роза не слышала ничего, кроме потрескивания огня в камине и шороха бившихся об окна снежинок. На какой-то миг, дивный миг волшебства, Роза попыталась себе представить: а какой бы могла быть ее жизнь, если бы она росла в этом доме? Мысленным взором она видела себя совсем маленькой девочкой – такой маленькой, что не стыдно было взобраться на колени Сильвии (о, эти теплые материнские колени) и уткнуться головой в мягкую грудь…
Потом Сильвия сама наклонилась к ней и, взяв за руку, произнесла:
– Я должна кое-что рассказать тебе, дорогая.
Серьезность тона, каким были произнесены эти слова, заставила Розу внутренне сжаться: что бы это ни было, сейчас ей не хотелось узнавать то, что могло нарушить вновь обретенный покой.
– Я не ожидаю, что ты поймешь, – продолжала Сильвия, – но рассчитываю, по крайней мере, что ты постараешься это сделать. – Сильвия умолкла, но на сей раз тишина, казалось, таила в себе угрозу.
„Что ты собираешься мне рассказать? Чего ты от меня хочешь?" – с тревогой думала Роза.
– Речь идет о Рэйчел, – наконец прервала молчание Сильвия, упорно избегая взгляда Розы и стараясь смотреть только на огонь в камине.
В груди Розы вспыхнуло пламя обиды. Черт возьми, в конце-то концов это же ее день! У Рэйчел мать была всю жизнь, не говоря уже обо всех радостях обеспеченного существования. Зачем, спрашивается, понадобилось сейчас Сильвии губить этот ее единственный день и снова выводить на сцену Рэйчел, у которой таких дней было не сосчитать?
– Так что там такое с Рэйчел? – спросила Роза, услышав в своем голосе пробивавшуюся злость.
– О, Роза! Неужели ты не видишь! Ведь узнай она сейчас о том, что я не ее родная мать, это убило бы ее! – Сильвия глубоко вздохнула и на мгновение, как от боли, закрыла глаза. – Но как, как могу я просить тебя солгать – ради меня! У меня нет на это права, я знаю это. По моей вине ты и так уже принесла такие ужасные жертвы. Но, пожалуйста, умоляю, прежде чем ты что-то сделаешь или скажешь, подумай хорошенько, взвесь все „за" и „против". Чтобы… не наказать Рэйчел за вину, в которой она не повинна. За мою вину, из-за которой пострадала ты…
– Хорошо. Значит, мы ничего ей не скажем, твоей Рэйчел. Она будет продолжать жить в выдуманном мире. Ну а я? Где тут моеместо? – почти выкрикнула Роза, чувствуя, что ее опять обманули. У нее такое ощущение, какое бывает у ребенка, только что получившего подарок: он начинает разворачивать красивую упаковку, и в этот момент у него вырывают его.
Сильвия сжала руку дочери:
– О, Роза! Ни Бог, ни кто другой не сможет вернуть тебе то, что я в свое время недодала. Поверь мне, и уж меньше всего это сможет сделать Рэйчел. Поэтому лучше, если… ты и я… мы все начнем сначала. С этого самого момента. С этой минуты, этого дня. Как друзья. И все то, что мы чувствуем, что знаем, оно ведь не изменится из-за того, что мы не будем кричать об этом на каждом шагу?
„Ложь, ложь и еще раз ложь!" – захотелось огрызнуться Розе.
Но что-то помешало ей. Что это было? Она не смогла бы ответить. И не сказала ни да, ни нет. Только, что подумает. Устало обняла Сильвию и ушла, унося с собой память о хрупком теле, которое ощутила под мягким свитером, да слабом сладком запахе цветочных духов.
„Увижу ли я снова эту женщину? – пронеслось у нее в голове. – Или, может, все происшедшее было всего лишь сном?"
Но сейчас… сидя перед темным окном и перебирая в памяти картины их встречи, Роза не могла не видеть, что Сильвия была права. В чем, в сущности, виновата Рэйчел? И разве она уже и так не достаточно наказана? Чего стоит один этот суд! Зачем же причинять ей новые страдания?
Правда, где-то глубоко внутри, в тайниках Розиного сердца, пряталась обиженная маленькая девочка, которая ни за что не хотела простить Рэйчел, а, наоборот, стремилась сделать так, чтобы той стало больно. Эта девочка мечтала только об одном: как бы наказать Рэйчел за все хорошее, что та видела в жизни. За всю ту любовь, которая должна была бы достаться ей, Розе. И это навсегда. Что бы ни случилось дальше, но какая-то часть Розиной души ни за что не согласится принять и признать Рэйчел.
Это не значило, конечно, что Роза отвергла то, что предложила ей Сильвия, – дружбу. Возможно, когда-нибудь она перерастет в настоящую близость, даже любовь. Разве можно было надеяться на это, если открыть Рэйчел правду и ранить ее в самое сердце? Нет, Роза понимала: в таком случае ей никогда не добиться подлинной любви Сильвии.
Их взаимоотношения не должны начинаться с этого, твердо решила Роза.
…Порыв ветра заставил задребезжать оконное стекло. Роза поглядела в окно и увидела одинокого пешехода, торопливо пробиравшегося по заснеженному тротуару. Сгорбленные плечи, поднятый воротник пальто. Человек там, внизу, казался таким одиноким, отрезанным от всего остального мира. Снег падал на его голову и спину, скоро его всего засыплет. А она сама? Разве, подумала Роза, она не так же одинока и заброшена, как этот одинокий пешеход?
Неожиданно ее мысли обратились к Максу. Ей захотелось, чтобы он сейчас был рядом с ней, а его крепкие руки обнимали ее, крепко прижимая к телу – теплому, пахнущему мускусом и немного твидовой тканью, запах которой въелся в поры его кожи. Сердце Розы болезненно екнуло. Сегодня вечером он улетает в Лос-Анджелес. Возможно, уже улетел…
„Глупость! – ехидно напомнил ей внутренний голос. – Разве это он покидает тебя? Ты же сама дала ему от ворот поворот!"
Она вспомнила тот день, когда пришла к нему в офис и застала его за упаковкой бумаг. Почему она не сказала ему тогда, что любит его? „Что меня в этот момент остановило? – спросила она себя. – Неужели опять моя чертова глупая гордость?!"
А может быть, продолжала она размышлять, это была вовсе не гордость, а что-то совсем другое? Не боялась ли она сближения с Максом? Ведь он мог потом причинить ей боль. Так, как в свое время сделал Брайан, ее самый близкий человек во всем свете.
„Да, но я не желаю больше оставаться одна!" – прозвучало у Розы в голове. Прозвучало столь же отчетливо, как бой часов.
Уже давно она чувствовала себя заброшенной и одинокой. Но только теперь вдруг с неожиданной ясностью осознала: больше этого не должно быть. Она сыта по горло! Макс обязательно будет с нею! Она хочет, чтобы он был рядом. Она нуждается в нем куда больше, чем в Сильвии или в ком-нибудь еще.
А что если он не улетел? Что если не поздно вернуть его?..
Роза почувствовала, как бешено заколотилось сердце. Она вскочила и бросилась на кухню. Часы показывали восемь вечера. Кажется, Макс говорил, что собирается лететь ночным рейсом. Значит, время еще есть!
Схватив трубку, Роза набрала номер.
„Ну, пожалуйста… – беззвучно молилась она. – Будь сейчас дома, Макс!"
Но нет, черт возьми, никто не берет трубку. Роза долго ждала, надеясь, что ей все-таки ответят. Телефон молчал. Ударить бы ногой о стену, расколошматить что-нибудь… Ну разве это справедливо, с обидой думала она. На глаза навернулись слезы, в горле стоял тяжелый ком. Она почти задыхалась.
Его самолет, вспомнила Роза, вылетает во всяком случае не раньше десяти. У себя в конторе он оставил записку с подробным маршрутом следования – на тот случай, если вдруг кому-то понадобится с ним связаться. Компания „Юнайтед", аэропорт „Кеннеди", вылет в двадцать два часа… Эта информация, оказывается, запечатлелась в ее мозгу, словно ее там выгравировали. Учитывая погоду, время вылета могли и сдвинуть, так что, если поторопиться, она вполне может перехватить Макса в аэропорту.
Скорей одеться – и в путь! Куда, черт побери, задевались ее теплые башмаки? Ага, вот они. Теперь шуба: как назло почему-то никак не застегиваются пуговицы…
„Боже! – в ужасе думает Роза. – Да я вся дрожу, а еще ведь и на улицу не выходила!"
К счастью, ей удалось сразу же поймать такси. Правда, на скоростной магистрали в районе Лонг-Айленда транспортный поток двигался с черепашьей скоростью. Роза проклинала снег и неуклюжие „траки", норовившие непременно лезть вперед, не говоря уже о водителях, которым зачем-то понадобилось уезжать из дома в такую метель.
Господи Иисусе! Да при такой скорости она же никогда не доедет до аэропорта! Роза бросает взгляд на часы. Уже девять! Скоро начнется посадка. Как же так? Она ведь должна ему все сказать! Господи, ну пожалуйста! Пусть он задержится… нельзя,чтобы Макс улетел, не повидавшись с нею…
„Макс… дорогой… дождись меня. Пожалуйста!" – шепчут ее губы.
…И снова очередная пробка – машины двигаются бампер к бамперу. Сколько уже их было, этих пробок? Десять… двенадцать? Никак не меньше. Ну вот, выбравшись из последней, такси выруливает к зданию аэровокзала. На стоянке машины припаркованы по две и даже по три в ряд. Внутри – снующие толпы, бурлящие возле билетных касс, занявшие все до единого кресла в залах ожидания, расположившиеся, за недостатком места, прямо на полу и заполнившие все проходы. Розу то и дело толкали пассажиры, тащившие багаж: судя по объявлениям, передающимся по радио, отменены были десятки рейсов.
„Господи, пожалуйста… пусть рейс Макса тоже отменят!" – билось в мозгу, пока она протискивалась к стене, где на табло были указаны последние сведения. Вот и ее рейс. Номер 351. Лос-Анджелес, 22.05. Выход № 12. До вылета еще шесть минут!
Теперь Роза уже не шла, а бежала. С гулко бьющимся сердцем, с пульсирующей в висках кровью… Она чуть не упала, налетев на огромных размеров негра, волочившего таких же гигантских размеров чемодан, а затем едва удержалась, чтобы не сбить с ног ребенка. Номера выходов росли с ужасающей медлительностью: четыре, шесть, семь, девять…
Наконец-то номер двенадцать! Ее номер. Кажется, сейчас от напряжения разорвутся легкие… Роза бросается мимо пропускного барьера в зал посадки. Все кончено! Двери, через которые пассажиры проходят в самолет, заперты. „Надо попробовать… – лихорадочно твердит себе Роза. – Вдруг получится!"
И тут Роза видит. Через огромное зеркальное окно перед ней возникает темный корпус самолета, освещаемый вспышками красных огоньков.
Это самолет Макса! Медленно отъезжает от места стоянки.
Все ее тело наливается свинцовой тяжестью. Ноги, кажется, врастают в пол. Сердце давит в груди с ужасающей силой.
„Макс… о, Макс…" – шелестят окаменевшие губы Розы.
42
Макс снова нажал кнопку звонка. Господи, на что он рассчитывает? Шесть утра – она же наверняка спит и видит десятый сон. За окном только-только начало рассветать.
Ясно, что нужно уходить. Являться сюда – с его стороны чистейшая глупость. В этом нет никакого смысла. Ему ведь все равно нужно ехать в аэропорт – самолет не будет ждать…
Каменные ступени, покрытые ледяной коркой, холодили ступни ног: подошвы его башмаков не рассчитаны на такую погоду. Пальцы рук совсем одеревенели. Ночью снегопад наконец кончился – в такой мороз он и не идет. Интересно, подумал Макс, сколько градусов ниже нуля покажет термометр? В сером неподвижном воздухе раннего утра его дыхание повисало маленькими белыми облачками.
В третий раз, на всякий случай, нажав кнопку, Макс вдруг понял: Роза не ответит, сколько бы он тут не звонил. Не ответит – и все. Может, ее и вообще-то нет дома. Сердце Макса предательски екнуло. Что ж, остается взять свой чемодан и отправиться восвояси.
Медленно спускаясь по обледенелым ступеням, он вдруг вспомнил: „Господи, да у меня же остались ключи от Розиной квартиры!"
Он собирался их вернуть, но почему-то забывал. А сейчас вот забыл, что они по-прежнему у него.
Макс сунул руку в карман и вытащил брелок с ключами. Так и есть – Розины! Его охватила радость, хотя разум и говорил, что радоваться просто глупо.
Через минуту он был уже наверху: ключ входит в замочную скважину, медленный поворот – и замок открывается. Стараясь производить как можно меньше шума, Макс ставит чемодан у порога и осторожно прикрывает за собой дверь.
В квартире полная тишина. Сердце Макса бьется так сильно, что, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.
„Ну кого ты пытаешься обмануть, старый хрен? – задает он себе все тот же вопрос. – Делаешь вид, что пришел попрощаться, а на самом деле все еще на что-то надеешься. Ну признайся!"
Господи, и когда же он наконец поумнеет? Столько раз обжигаться – и ничему не научиться. Совсем как Чарли Браун, любимый герой комиксов его Обезьянки. Сколько раз понадобилось Люси выхватывать из-под него футбольный мяч, прежде чем он понял в чем тут дело…
Смешно на что-то рассчитывать.
Да, но разве можно уехать и не сказать Розе „до свидания"?
Правда, если уж быть до конца откровенным, то он давным-давно был бы сейчас в Беверли-Хиллз, если бы не эта мерзопакостная погода и не Обезьянка, буквально умолившая его не лететь ночным рейсом.
Теперь до вылета у него оставалось два часа. Вот он и подумал: а что если?..
Макс на цыпочках прошел через гостиную. В комнате уже было довольно светло – из-за снежной белизны, казалось, будто сейчас за окном не раннее утро, а яркий день. В углу на стуле, заметил Макс, ворохом лежала одежда, на спинку было небрежно кинуто пальто, а рядом на полу валялась пара теплых зимних башмаков. Должно быть, Роза пришла слишком поздно, чтобы терять время на то, чтобы положить все на место. Может быть, вернулась со свидания? Наверное, у нее уже кто-то есть. Ему вдруг стало слегка не по себе: Господи, а вдруг она сейчас не одна в спальне! Ему стало трудно дышать, как будто из легких разом выкачали весь воздух.
Неслышно подойдя к двери спальни, Макс заглянул внутрь. Через закрытые жалюзи в комнату проникал только слабый свет, делавший комнату странно полосатой, – медные шары на спинках кровати тускло поблескивали в полумраке. Он посмотрел на очертание фигуры под сбившимся стеганым одеялом.
„Слава Богу, одна!" – с облегчением вздохнул он, чувствуя, как кровь застучала в висках.
Не отрываясь, смотрел Макс на спящую Розу. Ее ровное дыхание почти не было заметно. Полосы света делили ее лицо на две половинки – светлую и темную. На белизне подушки выделялось черное облако ее волос. „Боже, до чего красива!" – невольно залюбовался он. Сердце Макса предательски екнуло в груди, на глава навернулись слезы.
– Роза, – дотронулся он до ее руки. – Роза, проснись.
„Позволь мне только сказать тебе „до свидания" – и я обещаю, что навсегда уйду из твоей жизни", – мысленно обратился он.
Завтра в это время он будет катить по скоростной дороге Санта-Моники. Подумать только – семьдесят по Фаренгейту! Гарри успел сказать ему по телефону вчера вечером. И это в ноябре! Семьдесят…
„Я свожу тебя в Венис, – сказал тот, – ты глазам своим не поверишь. По тротуару девочки в бикини катаются на роликах. Макс, ты тут таких красоток поймаешь, что только держись!"
Да, подумал Макс, там он будет одним из этих жалких типов в рубашке, расстегнутой до пупа, и золотым медальоном на шее, которые охотятся за девочками вдвое моложе себя.
„Но что если все, что мне надо в жизни, находится здесь, а не там?" – спросил он сам себя.
И тут же ответил:
„Но она не хочет тебя. На черта ты ей нужен, старый дурак. И катись-ка ты лучше отсюда, пока не превратился в полного осла".
Нет, сказал он себе, надо все-таки попрощаться.
„Это, – ответил ему внутренний голос, – в тебе говорит адвокат. Все должно иметь свое начало, продолжение и конец. Тогда можно опускать занавес".
Он попытался представить их будущее:
„Несколько лет мы, наверное, станем обмениваться рождественскими открытками, а когда мне доведется бывать в Нью-Йорке, то я, пожалуй, буду заглядывать к ней в офис, чтобы поздороваться. Она, конечно же, выскочит замуж и еще, черт побери, вздумает пригласить меня на свадьбу. Но это уж нет, тут я, извините, пас".
– Роза, – еще раз тихо позвал Макс, глядя на нее пристальным взглядом, словно пытаясь навсегда запечатлеть в памяти черты дорогого лица.
Казалось, она спит так крепко, что у него просто не хватало духа ее будить. Бедняжка, подумал Макс, должно быть, она смертельно устала.
Что ж, подумал он, может, это и к лучшему… Уйти, пока она спит и не знает, что он приходил сюда.
– Прощай. Не знаю, как я смогу без тебя… – прошептал Макс еле слышно.
Он испытал то же чувство беспомощности, которое накатывало на него, когда он ночами склонялся над кроваткой дочери. Господи, Макс мог стоять так часами, до того трогательно выглядела спящая Обезьянка! К тому же он понимал, что, как ни старайся, он не защитит ее от жизненных бурь, пуленепробиваемый жилет его любви все равно окажется бесполезным и не сможет помешать дочери в один прекрасный день покинуть отчий дом и оставить его, Макса, в одиночестве.
Сердце горестно защемило в груди, на глаза навернулись слезы.
– Ну, ладно… – прошептал он на прощание, склонившись над лицом спящей Розы. – Как-нибудь еще увидимся, девочка.
Тихонько прикоснувшись ртом к размякшим губам Розы, Макс направился к дверям спальни.
В этот момент до него долетел слабый Розин голос:
– Макс… ты?
Макс замер на пороге с бьющимся сердцем.
– Я… – обернулся он. – Ты уж меня извини, что напугал, но… – и он смущенно умолк.
Роза рывком села: сна как не бывало, большие темные глаза широко распахнуты и смотрят на него в упор. В голосе звучит удивление:
– Но что ты делаешь здесь,Макс? Ведь ты же давно должен был прилететь в Эл. Эй?
– Понимаешь, – запинаясь, произнес он, – Мэнди очень тревожилась, что я полечу в такую паршивую погоду. Ну вот я и обещал ей, что подожду, пока немного не прояснится. А сейчас еду в аэропорт и по дороге решил заглянуть к тебе, чтобы попрощаться… И еще оставить вот эти ключи, – сняв их с кольца, Макс опустил звякнувшие ключи на туалетный столик и остановил Розу движением руки. – Не вставай! У меня всего минута времени, не больше, – он попытался улыбнуться. – „Калифорния, я уже здесь"… как поется в одной песне. Постой-ка… постой… что там происходит? Почему это у нас глаза на мокром месте?
Но Розу уже нельзя было остановить. В мятой голубой фланелевой ночной рубашке она, как была, спрыгнула с кровати: жесткие, словно пружинные, завитки волос торчат во все стороны; по щекам катятся слезы, руки уперты в бока.
– Никуда ты не пойдешь. Я тебя не пущу! – кричит она, загораживая собой дверь.
Макс, пораженный, смотрит на нее во все глаза.
– Роза… о чем ты говоришь!
– Ты слышал о чем, Макс Гриффин! Никуда ты без меня не уедешь, понял?
На щеках Розы выступили красные пятна, глаза сверкали.
Не может быть… В душе у Макса затеплился крошечный огонек надежды. Дрожащие бледные язычки пламени поползли к сердцу. Неожиданно он обнаружил, что в состоянии быстро двигаться: секунда – и Макс уже стоит у дверей.
– Ты с ума сошла? – восклицает он, хватая Розу за плечи.
– Ты слышал то, что слышал, – твердо отвечает она. – Я еду с тобой.
– По-моему, ты просто еще не проснулась. Какого черта тебе понадобилось ехать в Калифорнию?
– Там растут грейпфруты… – Роза, ты ведь не…
– И еще там есть смог. Горячие бассейны, скоростные дороги, Рональд Рейган…
– Послушай, ты что, совсем…
– Ты… – продолжает Роза.
– Что ты сказала?
– Ты, – повторяет Роза и улыбается. – Я люблю тебя, Макс. И если ты уедешь, я этого не вынесу.
Теперь надежда полыхала в груди Макса ярчайшим пламенем, разгорающимся все сильнее и сильнее.
– Знаешь, теперь мне кажется, что это сплю я, а не ты…
– Да-да. Я ведь влюбилась в тебя с самого начала, но только сама не знала об этом. А потом… потом мне показалось, что я опоздала со своим чувством. Потому что ты сказал, что переезжаешь в Эл. Эй. В самом деле уже слишкомпоздно? Да, Макс?
Макс ответил вопросом на вопрос:
– Ты это серьезно насчет того, чтобы поехать вместе со мной?
Роза широко улыбнулась, но уголки рта у нее при этом едва заметно дрожали.
– Я слышала, что горячие бассейны из красного дерева… очень помогают в сексуальном отношении. И потом, ты ведь знаешь, как я люблю грейпфруты.
Максу показалось, что пол вдруг уплыл у него из-под ног и он теперь висит в воздухе. Но вот он шмякается вниз с глухим звуком. Господи! Господи! Двадцать лет он трясся по отвратительным проселочным дорогам, а сейчас выехал на автостраду. Впереди, в слепящем мареве, колышется мираж, который обещает желанную прохладу, спасительную влагу и – конец одиночества.
Боже! Можно ли поверить?
Из глубин подсознания выплыло давнее воспоминание. Ему шестнадцать лет, и заветная его мечта – купить автомобиль. Летом, в каникулы, он каждый день с утра до вечера работал на цементном заводе в Нью-Джерси, стоял у конвейера, где цемент развешивался в бумажные мешки. Домой он являлся весь запорошенный седой пылью, с покрасневшими глазами и ртом, до такой степени забитым цементом, что не помогала никакая чистка зубов, после которой у него всякий раз кровоточили десны. И вот сентябрь – у него в кармане целых четыре сотни долларов. О, эта клевая машина,предел его мечтаний! Ядовито-зеленый „Олдсмобиль-88" выпуска 1941 года. Изъеденный ржавчиной, еле-еле скрепленный с помощью каких-то старых железяк, но, черт возьми, он ездил!Мать, правда, чуть не расплакалась, увидев однажды утром припаркованную возле дома развалину. Но Максу казалось, что его авто – лучшее в мире, пусть его и нельзя было выставлять даже в гонке старых машин. „Олдсмобиль" пожирал неимоверное количество бензина, но все равно Макс считал его совершенством. Ни одну из своих последующих машин он не любил так, как эту: ни новенькую „тендерберд", купленную после окончания юридической школы, ни другие модели, которых было не так уж мало. Теперь ему казалось, что он понимает, в чем тут дело.
Причина в том, что он не просто купил ту машину, – она была воплощением его мечты!Сном наяву, как это бывает только в сказках про Али-Бабу: его „олдсмобиль" явился из облака цементной пыли как концентрация его желаний. Именно тогда Макс понял одну весьма важную вещь. Она заключалась в том, что если ты чего-то страстно желаешь и неотступнок этому стремишься, все становится возможным. Эта истина пришла к нему за потрескавшимся рулем его „олдса".
…Сейчас Макс словно увидел Розу впервые: сеть тоненьких голубых жилок на висках, завитки блестящих черных волос, светлые огоньки в черных глазах…
Он поднес ладони к лицу Розы – не коснулся, а именно приблизился к нему открытыми ладонями, ощущая исходящее от него тепло. Роза сама нырнула лицом в его ладони. Глаза ее были закрыты. Руки Макса почувствовали шелковистость кожи, обтягивающей ее скулы: его ладони как бы скользили по свежескошенной траве. У него перехватило дыхание, закружилась голова, остановилось сердце.
„Это не мираж! – сказал он себе. – Она, как и я, усталый путник, который наконец-то пришел домой".
– Хорошо, – заключил он хриплым от волнения голосом. – Но при одном условии.
– Говори – каком! – потребовала она.
– Если ты выйдешь за меня замуж.
Розины глаза распахнулись еще больше. По лицу ее стала расползаться медленная улыбка:
– Я выхожу. То есть я хочу сказать, что выйду. Да! Мой ответ тебя удовлетворяет или надо еще что-то объяснять?
– Удовлетворяет. Но все равно, давай говори. Так чертовски приятно тебя слушать.
Она откинула голову и со счастливым смехом подняла руки над головой, словно хотела дотянуться до потолка. Макс увидел выгнувшуюся шею; копна блестящих черных волос рассыпалась по плечам, открыв уши.
И тут Макс заметил – сережки. Двемаленькие рубиновые слезки, сверкающие в ее ушах.
