Текст книги "Сад лжи. Книга вторая"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Эйлин Гудж
Сад лжи
Книга вторая
ЧАСТЬ II
Не так трудно признаваться в наших преступлениях; куда труднее – в деяниях смешных и постыдных.
Руссо, "Исповедь"
18
1974 год
Сильвия отстригла увядший бутон. Ужасно, подумала она, что роза даже не успела расцвести перед тем, как умереть.
Она наклонилась, чтобы осмотреть куст: тонкие белые нити паутины опутывали листья. Похоже на мучнистую росу. Что ж, придется опрыскивать весь сад и обрезать большую часть розовых кустов. Как несправедливо все устроено в этом мире. Такой великолепный июньский день, светит яркое солнце и это преждевременное увядание…
Сильвия опустилась на колени с садовыми ножницами в руках, но ничего не стала делать. Только слушала наводящее дрему гудение насекомых и вдыхала прелестный пропитанный солнечным теплом аромат роз, обводя глазами свой сад. Он немного зарос: французские розы с кремовыми бутонами теснили „Голубой Нил", сорт, отличающийся изумительным бледно-лиловым цветом, а чайные розы так разрослись, что сползли со шпалер и оккупировали всю южную стену.
Еще несколько лет назад она ничего подобного не допустила бы… Тем более когда был жив Джеральд. Но за последние шесть лет в ее жизни многое изменилось.
Прежде всего изменилась онасама, вдруг ясно поняла Сильвия. „Я уже не глупый цыпленок, который боится собственной тени. Я уже не извиняюсь больше за то, что сделала или не сделала, за то, какой я была… и какой не была. Да что там говорить, сегодня есть немало мужчин, которые находят меня привлекательной, даже желанной. Алан Фогерти, когда бывает в городе, неизменно приглашает меня на ужин и посылает мне цветы, а на прошлой неделе Дэннис Корбет из банка звонил, чтобы сказать, что у него заказаны два билета в балет".
И, конечно, Никос…
Сильвии вдруг стало жарко, словно солнце жгло ее тело через одежду. Она представила себе, как Никос идет среди шлакоблоков из стальных конструкций у себя на стройке: рукава голубой рубашки закатаны, обнажая сильные загорелые руки; в кулаке зажаты свернутые в трубочку листы кальки; черные глаза сверкают – он уже видит будущее здание таким, каким он его задумал.
А она? Видит ли он свое будущее с ней? Вспоминает ли о тех давних временах, когда они были любовниками?
„Боже, о чем это я? – удивилась Сильвия. – Неужели мне действительно хочется, чтобы он был со мной?"
Как неприятно дрожат ее руки! Как ни с того ни с сего вдруг заныло в животе…
Нет, приказала себе Сильвия, нельзя думать о Никосе. И она снова принялась за свои розы, орудуя ножницами. Прежде всего срезать с пораженных болезнью кустов все здоровые цветы, чтобы их не поразила порча. Она залюбовалась одной из роз. „Снежный огонь" – одна из ее любимиц, да и сорт весьма редкий. Какая молочная белизна в середине, переходящая к краям лепестков в стыдливый румянец. Да это же подлинное чудо!
Подумать только, уже немолодая женщина – как-никак, а скоро ей исполнится пятьдесят два! – стоит на коленях у себя в саду и радуется, как маленький ребенок, занятый сооружением замка из песка! Разве это само по себе не такое же чудо? Да чего все же странная вещь наша жизнь…
Может, это просто день такой сегодня выдался, размышляет она. Первый солнечный день после целой недели проливного дождя. Сильвия чувствует, как солнце греет затылок, словно рука доброго старого друга прикоснулась к ее шее. Еще немного – и будет жарко. Она начнет потеть, чесаться. Но это потом. А сейчас ей так хорошо и покойно. Она чувствует себя такой сильной… стоит ей чего-нибудь захотеть – и ее желание тут же осуществится.
Сильвия отрезала еще один стебель и положила в корзину. И снова мысли ее невольно вернулись к Никосу. Она вспомнила его доброту в те мрачные месяцы после смерти Джеральда, когда Рэйчел уехала во Вьетнам и она осталась совсем одна. Никос часто звонил ей, чтобы узнать, как ей живется, рассказать анекдот, чтобы ее развеселить, – словом, давал понять, что он тут, рядом, всегда готов с сочувствием выслушать ее и, если надо, подставить дружеское плечо.
Сильвия почувствовала даже укор совести. Она так часто опиралась на это плечо, незаслуженно пользуясь его добротой. Но ведь без этого участия она просто не смогла бы справиться со своей тяжкой ношей. Именно Никос убедил ее в необходимости стать полновластной хозяйкой и своей жизни, и своего состояния. Джеральд вряд ли одобрил бы это, но ведь она привыкла жить за ним как за каменной стеной. Этой стены больше не было. И ей пришлось заново осваивать сложности жизни, словно исследователю, ступающему на неизведанную и таящую множество опасностей территорию. Контрольный пакет акций в банке Джеральда, другие акции, капитал, помещенный в фонды, займы и ценные бумаги, синдикаты недвижимости, не говоря уже о больших домах в Нью-Йорке, Диле и Палм-Бич… – все это был для нее темный лес. Паккард Хэймс, их адвокат, настойчиво предлагал, чтобы именно ему поручили всем этим заниматься. Для нее подобное решение вопроса было бы, конечно, огромным облегчением. Но почему-то (уж не Никос ли так ее настроил?) этот вроде бы такой легкий выход представляется ей неприемлемым.
И тогда она сама отправилась на Уотер-стрит, 55, где размещался обставленный старинной мебелью и больше напоминающий библиотеку офис Паккарда.
Милый старина Пак! У нее перед глазами до сих пор стоит его розовое лицо и моргающие глаза: вот он помогает ей усесться напротив своего рабочего стола в кожаное кресло, участливо похлопывая по плечу суховатой ладонью.
– Вам абсолютно не о чем беспокоиться, моя дорогая Сильвия, – начал он. – Финансовое положение Джеральда столь же прочно, как Гибралтарский мыс. Наша контора и банк в состоянии полностью заботиться о ваших интересах, так что вам до конца дней не придется даже пальцем пошевелить. Все, что от вас требуется, – это следить за собой, побольше есть, съездить в один из этих круизов… ну, куда-нибудь по южным морям или поближе – в Карибский бассейн. Это вам поможет обрести прежнюю форму. – И он широко улыбнулся одной из своих добродушнейших улыбок, которые в прошлом всегда ее обезоруживали. Сейчас, однако, улыбка адвоката вызвала в ней глухое раздражение.
Ей тут же вспомнилось одно замечание Никоса: лучше всего может распорядиться деньгами тот, кто не боится потерять последний цент, если его постигнет неудача.
– Я решила с сегодняшнего дня сама вести свои финансовые дела, – услышала Сильвия собственный голос, показавшийся ей чужим.
– Но это несерьезно, – принялся убеждать ее Пак. – Ведь вы ничего о них не…
– Да, ничего, – прервала Сильвия своего адвоката. – Но я же не тупица, верно? И могу кое-чему научиться…
Что ж, с той поры она действительно научилась – с помощью Никоса. И всякий раз, когда колонки всех этих бесчисленных цифр из финансовых отчетов и балансовых счетов начинали плыть у нее перед глазами, на память приходили вдохновляющие слова, сказанные однажды Никосом:
„Поверь, все это не так уж трудно, как кажется на первый взгляд. Всегда помни про две вещи. Первое – не бойся задавать вопросы. И второе – никогда не позволяй себе думать, что ты не в состоянии понять ответов".
Эти слова, упав на благодатную почву, начали давать хорошие всходы. Она поняла, что можетне только создавать видимость деятельности, занимаясь, как и раньше, садом, покупками, сбором благотворительных средств на поддержание Оперы, обедая с Эвелин Голд или ужиная с Рэйчел и Брайаном.
В конце концов банком ей все равно надо было заниматься. Сперва сама мысль о том, что она должна раз в месяц появляться на заседаниях правления – единственная женщина среди всех этих мужчин! – заставляла ее как подкошенную валиться в кровать с сильной, до тошноты, головной болью.
Но вот два года спустя после смерти Джеральда „Пелхэм секьюрити" объявила о своем банкротстве, а эта компания была должна их банку почти двадцать миллионов долларов. Представить только, что все многолетние труды ее мужа должны пойти прахом, – все равно как эти увядшие розы на пораженных тлей кустах.
Тогда она решила действовать – и откуда только храбрость взялась! Ей удалось выяснить, что заем ненадежному клиенту выдали по распоряжению Хатчинсона Пайна. Старый напыщенный дурак. Сильвия всегда презирала его, а сейчас оставлять его на посту председателя правления было бы просто преступлением. Можно простить ему его напыщенность, но глупость – ни за что.
В тот день, когда должно было состояться заседание правления, она поднялась в шесть утра. Начала с ванной – горячей, прямо-таки обжигающей. Хорошо успокаивает нервы. Потом заставила себя позавтракать, чего обычно не делала, впихнув в рот целых два яйца и пару тостов. Что ж, решила Сильвия: пусть ока даже не раскроет со страху рта, но зато хоть не упадет перед всеми этими мужчинами в голодный обморок.
Одевалась она тогда с особой тщательностью, продумывая все детали туалета: шелковые чулки из Парижа, костюм от „Шанель" – двойная вязка, жакет и подол оторочены белой кружевной вязью. Это был любимый ее наряд – Боже, как обожал его в свое время Джеральд! Затем жемчуг, еще бабушкин, единственная ценность, пришедшая к ней от мамы. И шляпа, конечно, с низкой тульей и маленькими твердыми полями.
Одетая, она еще долго крутилась перед зеркалом, чтобы по достоинству оценить результат. Сильвия осталась довольна собой, но нашла, что выглядит чересчур худой, – после смерти мужа она заметно потеряла в весе. Впрочем, тут уж ничего не поделаешь: в ее положении женщины либо сильно сдают, либо, наоборот, сильно набирают вес и становятся бесформенными. Сильвия пришла к заключению, что в общем выглядит вполне элегантно.
Да, если бы сейчас ее увидел Джеральд, он мог бы ею гордиться… Правда, его, наверно, встревожило бы то, что она собиралась предпринять.
Даже сегодня, спустя долгое время, при одном воспоминании о том дне в животе у Сильвии противно заныло. Осторожно, чтобы не напороться на шипы, срезая увядший бутон, она как бы воочию увидела зал заседаний правления, куда она вошла, встреченная хмурыми взглядами и поднятыми бровями. Она чувствовала себя так же, как однажды в детстве – ей было двенадцать лет, – когда по ошибке вошла в мужской туалет в универмаге „Александер" и увидела у стены писсуары, перед которыми стояли мужчины, держась за пенис с небрежностью, с какой мясник держит кусок колбасы. Тот же самый испуг и то же волнение, словно она ступила на запретную территорию, вход на которую разрешен лишь для мужчин.
В тот первый раз она просидела все заседание, но так и не отважилась открыть рот. Достаточно было и того, что она вообще пришла. То же случилось и во второй раз. В третий – она еще не набралась духу, но страха уже не испытывала. Сильвия даже могла, казалось ей, слышать обращенные к себе голоса членов правления: „Что, надоело сидеть дома одной и захотелось чем-нибудь заняться?" „По крайней мере, у тебя хоть есть предлог, чтобы носить дорогие наряды!" „Глупо, конечно, что ты здесь сидишь, только отвлекаешь от серьезных дел, но особого вреда в этом нету…"
„И ничего-то вы не понимали!" – посмеивалась про себя Сильвия, вспоминая, как вытянулись у присутствующих лица, когда – Боже праведный, кто бы мог подумать! – когда „эта скромняга, вдова Джеральда", вдруг заговорила. И не просто заговорила, но твердо потребовала выборов нового председателя. Его кандидатура уже была у нее на примете – молодой вице-президент Адам Катлер. Сын мелкого торговца обувью из Северной Каролины, он сумел всего добиться сам, без всякой поддержки. В правлении он не входил в группу доверенных лиц, но Сильвия считала, что это единственный человек здесь со здравым смыслом или просто с мозгами.
После ее предложения в зале повисло гробовое молчание. Эта сцена запечатлелась в памяти со всеми подробностями: длинный стол орехового дерева, в полированной поверхности которого Сильвия могла видеть призрачные отражения сидящих; Пайн с каменным, в пятнах, лицом, вскочивший с места и пронзающий ее стальной улыбкой.
– Мы… я уверен, что выражу общее мнение… приветствуем тот интерес, который вы в последнее время проявляете к делам нашего банка, миссис Розенталь, – голос у него был такой ледяной, что температура в комнате упала, казалось, на добрых двадцать градусов. – Но полагаю, в наших общихинтересах напомнить вам, что мы здесь заняты не тем, как нам лучше провести званый ужин или оплатить просроченные счета, пересланные в банк от „Сакса"…
Помнится, Сильвия испытала к нему нечто вроде благодарности. Да-да,именно благодарности.За то, что он разозлил ее, заставив действовать. И решительно. Руки, еще секунду назад дрожавшие, теперь успокоились. Чего, спрашивается, ей волноваться? Ведь сидящие за столом не могли внушать никакого страха – это же служащие! Такие же, как шоферы, продавцы, клерки – словом, те, с которыми она привыкла иметь дело и у себя дома, и в магазинах.
– Вы пытаетесь смутить меня, – заявила она твердо. – Да, то, что вы сказали, правда. Я действительно начала интересоваться делами банка лишь в последнее время, – она обвела взглядом все эти серые лица, одно за другим, не опуская глаз, когда встречалась с их злобными взглядами. – Но смущаться мне надо бы только из-за того, что я не сделала этого раньше. А теперь разрешите мне напомнить вам: я владею шестьюдесятью процентами „Меркатил траст". Так что если вы не желаете принимать меня всерьез, то, думаю, будет справедливо предупредить вас, что у меня есть покупатель, предложивший весьма приличную сумму за контрольный пакет акций, который находится в моих руках…
– Трудно себе представить, чтобы мы могли попасть в еще более дурацкое положение, чем сейчас, – бросил Сол Кэтцмен, и Сильвия не без злорадства следила за тем, как его потные трясущиеся пальцы развязывают и снимают с шеи петлю галстука, словно он хотел бы с его помощью удушить Сильвию.
– Полагаю, некоторым из присутствующих знакомо имя покупателя, о котором идет речь… – Сильвия лучезарно улыбнулась, выдерживая паузу, прежде чем выпустить свой залп. – Так вот, это мистер Никос Александрос.
Увидев замершие от ужаса лица, Сильвии захотелось радостно захлопать в ладоши. Ее ход оказался безошибочным! Ясно, что члены правления скорее согласятся иметь дело с женщиной, чем с каким-то чужаком, к тому же еще выходцем из страны, о которой у них имелись самые смутные представления. Подумать только, ими будет заправлять грек!..
Она знала, что одержала победу, еще до того, как стали известны результаты голосования. Единственное, чего опасалась Сильвия, – сумеет ли она дойти до лифта и не упасть в обморок у все на глазах.
„Ну вот ведь не упала все-таки!" – прервала поток своих воспоминаний Сильвия, поднимаясь с колен.
Для этого ей пришлось прибегнуть к помощи колышка – ноги затекли, голова слегка кружилась, а перед глазами плавали красно-оранжевые пятна. К тому же и сердце билось подозрительно часто.
Пора, решила она, возвращаться в дом: под розовыми кустами уже легли полуденные тени, дотянувшиеся и до алебастровых кадок с цветущей декоративной айвой и апельсиновыми деревцами, окаймляющими небольшой внутренний дворик в испанском стиле. Если поспешить, то она еще успеет позвонить Мануэлю и договориться насчет опрыскивания сада до того, как отправится на ленч с Никосом.
У него, сказал он ей по телефону, есть для нее весьма важные новости. Интересно, какие? Может статься, подумала она, испытав неожиданный укол ревности, он нашел кого-то, на ком хочет жениться? А почему, собственно, и нет? Он все еще в прекрасной форме и недурен собой. И потом, главное, – его неизменная доброта.
Конечно же, нет никаких причин, мешающих ему снова жениться. Просто… в общем… ока как-то раньше не думала об этом. Но тогда… о Боже, они перестали бы встречаться время от времени за дружеским ленчем. А она к ним так привыкла и всегда с нетерпением ждет очередного приглашения. Кончатся их походы в Оперу, заседания благотворительного комитета, на которых Никос, выручая ее, всегда садился рядом с особенно слезливым просителем – обычно таковыми были только что овдовевшие старички, беседовать с которыми у нее не хватало сил.
Милый Никос. Она ему стольким в жизни обязана. Взять хотя бы Рэйчел и его отношение к ней. Несмотря на все заверения Сильвии в обратном, Никос был твердо уверен, что это его ребенок. Однако он ни на чем не настаивал. Ни разу. Всегда оставался по отношению к Рэйчел предельно галантным и дружественным – и ничего больше. Как же могла Сильвия не быть благодарной и не платить ему той же монетой? Впрочем, не совсем той же. Есть одна вещь, которую она никогда не сделает даже ради Никоса, – никогда не расскажет ему всей правды… о Розе.
„Боже, – с ужасом думала она, – все эти годы я лгала Джеральду, а теперь вот Никосу!" – и мысль эта вонзалась в душу, как острый розовый шип.
Знай он правду, да… Никос бы горы свернул, чтобы найти свою дочь. А разве, спрашивала себя Сильвия, он не заслужил права иметь ребенка, к которому так стремилась его душа?
Видит Бог, она делала попытки рассказать ему о Розе, но всякий раз слова почему-то упорно не хотели слетать с языка. Ведь надо было думать еще и о Рэйчел. И о себе самой, не говоря уже о судьбе Розы.
Сильвия взяла корзину с радующими глаз розами – желтыми, розовыми, красными. При виде этой изысканной красоты глаза ее непроизвольно наполнились слезами.
„Бедная моя Роза! – беззвучно прошептали ее губы. – Ты не знаешь меня, между тем я думаю о тебе каждый день. Правда, уже не с прежней мукой. Жизнь была милостива ко мне, так что мне грех жаловаться. Но… дорогая моя детка… как бы мне хотелось…"
Вынув из корзинки один ярко-красный цветок, Сильвия прижала его к щеке, и сердце в груди, казалось, разорвется от боли и нежности.
Но миг слабости быстро прошел. Она выпрямилась, бросила цветок в корзинку и зашагала к дому. Похоже, она и на самом деле перегрелась на солнце, а отсюда и ее нынешнее смятение чувств.
Сейчас у нее просто нет времени на все эти переживания. Ей надо спешить. В груди опять зашевелилась тревога. Что за новости преподнесет ей Никос? Хватит с нее всяких сюрпризов, их и так чересчур много было в ее жизни.
– Ну… что ты думаешь? – спросил Никос, улыбаясь ей с площадки второго этажа дома, куда он привел Сильвию после обеда. – Кто я, по-твоему, дурак или гений? Сто тысяч долларов, которые я уже выкинул, говорят мне, что дурак.
Сильвия поднялась к Никосу на площадку по изящной винтовой лестнице старого полуразрушенного здания возле Грамерси-Парк. Осевшие ступени, по которым она шла, вызвали у нее множество вопросов. „Зачем он меня сюда привел?" – пронеслось у нее в голове. Неожиданно ей показалось, что она нашла ответ на этот вопрос. Ее взору предстала комната с обвалившимися стенами и грудами строительного мусора на полу – когда-то это была роскошная гостиная в английском стиле. Большие двери под высоким сводчатым потолком казались безобразно голыми в темных пятнах отслоившейся старой краски. Большинство дверных панелей было в трещинах, а некоторые вообще отсутствовали. Лепка на потолках сохраняла следы прежней роскоши, хотя, на взгляд Сильвии, больше всего напоминала свадебный пирог, объеденный крысами.
„Дом! Вот о чем он хотел мне сказать. Вот его новость! Слава Богу, что не такая уж плохая…" – решила Сильвия.
Она ощутила минутную слабость и головокружение: слишком уж сильным оказалось чувство облегчения. Мысли Сильвии тут же обратились к практическим проблемам – сколько денег и усилий потребуется для того, чтобы превратить эту старую развалину во что-то пригодное для жилья. Да, решила она, задача явно не из легких. Никосу придется несладко… Ведь он уже далеко не молод. Как-никак шестьдесят…
Сильвия еще раз взглянула на него. Никос стоял под арочным сводом посреди кусков обрушившейся штукатурки рядом с кучей битой плитки, которой когда-то был выложен пол. На вид он казался почти таким же, каким был тридцать лет назад. Чуть раздался в талии, но по-прежнему крепкий и сухощавый. И шевелюра такая же густая, только вот седина поблескивает. Волосы жесткие, как металлическая стружка.
Никос снял пиджак, перекинув его через плечо, – в другой руке он держал рулон с чертежами. Глазами он как бы вбирал комнату в себя: в запрокинутой голове, показалось Сильвии, роятся смелые планы, которым суждено воплотиться в реальность.
Давно она не видела такого блеска в этих черных глазах! За ленчем он выглядел совсем как подросток, мучимый жгучей тайной. Все время бросал на нее какие-то странные взгляды, а потом заказал шампанское! Что ж, не удивительно, если у нее кружится голова, – ведь они оба сейчас слегка навеселе.
– Мне думается, что… дело стоящее, – наконец произнесла Сильвия, стараясь, чтобы ее оценка не прозвучала чересчур оптимистично.
Никос устремил на нее взгляд своих черных глаз и громко расхохотался. В пустом сводчатом помещении прокатилось дрожащее эхо.
– Чепуха! Я ведь вижу, что тебя от этого тошнит. Ты, оказывается, просто лгунишка! Говоришь одно, а вид у тебя такой, будто ты лягушку проглотила…
– Я хотела сказать, что, конечно, потребуется много работы, – попыталась как-то оправдаться Сильвия. Впрочем, тут же спросила она себя, зачем ей оправдываться? Разве она в чем-то виновата? – Послушай, Никос, – серьезно сказала она, – ты ведь не собираешься вкладывать в этот дом все свое состояние? То есть, конечно, место… отличное… и парк совсем рядом… и от твоего офиса всего кварталов пять, но посмотрина эти развалины! Да этот дом не перестраивать надо, а сносить. Сколько, говоришь, здесь этажей?
– Три, кроме этого. Пойдем, я тебе их покажу!
Он тут же подхватил ее под руку и повел вверх по крутой и, как показалось Сильвии, весьма ненадежной лестнице.
И действительно, некоторые ступеньки шатались у них под ногами, скрипя, как мачта на парусном судне во время бури, а иные вообще держались только на честном слове. Приходилось все время быть настороже, чтобы не упасть или не подвернуть ногу. И к тому же этот отвратительный запах гнилых можжевеловых ягод. Запыхавшись от быстрого подъема, она с содроганием увидела, как из густой тени вдруг выплыло что-то темное и метнулось через верхнюю площадку. Слава Богу, всего лишь кошка. Так вот значит, поняла Сильвия, откуда здесь такой запах…
На третьем этаже Никос провел ее по большой комнате с высоким потолком. Возможно, раньше это была спальня, в центре которой – облицованный мрамором (когда-то, должно быть, цветным) камин. Слева через широкое окно, сейчас, правда, закопченное, можно было различить парк с зеленой травой, прелестными цветочными клумбами и усыпанными гравием ровными дорожками, по которым катили свои коляски молодые мамаши мимо сидящих на садовых скамейках людей с книгами в руках – они наслаждались солнечным теплом в тени деревьев.
В этот миг она вдругпоняла, каким прекрасным может со временем стать этот дом. Да, сил надо будет вложить немало, но результат…
Отвернувшись от окна, Сильвия встретилась взглядом с Никосом. Примостившись на полу, он развернул чертежи, края которых придавил кусками кирпичей, отколовшихся от печной трубы.
– Увидишь… Здесь я хотел бы снести перегородки, чтобы сделать комнаты еще просторнее. Пусть будет больше солнечного света. А с этой крохотной кухонькой придется расстаться. Вместо нее мы сделаем большую. Сегодня утром на Грин-стрит я как раз видел старинный прилавок мясника. Прекрасная вещь – она как раз займет всю эту стену. А как насчет двери? По-моему, ее стоит перенести вот сюда…
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Сильвия опустилась на колени рядом с Никосом, заразившись его неподдельным воодушевлением. С Майклом, ее портным, наверняка случилась бы истерика, если бы он увидел, как его заказчица обращается с элегантным, в классическом стиле, кремовым льняным костюмом, который он специально для нее смоделировал. На ее шелковой блузке уже красовалась черная полоса, особенно заметная на бледно-желтом фоне. Ну и что? Главное, она по-настоящему счастлива.
Вдыхая едкий, приторный запах, исходящий от чертежей, взглядом Сильвия следовала за тупым пальцем Никоса, передвигавшимся из комнаты в комнату решительными резкими рывками.
– Нет, – прервала она движение пальца, – по-моему, дверь там прорубать не стоит. А то получается какое-то нагромождение. Почему бы не оставить всю эту южную стену открытой и сделать тут французские окна? А часть дома, выходящую в сад, пожалуй, имеет смысл переоборудовать в застекленную террасу. А здесь, наоборот, стоило бы разместить столовую. Места, мне кажется, вполне достаточно.
– Да… думаю, ты права. – Никос прищурился, словно прикидывая, как это будет выглядеть. – А сюда? Здесь разместим кладовую, хорошо? Для буфетной, пожалуй, тесновато.
– Нет-нет. Стоит только убрать отсюда встроенные шкафы – и… А места здесь вполне хватит для небольшого островка в центре. Это было бы гораздо целесообразнее. Так мне, по крайней мере, кажется. Что касается прилавка, о котором ты говорил, то его можно было бы использовать вот как: под ним вполне найдется место для буфета, а над ним – для того, чтобы развесить на стене всякие медные сковороды и прочее.
Некоторое время Никос раскачивался взад-вперед, прикидывая, как идеи Сильвии будут выглядеть в действительности.
– Фантастика! – воскликнул он наконец. – Все время ты меня изумляешь, Сильвия. И как только тебе удавалось столько времени держать под бочкой свою свечку?
– Ты хотел, наверно, сказать: „Держать свой свет под спудом?" Как сказано в Библии? – и она весело рассмеялась. – Давай не будем говорить обо мне. Главное, как тебе удастся справиться со всем этим? Ты же никогда раньше не занимался восстановлением и переустройством старых зданий. Это ведь может оказаться куда труднее, чем строить новый дом.
Сильвия вспомнила, как много лет назад они с Джеральдом купили старый дом в Диле – привести его в порядок стоило огромных денег. Между тем он находился в гораздо лучшем состоянии, чем этот. Боже, сколько времени она убила, присматривая за работой штукатуров, плотников, маляров. Фактически у нее не было ни одного свободного уик-энда, так она была занята.
– Я рассчитываю на твою помощь, – заявил он твердо.
– Мою? – удивилась Сильвия. – Но что я во всем этом, по-твоему, понимаю?
– Да ты только что прекрасно показала, как ничего не понимаешь. И… – он поднял руку ладонью вверх, как бы отсекая всякую возможность возражать ему, – у тебя глаз на все красивое. Этот дом – женского рода. Я это чувствую, а ты? И поэтому здесь нужно женское прикосновение.
– О, Никос… – Сильвия заглянула в его черные глаза и убедилась, что он совершенно серьезен. Это ей польстило, но вместе с тем испугало. – Ты самый несносный человек, которого я знаю.
– Значит, ты не говоришь „нет"?
– Прямо не знаю…
– Ну, обдумай все. Пожалуйста…
Он взял ее подбородок в свои квадратные загрубевшие ладони, пахнущие типографской краской после работы с чертежами. Сильвия ощутила на своих скулах частички штукатурки, прилипшие к его пальцам, когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее.
Его теплые губы крепко прильнули к ее губам.
„Боже, – подумала она в ужасе, – что это со мной? Я сошла с ума! Тридцать лет назад он уже целовал меня. Именно так, как сейчас. И вот все начинается снова? Не может быть! Мы всего лишь старые друзья, ничего больше. И никаких глупостей…"
Но то был голос рассудка – сердце Сильвии оказалось не в силах совладать со сладостным всепокоряющим чувством, нахлынувшим на нее. На душе сразу сделалось тепло. Так тепло, что ей показалось: она притягивает к себе лучи июньского солнца, проникающие через открытое окно. Так притягивало солнце увеличительное стекло, с помощью которого она в детстве выжигала свое имя на деревяшках.
Уже много-много лет она не испытывала ничего подобного!
„Господи, с чего это я взяла, что слишком стара для любви?" – удивилась она.
А Никос? Выходит, подумала Сильвия, он ждал все это время, пока, по его мнению, она не созреет для ответного чувства?
Она слегка отклонилась назад, чтобы прочитать ответ в глазах Никоса. Сомнений, однако, не было: его глаза ясно говорили: „Да!" Он действительно ждал все эти годы. Оба они теперь уже не те безрассудные глупцы, которые, презрев всякий стыд, с жадностью бросались в объятия друг другу. Как давно это было! Им потребовались долгие годы, чтобы научиться уважать и по-настоящему ценить друг друга. Ценить, как принято между двумя людьми, двумя добрыми друзьями.
И вот сейчас этим поцелуем он напомнил ей, что она по-прежнему женщина, а он – мужчина. Его глаза сказали ей красноречивее любых слов: „Я здесь, рядом, если я тебе нужен, если ты готова…"
„Еще нет, – ответили ему беззвучно ее глаза. – Но, может быть, скоро буду. Да, думаю, совсем скоро".
Неожиданно Сильвии стало зябко. Косые лучи солнца переместились с того места, где они стояли на коленях, к противоположной стене, так что они оказались теперь в тени.
Откуда-то из этой тени опять вынырнула огромная кошка и, замерев, остановилась в дверях, глядя на них оттуда горящими глазами: белая шерсть дыбом, хвост угрожающе подрагивает. Сильвия даже вскрикнула от испуга.
– Не бойся, – успокоил ее Никос. – Она просто голодна, вот и все. Ждет, не найдется ли у нас для нее еды.
– У нее такой вид, будто она нас собирается съесть!
Кошка, словно услышав слова Сильвии, тут же исчезла, растворившись в глубокой тени.
Никос поднялся и протянул Сильвии руку:
– Вставай, дорогая. Я отвезу тебя домой, где никакие дикие кошки тебя уже не съедят. Мы простимся с тобой до следующего понедельника, когда я вернусь из Бостона. Там у меня дела. Надеюсь, тогда мы поужинаем вместе?
– Да, конечно. Во всяком случае, – и Сильвия, подобрав с пола чертежи, свернула их в трубочку, – я смогу за это время разобраться с ними.
Никос широко улыбнулся, демонстрируя белизну зубов, ярко выделяющихся на смуглом лице. Сильвия почувствовала, как снова дрогнуло в груди ее сердце, ощутила в животе теплую тяжесть, словно там был ребенок.
Крепко держа Никоса под руку, Сильвия напряженно думала, спускаясь по ступеням лестницы:
„Боже милостивый, куда я иду и что меня ждет?.."
